Кстати, о Фуггерах.
По весне до Любека дошли невнятные слухи, что поднявший восстание против их ставленника Густава некий Нильс Стуре обратился за финансовой помощью к этому семейству, обещая им за содействие Фалун и иные привилегии. Как в своё время обещал Кристиан, после чего Любек и поддержал Вазу.
Антон Фуггер, взявший после смерти Якоба дела в свои руки, показал себя вполне достойным продолжателем дела своего дяди. Последовательно скупая, в счет долговых обязательств, шахту за шахтой в Европе, Фуггеры давно уже обеспечили себе практически монополию на добычу и переработку металлов, но Фалун был той морковкой, ради которой стоило рисковать. И Антон, продолжая начатое Якобом финансирование экспедиций Писсаро, извернулся и сумел найти свободный капитал, который и вложил в молодого претендента. В результате почти оконченное восстание вспыхнуло с новой силой. Потому что войскам Густава, посланным в феврале в Даларнэ, удалось схватить лишь часть вождей восставших, а другая их часть смогла вовремя скрыться и появилась обратно уже в окружении довольно многолюдных наёмных отрядов. Которые в двух сражениях одолели все посланные королём войска, после чего совершили быстрый марш по худым дорогам до Ботнического залива и взяли многострадальный Евле, только-только отошедший от погрома, устроенного ему когда-то рутенами. Так что теперь восставшие получили в свои руки удобный морской порт, который и без того был местом вывоза фалунской меди. Ну и который мог послужить базой для тех, кто будет готов оказать восставшим любую помощь.
И поскольку терпеть подобное было нельзя, то Совет Ганзы гудел, как потревоженный улей, решая, как лучше всего поступить в данной ситуации. Ни отдавать Борнхольм, ни видеть вновь на Балтике Норби они не желали. Но война удовольствие дорогое. Тем более если конкуренты окажутся в стороне и будут продолжать набивать собственные карманы, в то время как ганзейские купцы будут лишь нести потери и тратиться. Только одна морская блокада Евле вылетит в немалую цену.
А тут ещё и внутри Любека пошли неурядицы.
Всё началось с того, что, когда в середине 1520-х годов возникла необходимость в повышении налогов из-за расходов на войну против Кристиана II и турецкого налога, взимаемого императором Карлом V, горожане потребовали у ратманов отчета о доходах города. Так как подозревали, что городской совет скрывает от них истинное состояние городской казны. Кроме того, набиравшие силу и влияние лютеране начали всё громче заявлять о необходимости обновления церкви и введения налогообложения церковников. И после того, как переговоры "лучших граждан" в конце 1527 года не привели к удовлетворению, весной 1528 года горожане сами избрали из своего числа комитет, который и отправили в ратушу. Не желая обострять ситуацию, ратманы согласились с тем, что избранные городом люди будут лично следить за тем, чтобы каждый платил свои пошлины.
Увы, но это решение лишь на время потушило страсти. Ведь привечать лютеран магистрат и патриции не спешили. И даже более того, магистрат планировал позже изгнать из города всех лютеранских проповедников, книги Лютера сжечь на площади рукой палача, а тех горожан, кто всё же осмелился петь псалмы по-немецки, засадить в тюрьму. И к лету исполнил своё намерение.
Ну и кому при таких раскладах была нужна новая война, которая потребует новых налогов!
Вот только спускать Кристиану тоже было нельзя. Уж слишком опасен он был для всех заинтересованных лиц. И потому Ганза и начала переговоры для создания общего, ганзейско-датско-шведского союза, направленного на очередное свержение Кристиана. Вот только за прошедшее десятилетие изменилось слишком многое, и у всех трёх участников союза появились свои, порой абсолютно противоречивые, интересы...
* * *
*
Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Хорошая фраза для самоуспокоения. Вот только как объяснить, что ошибки в последнее время пошли буквально косяком? Наверное, только сталинским головокружением от успехов.
Откинувшись на спинку кресла, Андрей молча читал бумаги, исписанные аккуратным, изящным почерком. И чем больше он вчитывался в текст, тем задумчивее становилось его лицо.
Воистину вползание в эти скандинавские дрязги при вдумчивом рассмотрении оказались излишними. И при этом ещё и страшно накладными. Нет, паровозы лучше всего давить, когда они чайники, а единая Скандинавия, это не то, что выгодно Руси. Больше Скандинавий, мелких и разных! Но попробуй, объясни это купчишкам или тем же думцам. Для одних не видно выгод, а другие не усматривают в том "чести государевой". Так что Север, неожиданно для попаданца, оказался неинтересен никому, кроме него самого и малочисленных поморов. Да, Северное торгово-промысловое товарищество на тех землях делало весьма изрядные деньги, вот только это смотря с чем сравнивать. Это Русско-американская компания давала пока что доходов меньше, зато Русско-балтийская уже значительно превосходила Северное товарищество по выплачиваемым дивидендам. Но всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, какие доходы будет давать Компания Южных морей. Та покроет все эти потуги как бык овцу. А он, вместо того, чтобы кинуть все силы на южное направление, тратил свои отнюдь не бесконечные ресурсы на эту скандинавскую возню в песочнице.
Да и драка с Ганзой, пусть и закончилась она формально к обоюдному согласию, тоже явно не в плюс пошла. Можно ведь было бы и не напирать тогда, под Ревелем, не ставить ганзейцам невыполнимых условий и разойтись полюбовно. А что теперь? Да, все увидели силу русского флота, но...
Но Ганза пока что всё же обладает куда большими финансовыми возможностями, даже по сравнению с казной государя всея Руси. А воевать чужими руками ганзейцы умеют не хуже англичан. Не нынешних, а тех, из будущего. Так что Андрей теперь не сильно-то и удивится, когда у того же польского короля внезапно найдутся "лишние" деньги на войну с Русью. Не удивится, но по его планам это ударит сильно. Он-то ведь их строил исходя из остатков послезнания и надежды на пару десятилетий мира. То есть до той поры, когда будет закончена Южная черта и укреплены крепости по западной границе, а подросшие дети дворян не только восполнят собой потери прошедших войн, но и увеличат поместное войско. И тогда уже Русь сможет выдержать не только войну на одном направлении, но и одновременный удар с двух, а при божьей помощи и с трёх. Или замахнуться на решение давно уже перезревшей Крымской проблемы! И при этом накопленная в казне подушка безопасности в виде доходов от торговли и промыслов не даст сильно просесть экономике и не запорет все старания попаданца по построению капитализма в одной отдельно взятой стране. Теперь же, по здравому размышлению, стоило готовится совсем к другим раскладам.
Дряхлеющая Ганза предсказуемо начала водить хороводы вокруг Сигизмунда, справедливо видя в нём единственного достойного противника для царства на востоке. При этом сам польский король по непонятным для попаданца причинам неожиданно оказался более выдержанным, чем в иной истории, отчего едва наметившийся франко-польский союз не был им разорван с пленением Франциска, и юная Изабелла по-прежнему оставалась невестой французского дофина. А рождение второго сына лишь ещё больше раззадорило его матримониальные планы, превратив Ягеллонов как бы ни в главных противников Габсбургов в Европе. Ведь времена, когда они восседали сразу на нескольких европейских тронах, могли повториться вновь, если Сигизмунду и Боне не будут мешать. А больше всего мешать им могли именно Габсбурги, которые имели на восточноевропейские престолы свои собственные планы! Так что ситуативный союз Польши и Франции не только не зачах, а наоборот, укрепился, создав в Европе довольно сильный антигабсбургский блок. И французский посол испанского происхождения Антуан де Ринкон в последние месяцы буквально разрывался между Парижем, Краковом и Тарнувом, где находилась резиденция венгерского короля Януша Запольяи.
И вот к этому союзу внезапно захотел присоединиться ещё и Густав Ваза, посватавшийся к Ядвиге Ягеллонке, дочери Сигизмунда от первого брака с Барбарой Запольяи. И подвигнув тем самым Андрея вмешаться в Скандинавские страсти. Потому как подобный союз угрожал уже интересам Руси, на горизонте которой подспудно сгущались тучи, сквозь которые уже сейчас можно было разглядеть контуры будущей угрозы. Где деньги Ганзы и французского короля, медь и железо Швеции да храбрые жолнеры Сигизмунда, собранные воедино могли разом повернуть историю на сто восемьдесят градусов. Страну спасало пока что то, что каждого из вышеназванных игроков раздирали свои, внутренние проблемы, но ведь они когда-нибудь да окончатся, и не факт, что Русь к тому моменту будет в состоянии противостоять объединённым силам. А то ведь можно с разгона напороться на те же грабли, на которые попал Иван Грозный под конец своего правления. Это сейчас повезло, что война в Ливонии так удачно вписалась в тот краткий период, когда всем европейским игрокам было отнюдь не до восточных окраин, отчего имперско-польско-шведской коалиции удалось избежать. Но кто сказал, что история не может повториться?
Вот и подумалось тогда попаданцу, что, создав устойчивую систему из трёх имеющих взаимные претензии королевств, он облегчит Руси решение балтийского вопроса. Потому и за Нильса пришлось постараться, чтобы дать время Кристиану укрепиться на норвежском престоле. Хотя деньги эти, и не малые, надо сказать, деньги, придётся просто списать, как убыток, так как в успех восстания он и сам не верил ну нисколечко. Если только не устранить самого Густава. Но этим пусть уж сами местные занимаются. Его людям к королевскому телу доступа нет, а привносить в мир идею снайперского отстрела лидеров как-то не хотелось. Да, в того же Сигизмунда уже стреляли, но из обычной аркебузы, из которой и в упор-то захочешь — не попадёшь. А если придётся валить Густава, то только так, с подготовленной лёжки и нарезного мушкета, чтобы уж с гарантией. Но зачем лишний раз подставляться? Он ведь уже совершил одно такое покушение, отчего в Европе началось такое бурление страстей, что самому попаданцу стало страшно. Особенно от осознания, что всё это происходит накануне османского вторжения!
А произошло всё с того, что науськанный его людьми (действовавшими от имени неких католических прелатов) религиозный фанатик попытался-таки прирезать Иоганна Непоколебимого, из династии Веттинов, в качестве протеста за измену католичеству. А именно за то, что ещё в 1527 году оным Иоганном лютеранская церковь была учреждена в Эрнестинской Саксонии как государственная, с курфюрстом в качестве главного епископа.
Мужчина напал на герцога, когда тот выходил из церкви, неожиданно выскочив из толпы прихожан. Охрана опоздала всего на несколько мгновений, и этого убийце вполне хватило, чтобы горячая кровь обагрила камни лютеранского прихода. Но бог был явно не на стороне доброго католика, ибо, не смотря на несколько ножевых ран, курфюрст не погиб, хотя и пролежал потом почти месяц в постели. Казалось бы, фиаско? Ан нет! Во-первых, нападавший не сумел скрыться, и не был забит тут же на месте, так что попал в руки иоганновых палачей, которые и расспросили его вдумчиво и со знанием дела. Что, разумеется, только сыграло на руку заговорщиков, ведь несостоявшийся убийца был истово уверен, что его наняли святые люди совершить правое дело. Во-вторых, раненный Иоганн не смог, как он это сделал в иной реальности, вовремя дать совета нетерпеливому Филиппу Гессенскому обратиться к Фердинанду за разъяснениями. А ведь в их тандеме именно Филипп был главной движущей силой и откровенным сторонником более агрессивной внешней политики, Иоганн же, наоборот, был более озабочен вопросом о том, стоит ли ему, как лютеранину, защищать себя от императора, и как мог, сдерживал порывы своего молодого соратника. Но на этот раз остановить Филиппа было некому, а покушение на Иоганна тот воспринял именно как начало активных действий сторонников Папы и Фердинанда. В результате, собрав войска, герцог ворвался в мае 1528 года во владения епископов Майнцского, Вюрцбургского и Бамбергского, потребовав от католиков отказа от любого вмешательства в духовную юрисдикцию Гессена. Не поняв подобного финта, католические герцоги и курфюрсты тоже стали собирать войска. Обе стороны уже не верили заявлениям друг друга, так что к Троице, как это было в иной реальности, конфликт всё ещё не был исчерпан, а Империя ощутимо напряглась — запах религиозной войны всё явственней ощущался над нею.
Так что стесняться политических убийств пришедший из другого мира попаданец вовсе не собирался, но и превращать их в постоянную практику тоже не хотел. Ведь в эту игру можно было играть по обе стороны и пусть даже русского следа никто не найдёт, но всегда найдётся тот умник, что решит, будто результаты внутренних разборок можно с таким же успехом использовать и во внешней политике. И потому противопоставить намечающемуся союзу Ганза — Польша (в унии с Великим княжеством Литовским) — Швеция — Франция нужно было другими способами. К примеру, ускорив Графскую распрю или занявшись укреплением русско-испанских отношений. Так что предстоящее посольство в Империю играло сейчас попаданцу только на руку.
А что же Польша? А для Польши он собирался нанести иной удар. Идеологический!
Некий Винко Прибоевич, как донесли русские послы в Италию, уже выступил в Венеции со своей речью о происхождении славян. Ознакомившись с его работой, Андрей тогда сильно удивился. Он и не знал, что панславянизм зародился так давно, думал, что истоки его появились лишь в девятнадцатом веке. А оказалось, что идея национальной идентичности, славянского единства в культурной сфере и взаимопомощи в случае внешней опасности была и в шестнадцатом веке весьма актуальной. И если к написанному Прибоевичем добавить ту массу знаний, что лежала в подкорке у попаданца, то на выходе могла получиться книга не хуже сочинения ещё даже не родившегося Мавро Орбини. А потом всё это подтянуть к легенде о едином корне народов Чехии, Польши и Руси, которые к шестнадцатому веку уже были довольно популярны в Чехии и Польше, да и на Руси не вызывали отторжения.
А началось всё с "Чешской хроники" Козьмы Пражского изданной в начале XII века. Затем в чешском варианте легенды к "праотцу Чеху" добавился его польский брат Лех, а позже, уже в польском варианте, появился и брат Рус. Правда на самой Руси та же "Повесть временных лет" хоть и связывала происхождение народа с регионом Норик (к западу от Паннонии, в которой, по легенде, и проживал отец Чеха, Леха и Руса), но вот сам братец Рус на страницах сочинений русских книжников появился уже довольно поздно, в веке так семнадцатом. Но как раз этот вопрос был для попаданца решаем. Печатный станок и красочный лубок быстро помогут укоренить легенду в народной памяти.
А ведь история про Чеха, Леха и Руса — это готовая история о трёх братских народах, вышедших из одного корня, которую он часто слышал в своём прошлом-будущем. Только там это были русские, белорусы и украинцы, а здесь чехи, поляки и русские. И если признать единство славян, как факт, то под польской шляхтой может разорваться нехилая такая идеологическая бомба. Потому как она, шляхта, в это время выводила себя от сарматов. Да-да, они, мол, потомки этих непобедимых кочевых воинов, а не какого-то крестьянского быдла. А раз так, то почему бы не начать объяснять простым польским крестьянам причину, отчего шляхтичи так измываются над ними. А потому что они не поляки, они захватчики, пришедшие на земли Великой Польши с ордами монголов! Так чего им жалеть тех, кого они считают чуть ли не своими рабами? Потому и Пястов, чей предок был как раз из природных поляков, да ещё и из крестьян, они не любили, добив последних в Мазовии. Так не пришла ли пора простым ляхам скинуть панов-пришельцев и возродить потомков Белого орла на троне легендарного Леха? Тем более что потомки Пястов всё ещё живы и находятся совсем недалеко, в стране с братским, как гласят польские же хроники и легенды, народом.
