Но всё равно задача стать этакой средневековой Южной Кореей, поставляющей корабли по всему миру, было для Руси делом вполне себе осуществимым. Недаром же Якобу Кетлеру для нечто подобного и одной Курляндии хватило.
Вот Андрей и ехал вдоль побережья, полный разных планов, родившихся в его голове после осмотра трёх поставленных мельниц. В конце концов, это Петруша с его головотяпством и вечным недоделом приучил русских функционеров строить некачественные корабли из сырого дерева, отчего их и не хотели покупать иностранцы. И испанская эпопея царского Военторга только подчёркивает это правило. Он же, помня, что спешка хороша лишь при ловле блох, всё делал по науке, отчего русские корабли получались вполне добротными. И пусть всякие там ганзейцы не очень-то спешили покупать их, считая русских всего лишь удачливыми выскочками, но ведь и мир не ограничивался только ими. А кораблестроение, как не раз уже упоминалось, это не просто квинтэссенция хай-тека, оно, как магнит, тянет за собой развитие десятков смежных производств. И развивая его, Русь просто по необходимости будет развиваться по пути страны производителя, а не сырьевого импортёра. Главное, чтобы не случилось как в послепетровской империи, когда в активную внешнюю торговлю могли только финны да ливонцы.
Вот рассуждая сам с собой на подобные темы, Андрей и двигался в сторону Балтийска. Пильные мельницы были поставлены несколько в стороне от строящегося города, там, где дули постоянные ветра. Но дорога от них до крепости занимала не так уж и много времени. Так что вскоре в крики чаек и шорох прибоя вклинился новый звук — звук глухих ударов. Это пленники и всякого рода тати вносили свою лепту в процветание будущего порта.
Ведь, как и в его прошлом-будущем, Андрей собирался перекрыть Ржаной пролив, что отделял материк от островов, двумя молами, достаточно широкими, чтобы на них можно было не только оборудовать причалы, но и установить пушки. Подобные работы, кстати, начали ещё выселенные нынче шведы, но быстро сдались. Ибо даже для технически более оснащённых русичей строительство шло трудно: сваи из лиственницы с трудом вбивались в грунт, водонепроницаемый забор забирал не только силы, но и здоровье строителей, да и откачка вод с огороженного участка отнимала немало человеко-часов. И только потом на освободившееся место можно было укладывать камни и прочую бутовку. А ведь одновременно с молом строились и две крепости: одна на месте шведского острога, а вторая на острове Малый Рог. Да-да, Андрей не стал ломать голову с названиями и просто оставил тут шведские имена, просто кое-где переведя их на русский язык. Так и появились в местной географии острова Малый и Большой Рог, Ржаная бухта и Ржаной залив.
Сам Балтийск тоже активно строился. Причём не абы как, а по генеральному плану, разработанному русскими розмыслами. Той порослью молодых архитекторов, что получили образование под рукою иностранных мастеров. Андрей специально набирал только их, ибо на Руси теперь хватало и своих Аристотелей да Алевизов. Просто нужно было дать им возможность проявить себя.
Кстати, в этом варианте истории Балтийску, похоже, повезёт куда больше, чем в его прошлом-будущем, в котором у него было три безуспешных попытки стать чем-то важным. Здесь же всё складывалось совсем по-другому. Во-первых, не было высасывающего деньги, но при этом экономически невыгодного (до прорытия Морского канала) порта-столицы Санкт-Петербурга. Во-вторых, Ревель, удержав свою независимость, так же не тянул одеяло на себя. Ну и в-третьих, тут можно было строить корабли любого водоизмещения, не заботясь об осадке, ведь мелководность Финского залива им не грозила.
Вот потому-то Андрей и избрал его как главную базу флота и столицу наместничества. Чтобы самому контролировать все работы, а не спихивать на абы кого, как император-недодел. Правда, строящийся Балтийск пожирал просто огромную часть флотского бюджета, из-за чего князь вкладывал в него не только душу, но и личную казну. Что же, не он первый в истории, не он последний. Нужный результат, как и красота, требует жертв. Даже если окружающие и будут смотреть на тебя, как на человека не от мира сего. Зато он теперь куда лучше понимал Джорджа Вильерса, герцога Бекингема, который в трудную эпоху противостояния короля Якова с парламентом не оставил без поддержки английский флот, также переживавший не лучшие свои времена. И словно в насмешку для большинства людей он остался в памяти лишь как тот, к кому отправились за подвесками королевы четверо знаменитых мушкетёров.
Придержав коня, Андрей распрямился в седле и вдохнул солёный морской воздух полной грудью. Боже, как же прав был сквайр Трелони, воскликнув, что именно море, а не сокровища больше манит его. С каким бы удовольствием и сам бы Андрей вновь сменил бы седло на палубу корабля. И плевать, что совсем недавно он ходил с эскадрой в Большой поход, когда корабли под Андреевским флагом прошлись вдоль берегов Швеции, заглянули в Зунд и заскочили на огонёк в Волин, где жила по сути вторая семья попаданца. Князь тогда пропал на три дня, а всеми делами на эскадре ведал его племянник, постепенно становившийся настоящим адмиралом.
Увы, счастливые денёчки быстро прошли, эскадра расползлась по портам, а Андрей вновь окунулся в тягучую рутину повседневных обязанностей. Впрочем, ненадолго. Вскоре ему предстоял большой вояж по Европе, а он ещё не был к нему полностью готов.
Ведь, как всегда, государево дело предстояло вершить на свои. Казна, не смотря на огромные вливания от таможенных пошлин и купеческих налогов, продолжала скупиться, да и привыкли государи, что послы недорого обходятся, разрешая им за то поддержать себя торговлишкой да иным каким гешефтом. И ведь при правильном подходе из посольского дела можно было весьма богатым человеком возвратиться. Но не все этим шансом пользовались. Но ему то какое дело до неудачников? Он, познав всю кухню по первому посольству, теперь собирался безбожно навариться на всём, особенно на продаже соболей, что выдаст ему казна в виде подарков для императора и эрцгерцога. С серебром-то на Руси всегда была напряжёнка, так что подарки давали чаще всего мехом, продав который, послы и получали на руки звонкую монету. Правда с ценой при этом не всегда угадывая. Но Андрей собирался выжать из "своего" куша по максимуму. Ведь у него имелось на северах целое товарищество, что могло оными шкурками с иноземцами торговать. Благо "меховая казна" ещё не стала государевым заповедным товаром, а цены в Европе и Азии были куда выше, чем на Руси.
Ну а куда потратить полученное он уже тоже знал. Всё же правы были люди, сочиняя множество поговорок на тему: "знал бы прикуп — жил бы в Сочи!". И ведь не поспоришь! Знай он в 2008 сколько будет стоить биткоин уже через несколько лет, купил бы его на всё, что мог потратить. Но мало кому дано предвидеть будущее. И теперь он волей непонятных сил оказался в роли тех, кто "мог предвидеть". И мог неплохо заработать на предстоящих событиях. Конечно, был ненулевой шанс, что в этот раз история пойдёт иным путём, но он верил в свою удачу. Так что предстоящее посольство было опять-таки ему на руку, хотя среди княжат и бояр он в очередной раз будет выглядеть как не от мира сего. Опять будут по углам шептаться да интриги плести. Придётся Лукьяну поднапрячься, а то один раз таким вот интриганам удалось его с митрополитом лбами столкнуть. Насилу отбоярился, да спасибо отцу Иуавелию — заступился. Но звоночек нехороший прозвучал. Да и Варлаам, похоже, решил в прыжке переобуться. Хотя, надо признаться, повод Андрей дал значительный. На церковную симфонию замахнулся. Да ещё и с лютеранством сравнил: мол и там, и там чья власть — того и вера. И плевать, что в православной традиции это звучало слегка не так. Вся власть от бога! Ага. Как же. И Чингисхан от бога, и Батыга кровавый? А уж какое раздолье для заговорщиков: раз взял власть — всё, богом поставлен! И в чём тогда таинство крестоцелования правителю, ежели, клятву преступив и корону одев, сам станешь миропомазанником божьим? Ведь, коль за тобой сила — то церковь тебя обязательно признает, как признала власть магометан в землях бывшей Ромейской империи. Ведь те же святые отцы с Афона перед султаном склонились ещё до того, как пал последний император. А теперь они на Руси большим уважением пользуются. Потому как умны и начитаны, не чета русским священникам. Вон Максим Грек, государем обласканный, не даст соврать.
В общем, не нравилась Андрею эта церковная симфония, хотя расписывали её в его прошлом-будущем ой как сладко! Но и подступиться как к ней — не ведал. Оттого и держал в себе, лишь нескольким людям поведав. И всё одно донесли до ушей митрополита. А тот чуть ли не узилищем церковным страшить принялся. Мол, не по чину нос суёшь. Забыл уже, что сам чуть в том узилище не оказался. Хотя, да, оказанная услуга уже ничего не стоит. А он то обрадовался: как же, нестяжатели победили — будет теперь церковь по-иному людей окормлять. Похоже, рано обрадовался, не всё ещё в церкви окончилось. Вот и отец Иуавелий с грустью поведал, что как-то много стало в окружении митрополита былых сторонников иосифлян. Вроде и не самые главные, и не на видных местах, а встречаются. Похоже, не крепок в нестяжательстве митрополит оказался, а может и его головокружение от успехов охватило. Но как с таким супротив православных патриархов выходить, чтобы Русскую митрополию патриархией сделать? Похоже, нужен церкви новый местоблюститель. И лучше, если б им стал архиепископ смоленский Иуавелий. Вот только Андрей в церковной кухне не сильно разбирался, и как протащить на нужный пост своего кандидата не представлял. А начинать подобный разговор с сами Иуавелием не спешил. Да что там, просто боялся. В таких играх проигравшего съедят и не подавятся. Но и пускать дело на самотёк тоже ведь не выход. Сейчас церковь на Руси — это сила. Не сломал ей ещё хребет Пётр. А сами церковники не смирились с потерей земли, да и саботировали её передачу как могли. Не прямо конечно (кто же против воли государя, да решения соборного пойдёт), но тишком да исподволь. А Варлаам, вместо того, чтобы посохом нерадивых бить, да дело требовать, в последние годы захотел вдруг на двух стульях усидеть. И вашим, и нашим. Или как говорили в его прошлом-будущем, многовекторным стал. Это, конечно, неплохо, но не в тот момент, когда борьба ещё не окончилась. Иосифляне ведь не те люди, которые добровольно на заклание пойдут. Так что влезать в это осиное гнездо всё равно придётся. И Андрей для себя уже решил, что после посольства пойдёт на разговор с бывшим отцом-настоятелем. Потому как делай что должно и пусть будет, как будет!
Глава 22
Ох, как же не любит госпожа История сходить с нахоженных рельс. Вроде и поменялось уже многое, ан нет, опять и опять пытается она возвернуть своё. Вот и летом 1528 года прозвучал в Думе очередной тревожный звоночек.
Воду мутить начали братцы многочисленной семьи Захарьиных. Едва их старшой, Василий Яковлевич то есть, скончался, так из них и полезло. В иной-то истории что Пётр, что Михаил уже к этому времени боярами жалованы были, а нынче всё ещё в окольничих хаживали. Вот оттого их, видать, и корёжило. Словно чувствовали, что что-то не так идёт. А нечего. Романовы на троне, по мнению Андрея, больше гробили Россию, чем строили. Особенно такие титаны "просвещения" как Петруша — вечный недодел! А уж их непонятное преклонение перед всякими инородцами в ущерб великороссов и вовсе ни в какие ворота не шло. Это ж надо, русский православный мужик в три рога согнут, а всяким чухонцам-самоедам-ляхам воля и послабление в налогах. А ведь любая Империя сильна, лишь пока силён дух именно имперообразующего народа, ибо только на его плечах она и стоит.
Так вот, Захарьины первыми заговорили в Думе о... заповедных летах.
"Вотчины опустели, дома разорены от сильных людей да ухода смердов...", — передавали они думцам жалобы нищающих дворян. Вот такой вот оксюморон. Вроде и успешные войны за спиной, где множество дворян смогло хорошо набить сумы за счёт зажитья, ан нет. Потому как любой хабар имеет плохое свойство заканчиваться. А кроме того отнюдь не всем поместным повезло поживиться на богатых землях Ливонии или Литвы. Кто-то ведь и на Поясе Богородицы службу нёс, а какой хабар возьмёшь с нищего степняка-людолова? А там и Крымский смерч 1521 года хорошо так прошёлся по русским землям, что тоже не способствовало помещичьему богатству. Так что спустя всего-то шесть лет по окончании литовской войны основная масса дворян вдруг с удивлением обнаружила, что их жизнь стала необратимо ухудшаться. Взятая на саблю добыча проелась, а постройка Черты привела к тому, что их главный оплот — крестьяне, — дождавшись Юрьева дня, предпочитали теперь не горбатиться на бедных поместных угодьях, а отъезжать, причём даже не столько к боярам, сколь на новые земли, более тучные и плодородные. И понять их было несложно: работать на земле нищего дворянина было изрядно в тягость — на царя работай, на Церковь работай, на господина глупого тоже работай, да ещё и на татарина лютого, что может налететь, обобрать до нитки, а то и вовсе в полон увести или жизни лишить, а на себя — что сил останется. А силы ведь у человека не безграничны, вот и нищали крестьяне в поместьях, а за ними и сами поместные. Но у крестьян была всё же отдушина — Юрьев день и право отъезда. А куда дворянину от поместья деться? Некуда. На этом фоне неплохо так смотрелась новгородская корпорация, на чьи плечи в основном и легла тяжесть ливонской войны, но основной картины они не делали. А вот у большинства дворян в последние годы дела шли ни шатко, ни валко, а кое у кого и вовсе одно лишь звание и осталось. Потому как на поверку им самим свои земли пахать да обихаживать приходилось. И хорошо, если имелся в семье взрослый сын, лет хотя бы десяти, чтобы за отца на земле работать было кому. А если нет?
Одно радовало: согласно спискам, таких нищих дворян на Руси пока что было единицы. Однако и другие тоже большим богатством похвастаться не могли. Довольно большое количество их и пообноситься успели, и слегка отощать. У иных уже и своего коня не имелось, и приходилось для смотра или службы его в долг брать. Либо у купца, либо у своего собрата дворянина, но более успешного. А как отдавать, коль крестьяне либо уже утекли, либо с нетерпением на сторону смотрят?
— Так чего хотят-то дворяне? — усмехнулся Андрей, прерывая словоизлияния Захарьина.
— Так известно, чего, — удивлённо захлопал глазами Пётр Яковлевич. — Дворяне крепости хотят на крестьян, твёрдой крепости, лет на десять. Чтоб не сходили в Юрьев день, не оставляли их поля впусте...
— Ага, — усмехнулся Андрей. — Дворяне, значит, крепости хотят на крестьян, а крестьяне хотят выхода. И как тут быть?
— Не вижу ничего сложного, князюшка, — снисходительно, словно на несмышлёного, глянул на него Захарьин. — Дворянин, он ведь оплот государев. Без дворянства, без его воинской силы, державе не устоять. Дурят крестьяне. Как есть дурят. И то от лукавого всё.
— А может от глупости? Не думал с этой стороны Пётр Яковлевич?
