— Сэр, но если оборотни способны к стопроцентной регенерации кожных покровов, то почему тогда у профессора Люпина есть шрамы? Их сегодня утром вся школа видела.
— У профессора Люпина... — медленно повторил Снейп, словно пробуя слова на вкус. — Признаться честно, Доу, я не интересовался былыми похождениями профессора Люпина и далее не планирую этого делать. Можно, конечно, было бы предположить, что ранее он где-то встретился с драконом, чья магия и препятствует теперь заживлению полученных ран, но, думаю, все объясняется проще. Судя по состоянию рубцов, получены эти раны были не ранее прошлого полнолуния и сейчас находятся в активной стадии заживления. Думаю, что к понедельнику или на крайний случай ко вторнику они исчезнут окончательно.
На этом тема Люпина и способов защиты от него была закрыта. Попробовав осторожно уточнить насчет того, что такое Арденс Карцер, я услышала в ответ, что это заклинание относится к чарам высшего порядка и что мне пока лучше сосредоточиться на чем-либо более достижимом. Решив, что изменение структуры Бастиона в число достижимого все же входит, я озвучила все, что было мною почерпнуто из труда Турбера Кентервилльского, а также собственные размышления по этому поводу. Снейп подтвердил мои догадки насчет того, какую именно структуру щита использует в наших тренировках он, и согласился с тем, что для меня в ближайшее время именно эта структура будет и полезнее, и проще для освоения. В итоге всю оставшуюся часть тренировки я была занята тем, что пыталась поменять структуру развернутого Бастиона с классической на вязкую. Та меняться ни в какую не хотела и рвалась, заставляя щит рассыпаться ворохом искр при любом моем неверном движении. К концу тренировки я чувствовала себя совершенно вымотанной, а запястья жгло огнем, причем болели не татуировки, а сами суставы.
— На сегодня достаточно, — сказал Снейп, заметив, как я украдкой растираю запястья после очередного самоуничтожившегося Бастиона.
— Но у меня есть еще семь минут, — запротестовала я, сверившись с часами.
— Есть, — согласился профессор. — Однако с учетом намечающейся тенденции ничего иного, кроме растяжения связок, вы за эти семь минут не добьетесь. Лучше передохните и подумайте над таким вопросом: когда вы находились у Дурслей — и в первый раз, и во второй, более длительный, не проскальзывало ли в сказанном ими что-нибудь любопытное, что могло бы касаться прошлой жизни мальчика? Что-нибудь, что на основе вашего собственного знания о том, какой должна была быть эта жизнь, могло показаться необычным?
Я честно задумалась, прокручивая в памяти события прошлого и нынешнего лета.
— Ну, это, конечно, к высказываниям не относится, — наконец, проговорила я, — но мне определенно показалось странным физическое состояние ребенка в момент моего пробуждения, причем не столько даже в части недоедания, сколько в плане имеющихся травм. Хотя не уверен, что Дурсли имеют к этим травмам хоть какое-то отношение, поскольку, когда я пришел в дом на Тисовой улице, дядя Вернон сгоряча упомянул, что Гарри не появлялся там уже два дня и что это было 'опять', то есть, по-видимому, мальчик исчезал из дома и раньше. Уточнить тогда этот момент у меня не получилось бы, даже если бы я придал этому значение, поскольку дядя Вернон пребывал в весьма встрепанных чувствах и на контакт вряд ли пошел бы, а когда я уходил из дома, все уже спали. Во второй же мой визит родственники ребенка многословными тоже не были. Во всяком случае, после того, как я продемонстрировал им, что имею примерное представление о том, что такое магия... всего лишь показал волшебную палочку, сэр, — быстро добавила я, заметив, как нахмурился Снейп. — Ничего больше, не поймите превратно. В общем, в разговоре я упомянул Директора Дамблдора, поскольку в тот момент уже знал от гоблинов, что он был назначен опекуном ребенка после смерти родителей, после чего тетя обмолвилась, что Гарри не собирались во что-то посвящать еще некоторое время. Основываясь на контексте, я предполагал, что речь идет об опекунстве Дамблдора, но не исключено, что она имела в виду что-то еще. Теоретически, я могу попробовать разузнать об этом во время рождественских каникул, хотя и не планировал покидать Хогвартс.
— Я не уверен, что для вас будет хорошим решением еще раз появляться близ дома, принадлежащего родственникам Поттера, — покачал головой Снейп. — Во всяком случае, до следующего лета, когда вы вынуждены будете покинуть школу по вполне обоснованным причинам. Каков, вы говорите, сейчас точный адрес Дурслей?
— Тисовая улица, дом под номером четыре, — сказала я.
— Город?
— Литтл Уиннинг, сэр. Тот, который в Суррее.
Профессор кивнул.
— Хорошо, Доу. А теперь забудьте про этот адрес, по крайней мере, до сдачи летних экзаменов. Думается мне, вы и так привлекли к нему слишком много внимания.
— Я постараюсь, сэр, — заверила я, решив, что не доверять снейповскому чутью неприятностей резонов у меня пока нет.
Вопреки моим опасениям следующее утро оказалось не таким хмурым, каким оно мне изначально представлялось, хотя запястные суставы все равно ныли, свидетельствуя о том, что накануне вечером я перестаралась. Повязав вокруг запястий шерстяные нитки, чтобы хоть немного унять неприятные ощущения, я сразу после завтрака сбежала из замка. В планах у меня было все-таки попытаться найти какое-нибудь объяснение странному поведению моих татуировок в понедельник вечером при встрече с цербером, а позднее и при общении с Клыком. Заочно я решила, что это что-то из разряда оберегов — возможно, даже срабатывающее автоматически, но хотелось реальных подтверждений.
На родовом месте Силы, в отличие от Британских островов, зима уже вступила в свои права окончательно и бесповоротно. В синеватых сумерках искрились сугробы снега, избушку замело почти по крышу, но к входной двери тянулась расчищенная дорожка, обрамленная снежными стенами, превышавшими мой рост. В прошлом году было то же самое. С учетом того, что дверь избушки открывалась наружу, первый снегопад я ожидала с некоторым опасением, полагая, что мне придется прибегать к помощи перстня, чтобы выбраться наружу и расчистить вход, однако такие кардинальные меры не понадобились ни разу. Какая бы ни бушевала снаружи вьюга, по факту ее окончания, открывая дверь, я обнаруживала громоздящиеся вокруг сугробы и едва припорошенную снегом тропинку, ведущую к крыльцу. Подобная забота места Силы о своем хозяине, конечно, радовала, хотя периодически я все равно устраивала разминку и чистила от снега остальную часть поляны.
Сегодня времени на разминку не было, да и мороз после околонулевой температуры окрестностей Хогвартса кусался вполне ощутимо, поэтому, наложив на себя согревающее заклинание, я поспешила к входной двери. Растопив печку и запустив под потолок пару лучин, я взяла со стола книгу с заклинаниями и, забравшись с ногами на полок, открыла ее на разделе, посвященном общему описанию татуировок. Не обнаружив в нем ничего нового, я начала медленно листать книгу, уделяя внимание тем абзацам, в которых объяснялась суть заклинания или же наговора, и неожиданно для себя после перевертывания очередной страницы наткнулась на раздел, которого я раньше не помнила. Раздел назывался 'Как должно помощи у неба, леса, поля и воды в мире Яви просить' и уже с первого взгляда становилось понятно, что это, кажется, было именно тем, что меня интересовало. Под потрескивание разгорающегося огня я углубилась в чтение.
Прочитанное подтверждало мои догадки — то, что случилось в понедельник вечером возле хижины Хагрида, было активизацией оберега, 'коий предназначен был для умиротворения тварей земных, небесных и водных, темныя намерения имеющих'. Мое желание успокоить Пушка, а затем и Клыка, видимо, послужило для него спусковым механизмом, однако из-за отсутствия контроля над заклинанием и соответствующего наговора, с цербером все вышло довольно кривовато. В идеале он должен был бы либо полностью утратить ко мне интерес, либо воспылать горячей любовью, подобно Клыку. Добравшись до этого момента, я вспомнила уверения Хагрида насчет присущего псу нрава, и задалась вопросом, а не было ли его внезапное доверие первым признаком срабатывания начинающего пробуждаться оберега. Конечно, ничего странного в татуировках я тогда не заметила, но мало ли...
Все это было крайне любопытно, хотя я не была уверена, что в повседневной жизни мне часто придется усмирять животных, что-то имеющих против меня. Пушок был скорее уж непредвиденным обстоятельством, хотя на случай таких вот обстоятельств осознанное применение оберега все равно следовало отработать до автоматизма. Мысленно внеся освоение оберега в свои планы на ближайшее время, я перевернула страницу и обнаружила, что все мною до сих пор прочитанное было, оказывается, только цветочками. Помимо умиротворения бегающей, летающей и плавающей живности существовала также возможность привлечь подвергшееся заклятию успокоения существо на свою сторону, сделав его временным союзником. Представив себе цербера, свято полагающего меня своим хозяином и безоговорочно подчиняющегося каждому приказу, я одобрительно хмыкнула и только затем с разочарованием обнаружила, что здесь, в отличие от базового оберега, не имелось единой формулы. Под каждый вид живых существ нужен был свой наговор, и церберов в представшем перед моими глазами перечне, разумеется, не было. Не исключено, конечно, что на Пушка подействовал бы наговор, предназначавшийся для собак, но это следовало проверять опытным путем. Кроме того все эти наговоры имели весьма краткий период действия и заставить с их помощью цербера, да и любого другого зверя бродить за мной хвостом несколько дней, исполняя обязанности сторожа, определенно не получилось бы. Скорее уж получилось бы использовать его, если он случайно окажется под рукой в нужный момент. А если учесть, что ни магическая, ни обычная Британия в конце двадцатого века обилием зверья похвастаться не могла, шансы на то, что в момент встречи с недоброжелателем рядом окажется тигр, волк или хотя бы рысь, были, мягко говоря, маловаты. Я перелистывала страницы, бегло проглядывая наговоры для разных зверей и птиц, порою отличающиеся крайне незначительно, и уже в самом конце раздела наткнулась на то, что заставило меня разом выкинуть из головы зарождающиеся сомнения о возможностях применения этой области знания предков в суровых условиях современной действительности. Отвлекший меня от мрачных мыслей заголовок звучал так: 'Обретение ведогоня, в закатных краях так же фамилиаром именуемого'.
Первого названия мне никогда раньше слышать не доводилось, а вот второе вызывало какие-то смутные ассоциации. Покопавшись в памяти, я сообразила, что встречала его когда-то давно в применении к животным, считающимся помощниками колдунов и ведьм. Чаще всего таковыми являлись жабы и черные кошки. Сов я, правда, среди них припомнить не могла, а в остальном перечень вполне совпадал с теми животными, которых разрешалось брать с собой в Хогвартс. Вот только этот перечень никак не совпадал с тем описанием, которое ведогоням, а значит и фамилиарам давал мой родовой манускрипт. В нем говорилось о том, что ведогонь является зверем лесным, ведающим, диким и 'зело сильным'. Ни к кошкам, ни к жабам такое определение как-то не подходило, и это заставляло думать, что до начала семнадцатого века, когда прервался род Купавы, под фамилиарами понимали немного не то, что сейчас. Кроме того тот же манускрипт утверждал, что единожды обретенный ведогонь становится тенью хозяина и может быть им призван в любой момент. Формула первого призвания выглядела энергозатратной, сложной, но, теоретически, вполне реализуемой. Отстучав пальцами простенькую мелодию на досках полока, я решительно одернула свитер, обновила согревающее заклинание и выскочила обратно на улицу, прихватив с собой лопату. Что-то мне подсказывало, что, кем бы ни оказался этот загадочный ведогонь, пробовать вызвать его внутри ограниченного пространства родовой избушки будет не самым лучшим решением.
Быстро расчистив и утоптав посреди поляны крохотную круглую площадку, я притащила из избушки пару шкур, чтобы обеспечить хоть какое-то подобие комфорта, создала третью лучину, опустилась на колени на грубый волчий мех и, положив перед собой раскрытую книгу, зашептала слова наговора, вычерчивая руками необходимые символы. Русские слова, произнесенные языком, привыкшим к английским фразам, звучали, по меньшей мере, странно, но я надеялась, что родовая магия все же поймет их и примет, как понимала предыдущие наговоры.
— На море Окияне, на острове Буяне
Лежит бел-горюч камень Алатырь.
Близ того камня Алатыря
Ходит зверь обликом дик, именем неведом...
То ли мне показалось, то ли температура на поляне и в самом деле начала повышаться, но вот что мне точно не причудилось, так это загудевший в ветвях окружавших поляну деревьев ветер. Ветер стряхивал с деревьев мелкую снежную пыль, закручивая ее в плотный кокон. Я облизнула пересохшие губы.
— ...Ходит зверь, бродит,
Злым огнем скованный,
Точит бел-горюч камень,
Ищет ворогов...
Бешено вращающийся снежный кокон на глазах темнел и расплывался, превращаясь в сгусток дыма, в котором все отчетливее вырисовывались очертания чего-то, что сгоряча показалось мне гороподобным. Пальцы жгло, и я буквально чувствовала, как неведомое нечто вытягивает из меня силы, используя их для собственной материализации. Стыдно признаться, но я испугалась. Испугалась того, что на зов придет что-то такое, чего я не смогу удержать, вопреки всем заверениям манускрипта.
Резким движением разорвав почти сформированное плетение, я сунула горящие ладони в сугроб, тяжело дыша и чувствуя, как бешено колотится у меня сердце. Сгусток дыма, утратив монолитную структуру, осыпался сухим и колючим снегом, искрясь в свете лучин. Ветер утих. Я обвела взглядом черную стену деревьев, прислушиваясь к тянущейся издалека тонкой ниточке волчьего воя, делающего зимний вечер еще более холодным, и мысленно обругала себя за глупость. Надо было завершать заклинание и уже по факту решать, что делать дальше. Если бы возникли какие-нибудь проблемы, сбежать, использовав родовой перстень, можно было бы в любой момент. Да и не факт, что они вообще возникли бы. Манускрипт со всей определенностью утверждал, что ведогонь никогда не оборачивается против своего хозяина.
Насухо вытерев раскрасневшиеся руки, я вдохнула, решительно выдохнула и вновь взялась плести наговор. Слова камнями падали в сгущающуюся темноту, но теперь лес молчал, никак не откликаясь на призыв. Я пробовала опять и опять, но каждый раз безрезультатно. Наконец, сдавшись и понимая, что еще немного и сил у меня не останется даже для того, чтобы подняться на ноги, я замолчала, глядя в темноту и чувствуя, что вот-вот расплачусь. Было обидно, ведь в первый-то раз почти все получилось! Отчего же не получалось теперь? Из-за того, что на полную формулу оставшихся у меня сил уже не хватило бы, а частичное ее исполнение не предполагалось? Или из-за того, что родовая магия решила, что мне не нужен охранник, раз уж я отказалась от него, когда он почти явился?
