Так что для князя теперь признание, вырванное под пыткой, конечно, царапало душу, но уже не было абсолютно чем-то "страшно плохим".
— Нет, говорит, мол, к нему старый друг купец из Вильно приехал и предложил выгодную сделку.
— Ну вот видишь. Так нам радцы и ответят: мол, подлые купчишки сами всё дело затеяли. А попросим выдать второго купчишку, так сразу и окажется, то его в пути толи волки задрали, толи он грибочков не тех поел и потому лежит ныне на погосте весь синий.
— А почему синий? — вскинул брови Головин.
— Так от побоев. Есть то не хотел, — выдал Андрей бородатый анекдот.
Головин, уже слышавший его интерпретацию про тёщу, усмехнулся. Ну да, в спецоперации на Руси тоже умели. Одно отравление Шемяки в Новгороде чем не оная? Конечно не без оплошностей, но ведь доказать тогда ещё вольные новгородцы ничего не смогли. А догадки к делу не пришьёшь.
Так что, допив кубок, он решительно тряхнул головой.
— Ладно. Слезами делу не поможешь. Серебра накопили изрядно, Монетный двор к работе готов, так что будем начинать реформу. Прям сейчас и велю начинать чеканить новые монеты. А после Рождества, как накопим их изрядно, так и пустим в оборот.
— А государь? — удивился Андрей.
— Государя я уговорю. Хватит нам чешуйки рубить, с которых любой желающий может серебро безбоязненно срезать. Со времён ведь князя Дмитрия их чеканим. Заодно и счётный вес в порядок приведём. Ох, грехи наши тяжкие. Прав ты был, давно пора было эту смену монет сотворить.
— И пуло медное забывать не стоит, — добавил Андрей. — А ещё бы банк свой завести.
Головин при словах о банке лишь грустно усмехнулся.
— Поднимал я эту тему перед государем. Но церковь против. Мол, ссудный процент — зло. Хотя сами резы устанавливают только в путь.
Андрей понимающе покачал головой. Да, в этом что католическая, что православная церковь были едины. Ссудный процент зло, но только если не церковью выдан. Что очень мешало развитию, как торговли, так и производств. С другой стороны, во что может обратиться неуёмный банкинг, он хорошо видел в своём прошлом-будущем и, если честно, был из-за этого в чём-то с церковью согласен.
Вот только без инвестиций построить правильный капитализм тоже не получится. А банк в этом деле, какая никакая, но опора. Был, правда, в его мире ещё исламский банкинг. Но как он действовал, Андрей не совсем понимал. Так что идти пришлось своей дорогой. Полноценный банк планировался к открытию на острове Волин, под патронажем его бастарда, а вот в Полоцке был запущен пилотный проект так называемой кассы взаимопомощи. Её под патронажем Олексы организовали лучшие люди города и округи, для того, чтобы помогать друг другу в трудную минуту. Каждый внёс в единую казну свой пул серебра и каждый мог теперь взять из неё для дела приличную сумму под весьма низкий процент, который был уже заранее вписан в долговую расписку, но на руки при этом выдавалась сумма без него. Наивно, конечно, но приличия были соблюдены. При этом кассой могли пользоваться не только вложившиеся, но и любой пожелавший получить ссуду под какое-то дело. И вот им уже процент начисляли вполне "рыночный". Однако просто брать деньги на хранение под рост касса, в отличие от банка, не могла. Но хоть что-то! На безрыбье, как говориться и рак щука.
Зато, как в народе говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Беда, обрушившаяся на Смоленск, запустила в действие давно уже озвученную попаданцем идею денежной реформы. Причём ничего лишнего Андрей и не придумывал. Зачем? Предки и без него неплохо справились при Елене Глинской. Он только предложил чеканить правильную монету взамен овальной чешуйки и привёз всё необходимое для этого. Зато теперь легко портить деньги, просто срезая с них кусок серебра из-за введённого гурта будет уже не так сподручно. Да и вообще, реформа оздоровит денежное обращение по стране, так как из-за просто лавины порченой и фальшивой монеты оно давно превратилось в стоячее болото. А капитализму нужно, чтобы капитал двигался и работал. Так что смерть тысяч смолян, если так можно выражаться в данном случае, не прошла бесполезно.
Ну и к тому же в голове у Андрея созрела авантюра отплатить Литве их же монетой. Когда-то он читал, что как раз в эти годы там случился свой финансовый скандал, вызванный огромным наплывом фальшивых денег. Подробностей он не помнил, но почему бы не помочь этому неизвестному в деле развала финансовой системы враждебного в силу исторических причин государства. Ведь чем беднее будет Литва, тем больше шансов съесть её ещё в этом веке, не дав слиться с Польшей в едином не только государями государстве. И тем более не дать ей возможности вести наступательную войну по типу Стародубской!
Ну и, конечно, немножко на этом заработать.
Отца Иуавелия князь смог найти далеко не сразу. Архиепископ был весь в делах, причём не только молился в церквах, но и самолично занимался многими вопросами, связанными с восстановлением города.
— Не в доброе время задумал ты этот разговор, — честно признался он князю, приехав в церковное село, ставшее ему домом на время восстановления смоленских палат. Судя по запаху пожара, идущего от его рясы, он вновь был на разборе пепелища, где, как всегда, не только наблюдал, но и руководил работами.
— Но и тянуть времени нет, — печально вздохнул Андрей. Он понимал, что архиепископ прав, но и он был прав тоже. Вопрос не терпел дальнейшего отложения, потому что чем позже им заняться, тем труднее его будет воплотить. Не невозможно, но труднее. Потому как грамотных людей станет больше. А без церкви это вопрос закрыть было никак нельзя. Вот и пришлось вылавливать момент, пока он не убыл в долгое посольство.
А всё дело было в грамматике. И алфавите.
Русский язык не стоял на месте. И то, что было ясно и понятно веке так в двенадцатом, в шестнадцатом выглядело уже не так однозначно. К примеру, когда-то очень давно у славян было множество редуцированных звуков. И было очень важно скажешь ты обычное "у" или краткое носовое "у". И слово было другое и разница в смысле была. Но уже при Владимире Мономахе грань эта постепенно стёрлась, не такой уже большой виделась разница между звуками, а какое нужно было писать слово можно было понять из контекста. Люди перестали отличать звуки на слух, а вот в письменности эти особенности остались. А значит, нужно было придумывать правила, почему тут пишем одну букву, а тут другую. А ещё в алфавите было слишком много букв, которые глупые греки Кирилл (Константин до крещения) и Мефодий внесли просто потому, что они есть в греческом, но которых нет в славянских языках. Те же "омега", "кси", "пси", "фита", "ижица", "зело". По их "гениальной" задумке они должны были звучать, как в греческом. К примеру буква "зело" на письме заменяла звук "дз". Как будто это нельзя было писать попроще. А всё потому, что это было важно для них, для их родного языка. И плевать, что славяне так не говорили.
Вот к примеру буква ѵ "ижица". Она была нужна для передачи звука "и" всего лишь в некоторых словах, заимствованных из греческого языка. Да более того. Для одного звука "и" в языке существовало аж три буквы. Ну помните? Мiр, мЇр и мѵро. Зачем? В конце двадцатого века стали популярны легенды про сакральность этих букв, которую разрушили большевики. Вот только мало кто знает, что реформу языка 1917-18 годов задумали ещё в 1904, а начали готовить в 1911 году. Так что глупость тройной передачи одного звука осознали и в "России, которую мы потеряли".
Но кроме "и", были и ещё буквы-дубликаты: "фита" и "ферт". Обе звучали как "ф". Просто "фиту" писали в словах, опять заимствованных из греческого языка. Зачем? Да кто его знает. Зато были буквы, которыми все пользовались, но в алфавите их не было: "й" и "ё".
А, допустим, буква "ять". Когда-то она звучала по-особенному, как долгое "е" или "ие". Но уже в шестнадцатом веке постепенно стала звучать как "е", хотя выговор букв "е" и "Ѣ" ещё оставался явственно различимым. И в словах "цѢль" и "щель" ещё никто не задумывался, какую букву писать (ну, кроме Андрея, разумеется).
Или буква "ѡ" (омега), которую отменил ещё Пётр I (одна из реформ, за которую Андрей не ругал царя, хотя и считал, что он её тоже недоделал). Изначально она использовалась в очень редких случаях и легко могла быть заменена на "о". Или "ѯ" (кси) и "ѱ" (пси) также использовались исключительно в словах греческого происхождения и легко могли быть заменены буквосочетанием "пс" и "кс".
Ну, в общем, понятно, зачем Андрей притащился к архиепископу. Ведь Священные тексты уже перевели на русский язык и получилось, что выбравшие православие славяне начали жить в мире двух языков: письменном и устном. Которые с годами начали расходиться и различаться всё сильнее и сильнее. Но Церковь, как организация была весьма консервативным учреждением. И ретроградов в ней было как бы не больше, чем в других сословиях. Оттого и становится понятно, почему реформы письменного языка стали возможны лишь при Петре и при большевиках: эти смогли согнуть Церковь в бараний рог и навязать ей своё мнение. Андрей же не мог, да и не хотел делать ничего подобного, ибо при всём своём скепсисе и атеизме видел в Церкви скорее союзника на пути великорусского единства. Вот только вопрос правки языка уже назрел, хотя ещё и не был столь критичен. И потому он решил взять Церковь в союзники. Как говаривал один киногерой: "кто нам мешает, тот нам и поможет". Хотя особых надежд он на это не питал. И, как оказалось, зря.
Удивительно, но живительная сила дискуссий с еретиками и между двумя течениями внутри самой Церкви породила в ней целый пласт священников, способных не только зубрить и отвечать по заученному, но и думать и не бояться изменений. Основательный доклад по возможному изменению языка, написанный князем, был не отринут сразу и с проклятиями, а принят к изучению и вызвал уже в церковной братии целый всплеск эмоций: от положительных до крайне отрицательных. Более того, в спор были тут же втянуты и иноземные специалисты, навроде того же Максима Грека, которые, будучи членами Церкви, в то же время были весьма образованными, особенно по меркам Руси, людьми. Но не всем из них понравилась подобная нападка на труд ромейских братьев-монахов, однако их резкое отрицание только подлило масло в огонь дискуссий, особенно в среде тех, кто считал, что только Русь и осталась нынче "чистой" хранительницей православия. Благодаря беседам с князем-попаданцем и организованным им же "сливам" различных фактов, таковых на Руси за последние годы стало очень и очень много. И нет, никто не умалял заслуг Ромейской державы, но "два убо Рима падоша, а третий стоит". А пали они, как известно, за грехи свои, так как изменили православию. А раз так, то не нынешним грекам русичам про русский язык объяснять.
В общем Церковь в этой реальности жила яркой, насыщенной жизнью, в которой никак не находилось место застою. И Андрей очень надеялся, что в его вопросе она встанет на нужную (то есть его) сторону. Ну а ответ он собирался получить, как вы понимаете, от своего бывшего отца-настоятеля, который всё сильнее и сильнее обрастал авторитетом в среде победивших нестяжателей и по взглядам князя вполне мог вскоре претендовать и на митрополичий клобук.
— Что сказать. Единого мнения всё так и нет, потому как митрополит и особенно старец Вассиан высказались резко против.
Андрей усмехнулся. Причины митрополита ему были неясны, а вот Вассиана он, как ему казалось, просчитал. Тот умел и часто вступал в разного рода прения, включая и письменные и, видимо, просто боялся, что не осилит новые правила написания и покажет себя в будущих баталиях этаким недоучкой, над которым начнут просто надсмехаться. И это было плохо, потому что вдвоём эти две старые глыбы могли пересилить и десяток молодых оппонентов.
— К тому же многих беспокоит, — продолжил Иуавелий, — не потеряется ли при новом начертании смысл в Священных текстах?
И это тоже было понятно Андрею. Что говорить, если даже в двадцать первом веке были люди (и в среде священников тоже) кто был резко против перевода Библии на современный русский язык. И это при том, что Церковь была отделена от государства, а подобных Библий уже было напечатано миллионы. Чертовски прав был Екклезиаст, написавший, что "нет ничего нового под солнцем".
— В общем, вопрос сей не прост и его решили вынести аж на Собор, — добил князя смоленский архиепископ. — Как и спор об арабских цифрах, которые, благодаря твоим школам, всё чаще заменяют собой русский счёт.
— Но ведь так занчительно удобней, — возмутился Андрей.
— Иногда твоё непонимание ситуации поражает меня куда больше, чем все твои находки и озарения, — со вздохом произнёс Иуавелий. — В этом ты сильно похож на своего батюшку, мир его праху.
Оба тут же перекрестились, повернувшись лицом к иконам, и немного помолчали.
— И когда состоится Собор?
— Я понимаю, почему тебя это интересует. Успокойся, не скоро. Слишком много вопросов накопилось в последнее время. К тому же и государь хочет вынести на него ряд предложений, дабы освятить свои задумки соборным уложением.
В голове у Андрея грянул набат. Это что, не Иван Грозный, а Василий Иванович решил встать во главе реформ и остаться в истории основателем Земского собора. Да нет, он для это излишне, скажем так, не трусоват, но опытен и осторожен. К тому же в иной истории понадобилось довольно прогрессивное, хотя и во многом спорное правление Елены-литвинки и "нулевой" семибоярщины в виде опекунского совета над малолетним Иваном, чтобы прийти к этому. Разумеется, те тенденции, что привели к реформам Избранной рады, уже просматривались в нынешнем обществе, но были ещё скорее первыми набросками, чем ярко выраженными желаниями людей. Хотя пилотный проект с внесословным судом в том же Новгороде вполне показывает, что и Василий Иванович не был лишён реформаторского духа. И всё же в истории он больше остался как человек, исповедующий здравую мысль "работает — не трогай, а то сломаешь".
Впрочем, он уже столько бабочек затоптал за эти годы, что вряд ли стоит чему-то удивляться. Одна Анна Пяст в роли русской императрицы это просто гигантское изменение истории. Кстати о птичках.
— А что слышно про лилии?
Острый взгляд архиепископа пронзил князя. Вообще-то это был очень опасный вопрос, который мог легко привести на плаху даже Рюриковича. Но первым его поднял не попаданец, а, как ни странно, Шигона-Поджогин. Почему? Понятно почему. Это при Василии Ивановиче он в силе, а вот при Андрее Ивановиче или, тем более при Юрии скорей всего попадёт в опалу. Потому что у обоих братьев царя были свои дворы и свои фавориты, которые придут в Кремль вместе со своими государями. Ведь Василий Иванович был уже далеко не молод, но наследников, кроме единственной дочери, пока не имел. И тогда все, кто сейчас пострадал от его деяний поспешат отыграться за свои страхи и унижения. Вот Шигона и поднял опасный вопрос о наследовании.
И именно тогда Андрей и произнёс знаменитую, благодаря в его прошлом-будущем книгам, фразу: "негоже лилиям прясть". Так якобы ответил один из советников, когда на пустующий трон Франции стали пророчить не короля, а королеву. С учётом древнего символа Рюриковичей, это прозвучало бы как "негоже соколу вышивать". С другой стороны, у Руси в истории уже была своя великая правительница — единая для всех ныне живущих Рюриковичей "прапрапра" и ещё раз множественные "пра" бабка, княжна Ольга. Которая вполне себе успешно замещала на троне погибшего мужа, пока не подрос сын, и воспитала внука, будущего Владимира Крестителя.
