А об императоре Андрей подумал не просто так. Ведь, несмотря на все препятствия, чинимые польским королём, который просто взял и не пропустил имперского посла Гильдербранда на Русь, второй посланец Карла, некий Варфоломей из Любека, добрался-таки до Москвы и привёз письмо от императора с предложением "братства и любви" между державами. Разумеется, в Москве быстро оценили подобный жест, а потому сразу же отправили в Испанию своего посланника Якова Полушкина. Тот, с честью выполнив порученное ему дело, вернулся обратно уже в сопровождении настоящего имперского посла Антонио де Конти и новыми предложениями от короля Испании и императора Священной Римской империи Германской Нации к Emperador de Rusia, как именовали на Пиренеях великого князя. И уже в Москве состоялся очередной этап переговоров на высшем, так сказать, уровне.
В Кремле благосклонно отнеслись к идее восстановить союз между государями, как это было при деде императора Карла — Максимилиане. Что по обычаю отразилось и на самом после. Его завалили подарками от казны, приглашали на пиры и охоты, звали в гости знатнейшие люди, среди которых был и Андрей.
Хорошее знание латыни позволило ему обойтись в разговоре без переводчиков, а де Конти оказался вполне себе хорошим собеседником. Не привыкший к тяжёлым русским застольям, имперец был приятно поражён "европейскостью" княжеского дома и лёгкостью тамошнего угощения. А также кругозором хозяина.
Оставаясь вдвоём, они много говорили о науке, литературе и последних событиях в мире. К тому же де Конти, как образованный человек, всегда брал с собой в путешествие несколько книг, и князь, пользуясь случаем, не упустил момента познакомиться с современным эпистолярным жанром Европы. Разумеется, книги были взяты не просто для чтения, а были отданы в руки лучших переписчиков. Взамен же послу были подарены печатные экземпляры образцов уже русской словесности, переведённые на латинский язык учениками княжеских школ и досконально вычитанные не только европейскими работниками князя, но и Дмитрием Герасимовым с его помощниками. Культурное вторжение в Европу Андрей планировал давно, а тут подвернулся такой шанс проверить "читаемость" русских текстов на европейце!
Правда, готовых книг было пока всего четыре, но зато каких! Андреевский сборник былин в стиле Лихоталь, хождения Афанасия Никитина (несколько прилизанные и доработанные князем), и жемчужина древнерусской словесности — "Слово о полку Игореве". Последним же был достаточно большой фолиант очередного труда князя на литературном поприще под тривиальным названием "Поле Куликово" — представлявшем из себя компиляцию из романов Бородина, Лощица и Возовикова, с наложением на "Задонщину". В среде русских грамотеев оно уже успело вызвать настоящую сенсацию, как своим смыслом, так и построением. Кто-то восхищался им, кто-то кричал об уходе от канонов, кто-то упрекал в подражательстве европейцам с их рыцарским романом. Были и те, кто попрекал князя в "гордости", так как он не удержался и проставил в исходных данных имя автора, то есть своё. Но при всём при этом книга в лавках не залёживалась, а раскупалась мгновенно. Пришлось даже ещё дважды запускать тираж, который и так был достаточно большой, сразу в сто экземпляров.
Что странно, церковь в лице своих главных иерархов, отнеслась к произведению двояко. С одной стороны, вроде бы и "не поучительное" повествование, с другой — фигура Сергия Радонежского, да и вообще Церкви, в книге была выписана только яркими красками. Так что митрополит хоть и посетовал по привычке, но предавать творение князя анафеме не стал.
А имперскому послу книга о великой битве что называется "зашла".
Потом Андрей оставил столицу, так что за всеми перипетиями дипломатических отношений следить уже не мог, а вот когда вернулся, был буквально огорошен известием, что Василий Васильевич предложил отправить к императору большим послом именно его. И вся шуйская часть Думы предложение это поддержало. А государь не только не отверг, мотивируя младостью лет и неопытностью кандидата, а, наоборот, ещё обещал и подумать. Вот ведь засада! Громадьё планов требовало его нахождения в стране. А тут придётся покинуть её чуть ли не на пару лет. С другой стороны — посол к императору, это фигура! Так что, похоже, не быть Засекину в этой версии истории великим послом...
— И всё же, вопрос с Ливонией придётся решать, — прервал, наконец, Андрей затянувшееся молчание.
— Как бы не быть при этом худу, — покачал головой Шигона.
Вот только к его большому сожалению, события уже стронулись в сторону конфронтации и теперь с каждым месяцем лишь набирали обороты. Но пока что никаких внешних признаков надвигающейся войны не просматривалось и люди, что на Руси, что в Ливонии спали спокойно.
* * *
*
Не смотря на чудесную погоду, настроение у архиепископа гнезненского и примаса Польши Яна Лаского было хуже некуда. Что весьма резко контрастировало на фоне улыбчивой физиономии Яна Дантышка, в очередной раз посетившего Польшу и бросившего столь любимую им Вену. Посол, поэт и весельчак прибыл в Краков, чтобы получить от короля новые инструкции, так как вскоре ему предстоял долгий путь в испанский Вальядолид, где нынче пребывал двор короля Испании и императора Священной римской империи Карла.
Сам король сидел напротив обоих сановников в массивном деревянном кресле, а перед ним лежала расстеленная поверх широкого стола карта Короны Польской, Великого княжества Литовского и части сопредельных земель.
— Я считаю, мой король, — продолжил свою речь Дантышек, — что магистра пора заставить принять лённую присягу. Сколько можно тянуть? Император явно не хочет накалять отношения с вами из-за него, так что надо просто пригрозить Альбрехту полной аннексией орденских земель и предоставить выбор. Да, я знаю, что Шидловецкий и многие знатные паны против этого, но тянуть с присягой больше не стоит. Султан вот-вот обрушится на Венгрию, московский князь точит зубы на ваши литовские владения, а магистр всё ещё формально считается самостоятельным владетелем, да ещё и всего лишь подписавший с вами перемирие. А вдруг, когда коронные войска отправятся на войну с турком, он захочет изменить результаты прошедшей войны?
— Не думаю, что Альбрехт поступит так опрометчиво, — раздражённо бросил Лаский.
— Я же не сказал, что так и будет, — тут же парировал Дантышек. — Но раз это возможно, то закрывать глаза на такую возможность не стоит.
Лаский промолчал, мысленно соглашаясь с оппонентом. Вопрос Ордена и вправду нужно было закрывать. Слишком много проблем накопилось у страны и без этого анклава рыцарства.
Так, помимо войны с Тевтонским орденом, над Польским королевством нависла новая опасность — в соседнюю Венгрию, в которой правил племянник их короля, вторглись турки. И некогда славное и могучее Венгерское королевство, а ныне находящееся в упадке и раздираемое внутренними распрями, стало рассыпаться под их ударами как построенный из песка замок. И если оно, не приведи Господь, рухнет, то южные рубежи королевства Польского оголятся перед иноземным вторжением и последствия этого могут быть самыми печальными, ведь даже сейчас южные поветы подвергались многочисленным нашествиям татар, которые доходили до Львова и Замостья. А значит надо посылать войска на помощь Людвику II Венгерскому, дабы помочь тому удержать страну. И ведь не откажешь. Не будет поляков, придут немцы. И ещё неизвестно, кто хуже в качестве соседа под боком, магометане или цесарцы. Это только такой простак, как Шидловецкий, может мечтать о союзе Польши с Империей. Глупец! Никогда волк не подружится с ягнёнком, а лиса с петухом! И немцы для земель славянских, такие же враги, как и турки.
Прежние польские короли допустили большую ошибку, не добив крыжаков, и пора исправить этот недочёт. Стереть орден в пыль, окончательно присоединив земли Восточной Пруссии к Польше. Только так, и не иначе! И плевать, что по этому поводу думают император и король. Впрочем, эти свои мысли, примас предпочитал держать пока при себе, а внешне он старался никак не проявлять свои эмоции, продолжая разговаривать с королём со всей почтительностью.
— Ваше Величество, я согласен, что предложенные московитами условия мира крайне бесстыдны, и очень жаль, что имперский посол встал на сторону этих схизматиков, но там, где другие кричат о позоре, лично я вижу новые возможности! — его слова, сказанные тихим, но внятным и вкрадчивым голосом, заставили Сигизмунда с удивлением посмотреть на примаса. А тот, словно ожидая такой реакции, продолжил:
— Да, всем видны уступаемые города, замки и земли, — кивок в сторону разложенной на столе карты. — Но мы упускаем тот факт, что великий князь Московский не вечен, а сына, который мог бы продолжить дела отца, у него нет.
Морщины на лице Сигизмунда стали разглаживаться, кажется, он начал улавливать мысль, которую стремился донести до него предстоятель польской церкви.
— Но у Василия есть младшие братья? — голос короля звучал глухо, свидетельствуя о его немалом волнении.
В ответ на это Лаский позволил себе улыбнуться краями губ.
— Всё верно, ваше величество. Вот только тут случай, когда для страны было лучше, если бы их вообще не было.
И не дожидаясь вопроса со стороны короля, продолжил:
— Первый из братьев, по имени Юрий, по отзывам людей его знающих, ничтожество и бездарь, который не может разумно даже своими владениями управлять, загнав доставшееся ему от отца княжество в разорение и долги. При этом властолюбив без меры, и, как говорят, спит и видит, когда сменит своего старшего брата на троне Московии. И если ему повезёт стать во главе Москвы, то эту страну ждут далеко не лучшие времена.
Сигизмунд согласно кивнул. На примере соседней Венгрии он хорошо знал, к каким бедствиям способен привести государство слабый правитель. Кто сейчас помнит, что всего каких-то три десятилетия назад Венгрия была сильнейшим государством среди всех окрестных стран, чья армия регулярно громила тех же турок и гнала цесарцев с их же собственных территорий? Да почти никто! Зато бесконечные венгерские "рокоши" известны ныне всему христианскому миру. И к чему это привело? Вон, племянник без устали строчит послания с просьбами о подмоге. Пишет, что своими силами не справиться ему с турками. Покойный Матьяш Корвин небось в гробу весь извертелся от таких известий.
— Следующий брат, Андрей, хотя и более умён, и способен, чем предыдущий, — продолжал, тем временем, Лаский, — но слабоволен и находится под полным влиянием своего окружения. И нет сомнения, после кончины Василия, многие попытаются сделать именно его великим князем в обход Юрия, которого на Москве открыто презирают. Таким образом, страну неизбежно, как это бывало не раз в подобных ситуациях, охватит междоусобица, которая предоставит вам удобный случай не только вернуть всё беззаконно отнятое московским тираном, но и, ежели Господь явит нам свою безграничную ласку, водрузить свою хоругвь над самой Москвой!
На лице короля появилась задумчивость.
— А если задуманное вами не случится по ряду причин? — взял на себя роль адвоката дьявола Дантышек. — Может, стоит попробовать породниться с московитом?
— Мой брат уже был женат на московитке, что никак не помешало тем отобрать у Литвы кучу владений, — недовольно буркнул Сигизмунд.
— Но у Короны есть и другие невесты, — вкрадчиво продолжил Дантышек. — В конце концов, как мы знаем, в Мазовии существует довольно сильное лобби среди магнатов против инкорпорации с Польшей, которое поддерживают, в том числе, и Габсбурги. Однако оба наследных князя излишне много пьют, отчего их путь земной не может быть долгим, так что свои надежды тамошние магнаты связывают не только с ними, но и с дочерями Конрада. Выдав Софью за Стефана Батория, мы убрали одну претендентку. Так почему бы нам не предложить руку княжны Анны одному из братьев Василия, раз уж нынешний князь уже женат, взяв с неё, разумеется, отказ от её прав на Мазовию? И тогда, в момент династического кризиса у нас будет в Московии уже свой кандидат. А заодно и часть проблем с Мазовией сбросим.
— Вроде как на руку княжны желает претендовать Альбрехт Гогенцоллерн, — задумчиво вставил Лаский.
— Вот только ваша жена, сир, будет явно против подобного брака, — обращаясь к королю, ответил Ласкому Дантышек.
— Это да, моя жена ищет любую корону, которая позволит нашему сыну стать впоследствии польским королём, — ответил Сигизмунд, а оба сановника согласно закивали головами.
— Однако я не верю, что Анна откажется от своих наследных прав, — заявил Лаский. — Да и Пяст-наследник в Москве может оказаться куда более опасен для Польши, чем кто-либо другой.
— Думаю, этот вопрос стоит отложить до лучших времён, — прервал начинающийся спор король. — У нас есть куда более насущные проблемы. Сулейман отверг наши предложения помирить его с Людвигом. А Орден, тут вы правы, здорово отвлекает нас от венгерского направления. И ещё мне не нравится, что имперский посол сумел достичь Москвы. Почему, ну почему не получилось задержать его, как раньше?
— Это опасно, ваше величество, — сказал Дантышек. — Карл ищет союзников против турок, и препятствовать его посланнику чревато оказаться зачисленным в ряды сторонников султана. Без реального противовеса Габсбургам в Европе это было бы опрометчиво. Тем более, море нынче не закрыто для московита, а их корабли свободно ходят уже и за Зунд. Закрой мы границы и посол мог прибыть в Московию на любом из них.
— Чёртовы схизматики, — выругался Лаский и добавил: — Но желание короля Франциска заключить с нами союз как раз и создаст нужный нам противовес.
— Из-за этого я и примчался в Краков не жалея коней, так как эрцгерцог уже начал задавать слишком много неудобных вопросов, — признался Дантышек. — Фердинанд опасается, что, заключив союз, мы начнём действовать совместно с франками.
— Ну, лезть в итальянские разборки нам пока рано, — покачал головой Лаский. — Герцогство Бари, насколько я понимаю, пока что не подвергалось агрессии, и королева стабильно получает с него свой доход. Так что смысла встревать в эту свару для его величества нет. Тем более сейчас, когда в Ливонии затеваются интересные события.
— О да, — поддержал его Дантышек, — Ливония. Если вслед за Тевтонским орденом удастся покорить ещё и Ливонский, то под властью польских королей окажется всё морское побережье от Одера до Наровы, а также богатые города, такие как Рига, Ревель или Дерпт. А там и до русских портов недалеко.
— Если только Карл согласится на это. Когда император Максимилиан делил свою империю на округа, Ливония была включена в её состав, причём вошла в одну провинцию вместе с Богемией и Пруссией. Отдав Пруссию нам, он может просто признать Ливонию отдельной провинцией. И тогда давление на магистра превратится в давление на имперского князя, — вновь вставил свои пять копеек Лаский.
— Не стоит углубляться так далеко, — в очередной раз остудил спорщиков король. — Пусть сначала Альбрехт принесёт нам присягу. А пока он артачится, нам придётся заключить с султаном перемирие. И когда император или эрцгерцог будут спрашивать о причинах, нужно будет прямо сказать: из-за магистра мы не можем больше поддерживать империю в этой войне. Хотя и желали бы. Союз же с Франциском вовсе не направлен против империи. И эту мысль надо обязательно донести до слуха Карла и Фердинанда. Пока герцогство Бари не стало чьей-то целью, Польша желает жить в мире и с Империей, и с Францией. Но нам очень, очень не нравится, что император столь сильно возвышает московита. Будучи при императорском дворе, Ян, постарайся сделать так, чтобы ни Карл, ни Фердинанд не титуловали больше московского князя императором и братом. И уж тем более императором всех рутенов.
