* * *
*
Небольшой городок Сезимбра располагался у подножия хребта Серра де Аррабида в великолепной бухте, закрытой от ветра и волн, на южном побережье полуострова Сетубал всего в сорока верстах от Лиссабона. Однако море и окрестности вокруг него были достаточно оживлёнными. Ведь недалеко был богатый порт Сетубал, да и в самой Сезимбре стояла большая верфь, на которой строились океанские корабли для португальского флота.
И всё-таки появление на рейде корабля из Индийской армады вызвало в городке бурную реакцию. Обычно ведь они шли сразу в Лиссабон, а то и напрямую в Антверпен, так что остановка индийца в Сезимбре отдавало какой-то тайной или сенсацией.
Однако морякам небольшой, но вместительной каракки "Сан-Хорхе" было не до любознательнности горожан. Точнее, горожанок бы они были непрочь посвятить в кое-какие тайны, но суровый капитан запретил им съезд на берег, благо пресную воду и свежие продукты могли доставить на борт и сами горожане. Но маленькую разъездную лодку он всё же велел спустить. И именно на ней в вечерних сумерках толи пленник, толи почётный гость дон Дуарте ди Менезиш покинул борт каракки и в сопровождении верного слуги отправился в сторону берега. Но не в город, а в своё поместье, что располагалось за городом, и где ждала его законная супруга, а также, возможно, свежие известия из дворца.
На песчаном берегу, пустынном в столь неурочный час, его ожидали лошади и слуги, высланные заботливой донной, которую оповестили короткой запиской ещё днём. Встреча супругов выдалась жаркой, и о делах они смогли заговорить только тогда, когда успокоились и пригубили охлаждённого вина, оставленного слугами прямо возле балдахина.
— Что слышно от дяди и кузена?
— Ах, милый, Жоржи больше думает о скором отплытии в Индию. А вот дон Педро просил передать, что гнев молодого короля можно унять, тем более сейчас, когда весь двор готовится к свадьбе его сестры на Карле испанском.
Дон Дуарте хищно усмехнулся. Старый маразматик Гама проиграл, упокоившись в индийской земле. А он остался со своими сокровищами и хорошим будущим. Всё же дядя, дон Педро ди Менезиш, не зря носил титул маркиза Вила-Реал. Менезеши и без того были знатным и влиятельным родом, довольно близким к королям первой династии Португалии, а дом Вила-Реал и при новой династии сумел стать самым могущественным аристократическим домом в Португалии после герцогов Браганса и герцогов Авейру, разумеется. Так что завтра он перевезёт заветный сундук в родовое гнездо, а затем на борту "Сан-Хорхе" прибудет в Лиссабон, на суд короля. Только свозить придётся так же ночью, как и тогда, в Индии, дабы не пронюхали враги, которые есть у любого знатного человека. А потом... Нет, полностью опалы избежать не получится, но вот потом он ещё вернётся в Индию и сполна возместит все потери!
И подогреваемый подобными мыслями он отдал должное и вину, и жене.
А на следующий вечер, когда ночь уже распустила свои крылья над землёй, но умирающая луна всё же давала достаточно света, шлюпка с каракки вновь доставила знатного пассажира-пленника к берегу. Как и в Индии, перед встречей с да Гама, он был один с помощником, правда на этот раз ему не нужно было зарывать сундук в укромном месте, и даже, наоборот, на побережье их уже ждала пара слуг, кони и вьючное животное.
Шлюпка, едва пассажиры оставили её, спокойно отправилась восвояси. А дон Дуарте, дождавшись, пока его люди разберутся с креплением сундука, поспешил покинуть побережье, так как его душу стали терзать странные предчувствия. И они не обманули аристократа. Едва небольшой караван подтянулся к валунам, окружённым зарослями кустарника, как вдруг послышались хлопки тетивы и свист стрел.
Слуг и помощников снесло сразу, а вот дону Дуарте повезло. Он как раз в этот момент оборотился, и стрела вместо груди пробила ему плечо. Рухнув с лошади на песок, он сильно ушибся, но, превозмогая боль, вскочил и выхватил побывавшую не в одном деле рапиру, готовясь принять свой последний бой. Однако нападавшие добивать его почему-то не спешили. Трое из них просто взяли его на прицел, а ещё один подбежал к сундуку и, сбив замки, убедился, что внутри именно то, зачем они охотились. Наблюдая за их действиями, дон Дуарте с яростью осознал, что засада строилась именно на него, вот только кто мог знать, что именно сегодня он повезёт свои сокровища в дом? Неужели его предал капитан? Нет, нарушив приказ губернатора, он сам мог попасть в опалу. Так что ему в последнюю очередь выгодна смерть дона Дуарте на португальском берегу. Но тогда кто?
Гадая, он с ненавистью смотрел вслед уходящим разбойникам, ведущим под узцы всех животных. Ибо только это и мог он делать, так как стрелки так и продолжали целить в его грудь. Но вот и они поспешили покинуть место схватки, оставив истекающего кровью дона Дуарте на милость судьбы.
Он не помнил, как добрался до дороги, не помнил, кто помог ему и помогал ли вообще, и очнулся только в собственном поместье с тяжкой мыслью о кредите, ведь вину перед королём он ещё не искупил. Но кто? Кто же был тот враг, что так подло подставил его тогда, когда он уже думал, что спасся? Нет, он будет не он, если не найдёт своего виновника, и не пустит ему кровь...
Вот только даже в самых смелых мыслях дон Дуарте не мог и близко приблизиться к правде. А заключалась она в том, что про приключения губернатора-арестанта Андрей был наслышан ещё в том своём времени. И как всегда благодаря попаданческим сайтам. Ведь чего на них только не найдёшь! Вот и рассказ про ограбление ди Менезиша бедным попаданцем (ради благих намерений, конечно же) он тоже отыскал в сети. Рассказ ему тогда понравился, так как в принципе ничего невозможного в нём не было: зная время и место, нужно было только оказаться там вовремя да с парой помощников, ну и быть готовым преступить библейскую заповедь "не убий".
Вот только вспомнил он об этом слишком поздно, когда Лонгин уже ушёл в свой поход, и сильно сокрушался по такой упущенной выгоде. Однако позже, прикинув время прибытия Индийских армад (а на муссоны действия попаданца ну просто никак повлиять не могли), он решил, что овчинка стоит выделки, и оставил-таки своему капитану более менее подробную инструкцию, после чего со спокойной совестью и отплыл в Нидерланды.
А Лонгин, который теперь тоже многое знал об Армадах, как уже было сказано выше, решительно взялся за дело.
Прибыв на место, он быстро оценил обстановку и понял, что с наскока тут ничего не решить. И поэтому придумал свой план, для реализации которого ему потребовались местные рыбаки, которых вокруг было видимо-невидимо. Правда, несколько первых лодок пришлось всё же потопить, прежде чем им попалась та, что отвечала всем требованиям.
Рыболовство вот уже пару столетий приносило семье Пинто вполне достаточный доход, чтобы жить в своём доме и не сильно голодать. Так что старик Зе, его сыновья и внуки каждую службу просили бога о хорошем улове и спокойном море, ведь шторм или встреча с разбойниками могла основательно подорвать их экономическую стабильность. И вот на тебе, собрав обильный улов, они попали как кур в ощип, в руки морских головорезов. Правда, ни убивать, ни сажать на рабскую цепь их сразу не стали, а бросили возле грот-мачты, и лишь старика Зе повели на ют, видимо к капитану. Старый рыбак был готов ко всему, но и он всё же удивился, когда ему предложили просто помочь пану капитану, и тогда все его родичи и судёнышко будут отпущены на волю. Слово шляхтича!
Да и делать-то практически ничего не надо. Всего лишь узнать о прибытии судна из Индии да вовремя сообщить о том. А сыновья и внуки пока что побудут гостями у пана капитана.
Португалец оказался вполне сообразительным и договороспособным мужчиной, хотя для страховки к нему и приставили пару парней, говорящих между собой на чудном языке. Увы, но новости, привезённые им на следующее утро, были безрадостные: ещё никто из Армады не приходил в порт. Так что пришлось старинушке на некоторое время приютить у себя в домике незваных гостей, да ещё и с женской половиной семьи провести обстоятельную беседу.
На их счастье "Сан Хорхе" бросил якорь на рейде Сезимбры спустя всего неделю, и всё равно напряжение в доме Пинто накалилось до предела. Так что в ночь гости уходили с большим облегчением. Вот только их надеждам не суждено было сбыться. Господин арестант предпочёл съехать на берег без поклажи, видимо выяснить в родном поместье, как обстоят его дела. Так что разочарование семьи Пинто, когда к утру "гости" вернулись обратно, можно и не описывать.
Однако на следующий вечер они ушли уже навсегда, а утром в дом вернулись не раз уже оплаканные мужчины, а вместе с ними и радость. Но ненадолго. Вскоре люди дона Менезиша схватили Зе Пинто и его старшего сына прямо на улице и утащили в дом аристократа, где раненный дон Дуарте внимательно выслушал их историю и велел отпустить, всыпав для вразумления на конюшне. А сам же остался лежать в полной прострации, гадая, с кем чёртовы поляки связаны при португальском дворе. Да и поляки ли это были?
А на борту "Полярного лиса" Лонгин вновь качал головой, разглядывая содержимое сундука. Золотые монеты невиданной чеканки он замерил на вес, а вот с драгоценными камнями ему пришлось повозиться. Чего тут только не было: алмазы и рубины, изумруды и сапфиры. Особенно радовали взор красные, как кровь, червленые яхонты — рубины. На рынке они ценились дороже всех камней.
Да-да, на взгляд человека из будущего это звучало странно, но рынок драгоценных камней в шестнадцатом веке не очень-то ценил бриллианты. Дело в том, что драгоценные камни — товар не универсальный, а обычный и стоимость его зависит от спроса и предложения. И поэтому рубин и был в шестнадцать раз дороже алмаза. Изумруд стоил уже дешевле, но до открытия перуанских месторождений, что обрушили рынок этих камней, было ещё далеко, так что разница колебалась где-то от десяти до двенадцати раз. Да что говорить, если даже аметист стоил дороже алмаза! И только сапфир ценился дешевле его.
В общем, после долгих подсчётов, стоимость драгоценных камней из сундука Менезиша оценили примерно в четыреста тысяч рублей. И это без цены золотых монет! Так что Лонгин теперь хорошо понимал французов, польстившихся на подобный куш. По сравнению с ним вся балтийская добыча казалась теперь нищенской подачкой. А доля любого морехода только с этого сундучка превышала всё заработанное за год крейсерства у берегов Польши. Да, конечно, плавать в этих водах куда сложней и опасней, но ещё пара таких призов и можно смело вставать в один ряд с такими новгородскими толстосумами, как братья Таракановы. Впрочем, не стоит смешить бога своими планами. Сначала нужно до Руси доплыть, а там уже о будущем грезить.
* * *
*
Говорят, не дело это начальному человеку пешим ходить, словно чернь какая. Может и так, но Феоктисту уже до смерти надоели все эти условности, и он позволил себе пройтись пешком по весенней Москве. А что, солнышко светит, тепло, снег давно истаял, превратив землю в сплошное грязевое месиво. Но это на окраине люди ногами грязь месили, а в центре столицы улицы давно уже выстланы были дубовыми плахами, так что даже в самую ростепель грязи и луж тут было совсем мало.
Чинно шагал приказной дьяк мимо глухих заборов, сложенных из еловых, а то и дубовых брёвен, что ограждали богатые усадьбы бояр родом поплоше. Зато дома чудом ещё не съехавших ремесленников видны были издалека, ведь парадное крыльцо их выходило прямо на улицу, просто приглашая зайти, поинтересоваться товаром. А чтобы человек не гадал, чем торгует хозяин, висело над входом изделие мастера, или вывеска какая-нибудь. Феоктисту нравилось по-пути заезжать к братьям пироженщикам: ну уж очень вкусные у них пироги выходили, и с зайчатиной, и с требухой, и с вязигой. Вот и нынче не удержался, зашёл в знакомую лавку. Потянул носом, вдыхая аромат, улыбнулся. За прилавком стоял брат старший, он приказного человека давно приметил, да от московских чинов отличал, всё же норов псковский не то, что московский. Поприветствовал гостя, да и выложил перед собой пирог с зайчатиной и с вязигой — всё, как Феоктист любил.
Дав хозяину пару медяков, дьяк завернул пироги в тряпицу да засунул за пазуху, как привык ещё во Пскове. Постоял ещё немного внутри, поболтал с мужем о всякой ерунде, слухи столичные узнал да голодный год и худую зиму пообсуждали. Сколь людей в пути помёрзло. Даже в приказе пара гонцов до места не доехала, от мороза околела. А ведь, судя по всему, и в этом году сытнее не станет — озимый почитай по всей Руси помёрзли.
— Сколько же хлебушек будет стоить? — печально покачал головой пирожник.
— Ничего, не попустит господь, даст яровому хлебушку уродиться, — уверенно ответствовал дьяк и, поблагодарив хозяина, пошагал себе далее, на работу.
На перекрёстке привычно перекрестил лоб на крашенные зелёной краской купола церкви, чьи кресты на фоне бледно-синего неба, казалось, плыли, словно корабли по синему морюшку.
Потолкался среди многочисленных лавчонок, будок и навесов, возле которых шла бойкая торговля, да и пробрался, наконец, к Фроловским воротам, миновав которые, повернул в сторону приказной избы.
Тут сзади послышались цокающие шаги копыт, быстро нагнавшие дьяка, и молодой голос:
— Испослать тебе, Феоктист! Чего пешим-то гуляешь?
Дьяк усмехнулся про себя, признав хозяина зычного голоса.
— И тебе, Иване. Да вот, решился на столицу глянуть.
Молодой парень в дорогом зипуне легко соскочил с седла и пошагал вровень с Феоктистом.
— Да, уж нонеча столица не то, что до пожара была. Сколь много нового внесено, да с дедовским обычаем скреплено. Недаром боярин-то твой по заморским землям хаживал. А в Овле-городке и вовсе, говорят, дивного много.
Феоктист согласно покивал головой. В самой Овле ему удалось уже побывать и впечатлений он набрался по самое не хочу. Один сухой док чего только стоил.
Так и пошли они дальше вдвоём, болтая о разном.
Вообще-то и по возрасту и по должности Феоктист был много выше Ивана, но молодой подьячий как-то разом выделился для него среди чиновничьей братии. Дьяческая среда весьма враждебно встречала новичков и без сильной протекции ужиться в ней, а тем более сделать карьеру было очень сложно. Вот и к псковитянину они отнеслись более чем прохладно поначалу, хотя и не задирали, всё же княжеский тесть был значимой фигурой в дьяческом аппарате. А Иван, ну так получилось, был одним из первых, кто сошёлся с новичком. Может оттого, что и сам был таковым, только-только войдя в состав Разрядного приказа, по протекции родного дяди — дворцового дьяка Данилы Выродкова. А потом оказалось, что и глава приказа об сём молодом человеке весьма наслышан был. Причём, вот что странно, абсолютно уверен был, что Ванька Выродков отличным розмыслом станет и его, Феоктиста, озадачил, мол, получится — перетяни парня в наш приказ. И ведь непонятно, что он в нём нашёл? Парень как парень, да, умён, начитан, образован. Причём не только читать-писать умеет, но и геометрию изучает (сделал Феоктист ему подарок в виде учебника, так тот ему рад был больше, чем златому жуковинью) и латинскому языку обучен. Но ведь не прославился ещё ничем! А князь словно знает что-то. Может и правдивы те слухи, что говорят, будто ангелы господни с ним общались? Оттого и ведает он о людишках больше, чем иные?
