Единственной отрадой в эти дни была рыба с крыльями, что, выпрыгивая из воды, сама падала на палубу. Её собирали и жарили в масле, устраивая себе пир живота. Рыба была вкуснющей и, главное, не приедалась. А вот взятые с собой припасы постепенно портились, как и вода, отчего сготовленные коком блюда есть становилось всё невозможней и невозможней. Благо хоть цинга — бич всех моряков — им не грозила. Противоцинговый отвар пили все в обязательном порядке, особенно молодые мореходы, наслушавшиеся историй о вымерших кораблях. Правда, пообтесавшись в последние месяцы, верили им уже не так, как раньше, но оказалось, что как раз в этом старые мореходы не врали и не приукрашивали. В чём молодёжь убедилась сама, когда корабли достигли, наконец, берегов Нового Света и им на глаза попалась небольшая португальская каррака, которая даже не пыталась удрать от них. И понятно, куда ей было убегать, если находившиеся на её борту моряки и без того с парусами уже работать не могли. Так и шли по ветру, в надежде воткнуться в землю раньше, чем все умрут. Вот тут-то молодые мореходы и увидали, что такое цингованная команда. И зрелище это им явно не понравилось.
Путём опроса немногих полуживых моряков выяснили, что португальцам просто фатально не повезло: нежданный шторм сбил их с маршрута, раскидав небольшой торговый караван, после чего они попали в полосу штиля, продлившегося довольно долго. И в результате на борту стали кончаться продукты и вода, а в довершение всех бед вспыхнула цинга. Когда ветер снова задул, уже половина команды валялась бес сил, а остальные поставили паруса и положились на милость божью.
Осмотр показал, что каракка была уже довольно ветхой, так что брать её с собой смысла никакого не было. Так что с неё просто перегрузили все товары (предназначенные как раз для торговли с бразильскими туземцами), пушки, порох, паруса и прочие столь нужные в плавании вещи. А сам кораблик оставили болтаться на волнах, отдав судьбу португальцев на божью милость: до материка было уже недалеко, так что, если не случиться шторма или штиля, то мимо земли они уже не промахнуться и достигнут её вполне ещё живыми. Тащить же их с собой в русский аванпост начальные люди посчитали неоправданно опасным. Наиболее решительные даже требовали потопить португальца, но Лонгин тут проявил своеобразную жалость: бог сам решит, как поступить с положившимися на него.
Оставив каракку своей судьбе, каравеллы вновь вздели паруса и уже спустя несколько дней вошли в устье полноводной реки, на которой и располагался русский торговый аванпост.
Здесь Севастьян, как и все мореходы, хорошо размялся на берегу, попарился в баньке, смывая многомесячные пот и грязь, постирал бельё в крутящемся барабане, весьма удивившем его, но явно привычном для большинства стариков. Ну и порадовал свой желудок свежей пищей.
Здесь же корабли покинуло почти десяток молодых парней, которые, как оказалось, плыли именно сюда на поселение. Местные аборигенки, довольно хорошенькие на вид, должны были стать им жёнами, а они будут выстраивать тут жизнь по русскому образцу и организовывать местных индейцев на нужные для русичей работы, одновременно оцивилизовывая их. Причём были они тут уже не первыми и Сева, пообщавшись с теми, кто давно осел в этих землях, только качал головой от того, как хитро всё было кем-то придумано.
Покинув гостеприимный торговый пост, корабли без происшествий пересекли Атлантику, после чего двинулись вдоль тридцать седьмой параллели, на которой, как своими ушами слышал Севастьян, настоял сам князь Барбашин. Почему — удивлялись даже кормщики и навигаторы. Но, зная, что князь никогда просто так ничего не говорил, следовали его указаниям и старались придерживаться нужной широты насколько позволял ветер.
Кстати, несмотря на то, что днём было всё ещё довольно жарко, Севастьян всё же вспомнил про тёплую одежду и добрым словом помянул своего покрутчика. После тропической жары местные температуры казались холодными, так что, ложась спать, люди потихоньку стали укутываться в тёплые одеяла.
Дни летели за днями и незаметно прошло уже почти пара месяцев с того момента, как корабли покинули гостеприимный берег, так что провизия с водой вновь стали портиться. Правда, этот процесс с приходом в более холодные воды был не так быстр, как в тропиках, но всё равно от свежей воды никто на кораблях уже бы не отказался. Как и о том, чтобы просто побродить по берегу. Об этом мечтали, об этом молились по вечерам. И потому утренний крик вперёдсмотрящего морехода: — Земля! — показался всем божественным откровением. Не успел этот волнующий крик затихнуть, как палуба стала наполняться людьми.
Севастьян уже считал себя опытным морским бродягой, так что не ожидал увидеть берег сразу своими глазами. Он просто вглядывался туда, куда указывал рукой парень в вороньем гнезде, но видел только сгустившиеся у самого уреза воды облака. Что же, без оптической трубы, которой был вооружён вперёдсмотрящий, разглядеть землю было пока ещё невозможно. И здесь Сева сильно позавидовал начальным людям и даже тому же вперёдсмотрящему, которые сейчас внимательно рассматривали горизонт как раз в эти самые подзорные трубы и видели куда больше, чем все остальные.
Зато его слуху стал доступен спор, который завели двое молодых парней, учащихся какой-то навигацкой школы и проходящих на корабле практику.
— Думаешь, это та самая "Терра Аустралис Инкогнита"?
— Нет, согласно Аристотелю, это должна быть громадная земля, уравновешивающая материки севернее экватора. А эта землица на подобное не тянет.
— Да что можно разглядеть с такой дали? Вот приблизимся ближе и увидим.
— Возможно, но готов поспорить, что это не она. Если верить лекциям, то Южный материк лежит во льдах много южнее, а Австралия расположена ближе к Островам Пряностей, до которых, если верить нашим же расчётам, ещё плыть и плыть.
— Ну, так-то да, но если ещё никто не вступал на эти берега, то откуда автор про это знает?
— А вот этого никто не ведает, — пожал плечами юный гардемарин. — Но о знаниях князя слухи сам знаешь, какие ходят. Или думаешь, широту он просто так дал? Вот уверен, что это самая "Терра Аустралис Инкогнита" лежит как раз на ней.
— Так может это всё же и есть её оконечность.
— Вот ты упрямый, Третьяк. Нет, это вряд ли. Князь, давая широту, всяко думал, что мы просто упрёмся в неё. А тут могли и мимо проскочить, не переменись пару дней назад ветер.
— Хорошо, спор так спор. Что ставишь?
— Ты про азартные игры да споры забыл?
— Так мы никому не скажем. Что, забоялся?
— Чёрт с тобой, алтын.
— Отвечаю, — азартно проговорил Третьяк, и они скрепили спор крепким рукопожатием.
Пожав плечами, Севастьян отошёл от борта, понимая, что выяснить, кто же выиграл в этом споре, можно будет очень нескоро. И верно, прошло несколько часов, прежде чем на горизонте вполне отчетливо вырисовалась конусообразная вершина далёкой земли. И чем ближе подходили корабли к ней, тем явственней становилось, что это не легендарный материк, а небольшой остров, покрытый лугами и лесом, но не гостеприимный, так как хороших бухт у него не оказалось и пришлось становиться на якорь в самом удобном из найденных мест. Здесь корабли простояли несколько дней, запасаясь водой и охотясь на местную живность. А также занимаясь рубкой леса для пополнения дров и мелких дельных вещей, так как ни на что большее она пойти не могла, ведь лес этот состоял из невысоких, не больше пары-трёх саженей в высоту местных деревьев, но был настолько густым, что пробираться через него было практически невозможно.
Следующие три недели перед взором моряков опять всё так же плескался лишь безбрежный океан и люди потихоньку начинали ворчать: сколько времени в плавании, а добычи никакой. Такого долгого ожидания у них ещё не было. До открытого бунта дело пока не доходило, но градус напряжённости потихоньку повышался. И сбить его помогло только появление на горизонте этой самой "Терра Аустралис Инкогнита". Хотя и не совсем так, как о том думалось одному князю в Пернове.
Всё же 37 параллель, о которой он помнил благодаря одному французскому писателю, упирается в Австралию не там, где в иной истории возник Пёрт, а ближе к тому месту, где появился город Мельбрун, и если бы эскадра продолжила двигаться по ней, то прошла бы лишние тысячи миль, да ещё бы и пришлось потом возвращаться назад, теряя время. Но лозунг "не держись устава, аки стены" недаром насаждался во флоте с самого верха, так что когда на кораблях углядели, в какую сторону улетают встреченные ими птицы, то решительно переложили руль вслед за ними. И не прогадали, уже на следующий день, после рассвета, вперёдсмотрящие рассмотрели вдали по левому борту высокую гору, обвитую облаками, после чего рулевые стали держать курс уже прямо на неё, наблюдая, как из марева постепенно выплывают чужие берега. Береговая линия простиралась по горизонту далеко на восток и запад, теряясь вдали и не давая никаких сомнений: либо перед ними был очень большой остров, либо они достигли искомого материка.
Гору, послужившую им своеобразным ориентиром, обозвали Туманная, так как её вершина все дни наблюдения была скрыта в тумане или облаках и лишь один раз её увидели всю целиком. На берег высадились с большой осторожностью и то лишь для того, чтобы взять точные координаты. Ведь всё последнее время они шли по счислению, и в расчётах накопилась изрядная ошибка, которую нужно было исправить.
После того, как на всех картах и в журналах появилось обсервованное место, на флагмане состоялся совет капитанов и навигаторов, на котором решали, куда плыть дальше. 37 параллель лежала явно южнее нужного места, а князь сам говорил, что будущая колония должна возникнуть именно на западном побережье, став надёжным торговым узлом на пути из Руси на Острова прянностей. Так что совет капитанов решил вернуться назад до той точки, где береговая линия повернёт на север, после чего и приступить к поиску нужного места.
В результате принятого решение они ещё почти неделю лавировали против ветра, осторожно двигаясь вдоль побережья, пока не достигли устья большой реки. Местность тут была довольно живописная, да ещё и мясом удалось разжиться. Причём на халяву, так как пара больших китов была буквально выброшена на песчаное побережье. Разумеется, о том, чтобы сталкивать их обратно в море мыслей у мореходов даже не возникло. Наоборот, киты были оприходованы самым тщательным образом, и вечером на ужин каждому достался здоровенный кус хорошо прожаренного китового мяса.
Описав и закартографировав побережье, вполне годное для сельского хозяйства, корабли двинулись дальше, обогнув цепочку коварных островов и мыс, после которого австралийский берег наконец-то стал стремительно уходить на север. Встреченное спустя пару дней устье очередной реки, вход в которую затрудняла известняковая отмель, капитаны посчитали всё же куда более удобным местом для будущей колонии. Так что его также тщательно закартографировали и поставили на берегу деревянный крест с надписью, что земли эти принадлежат государю всея Руси. Ну а самой реке дали имя Лебединая. Из-за большой стаи этих гордых птиц, которая резво поднялась в небо при виде лодок с людьми. Причём все увидевшие их был крайне удивлены тем, что лебеди эти были абсолютно чёрного цвета. Такого ведь не только на Руси не встречалось, а и по всему известному миру, чьи границы в последнее время значительно расширились. И скажи кому про такое — не поверят, да ещё и брехуном обзовут, потому как быть такого не может. Но ведь вот оно — летает! Воистину велик господь, создавший такое разнообразие тварей земных, водных и воздушных!
Хорошо отдохнув в месте будущей колонии, набрав свежей воды и поохотившись на странных животных с большими ногами, корабли покинули гостеприимное место и вновь вышли в океан. Уйдя подальше от берега (исследования которого явно не входили в их дальнейшие планы), они легли на курс северо-северо-восток и спустя два десятка дней достигли большого гористого острова, который, если верить расчётам, должен был оказаться искомым островом Ява.
Новость мгновенно разлетелась по кораблям, и настроение команд взлетело до небес. Радовался и Севастьян. Всё же он не просто так на пиратский корабль нанимался. Просто по морям побродить он мог и на обычном торговце. А теперь их затянувшееся плавание было окончено, и впереди предстояло настоящее дело...
* * *
*
Отто фон Пак, временно занявший должность канцлера герцогства Саксония, пребывал в задумчивости и, казалось, ни на что не обращал внимания. А ведь погода, после того как они покинули место ночлега, вновь испортилась, дороги развезло, и лошади глубоко вязли копытами в грязи. Ехать становилось всё тяжелее, но фон Паку было не до этого. Его мысли занимал разговор, состоявшийся в оставленной им поутру придорожной харчевне.
Он как раз спустился позавтракать, когда к его столу подошёл неброско, но опрятно одетый молодой человек, представившийся как Максимилиан фон Штирлиц. Отто тогда очень удивился, ведь про род фон Штирлицев он ничего не слыхал, но молодой человек с усмешкой добавил, что он первый фрайхер в нём, поэтому род и не на слуху. По крайней мере, пока. На что фон Пак только хмыкнул и поинтересовался, чем он может служить столь достойному господину.
Фон Штирлиц загадочно улыбнулся и присел за его стол, не спрашивая соизволения. Отто на это только поморщился, ну что ещё можно было ожидать от вчерашней деревенщины? Впрочем, как оказалось, очень многого. И главное — больших неприятностей. Непринуждённо болтая, этот новоиспечённый фрайхер выдал такое, о чём знать просто не мог. Об этом вообще никто посторонний знать не мог, так как число посвящённых было строго ограничено.
— Ну что вы так смотрите, дорогой Отто, — улыбаясь, произнёс гость, смотря прямо в глаза фон Паку. — Вам разве не известна старая поговорка: что знают двое — знает и свинья? Или думаете, как меня лучше прирезать? Напрасно. Там, за дверью, прячется десяток крепких молодцов, которые быстро скрутят вас, если мы не договоримся. И не думаю, что герцог Саксонии будет рад услышанному от вас. Вы же знаете, какие мастера заплечных дел собраны в подвалах герцога. У них заговорит даже мертвец! А герцогу вряд ли понравится, что его бесцеремонно водили за нос.
— Что вы хотите? — настроение у Отто рухнуло ниже земли, да и есть уже не хотелось, хотя принесённые разбитной девахой блюда пахли просто изумительно.
— Всего лишь лёгких корректур вашего плана. Скажем так, у нас есть свои интересы, которые, как оказалось, пересеклись с вашими. И раз вы уже начали действовать, то мы бы не хотели тратить силы и ресурсы на подобное, однако ваш провал в подобном случае больно ударит и по нам. Так что мы в некотором роде товарищи по несчастью.
— Вы всегда говорите "мы", а не "я", — усмехнулся немного пришедший в себя фон Пак. — Но кто эти "мы"?
— Зачем вам это знать? Как говорят в народе: "меньше знаешь, крепче сон". Ну ладно, ладно, — примирительно поднял обе ладони вверх фон Штирлиц. — Скажем "мы" — это группа высокопоставленных вельмож, не совсем согласных с имперской политикой. Ваше противостояние против Фердинанда нас более чем устраивает, и мы готовы оказать вам любую посильную помощь. В разумных приделах, разумеется.
