Затопление Нуменора

Раденек ещё раз посмотрел на небо.

-Я не могу сказать тебе, где они живут. Ни тебе, ни кому бы то ни было. Ты не думай, это не потому, что я не доверяю, или что я хочу остаться с тобой. Просто — не могу. Веришь?

— Так и не надо будет говорить. Вначале — к нам, научишься летать на крылатом коне... а потом сам отправишься в путь, к своим.

Раденек долго молчал. Свобода была такой близкой, но это был и шаг в неизвестность, а здесь, рядом с Гортхауэром, он уже чувствовал себя надёжно... Решиться почему-то оказалось очень трудно.

-Я... Я понимаю, что так надо, да...

— Сначала освойся, — добавил Горт. — Я думаю, какое-то время тебе стоит провести здесь, и научиться не бояться людей — раз, знать, что можно ожидать от... От не-друзей, скажем так — два. Ибо столкнуться с так называемыми "высшими" можно и на материке.

Раденек явно не знал, что хуже — отправиться в неизвестность или остаться здесь, бок-о-бок с уже знакомым презрением, насмешками... В любом случае — он знал — его решение ничего не значит, всё будет так, как захотят другие. Сейчас — этот высокий, черноволосый, который был добр к нему... Но всё равно — решать будет другой. От этого было и легче — не надо было самому думать, выбирать... Но с другой стороны — всё равно это было неправильно. А как правильно, как это — быть _самому_ — он забыл очень давно, и теперь было тяжко.

— Ничего. Освоишься... Да, кстати, тут ведь большая библиотека, а я заодно передал тебе знание письменности их языка. Так что покопаться здесь интересно...

Раденек смущённо опустил глаза.

-А я раньше никогда не был грамотным...

— А у вас была своя письменность? Или вы ею почти не пользовались?

-Ну, почему же "была", она и есть... если только наших не истребили, — от этой мысли ему вдруг стало холодно в жарком Нуменоре, как зимой. — Ох, послушай! А вдруг их нашли и убили?!

— Вряд ли. Они бы тогда притащили сюда других... в качестве "игрушек". Нет, Раденек, не думаю. Скорее всего, все хорошо с твоим народом.

-Хорошо бы... Ох. Теперь эта мысль не отвяжется... Они привязчивые, плохие мысли, от них некуда деваться...

Он наконец отклеился от стены, встряхнулся. Посмотрел на книги.

-Тут так много всего... А про что это? Ты уже читал?

— Многое уже успел прочесть. О древности, о прошлом. Здесь разное. Многое из того, про что эти книги, я видел своими глазами.

-Надо же, — удивился Раденек. — Ну ладно... Раз я всё равно ничего не знаю, какая разница, с чего начинать...

Он пошёл мимо шкафов, поглядывая на корешки, трогая рукой переплёты. Наконец наугад выхватил что-то, обернулся.

-Нужно обязательно здесь сидеть, или же можно пойти туда, в комнату?

— Можно, — сказал Горт. — Только осторожнее с книгами. Тут есть очень старые экземпляры.

Раденек, прижимая книгу к груди, зашагал к двери — поспешно, как будто стремился поскорее нырнуть в свою нору, спрятаться от глаз. Когда столкнулся в дверях с Астартой, вздрогнул, попятился.

— Не возражаешь, если мы возьмем эти книги к себе? — спросил Горт, подходя. — Обещаю — все будет цело.

-Да, — она смотрела на него с испугом. — Тариэль сказал — ты применил против Стесси Заклятье Ужаса. Это так?

— Ну что ты... зачем такие громкие названия. Так, просто слегка припугнул.

Лицо Астарты исказилось от бессильной ярости.

-Я предупреждала, — голос её стал резким. — Я предупреждала: если тебе нужен кто-то, то пусть это буду я, а не они!

— Издеваться над людьми не нужно, Астарта. Твоя девочка вовсю потешалась, что Раденек в одежде; я велел ей прекратить и уйти — не послушалась. Вести себя нужно по-человечески.

Астарта мгновение непонимающе смотрела на Гортхауэра, затем перевела взгляд на Раденека — и не удержалась от усмешки. Раденек сжался, стиснул книгу... потом медленно положил её на ближайший стол и со всех ног бросился бежать прочь, в коридор.

Горт проводил его взглядом.

— Слушай, Астарта, мне и так подчас бывает трудно сдерживаться. Не доводите до греха. Ладно — Стесси, юная дурочка; ты-то что, взрослая женщина, не лишенная, вроде бы, головы?!

-Гортхауэр, ты что — правда не понимаешь? Он же действительно смешон. Лучший шут короля из всех, каких помнит Нуменор.

— Мда? — Горт уселся, и оглядел Астарту с головы до ног неприятным взглядом — словно оценивая. — А я вот думаю, если взять тебя, лишить возможности говорить и слышать, потом раздеть догола и выпустить перед народом — это будет очень смешно. Особенно как ты будешь прыгать по залу, пытаясь спастись от кинжалов. Волосы у тебя ничего, длинные, месяц не расчесывать — вполне сойдут за звериную гриву. А по ночам засовывать в клетку... будешь от холода сворачиваться, знаешь, как звери. Водить придворных смотреть на диковинку. Молчит, что говорят — не понимает, спит, как собака — очень смешно. Может, мне стоит взять пример с короля и завести у себя в Барад-Дуре такую практику?..

-Ну у тебя и сравнения, знаешь!.. В конце концов, что плохого быть животным? Валинорские псы тоже не говорят, и ничего страшного в этом нет.

— Плохо, когда из человека делают животное на потеху самодовольным глупцам, для которых чужое бессилие и горе — повод для смеха.

-Он не человек!

— Ну, в некотором роде — возможно, — согласился Горт. — Так же, как и эльфы — не люди, и наугрим — не люди. У последних, кстати, были племена, которых синдар тоже причисляли к животным. Ростом не вышли. Охотились на них...

Астарта, кажется, несколько успокоилась — от его согласия.

-Зачем он тебе?

— Что значит — зачем? Я вернул ему речь и слух, дал знание вашего языка и письменности. Но он просто боится вас, неужели ты не понимаешь? Вернее даже — не боится, но невозможно же в ясном сознании переносить все те глумления, что ему пришлось испытать!

Астарта смотрела на него с непонимающим видом. Махнула рукой.

-Ну, раз тебе хочется считать его человеком... Вольному воля, конечно, только правда-то от этого не изменится. У каждого свои развлечения.

Горт поднялся, взял книгу.

— Пойдем.

Астарта пожала плечами.

-Ну, идём.

— И не вздумай смеяться, пожалуйста...

Перед комнатой он оглянулся на Астарту, сказал:

— Подожди, — и вошел внутрь.

В комнатах была тишина. Ни шороха, ни даже звука дыхания, как будто здесь вовсе не было никого живого.

Раденек нашёлся в дальней комнате, — сидел на полу, в углу, глядел прямо перед собой — и не видел, как будто был не здесь...

Горт сел рядом, обнял его за плечи.

— Очнись, — тихо сказал он. — Раденек, нужно справиться с собой... я помогу. Трудно, я знаю. Но первый шаг сделать всего труднее, потом будет легче. Я тоже через такое проходил...

Тот медленно обернулся.

-Ты? Как это?

— Давно было. Может, даже хуже, чем у тебя — тебя жрецы отделали, а я сам сошел с ума... Я не помнил, сколько это было лет, и до сих пор не могу понять. Долго, очень долго. Я то обращался в волка, то бродил в человеческом теле, как дикий зверь. Потом я понял — так душа спасалась от беды. Уходила в безумие, чтобы не осознавать. Меня нашли орки из знакомого нам племени, узнали, привели к себе. Я долго был там... полубезумцем. Как сон, обморок, от которого не хочешь просыпаться, потому что тогда будет боль. Но надо бороться, Раденек. Жизнь не для того дана, чтобы прятаться в нору от тягот. Бед в мире много, но если все будут убегать — кто воспротивится злу?

Раденек смотрел на него в упор: близко-близко голубые глаза, с непомерной тяжестью тоски...

-Как же ты вернулся, если не хотел просыпаться? Тебе тоже кто-то помог?

— Там, у орков, были свои целители душ — шаманы... — Горт улыбнулся. — Это были не злобные орочьи племена, они знали меня давно, понимали, что это болезнь. Помогли. Потом обо мне узнала Тхурингветиль — тоже майа, как и я, она обращалась в подобие летучей мыши. Начал приходить в себя... Уже не было больно. Была ненависть.

-Что же мне делать? — тихо спросил Раденек. — Я не хочу быть здесь, среди этих... Там, у тебя в стране, — всё чужое, я там буду... из милости, да... а я не хочу. А домой мне не попасть.

— Почему не попасть? Это очень даже возможно. Смотри сам: вИдение Арды я тебе дал, тебе еще предстоит его освоить. Примерные земли мы знаем. Вот тебе и нужно будет вначале разыскать свой народ издалека, понять дорогу. А потом уже просто — садись на крылатого коня, и вперед... Слушай, Раденек, там, в коридоре, — Астарта. Вам нужно нормально познакомиться, по-человечески, понимаешь? Ты должен сам говорить с ней, а не бегать при первой же усмешке.

Раденек очень глубоко вздохнул.

-Зачем мне говорить с ней?

— Чтобы она не считала тебя зверем. Чтобы тебе было, с кем общаться, кроме меня. Ты что, хочешь, чтобы они и дальше тебя считали кем-то вроде собачонки, обряженной в штаны? А если ты будешь бегать от них и забиваться в угол — так и будет.

-Я не верю, что это поможет, — честно сказал Раденек и встал. — Ну, если ты так хочешь...

— Иди, — Горт остановился у двери. — Она в коридоре. Иди сам. Сам начинай. Вон, хоть про книги ее спроси. Со мной-то ты говоришь, почему с ней не можешь? Давай, Раденек.

-Один?!

— Я тут, с тобой. Но говорить за тебя я не буду. Иначе и вправду не поверят.

-Да не хочу я с ней разговаривать, — с тоской сказал Раденек. — Ты — это ты, она — это она. Причём тут одно к другому...

— Не всегда приходится делать то, что хочешь. Сам себя в яму загоняешь, как ты не поймешь! — Горт толкнул входную дверь и мысленно прибавил:

"Давай. Смелее!"

Астарта стояла напротив двери, в коридоре. На лице её было ожидание зрелища, и когда дверь отворилась, она оживилась — явно предвкушая потеху. Раденек это увидел.

-Я не пойду.

— Дурак ты, Раденек, — сказал Горт на его языке. — Один ты такой упрямый, интересно, или все у вас такие же?

-Вот иди сам к своим врагам и доказывай, что ты человек! — Раденек задыхался от возмущения. — Разговаривай с ними, книжки перед ними читай! А я посмотрю, что у тебя из этого получится! Собак тоже натаскивают, чтобы команды выполняли, палку приносили! Ты этого хочешь? Чтобы сказали — молодец какой, надо же, как натаскал!

С первыми его словами Горт мысленно коснулся сознания Астарты, протянул между нею и собой неприметную нить — связь, достаточную, чтобы смысл чужого наречия стал ей внятен.

— Если король вновь захочет вернуть свою игрушку, ты тоже смиришься? Позволишь себя раздеть, посадить в клетку, будешь прыгать от его ножей, не смея вымолвить слова? Снова скажешь — я все равно скоро умру? Конечно, это проще, чем заставить себя переступить свои страхи! У нас всегда считалось — лучше умереть свободным, чем жить рабом, хорошо, ты все это время был не в себе — что, ты и сейчас предпочтешь оставаться их собачонкой?!

-Нет, — Раденек резко развернулся, кулаки невольно сжались. — Но это не значит, что я должен сейчас унижаться перед этой дамой, если я не хочу её видеть.

— Боюсь, что ты и впредь найдешь любые отговорки. И не только на нее — а на кого угодно. Скажи просто — силы воли не хватает, переступить через унижение, вот и все!

-Думай, как знаешь. Мне всё равно. Я ни перед кем не собираюсь плясать, чтобы меня признали хорошим... даже перед тобой.

Раденек вышел в коридор и решительно прошагал мимо Астарты прочь, по пути, которым его доставили к Гортхауэру, — пути, который вёл к дверям замка.

— Хорошо, — едва слышно сказал Горт, когда он скрылся за поворотом, — уже на адунаике. — Только жестоко...

Астарта вскинула глаза, — в них было непонимание и растерянность.

-Он разговаривал с тобой, — то ли спросила, то ли уточнила она. — Ты хотел его заставить говорить со мной, он не хотел... да?

— Унижение, — одними губами, едва слышно сказал Горт. — Ступор от долгого унижения, такое бывает довольно часто. А здесь — еще и после долгих лет.

-Он... он что, обиделся на тебя?

— Оскорбился скорее... Я специально, понимаешь? Пробудить гордость, силу воли. Волю к сопротивлению — в душе. Это самое главное.

Астарта покачала головой.

-А если он сейчас сбежит и не вернётся? Приказа задерживать его ведь нет, его выпустят из замка, если он направится к воротам.

— Я слежу, я найду. Ничего. Пусть идет. Его можно принять за подростка... хотя и странного. Странный народ. Возраст на его лице особо не отразился...

-Ну, смотри... Я пойду, много дел.

— Да. И вразуми своих помощниц...

Горт сел на кровать, прикрыл глаза, следя за Раденеком. Мысленно он не звал его — просто следил.

Тот действительно добрался до ворот крепости, — посматривал по сторонам, то и дело ждал, что его остановят... но нет. Стражи, во множестве заполнявшие замок, как будто не обращали на него внимания.

Он глубоко вздохнул и выбрался наружу. Зажмурился: яркое солнце, совсем не так, как было, когда он смотрел иным зрением вместе с Гортхауэром...

По двору он ступал осторожно: босые пятки привыкли за эти десятилетия к дворцовым полам, а не к дорогам и вымосткам, тем более — нагретым солнечными лучами. Вот двор закончился, впереди были высоченные массивные ворота, рядом — калитка... Раденек осторожно толкнул её, — та отворилась. Похоже, его действительно выпускали.

Раденек проскользнул в открывшуюся щель и выскочил наружу.

Майа следил за ним, не решаясь пока позвать — чтобы не погасить своим зовом то чувство, что пробудилось в душе Раденека.

Выглядел он и впрямь, если не приглядываться, почти как мальчишка, только с очень длинными волосами. Длинные штанины скрывали покрытые шерстью ноги, лицо у него было почти без морщин, только тени залегали под глазами, но уже не так, как было недавно, до Кольца.

Не заблудился бы...

Он не знал толком, куда идти, не ориентировался в городе, — до замка его везли в клетке в экипаже, он ничего не мог увидеть. Шёл сейчас наугад, по внутреннему чувству, сначала быстро, потом притормозил бег: с удивлением разглядывал окружающее. Деревья, цветы, травы... Останавливался возле деревьев, нагибал ветки, долго нюхал большие белые цветы, закрыв глаза... потом шёл дальше. Замок Тариэля находился за пределами Арменелоса, хотя и близко, к городу от него вела дорога, и Раденек сейчас шаг за шагом приближался к столице Эленны.

"Осторожнее там, — мысленно позвал его Горт. — Ты идешь к городу. Тебя будут принимать за ребенка, я думаю. Ты один в один, как здешние подростки, только волосы длиннее. Можешь сходить, если хочешь, но будь повнимательнее. "

Раденек вздрогнул, остановился. Голубые глаза его сейчас были почти спокойны, подёрнуты дымкой, — то ли море новых впечатлений, обрушившееся на него за пределами замка, заставило всё предыдущее отступить, то ли просто... Он не ответил. Несколько мгновений, приложив руку козырьком к глазам, смотрел на далёкие дома... а потом снова зашагал по дороге — туда же, не сворачивая.

"Да, и если наткнешься на рынок — не вздумай брать что-нибудь без денег. Без денег нельзя. Я тебе перекину, если вдруг будет надо..."

"Я не вор", — рассерженно донеслось до Гортхауэра, и голос Раденека снова умолк.