Зато с другой стороны, приход Лонгина оказался для князя куда как вовремя. Ибо пора бы уже и русским пиратам всколыхнуть воды Индийского океана. А то пока что там только португальцы, французы да немцы (с разрешения португальской короны) и озоровали. А русичам к приходу Гриди надо бы уже и Австралию открыть и на индонезийских островах показаться. Планов то, считай, громадьё, а исполнителей не хватает. Как и финансов. Особенно финансов! А всё потому, что дошли тут до Андрея слухи, будто эрцгерцог Фердинанд торгуется за одно герцогство, чей правитель — Ян II Добрый — никогда не был женат и не имел никаких наследников, даже бастардов. И вот в связи с этим его двор ещё за много лет до смерти правителя стал свидетелем соперничества различных вельмож, претендовавших на княжеские владения. Уточнив, ради интереса, что за земли стали предметом спора, Андрей крепко задумался: а почему бы одному благородному дону, то есть, конечно же, малолетнему графу, и не поучаствовать в подобных торгах? Герцогство то вельми аппетитное выходило. К тому же на него кроме других претендовал ещё и Георг Гогенцоллерн, маркграф Бранденбург-Ансбахский, который сумел войти в особое доверие и к королю Венгрии, и к стареющему князю Яну Доброму. Но гибель Лайоша II Ягеллона и вступление в борьбу за венгерско-чешский престол австрийского эрцгерцога Фердинанда I Габсбурга поставили его шансы под угрозу. Поставили, но не обнулили. А зачем русским Гогенцоллерн? Это семейство показало себя собирателями не хуже Рюриковичей, а объединённая Германия в Европе была никому и никогда не нужна, почему ей столь долго и не позволяли объединяться. Это везунчик Бисмарк сумел угадать момент, когда всем заинтересованным державам стало вдруг не до неё. Буквально на десятилетие ослабили они своё внимание и вот он, Второй рейх, добро пожаловать, как говорится. Так что нефиг-нафиг славянские земли германцам отдавать. И без того добрая половина там уже себя славянами не считает, отчего придётся славянизацию наново проводить. Но прежде чем герцогская корона достанется нужному претенденту, придётся изрядно потратиться. А где деньги, Зин? Так известно где — в море!
Вот тут-то Лонгин как раз в пору и пришёлся. А что? Парень себя и как капер, и как географ уже проявил. Да и в южных водах, хоть и атлантических, бывал не впервой. Плюс ирландцам золото куда больше по нраву придётся, чем шерсть да ткани, что они у своего острова промышляли. А глядя на вернувшихся счастливцев, поток добровольцев только усилится. Что тоже хорошо — пусть славные ирландские парни гибнут в боях за возвышение русской торговли. Их ведь не из-под палки туда гонят. А уж Андрею от этой экспедиции куда больше в карман упадёт. Потому как эта пиратская эскадра уже чисто за ним числится будет. Он и вывел-то подобный актив из-под Компании по одной простой причине: чтобы больше получать в свой собственный карман. Как Жан Анго. Или в будущем Модифорд, крышевавший Моргана. Потому что компании — это торговцы с безупречной репутацией, а каперы — это каперы. Их задача разрушить чужую торговлю, поработав, таким образом, на родное государство. Ну а когда торговля будет перехвачена, каперы исчезнут, и останутся вместо них только исконные разбойники, что пришли грабить ради самого грабежа и собственной наживы. Или чужие каперы. От конкурентов, так сказать. А таких можно и нужно ловить, ловить и вешать. Показательно вешать!
Но сейчас Андрей собирался разрушать. И потому каперы ему были куда важнее торговцев. Причём этих каперов никто не должен был связать с той же компанией Южных морей, которая в скором времени займётся в тех местах честной торговлей, а силовое прикрытие ей составит царский военно-морской флот. Да, прибыль будет не такой, как у европейцев (найм флота ведь денег стоит), однако купцы не обеднеют, если вместо трёхсот получат двести процентов прибыли. Зато флоту будет от такого очень даже хорошо. Но флоту нельзя без войны терзать чужое судоходство. А каперам можно! Вот потому на бразильский маршрут пора посылать обычных торговцев с охраной, а пиратскую эскадру начинать использовать по назначению в другом регионе. И для личного обогащения.
Приняв решение, князь вызвал к себе Лонгина и провёл с ним целый день, обсуждая предстоящий поход. После чего последний, вместо того, чтобы хоть немного отдохнуть на Родине, отправился на острова, где гуляли его люди, и занялся подготовкой к большой экспедиции...
* * *
*
Севка не был любимым ребёнком в семье. Потому как был "нагулянным" от татарина, что ворвались в их деревеньку при очередном походе за ясырём. Но государевы воины в тот раз полон, в котором шла Севкина матка, сумели отбить, да "татарским помётом" визгливые копчёные за несколько дней наградить успели многих. Судьба таких вот нежеланных "подарков" на Руси складывалась по-разному. И повезло Севке или нет, сказать было трудно: его оставили в семье, но видимо только для того, чтобы шпынять за любые огрехи домашних. Обижали его все, кто был старше, особенно по пьяному делу батька (избежавший полона, так как был в тот день на лесных урочищах) "приёмыша" "воспитывать" любил. Потому как рос мальчуган большим непоседой, вечно попадающим в какие-то истории. Да только поротая спина не останавливала малого. Его душа хотела простора, и словно соблазна ради, заявилась однажды в их глухую деревеньку ватага игрецов-скоморохов. Увидал одиннадцатилетний отрок их игры с медведями, бубнами, домрами да гуслями, наслушался живых шуток-прибауток, да тягучих, печальных песен и смутилась душа его. Разом забылись все поповские наставления, типа "смеха лихого избегай, скомороха и гудца не вводи в дом глума ради, не впускай беса в душу". Впустил. И ни с кем не попрощавшись, просто сбежал из дома, вольной жизни ради. И если кого и вспоминал в последующие года, так только мать, которая единственная в семье и дарила тепло "нагулянному" сыночку.
Ох и походил он по Руси за следующие пять лет. Посмотрел на грады каменные и острожки пограничные. Едал-пивал от души, когда зрителям их выступления по душе приходились, и голодал не меньше, когда людям не до зрелищ было. Бывало, воровал, ведь скоморохи не только бродячими артистами были, бывало, и кровь чужую пускал. Жизнь бродяжья разной ведь бывает. Вот так вот и занесло его однажды в Норовское, где крик чаек и шум прибоя взбудоражил что-то в его давно огрубевшей душе.
Покинув скоморошью ватагу, он пошёл обходить норовские харчевни, в которых вербовали мореходов на торговые лодии. Вот только слишком молодой, а значит, малоопытный, он был купцам и кормщикам не сильно нужен. Они хотели набирать уже готовых мастеров, а не мальца от сохи. Для таких, как он существовал царский флот, где любого без рекомендаций, знакомств и опыта заберут на пятилетний покрут. Вот только слухи о жёсткой дисциплине, что царила на царских кораблях, Севе были совсем не по нутру. А ведь он уже мечтал о дальних плаваниях и богатых дарах чужих земель. Прогуливая свои жалкие пуло, он с жадностью слушал о весёлых временах каперских войн, когда удачливый мореход после дележа добычи мог наскрести денежки на собственный двор. Жаль только, что времена эти давно прошли, оставив после себя сказы да легенды.
И чем дольше ошивался Севастьян в порту, тем яснее для него становилось, что ветреная удача решила показать ему свою филейную часть, так что, похоже, всё же придётся идти на покрут в царский флот. Деньги-то заканчивались.
В харчевню "Морской конёк" он забрёл уже скорей по привычке, чем на что-то надеясь и почти сразу понял, что сегодня ему повезет, и он сможет схватить ярко-пеструю и капризную птицу удачи за хвост. Причём сам не понимая причину своей же уверенности.
Просто сегодня там, где обычно сидели купеческие покрутчики, в гордом одиночестве восседал кругломордый брюнет, с ляшскими обвислыми усами и тщательно подстриженной бородкой. Восседал в одной рубахе, а кафтан из дорогого иноземного сукна с кружевными манжетами и воротником висел тут же на спинке его стула. Перед ним на столе лежал лист бумаги, а его взгляд буквально буравил каждого нового посетителя. Не обошёл он своим вниманием и Севу. Глянул так, как их атаман скомороший, когда прикидывал, как лучше вора, что у своих крал, зарезать.
Поёжившись от подобного взгляда, парень направился к знакомцам, которых уже завёл в порту. У них-то и поинтересовался, что за тип в углу воссел.
— То дядька Втор, — охотно пояснили ему знакомцы, разливая заказанное Севой пиво. — Редкий гость в наших краях. Пришёл мужиков на покрут искать.
— Так, а что не идёт никто?
— А оно большинству надо? — удивился народ. — Вот послушать про его подвиги это со всем желанием. А крутиться нет. Он, почитай, по нескольку лет дома не бывает. Это тебе не торговые лодии: по весне вышел, по осени вернулся. Денег, у них, конечно, куры не клюют, но и смертность высокая. А оно надо: за длинным рублём погнаться, да вместо этого в пучине сгинуть! Красен посул, да тощ, и вилами по воде писан! Хотя желающие обязательно будут. Сейчас слух пройдет, и увидишь, как народишко собираться станет.
Что-что, а соображал Севастьян быстро. Слухи о том, что часть вчерашних каперов служит теперь закатному императору, он уже слышал. И теперь, глядя на богато разодетого покрутчика, парень понял, что это именно его случай. Не слушая возражений собутыльников, он решительно поднялся с лавки и направился к мужчине, который с ленцой, но явно заинтересованно следил за ним.
— Хочу ряд заключить, — буквально выдохнул Севастьян, остановившись у края стола покрутчика.
— В море то хаживал? — лёгкая усмешка прорезалась на лице мужчины.
— Не доводилось пока. Всё посуху гулял.
— И много нагулял?
— Достаточно.
— Смотри, коли вор — приставу выдадим без раздумий. Сам то грамотный?
— В ворах не числился, а грамоте разумею.
— Ну, тогда бери, читай, — вновь усмехнулся покрутчик и протянул Севастьяну исписанный полууставом лист.
Севастьян быстро пробежал глазами сухой текст и слегка обалдел. Ряд был составлен очень скрупулёзно, чётко разделяя права и обязанности подписавшего его. Походу у каперов с дисциплиной всё было не хуже, чем на флоте, но хоть платили больше да долю в добыче обещали.
— А, где наша не пропадала, — махнул рукой Севастьян и размашисто подписался под листом.
— Ну, смотри, молодец, — посмеиваясь, проговорил покрутчик. — Новая жизнь у тебя нонче начинается. Учиться будешь всему наново: и ходить, и по дереву лазать, и говорить. И учиться будешь зело прилежно, ибо море неумех не любит и первыми к себе забирает. Отбываем завтра после заутрени, так что время собраться у тебя есть. Советую одежонки прикупить побольше, да тёплых вещей взять тоже. Вот на то тебе денюжка малая в счёт жалования будущего и завтра тут чтоб ужо собранный стоял.
Севастьян кивнул, привычно запихивая свой экземпляр ряда за пазуху, и неспеша вернулся к друзьям-собутыльникам. Предстояло отметить свой первый покрут, да поутру пойти по местным лавкам, собираться в путь-дороженьку.
А через день небольшой караван из двух десятков человек тронулся через Ливонию в сторону строящегося Балтийского порта, где море уже, в отличие от Норовского, было свободным ото льда.
Каравелла Севастьяну понравилась с первого взгляда. Красивый кораблик и достаточно грозный: шесть крупных чугунных пушек по борту могли продырявить кого угодно, а всякая вертлюжная мелочь изрядно проредить чужую команду. Да и кубрик, в котором жили мореходы, тоже был достаточно просторен. Только коек, как таковых, не было: как подсказали старожилы, для сна предназначались гамаки — подвесные сети, подсмотренные у дикарей из Нового Света. К вечеру, умаявшись с непривычки, Севастьян с трудом развесил свою подвесную койку и провалился в тяжелый сон.
А с утра началась обещанная учёба.
Мореход ведь знать и уметь должен многое: вязать хитрые морские узлы, травить якорь в крепкий ветер, поднимать стеньги и реи, ловко работать на высоте, накладывать и обтягивать такелаж, лихо взбираться в шторм по вантам и поддерживать на борту чистоту и порядок. Причём на стоянке у берега тренировались недолго: уже через седмицу утром боцманский свисток погнал их к кабестану и Севастьян, напрягая мышцы, наваливался на рычаг, помогая товарищам вытягивать из морской пучины якорь. А потом обмывал его от прилипших кусков илистой земли и крепил к борту. В результате, когда прозвучал свисток отбоя, Сева успел изрядно выдохнуться. Но отдыхать ему и другим новичкам не дали. Садюга боцман с присказкой, что в этой луже самое то морскому делу учиться, погнал их на реи...
К концу первого месяца Севастьян уже почитал себя вполне готовым мореходом. Корабль он знал хорошо, в мачтах не путался и с парусами работал уже достаточно умело. Да и как по-другому? Покрутчик правильно сказал: море берёт первыми самых неумелых. Вот и у них один деревенский увалень свалился в волнение с рея и насмерть разбился о палубу. Тело, привязав к нему каменюку, зашили в парусину и сбросили в море под молитвы капитана. И это стало куда более действенным уроком для остальных, чем все слова до того.
В общем, к концу первого месяца плавания Сева втянулся в однообразие корабельной жизни, и уже не вёлся на подначки бывалых мореходов и не удивлялся их многочисленным рассказам, в которых правды было хорошо если половина.
А ещё парень неожиданно даже для себя самого полюбил чтение. Да-да, в долгие часы меж вахты, если корабль не лавировал, а шёл одним галсом, людям на его борту делать было практически нечего, азартные игры были строго запрещены, и чтение оставалось единственной отдушиной. Для чего на кораблях имелась целая библиотечка (что несказанно удивило Севастьяна, когда он услыхал об этом в первый раз), доступ в которую был разрешён не только командирам, но и простым мореходам. Впрочем, читали всё же отнюдь не все, так как большая часть мореходов была безграмотна, и находила себе иные развлечения, а кое-кто, особенно ирландцы из абордажников, и вовсе предпочитал бренчать на каком-нибудь музыкальном инструменте и петь песни. На этом, кстати, Севастьян с ирландцами и сошёлся. Всё же за долгие годы бродяжничья он много песен выучил. Да и играл тоже неплохо. Ну а языковой барьер преодолелся быстро: ирландцы уже умели кое-как изъясняться по-русски, а Сева быстро выучил некоторое количество ирландских слов и смешил ирландских парней своим "варварским" акцентом. Но петь и плясать весь день он был не готов, и потому с жадностью поглощал одну книгу за другой, скрадывая этим долгие часы плавания.
Между тем каравеллы спокойно и никого не трогая прошли мимо всей Европы и только потом круто повернули в безбрежные дали океана, стремясь пересечь его как можно быстрее. В этих широтах солнце, быстро выкатываясь из-за горизонта, начинало жечь кожу чуть ли не с самого рассвета, так что людям, спасаясь от ожогов, приходилось и в жару носить рубахи, а голову повязывать платками. В такие часы, вспоминая слова покрутчика о тёплой одежде, Севастьян думал, что тот просто посмеялся над неопытным парнем. Какое тут тёплое бельё, когда даже ночью духота не покидала корабль, отчего люди предпочитали спать прямо на палубе, где ветер хоть как-то освежал тело.
