Это "Гридень" воспользовался тем, что время зарядки у португальцев было довольно долгим и, дождавшись очередного залпа, дерзко промчался мимо борта каравеллы, произведя по ней свой опустошающий залп.
На этом отчаянный капитан не остановился, а, оценив состояние противника, вновь переложил руль и, отсигналив на флагман о своём решении, ринулся на сближение. Нельзя сказать, что Гридя был доволен подобной инициативой подчинённого, но и отменять ничего не стал. А обрадованный капитан велел команде готовиться к абордажу.
— Смотри, Семён, — предупреждал он командира абордажной партии, — у них на борту от силы семь десятков. Коль поймёшь, что невмоготу, сигналь — пошлю парней на помощь. На "Новик" и "Витязь" не надейся — у них каракка основная цель. А там людишек под четыре сотни будет. Как бы ещё и нам им в помощь не пойти. Так что не храбрись там, как ты любишь.
— Понял, Фома, — в преддверии боя Семён начисто забывал про субординацию, каждый раз каясь за то после того, как горячка боя спадала. — Готовь парней к бою.
А пока они обсуждали возможные ситуации, боцмана и просто специально натренированные парни забросили кошки на борт каравеллы и, упираясь ногами в борт и палубные надстройки, принялись стягивать корабли, пока взобравшиеся на боевые марсы стрелки осыпали чужую палубу горячим свинцом.
Ну а когда суда с глухим стуком сошлись, Семён, взмахнув абордажной саблей, повёл своих людей в бой. Его бойцы, в стальных доспехах, с саблями в руках, стремительно ворвались на изрядно побитый бак, где быстро смяли неорганизованное сопротивление. Однако дальше всё пошло куда хуже. Уже на шканцах их ждал строй воинов, вооруженных щитами и мечами. И даже слитный залп из мушкетонов в упор не сумел разбить его. На палубе каравеллы вспыхнула яростная схватка. Семён, собрав вокруг себя отряд из самых обученных бойцов, попытался прорваться вдоль борта, но вскоре выстрелом аркебузы его ранило сначала руку, а затем в левое бедро. Обливаясь кровью, командир абордажников упал на залитую водой и кровью палубу, а попытавшсь подняться просто рухнул в беспамятстве. Из которого, впрочем, сам же и вынырнул. Сколько он провалялся, он не понял, но бой всё ещё продолжался. Быстро убывающий абордажный отряд все ещё удерживал пространство от бака до середины палубы. Но долго так продолжаться не могло. Его людей убивали и теснили, и рано или поздно бой грозил перекинуться на борт шхуны. А он лежал на палубе и ничего не мог поделать, из-за раздирающей его боли.
Однако всё было не так плохо, как подумалось раненому. Его зам был парнем с головой, да и приказ капитана он тоже хорошо слышал. А потому, увидев, как пал командир, а португальские бойцы начали теснить русских, он не задумываясь пустил в воздух шутиху — сигнал, что всё идёт не так, как хотелось.
Впрочем, его сигнал тоже запоздал. Фома, вспомнив лихую пиратскую молодость, уже вёл второй отряд в бой. В результате подоспевшие мореходы вовремя поддержали своих абордажников, а те, получив передышку и перегруппировавшись, с новой силой навалились на португальцев и буквально смели их с палубы. Дольше всего сопротивление длилось на юте, где забаррикадировались капитан и его офицеры. Они даже смогли использовать вертлюжные пушки, что смотрели строго на палубу, но это был их последний успех. Залпы из мушкетонов и арбалетные болты быстро проредили ряды защитников, а ворвавшиеся следом бойцы закончили дело безумной рубкой. В результате от экипажа каравеллы в живых остались лишь стрелки, что засели на мачтах и сдались взамен на обещание оставить их в живых.
Фома Анкундинов, отдав распоряжение о приведении захваченного корабля в порядок, облокотившись о порубленный планширь, устало наблюдал за тем, как две другие шхуны смело атаковали большую каракку, отказавшуюся сдаваться в плен. Оценив размеры корабля и её возможный экипаж, адмирал, похоже, принял решение особо не рисковать. И потому залпы тяжёлых пушек "Новика" и "Витязя" буквально рвали обшивку каракки. Разрядив один борт, они проворно делали разворот и стреляли вновь. И так повторялось раз за разом, причём каждый новый залп происходил с более близкого расстояния. В результате получивший огромные пробоины "Аргос" начал медленно погружаться носом в воду. А вместе с ним пошла ко дну и богатая добыча. Но Фоме, испытывавшему откат после боя, даже не стало интересным, а что у того могло быть в трюме? Чтобы он ни вёз, добыча могла стоить через чур дорого, так что он вовсе не сожалел о содеянном. Да и Гридя, когда узнал, какой ценой обошлась победа "Гридню" тоже лишь ещё больше уверовался в принятом решении.
А вот узнав от пленных, что сюда возможно вскорости могут прийти ещё португальские суда, Григорий не стал искушать судьбу, а наскоро подлатав корабли и перераспределив экипажи, выделив людей на каравеллу, поспешил покинуть место стоянки. И сделал это довольно вовремя. Спустя три дня после его ухода в бухту и впрямь вошли с десяток каракк и каравелл, экипажи которых были удивлены дымным знакам, подаваемым им с берега. Посланные на шлюпках солдаты во главе с офицером привезли на флагманский корабль изрядно пообносившихся соотечественников, оказавшихся остатками экипажа с потерянных кораблей. Точнее с одного корабля. Причём среди спасённых был и его капитан, дон Дуарте Пояриш, который и поведал адмиралу, что и как тут произошло.
Сказать, что от принесённых новостей адмирал был в бешенстве, это не сказать ничего. Адмирал рвал и метал. Мало было на море одних франков, так теперь ещё и поляки из каких-то северных задворок Европы, позволили себе раздавать оплеухи португальским морякам. И что хуже всего, ещё и прознали про путь в Индию, который португальцы старались держать в секрете. Но на захваченном "Сан-Жерониму" имелись отличные португальские карты, которые вряд ли успели выбросить в море. Так что оставить всё это просто так адмирал не мог. И когда Армада, не понеся более никаких потерь, прибыла в Лиссабон, грянул взрыв.
Король Жуан с гневом набросился на Франциска и Сигизмунда, обвиняя их во всех смертных грехах. Однако в ответ польский король отписался, что не ведёт против своего царственного брата никаких войн, так что возможно случившееся — это личное дело кого-то из шляхтичей. Ведь согласно польским обычаям любой из них мог объявить собственную вендетту.
Франциск тоже оказался не оригинален. Как и в иной истории, он ответил португальскому королю, что войну с ним ведёт не он, а его подданный и пусть Жуан сам решает свои проблемы с этим купцом.
Получив подобные отписки, Жуан в первые мгновения даже не знал, что сказать. Ну не объявлять же войну двум государям сразу сейчас, когда у Португалии нет лишних сил. Она даже про Марокко забыла в последнее время, направив все свои людские потоки в Индию и Бразилию. Но и оставлять случившееся без последствий тоже было нельзя. И тогда Жуан, посовещавшись с советниками, нашёл поистине иезуитские решение: он направил гонца к королю Карлу, который уже воевал с Франциском, предложив тому денег взамен на усмирение руа франков. Ведь, как известно, Карл постоянно нуждался в золоте, а благодаря индийским колониям денег у Жуана хватало. Да, лучше было бы их использовать на свои нужды, но, возможно, когда испанские войска будут угрожать Парижу, Франциск окажется куда более сговорчивым и сам выдаст своего купчишку на королевский суд. Ну а проблему поляков можно будет решить чуть позже через датского короля. Заодно и вопрос с русским царём прояснился. Похоже, его индийские товары и впрямь поступают к нему через Персию. А это значит, что надо усилить давление в том направлении, перехватив и этот кусок торгового пути на себя.
Ну и стоит сказать, что дон Родриго тоже выжил в том бою, и вернувшись вызвал-таки недоверчивого царедворца на дуэль. Однако не убил, как это делал обычно, а всего лишь тяжко ранил, так что спустя полгода тот уже вновь блистал на королевских приёмах. Зато сам Родриго неожиданно разбогател, прикупил себе с десяток африканских рабов и вскорости уехал в бразильскую колонию, где стал владельцем огромной плантации, приносящей ему в карман довольно хороший доход.
И только один дьепский купец в этой истории оказался по настоящему несчастной жертвой. Ведь он ещё не объявлял личной вендетты португальскому королю, но уже был назначен своим сюзереном, как воюющая сторона. Не то, чтобы это сильно огорчило купца, но пересмотреть свои ближайшие планы ему всё же пришлось, и это отразилось на отправке нескольких экспедиций, одну из которых должен был возглавить Жак Картье. Точнее, он её возглавил, вот только путь его теперь лежал совсем в иные воды.
Возращение после стольких лет плавания в родную гавань кораблей Экспедиции получилось по истине триумфальным. Их ведь уже почти никто и не ждал. А тут они не просто вернулись, а наглядно показали, какое богатство можно было добыть в "ындейских землях". Золото, серебро, слоновая кость, пряности, драгоценный шёлк — всё это сносилось с кораблей на берег под завидущие взгляды толпы. Посмотреть на это диво дивное прибыли даже воеводы Нарвы и Ивангорода, и оказались потрясены увиденным.
Экипажи же вернувшихся кораблей первым делом отправились на молебен в церковь Иоанна Сочавского, принеся с собою дары, сделавшие и так не бедствующую церковь и вовсе баснословно богатой. А на следующий день мореходам выплатили жалование, после чего золотой поток пролился уже по кабакам и тавернам, особенно тем, что кроме хмельного предоставляли ещё и услуги интимного характера. Так что Андрей, являвшийся владельцем не только "Крошки картошки", буквально озолотился с того потока.
А уж какие слухи поползли об этом плавании по Руси!
Зато благодаря им, уже через месяц от желающих вложиться в компанию Южных морей не было отбою. И в первых рядах толклись не абы кто, а княжеские да боярские приказчики. Московская знать наконец-то осознала прибыльность дальней морской торговли и теперь спешила восполнить своё былое отсутствие в этом процессе.
Многочисленные плотбища оказались буквально завалены заказами на постройку кораблей для заморского плавания, а количество дворянских сынов, желающих поступить в морское училище, побило все рекорды. Но дворяне, это дворяне, а вот знатные люди, да ещё и Рюриковичи — таковых во флоте было пока что двое. И вот по осени в Новгород приехал третий претендент — юный княжич Иван Андреевич Морткин. И хоть его скрытые мотивы читались как открытая книга (не той силы были князья Морткины, чтобы в местнической системе получать достойные должности в армии), но Андрей был подобному решению рад. Нельзя, чтобы в аристократической среде флот воспринимался как что-то недостойное. Так что чем больше представителей титулованной знати будет среди флотских начальников, тем проще с этим будет бороться. А когда представители "захудалых" родов через флот войдут в Думу или станут советниками государя, изменится отношение к нему и у потомков из ведущих родов. Но это всё большая перспектива, а пока что Андрей просто отписал начальнику училища, что "князя Морткина гонять яко всех, но училище он окончить при этом обязан!".
А вот самый большой восторг от привезённого Экспедицией у Андрея вызвали не злато-серебро, а картофель и помидоры. Наконец-то можно будет распространить по Руси столь полезные овощи. Да и самому картошечкой с мясом побаловаться. Варя, глядя на то, как он над семенами дрожит, откровенно смеялась, ведь он ей про картошечку и помидоры давно уже всю плешь проел. Да и сейчас главным огородником, ввиду его скорого отъезда, опять ей быть. Но Андрей точно знал, что на жену в этом вопросе он может полностью положиться. И её смех воспринимал с юмором.
* * *
*
Трофим очнулся от того, что кто-то вылил на него ведро воды. Застонав, он попытался встать и отомстить осмелившемуся на подобное, но с ужасом понял, что не может этого сделать по банальнейшей причине: он был связан. Дикое удивление затопило всю его сущность, отстранив на задний план все другие чувства и эмоции. Как? Почему? Всё что он помнил — зашёл в таверну послушать свежие сплетни, а дальше как отрезало.
— Очнулся, грешная душа? — неожиданно проскрипело откуда-то сбоку, заставив Трофима вздрогнуть.
— Кто ты, чего тебе надо? — охрипшим голосом вопросил он.
— Кто я, тебе без разницы, а почто ты тут — так сам скоро узнаешь, — человек со скрипучим голосом словно издевался над купцом, не показываясь ему на глаза.
— Да ведаешь ли ты кто я?
— Отож, — усмехнулся невидимый.
И в этот момент что-то загрохотало за спиной, скрипнула дверь, и по спине Трофима ощутимо повеяло прохладой. Слушая чужие шаги, он напрягся в ожидании чего-то неприятного и чуйка его не подвела. Сначала он увидел жёлтые сафьяновые сапоги, украшенные затейливыми ремешками, потом, по мере поднимания головы, разглядел щегольский кафтан из добротной ткани с ярким окрасом и, наконец, лицо вошедшего, обрамлённое небольшой тёмно-кудрявой бородкой. Разглядел и вздрогнул.
— Лукьян?
— Признал, собака, — усмехнулся тот.
А Трофим аж зубами заскрипел. Ух, как же он его ненавидел. Ненавидел ещё с той поры, когда был княжеским управленцем. Ненавидел за то, что этот цепной княжий пёс не давал умным людям погреть руки на чужом добре. За то, что по его прихоти любой в окружении приказчика мог оказаться наушником. Ненавидел и боялся. Особенно в тот момент, когда уже принял окончательное решение. Боялся того, что тот, обладавший поистине собачьим нюхом, его выследит и догонит. И не сносить тогда было Трофиму головы. Но уж больно куш был хорош. И потому Трофим решился...
Помня о доглядчиках, он всё делал сам. И вовремя отправил жену с детьми якобы у родителей погостить. А потом гнал коня, пока тот не захрипел, но смог уйти, заплести свои следы и даже нюх Лукьяна не помог княжьим людям найти его.
Так началась у Трофима новая жизнь. Жизнь, в которой он был богат и боялся собственного богатства. Однако шли годы, а людей князя в округе, где он поселился, всё не появлялось и не появлялось. И Трофим осмелел. Что толку чахнуть над златом, коль от него прибытку нет? А семья ведь пить-есть хочет. Да и самому уже хотелось в большие люди выйти. Так что вложил он всё украденное в торговлю с северными народцами. Да удачно вложил. В этом году уже не один, а целых три коча на промысел отправил. Для дочки мужа выгодного присмотрел. Собирался по осени сговориться. И вот на тебе — догнало его прошлое.
— Нашёл-таки, ищейка княжеская. Всё служишь, пёс шелудивый.
— Это ты от страха осмелел, или просто умишком тронулся? — усмехнулся Лукьян поносным словам, а потом, без замаха ударил Трофима кулаком. Да так, что тот даже покраснел, пытаясь вдохнуть живительного воздуха. — Ничего, посмотрю, что запоёшь, когда дочку твою своей полюбовницей сделаю. Ладная у тебя дочка удалась, Трофимушка. Самый сок.
— Пёс, сволочь, — задёргался бывший управитель, а потом, чтобы хоть как-то отомстить, просто плюнул в Лукьяна.
— Ишь, расплевался, словно зверь заморский, — всё так же усмехаясь, продолжил княжий безопасник, правда, отойдя чуть в сторону. — А когда благодетеля своего грабил, почто о последствиях не думал? Князь ведь завсегда остерегал. Помнишь его слова: "да воздастся вам по делам вашим"? Вот тебе и воздаётся. Аль думал, забыли про тебя, соколик? Ладно, не танцуй тут, словно девка падшая. Никто дочку твою трогать не будет. Пока. А вот как докажут твою провинность, да станете вы холопами, там и посмотрим.
