Когда ему было лет тринадцать, мать, к тому времени почти полностью утратив магическую силу, ударилась взамен в маггловскую религию, вплоть до причащений, исповедей и непременного воскресного посещения церкви. Причинно-следственная связь ее действий, впрочем, могла быть и полностью противоположной, но суть не в этом. Суть в том, что в каком-то из текстов Священного Писания, которое мать тогда читала в каждую свободную минуту, недостойным войти в царствие небесное было обещано пребывание во внешней тьме, наполненной плачем и зубовным скрежетом. То, что сейчас ощущал Северус, забавным образом совпадало с маггловским описанием, только вот звуки не слишком-то походили на скрип зубов — скорее уж на голоса, казавшиеся смутно знакомыми. Голоса то затихали, то вновь начинали звучать. Это длилось бесконечно долго, но постепенно сквозь темноту начало проступать светлое пятно, приобретающее все большее сходство с потолком палаты в Больничном крыле. Потолком это, в конце концов, и оказалось.
Вероятно, был день, потому что сквозь плотно задвинутые шторы просачивался свет, больно резавший глаза. Северус сморгнул, щурясь. На фоне потолка возникло слегка расплывчатое и очень хмурое лицо Помфри.
— Слава Мерлину, очнулся, — проворчала колдомедик, поднося к его губам чашку с зельем. — Ну-ка выпей.
Северус покачал головой. Точнее попытался это сделать, потому что получилось в итоге только едва заметное движение.
— Пей, кому сказано, баран упрямый, — прикрикнула Помфри. — Или под Империусом заставлю.
Блефовала, конечно. Даже если Министерство и пересмотрело на радостях список Непростительных заклинаний, те, кто более-менее владеет защитой сознания, Империусу не подвержены. Но такую длительную отповедь Северус бы сейчас вряд ли осилил, да и вообще сомневался, что сможет произнести хоть слово, поэтому просто сделал глоток, чтобы от него отвязались. В чашке оказалось зелье очищения крови. Отвратительного качества. На уроке он бы за подобное и 'Ожидаемо' пожалел поставить.
Помфри еще постояла, комкая в руках льняную салфетку, и в сердцах выпалила:
— Дурень малолетний! Как же ты нас всех напугал! Ты хоть понимаешь, что сделать-то пытался?
Северус вновь перевел взгляд на потолок. Вопрос, вероятно, был риторическим, ведь не считали же его и в самом деле кретином, решившим от скуки попробовать ингредиент на вкус.
— Неужели, действительно, решил, что Альбус позволит тебя в Азкабан упечь? — тем временем разорялась Помфри. — Не позволит, чай не для того в Хогвартс на работу принимал. Если бы не доверял, не принял бы. А в Визенгамоте его, слава Мерлину, слушают.
Вот как. Значит, общественное мнение пришло к выводу, что бедный мальчик испугался тюрьмы. Что ж, тоже вариант, имеющий право на жизнь.
Потолок опять куда-то уплывал, голос Помфри превратился в неясный шум. Но на этот раз беспамятство не принесло облегчения, потому что даже в нем Северуса продолжало преследовать понимание того, что спокойно уйти ему не дадут, что старику все еще что-то нужно от посаженного на цепь ПСа.
Впрочем, этот вопрос как раз-таки начал проясняться быстро. Когда Северус в следующий раз пришел в сознание, возле кровати сидел Дамблдор — с тошнотворно сочувственным выражением лица и спасибо еще хоть, что без чая с лимонными дольками.
— Мадам Помфри сказала, что ты идешь на поправку, — сообщил он.
Даже так? Жаль. Хотя к Помфри, конечно, предъявлять претензии бессмысленно. Она просто делала то, что считала правильным. В следующий раз всего лишь придется озаботиться меньшей доступностью выбранного места и, возможно, большей скоростью выбранного способа.
— Я хотел бы еще раз принести тебе свои извинения, Северус, — между тем продолжал старик. — Если бы я только знал, какую реакцию вызовет у тебя эта дурная весть...
— Теперь знаете... — еле слышно прохрипел Северус. Голосовые связки все еще не желали повиноваться.
— Да, — согласился директор, — но, знай я об этом раньше, быть может, мне удалось бы смягчить горечь известия. Мне слишком хорошо известно, каково это — терять людей, которые тебе дороги. Я бы никому не пожелал пережить подобного.
Северус пристально, почти не мигая, изучал дефекты в побелке потолка. Похоже, старик решил сменить тактику, но слова его все также не имели ни малейшего значения. В словах сочувствия от Лорда и то, пожалуй, отыскалось бы больше искренности. Здесь же не было ничего, кроме расчета, даже когда старик говорил про Лили Эванс — чего уж там, в особенности когда он говорил про нее и про то, что она, по всей видимости, до последнего пыталась защитить сына, которому каким-то чудом удалось выжить и глаза которого так похожи на глаза его матери. Странно, но мысль о гибели Лили больше не вызывала боли. Впрочем, чувств вообще не осталось, их подменила всеобъемлющая пустота. Даже осторожная оговорка старика насчет того, что Лорд, вероятнее всего, не погиб, поскольку Метка не пропала, не породила никаких эмоций. Если Лорд решит вернуться в ближайшее время, то, во всяком случае, не придется заботиться о новом, более действенном способе, чтобы уйти. Если же запоздает, то это возвращение, тем более, не будет его головной болью.
Дамблдор тем временем чего-то ждал. Возможно, хоть какой-то реакции на собственный спич.
— Так чего вы от меня хотите теперь? — старательно выговорил Северус. — Чтобы я признал непреднамеренность ваших ошибок? С каких пор вас стало заботить мнение ПСа?
— Бывшего ПСа, мой мальчик, бывшего, — назидательно поправил старик. — Каждому из нас случалось по молодости лет принимать скоропалительные решения. Не могу не признать, что Игорь Каркаров приложил немало усилий, пытаясь утянуть тебя за собой в Азкабан, но, к счастью, в Визенгамоте все еще преобладают маги, способные мыслить здраво. Этот вопрос уже решен, так что преследований можно не опасаться.
— Неужели? — Северус постарался вложить в голос всю доступную ему сейчас иронию. — И что же вы намерены потребовать взамен этой... услуги?
— Взамен? — задумчиво повторил Дамблдор. — Вряд ли при нынешних обстоятельствах я имею право что-то требовать, но попросить бы все же хотел. Когда Темный Лорд вернется, сыну Лили Эванс будет грозить опасность еще большая, нежели грозила до сих пор. Я прошу тебя помочь защитить его.
— Помочь защитить? — выдохнул Северус. — Нет уж, спасибо. Думаю, у сына Поттера отыщется немало защитников и на вашей стороне, а если вам нужен кто-то из ПСов, обратитесь к Каркарову. Он неплохо разбирается в темных искусствах и, полагаю, согласится сотрудничать в обмен на здравомыслие Визенгамота. А я в ваши игры больше не играю. Делайте, что хотите.
Старик покачал головой.
— У Каркарова есть один недостаток, — серьезно сказал он. — Игорь совершенно не разбирается в зельях, а мне позарез нужен хороший преподаватель по зельеварению. Надеюсь, ты не откажешься довести до конца хотя бы этот учебный год? Думаю, в сравнении с защитой сына Джеймса, это не такое уж большое одолжение, верно?
Северус не разделял уверенности Дамблдора, но следовало признать: если директор будет уверен, что он намерен спокойно продолжить работу, это может облегчить задачу.
— Вы правы, — произнес он вслух. — В таком случае, позвольте узнать, когда мне вернут палочку?
— Как только ты будешь в состоянии возвратиться к ведению занятий, — заверил старик. — Когда это произойдет по твоей оценке?
— Завтра, — сказал Северус.
— Ты уверен? — в голосе директора промелькнуло сомнение. — Мадам Помфри считает иначе.
Северус мрачно усмехнулся. Помфри могла считать, что угодно, однако правильно приготовленный эликсир волчанки был способен творить чудеса. Правда, и ломка по окончании действия зелья оказывалась соответствующей, но если ему немного повезет, то ломки уже не будет.
— Я не мадам Помфри. Я уверен.
— Это хорошо, — старик удовлетворенно улыбнулся. — Я рад, что ты успокоился, Северус. Ах да, еще два момента. Во-первых, в ближайшее время тебе будет разумнее не покидать пределы Хогвартса. Аресты до сих пор идут, и переусердствовать сейчас могут как авроры, так и приверженцы Лорда, до которых, возможно, дошла информация о моей речи в Визенгамоте. Так что лучше не рисковать. А во-вторых... надеюсь, ты не будешь в большой обиде на нас с мадам Помфри и профессором Флитвиком. Мы не ожидали такого резкого улучшения твоего самочувствия, а потому озаботились созданием сигнального браслета, отслеживающего состояние пациента.
Дамблдор помолчал и добавил чуть виновато:
— Он зачарован на неснимание, и чары, по примерным расчетам, должны продержаться еще недели две. Возможно, это и к лучшему. Мало ли какие осложнения могут возникнуть.
Северус с трудом поднял левую руку. Запястье обвивал тонкий плетеный ремешок из темной кожи. На вид не особо прочный, но внешний вид обманчив. На деле, чтобы снять подобную вещицу, нужен не один час, и без ведома создателя браслета этого не сделаешь никак. Итак, на ПСа уже пытаются надеть ошейник... Стоило бы еще проверить, не с ментальным ли воздействием. Защиту сознания оно, конечно, вряд ли преодолеет, но приятного все равно мало.
Дамблдор разом засобирался, сообщив, что профессор Спраут оставит конспекты проведенных занятий на столе в кабинете зельеварения. Северус отстраненно кивнул, вяло размышляя, о чем Спраут вообще могла рассказывать ученикам на занятиях по зельеварению. Максимум — о способах добычи и обработки растительных компонентов: совершенно бесполезная информация, если учесть, что даже редкие и труднодоступные ингредиенты мало кто из магов пытается достать сам, чего уж говорить про то, что имеется в свободном доступе в Косом переулке. Иными словами, несколько занятий — а кстати, сколько именно? — потрачены впустую, и программу все равно придется как-то наверстывать. Хотя, с другой стороны, почему это должно его волновать? Наверстывать все равно будет уже другой преподаватель.
— А еще, — выговорил Северус, — возвратите мне то, что вы забрали вместе с палочкой.
Старик растянул губы в улыбке, казавшейся приклеенной.
— О, непременно верну. Но чуть позже, когда буду уверен, что то, что я забрал, не применят по назначению. И, кстати, Северус, будь добр, воздержись в ближайшее время от приготовления сложносоставных эликсиров. Браслет отчего-то срабатывает и на них — вероятно, какая-то ошибка в заклинании, хотя профессор Флитвик не признается в допущенной неточности.
Директор, коротко кивнув, вышел из палаты, похоже, так ничего и не сообщив Помфри, потому что чуть позже та, узнав о намерении пациента покинуть Больничное крыло, закатила скандал. Впрочем, все претензии колдомедика ровным счетом ничего не изменили. В половине десятого вечера Северус уже был в подземельях, в лаборатории, занятый приготовлением дозы волчанки, которой должно было хватить, по примерным прикидкам, часов на тридцать. Принять ее следовало, чем быстрее, тем лучше, поскольку эффекта от зелья бодрости хватало лишь на то, чтобы устоять возле котла и вспомнить порядок закладки ингредиентов. На предупреждение старика об ограничениях в смешивании эликсиров можно было плевать. Краткая диагностика показывала, что на браслете помимо прочей дряни висит совершенно не ошибочное, а вполне осознанно и профессионально поставленное заклятие, способное определить, с каким зельем или набором ингредиентов контактирует носитель браслета. Видимо Дамблдор всерьез опасался попытки зельевара изготовить новый яд взамен утраченного. На возвращенной палочке маячков было не меньше, чем на браслете, их даже не слишком-то пытались скрыть. В другое время подобная откровенная наглость вызвала бы злость и желание сопротивляться, но сейчас даже она не могла пробиться через окончательно окружившую Северуса стену безразличия. Собственный поступок, и тот теперь казался бессмысленным. Кому и что он хотел доказать? Лили не простила бы его даже такой ценой, она его и за меньшую-то оплошность прощать не пожелала. Сам себя он не простил бы тем более. А смерть старика не смогла бы воскресить мертвецов.
Дождавшись, когда волчанка остынет до приемлемой температуры, Северус принял зелье и начал просматривать записи Спраут, накопившиеся за полторы недели замещения. Потом взялся перепроверять эссе, потом — смешивать основу для лечебных зелий, запас которых в Больничном крыле наверняка подходил к концу. Волчанка все равно не позволила бы ему заснуть, и нужно было хоть чем-то заняться, чтобы не думать.
Состоявшиеся на следующий день занятия прошли спокойнее обычного. Даже седьмой курс сидели тихо, как мыши, старательно не глядя на преподавателя. Впрочем, в этом было не так уж много удивительного. Северус и сам, решив с утра, что побриться все-таки не помешает, с трудом заставил себя смотреть на отразившуюся в зеркале посмертную маску. Частично причина была в побочном эффекте от принятого зелья, но, несомненно, не в нем одном.
За первым днем последовал второй, а за ними третий и четвертый, мало отличавшиеся, как друг от друга, так и от тех, что шли за ними. Утром — бодрящее зелье или волчанка, вечером — зелье Сна без сновидений, и работа, работа, работа — так, чтобы не осталось времени на воспоминания. Браслет не исчез ни через две, ни даже через три недели. Дамблдор успешно делал вид, что забыл про его существование, а Северус не видел смысла напоминать. Даже с ошейником можно было свыкнуться, если ничего не ждать от будущего.
Что-то изменилось только перед Рождеством, когда начались каникулы, а в школе стало воцаряться раздражающее оживление. В вечер сочельника вдруг оказалось, что все планы на следующий семестр написаны, а работа валится из рук. Стрелки часов близились к восьми вечера. Наверху, в Большом зале, вероятно, начинался праздничный ужин магов, знающих, как создаются чудеса, но все еще продолжающих в них верить. Стоило бы принять зелье и лечь спать раньше времени, однако вместо этого Северус некоторое время просидел у камина, бездумно глядя в огонь, а потом достал с полки конверт из плотной бумаги — в первый раз с вечера Хэллоуина. В конверте было то немногое, что осталось ему от Лили: три старые колдографии и пять открыток, надписанных еще детским, немного угловатым почерком. Рождественские. С тысяча девятьсот семидесятого по тысяча девятьсот семьдесят четвертый год. В семьдесят пятом, за полгода до их окончательной размолвки, никакой открытки уже не было. Северус помнил наизусть каждое из наивных пожеланий, так что у него не было необходимости смотреть на тексты, чтобы повторить их вслух, но с каждым произнесенным словом в области сердца усиливалась боль, как будто от засевшей иглы или, возможно, лезвия ножа. Странно. Оказывается, за полтора месяца он успел почти полностью забыть, каково это — что-то чувствовать.
— ...с любовью и наилучшими пожеланиями, Лили, — почти беззвучно выдохнул Северус. Как же мало эти слова значили во время получения, в тринадцать лет, и как много спустя всего четыре года, когда, уже вполне осознанно и предсказуемо, оказались предназначены не ему.
Понимание того, что именно он должен сделать, пришло внезапно. Сложив открытки обратно в конверт, Северус покинул подземелья, захватив пальто. Плевать, даже если браслет и отсигналит старику. Ничего предосудительного в его действиях все равно не было.
