Вот только в этом мире в одном небольшом монастыре случилось маленькое чудо, которое спустя годы на целых полвека раньше запустило так называемое "движение на юг" русского крестьянства. И это привело к тому, что сожжённое городище не заросло травой, сгинув во тьме веков, а вновь превратилось в город-крепость, вернув себе обратно и древнее летописное название. И вновь весело застучали топоры плотников на высоком меловом мысу у места впадения в Оскол реки Осколец, возводя высокие башни и крепостные стены высотой в три человеческих роста, взять которые будет не так-то легко даже большой армии, не говоря уж про обычные отряды татарских людоловов. А за то, что жизнь в округе не будет праздной, говорило то, что вся окружная местность принадлежала к числу самых опасных участков со стороны кочевников, и при этом была очень удобна в смысле наблюдения за ними. И именно по этой причине здесь уже и сидел назначенный из Москвы воевода, да стоял небольшой отряд поместных и служилых казаков, разъезд которых первым и выскочил к приближающимся возам переселенцев.
— Стой! Кто такие? — грозно вопросил могучий детина, под которым низкорослый ногаец казался вообще маленьким пони.
— Аль не признал, Степан? — усмехнулся боярский управленец, выезжая вперёд. Ещё с утра он пересел из повозки в седло и теперь, как старший в караване, взял переговоры на себя.
— Тихон, ты что ли? — искренне удивился глава дозорных. — А до нас сказки дошли, что тя зимой ливонец порубал.
— Ну было дело, дотянулся один, — кривая усмешка пробежала по лицу Тихона. — Вон там, в толпе холопской идёт теперь.
— Что, решил на землю посадить "кровника", — хохотнул Степан.
— Зачем? — теперь уже удивился Тихон — Воин он справный, по-нашему уже более-менее балакает. Дам ему сабельку — будет хозяйские хоромы от ворога сторожить. А там покреститься в веру православную да бабу какую возьмёт — вот и новый подданный у государя появится.
— Вот всегда у тебя всё наперёд продумано, — усмехнулся в бороду и махнул рукой в перчатке Степан. — Ин ладно, а это кто с тобой?
— Да тут кого только нет. И крестьяне вольные и дворяне с ввозными грамотами в поместья идущие. Пятерых новых помощников вам привёл, однако.
— А хозяйству-то обучил уже, аль опять забыл — в голос по чему-то понятному только им двоим, заржал Степан.
— А вы-то на что? — деланно изумился Тихон. — Сами теперь овощ заморскую сажаете, вот и обучите.
— А нового чего привёз?
— Не, в этом году никак. Князь обещался в следующем, коль всё справно будет, ещё кое-какие явства передать. Всё как всегда: с описью как сажать, да что из того готовить можно. А что, чай понравилось? Аль опять супротив будешь, как был против того зерна заморского, что кукуруз именуется?
— Да что я, дурнее всех что ли? — почти натурально "обиделся" поместный. — Птица твоя заморская на том зерне ух как вес набирает. Да и лепёшки, надо сказать, и впрямь вкусные из неё бабы пекут. А уж початок варёный как вкусён. Эх, раскодрил ты меня, тюдыть твою, аж слюнки потекли. Ладно, пора нам. Ты ж, Тихон, ежели в Осколе задержишься, то заходи в гости. Мы тебе завсегда рады.
— Зайду, чай не к спеху нынче, — согласно склонил голову Тихон.
И поместный отряд с гиком помчался дальше, нести свою дозорную службу. А обоз всё так же неспешно потащился своей дорогой к городу.
У крепостных ворот их опять остановили, но, благодаря всё тому же Тихону, долго держать у входа не стали, а, распахнув скрипнувшие ворота, впустили уставших за долгое путешествие людей и животных внутрь.
Здесь дороги путешественников, ехавших до того единым караваном, окончательно расходились. Крестьянам предстояло выстоять своё у дьяков, отвечая на разные, порой каверзные вопросы. Делалось это для того, чтобы выискать среди приехавших беглых холопов, али иных каких государевых преступников. Вот только толку от этого розыска было мало: земли вокруг было много, а пашенных людей мизер, так что дьяки, даже если и выясняли что, то умело закрывали глаза, вписывая всех приехавших в книгу сошного письма, составленную заранее по работам государевых землемеров. Так что новоприбывшим оставалось лишь получить свою грамоту на землю да на льготы, включая и безналоговые годы, после чего, побросав немудрёный скарб на телегу, покинуть приютивший их город и отправиться за лучшей долей к своему новому наделу. Причём подобные вольные переселенцы зачислялись исключительно в черносошные деревеньки и сёла, за чем внимательно следили дьяки Большого дворца, временами наезжавшие на южные рубежи. Ведь подать с них, едва пройдут льготные годы, пойдёт напрямую в государеву скарбницу. Впрочем, никто не препятствовал дворянам подрядить таких вот новоприезжих на свои земли, но именно подрядить, заключив письменный ряд, а не посадить силой. Конечно, подобные попытки всё же случались, чай дворяне приезжали хорошо если с парой холопов или покрученных крестьян, но чаще всего им быстро били по рукам, особенно тут в осколье, ибо тут за соблюдением царского уложения следил сын боярский Тихон Петров, Никодимов сын, человек думского боярина и царского фаворита князя Барбашина-Шуйского.
Имение своё Тихон выбрал рядом с княжеской вотчиной возле Пузацкого леса. Именье его было большим и достаточно богатым: всё же не зря он у одного из богатейших людей под началом ходил. Да и сам по себе Тихон Никодимыч был парнем не промах и пользовался в Осколе заслуженной славой и уважением. Сам воевода оскольский не зазорным считал его к себе в гости звать.
Впрочем, возможно это было ещё и от того, что и сам воевода был не слишком родовит, хоть и приходился сыном последнему самостоятельному владетелю дорогобужского княжества, князю Осипу Андреевичу. Вот только ни княжества своего не имел и титул свой княжеский он тоже утерял. Впрочем, женат был Иван Осипович Пороша на дочери Василия Андреевича Челяднина, родного брата бывшего боярина-конюшего Ивана Андреевича, и, казалось бы, да при таких родственниках службу при дворе должен был получить хлебную, да вот не сложилось как-то. Нет, забыть его не забыли, но вот ничего, кроме должности оскольского воеводы, урвать для него не смогли (или не захотели). И получил Иван Осипович под свою руку не очень доходную, но очень хлопотную волость. Получил да понял, что сидеть ему тут придётся долго, ибо на подобные места знатные да родовитые не слишком-то рвались, а вот таких как он на них забывали быстро и не вспоминали до той поры, пока с делами своими они справлялись хорошо, и жалоб на них много не слали. Сидит и сидит себе, мороки приказным людям не доставляет. Ну так и пускай сидит. Родне по жене тоже хорошо, чай не кем-то, а целым воеводой пристроили. В общем, к должности своей Иван Осипович относился двояко. Вот вроде бы на кормление ему целая волость отдана, а как кормиться с неё, было ему не совсем понятно.
Но тут на его счастье получил от царя в вотчину землицу недалеко от Оскола один очень деятельный и очень богатый князь. Нет, сам он, конечно, сюда ещё не наведывался, но вот людей прислал не менее деятельных. А уж те с собой притащили столько всяких новин, что местные просто диву давались. И пусть тот же плуг на Руси уже ведали, да только пахать им на волжско-окском окоёме не везде удобно было, потому-то соха-матушка и была у крестьян основным инвентарём пашенным. Вот только орать степную землю сохой да с худосочной лошадёнкой удовольствием было тем ещё. Но деваться крестьянам было просто некуда. А вот княжеские люди пахать новины принялись изначально плугом, да ещё и в упряжь вместо лошадёнок медлительных, но сильных волов поставили. И дело у них пошло куда легче, чем у других, так что земли они вскопали куда больше, чем смогли бы все имеющиеся в вотчине у князя люди, ведя пахоту по старинке. Однако это лишь присказка. А вот сказка уже на севе началась.
Ведь как на Руси обычно сеяли? Выйдет в поле мужик, оденет наполненную зерном севалку через правое плечо да возьмёт из неё горсть зерна и давай его в определённом ритме по полю разбрасывать. А после бороновать, дабы птицы посеянное не сожрали. Вот только умение правильно разбрасывать было весьма хитрым и многим за всю жизнь так и не давалось. Ибо делать это нужно было так, чтобы взошло зерно по всему полю ровно. А у многих ведь без слёз на всходы не взглянешь: ибо в одном месте у него густо, а в другом пусто.
А вот княжеские люди выпустили на поле вместо мужиков непонятный агрегат, представлявший собой деревянный ящик, от которого к земле шли непонятные трубки. Эта махина, которую тянула по полю пара лошадёнок, прокладывала в пашне борозды, оставляла в них семена, и сама же засыпала их землёй. И пусть за время сева агрегат успел пару раз поломаться, но всё одно поля свои княжеские люди засеяли раньше, чем другие. А когда первые всходы показались, то выяснилось, что и хлебушек у них посажен повсеместно ровными рядами без пустых блямб, как у других.
Думаете это всё? Так вот нет.
Пришла пора сенокоса и тут у княжеских людей очередной чудной агрегат нашёлся, что по степи ездил, да сам траву косил. Конечно, по косогорам там или в иной слабо доступной местности всё равно приходилось косой работать, но на ровных участках косила эта косилка сено быстрее и больше, чем косцы. Ну а про то, что косари княжеские все как один литовками махали, а не горбушей привычной, и говорить не стоило. Однако самое интересное княжьи люди оставили напоследок. То есть на уборку урожая. И если у всех вновь вышли в поля мужики с серпами и граблями, то на княжеские поля опять выкатили странные четырёхколёсные возы, которые не тянули, а толкали невозмутимые волы.
Впереди такой махины, на специальном месте ехал человек, державший в руках палку с поперечной колодкой, которой он и сталкивал колосья в короб. Второй человек шагал позади неё и направлял движение животного и повозки. Таким образом агрегат, влекомый волом, катился по полю созревшей ржи, а его клинообразные концы зубьев раздвигали стеблестой и формировали пучки растений. Причём вместо одного пучка, захватываемого рукой крестьянина и срезаемого серпом, у него получалось много пучков, которые формировались сужающимися носками зубьев и срезались их острыми кромками. А уровень зубьев был сделан так, что учитывал даже разность высот стеблей, которым так изобиловала высокорослая рожь. И потому практически все колосья шли в короб этой странной махины, которую Тихон обыденно обозвал "ромейской жаткой". Вот тут заинтересовавшийся Иван Осипович, прикативший в тихоновское имение, и попросил разъяснений, услыхав в ответ примерно такой рассказ.
Много лет назад, когда князь ещё жил в монастыре, попалось ему в руки книга какого-то римского (ещё того, первого Рима) писателя, в котором он и отыскал описание подобного устройства. Разумеется, князь тут же захотел применить её в своих вотчинах, но оказалось, что простая на вид жатка не такая уж и простая, как кажется. Много лет разного рода розмыслы мудрили-рядили над её конструкцией, пока не получилось у них хоть что-то работоспособное. Нынешняя-то жатка, что воевода своими глазами зреет, это почитай уже третий или четвёртый вариант того первого успеха. Дороговато выходит, спору нет, но позволяет убирать урожая больше и быстрее, чем если те же двое с серпом по полю шли.
И по поводу сенокосилки и сеялки был примерно один и тот же рассказ: князь в мудрых книгах про старину вычитал и восхотел, а розмыслы его хотелки в работающие варианты превратили. А как иначе, ведь не мог ни Тихон, ни тем более воевода знать, что про все эти сеялки-веялки князь в научпопе и форумах узнавал. Тут и про сам-то Древний Шумер люди не ведали, а уж про то, что тамошние крестьяне зерно сеялками сеяли и подавно. Ибо умерла эта идея ещё задолго до римской империи. И опыты Эклебена ещё не проводились. А уж сколько нервов и денег стоили князю эти работающие экземпляры, и вовсе мало кто знал. Как и то, что Русь, благодаря его стараниям, на сорок лет опередила европейцев в деле создания сельхозмашин. Ведь первую-то сеялку Камилло Торелло лишь в 1566 году запатентует. А тут вот они — ездят, пашут, сажают, косят да урожай убирают.
В общем, посмотрел воевода на все эти новаторства, да и пошёл думу думать. Точнее, по осени приехал он к Тихону об урожае поговорить и поразился. Выходило, что в пересчёте на одного крестьянина тут и вспахали больше, и собрали тоже. Вот воеводу словно бес в ребро и толкнул: сам не понял отчего, но захотел он в своё хозяйство подобные машины справить. Чай он себе тоже тут землицы немало приобрёл, а людей у него, как и у других, было мал-мала меньше. А пить-есть хотелось досыта. Да и стоил хлебушек немалых денег, и раз застрял он тут надолго, так почему бы и не поработать на свой карман, раз уж сложилось так?
А Тихон воеводу выслушал, согласно головой кивая, да потом цены на агрегаты и озвучил. Тут уже воеводу оторопь взяла: дороговато, однако, выходило. Да только ведь и Тихон торг вести умел, и интересы свои да княжеские блюсти тоже. Что-то он воеводе в дар преподнёс, что-то оформили в долгосрочную аренду с последующей передачей. Вот так и стали князь и воевода живой рекламой механизации сельского хозяйства среди дворян и старост черносошных земель.
Тихон-то, даром что боярский сын, а хваткой обладал деловой. Понимая, что дорого обычному поместному косилку или жатку-сеялку покупать, а траву косить, да урожай убирать всем надобно, начал он предлагать за долю малую в сене аль зерне помощь свою. Да и князь не скупился: прислал уже несколько экземпляров, что было явно избыточно для нынешней вотчины. И пусть не все ещё поместные готовы были по-новому поля орать, но ведь не только они, но и черносошные крестьяне в округе жили. И считать свою выгоду умели. Так что вскоре пришёл Тихон к Ивану Осиповичу с предложением создать в волости этакую машинно-тягловую станцию, сиречь МТС, дабы на пару скупить ещё жаток-косилок-сеялок, да и сдавать их всем желающим за твёрдый процент. А то, что нынче мало ещё людей на подобное идут, так то ерунда: распробуют со временем людишки сию затею и не они, так кто-то другой к чему-то подобному придёт. А так Тихон умельцами, что будут сии жатки-косилки чинить обихаживать, а Иван Осипович своим воеводским словом и людям помогут, и себя не забудут. Заодно запасов хлеба да сена в Осколе побольше наделают, так что коль придут татары — всё легче в осаде сидеть будет. От того и людям хорошо и воеводе от государя поощрение выйдет (уж благодетель-то тихоновский сообщит, коли что!). В общем, сговорились они, и заработала первая МТС на Руси на оскольских чернозёмах на пятьсот лет раньше, чем в иной истории.
Ну а жизнь на южных рубежах, благодаря строительству Черты и наплыву переселенцев, начинала всё сильнее оживать и налаживаться, даже о крымских набегах как-то стали забывать. И как показали дальнейшие события, зря...
"Великая замятня" в Крыму затихла в неустойчивом равновесии, и даже поражение Ислям-Гирея в походе на Хаджи-Тархан не сказалось на нём, хотя битый царевич, прибежав в Очаков, выделенный ему ханом в качестве владения, и ждал, что дядя решит воспользоваться оказией и раз и навсегда покончит с претендентом. Вот только зря битый царевич беспокоился: Саадет-Гирей посчитал, что теперь калга будет куда более управляем, так что на обострение ситуации не пошёл. Более того, уже зимой, чтобы мятежный племянник не заскучал от безделья, он отправил его в набег на Литву. Причина набега была в том, что великий князь литовский и польский король Сигизмунд I отпустил-таки на волю Шейх-Ахмеда, да ещё и задолжал крымскому хану "поминки" за несколько лет. Увы, но изрядно пограбив литовские пределы, орда уже на пути назад, под Каневом, была настигнута большим литовским отрядом князя Константина Острожского и переселённых в южные пределы шляхтичей, объединившихся для отпора, и наголову разгромлена. И что странно, разгром этот боком вышел не потерпевшему поражение калге, а самому крымскому хану, трон под которым ощутимо зашатался.
