— Да неужто на суд потянешь, иуда?
— А как иначе? — якобы удивился Лукьян. — Судьи уже подготовлены, видаки да послухи собраны. Быть тебе, Трофимушка, холопом. Вечным холопом. Ну да, харе лясы точить. Нам ведь ещё пол Руси объехать надобно.
Если поначалу Трофим и не понял, зачем им пол страны объезжать, то вскоре сообразил, что да как. Потому как везли его через все вотчины княжеские, показывая людям, словно зверя диковинного. А заодно остерегая других от дурных мыслей, наглядно показывая, что князь подобного не прощает. И искать будет до последнего. Даже если на поимку потратится больше, чем у него своровали.
В результате в Москву Трофим прибыл уже почитай сломленным. Причём сломили его скорее не собственные муки, а страдания семьи, что каталась совместно с ним и слушала, почто их отца и мужа на потеху толпе выставляют. А так же полная неизвестность. Норов княжеский он ещё в бытность свою управляющим себе сам придумал и со временем сам в него поверил. Истово поверил. А потому не ждал от будущего ничего хорошего. Тем более что Лукьян про судьбу дочери намекать не перестал, отчего Трофим сделал вывод, что обещал ему уже всё князюшка. И оттого только горше становилось на душе.
Узилище в доме у князя, куда его засадили, оказалось довольно сухим, хоть и тёмным, без единого окошечка. А весь свет в нём давали только лампы. Но даже тут Трофима не расковали, а так и оставили в цепях ожидать своей участи. А на третий день (если судить по словам стражников) его камеру неожиданно посетил сам владелец дома.
Что сказать, за прошедшие годы князь заматерел и уже не напоминал того юношу с добрыми глазами, обворовать которого Трофим и решился, подумав, что блаженный ничего ему не сделает. Вот только оказалось, что за ликом ангела скрывался сам дьявол. И теперь он сидел на принесённом слугами стуле и спокойно рассматривал его, так, как смотрят на таракана, прежде чем наступить на того.
— Ну что, Трофим, вижу пошли тебе во благо мои деньги?
Князь говорил спокойно, так что узник по его интонации никак не мог угадать свою участь. А потому просто молчал и слушал.
— Что же, надо признать, деловая хватка у тебя есть. Торговлюшку с самоедами хорошо поднял. Мне то по нраву, так что не бойся, поддержу я её. Ведь по суду всё твоё имущество мне отойдёт. Надеюсь то, что так оно и будет, ты оспаривать не собираешься?
— Умные люди говорят, — тихо пробормотал Трофим: — С сильным не дерись, с богатым не судись.
— Но ты решил, что это не про тебя, — весело рассмеялся князь. — И потерял всё. Кысмет, как говорят в степи. Но вот что же мне с тобой делать?
— Изгаляешься, княже.
— Ну почему же? Задал ты, Трофим, мне задачку. Оставить твой проступок без последствий или даже слабо наказать — значить допустить, что завтра кто-то попробует ограбить меня вновь. А мне это надо? С другой стороны, ты доказал, что дело править умеешь. А по статистике далеко не каждый способен на подобное. В мыслях-то всякий себя деловым человеком чтит. Вот только на поверку получается, что создать приносящий доход промысел может далеко не каждый. А мне такие люди, как ты, очень нужны. Вот и гадаю, что же с тобой сотворить?
— Делай что хочешь, но семью прости, — прохрипел внезапно ставшим сухим горлом Трофим.
— А зачем это мне?
И оказалось, что столь простой вопрос у узника ответа не было.
— Вот видишь, — продолжил князь. — Что ёж, что кактус, вроде разные, но оба колются. Впрочем, есть у меня к тебе предложение. Даже два. А вот какое из них принимать — только тебе выбирать.
Итак, предложение первое: будет суд и всё, что у тебя есть, включая тебя самого и твоих чад и домочадцев, уйдёт ко мне. Дальше ты и твоя семья влачите судьбу холопскую, отчего ни вам, ни мне по большей части никакой выгоды нет.
— А что, во-вторых? — в глазах узника пробудились первые огоньки интереса.
— А вот тут уже есть выгода для нас обоих. После суда всё официально станет моим, и для всех ты со своей семьёй будешь моим холопом в дальней вотчине. На самом же деле тебе и семье твоей выправят проезжую грамоту на семью Князевых (чтоб помнили, за что там оказались), посадят на корабль и отвезут в Барбашинск, что в землице Америке расположен. Там тебя мой человек и подрядит на дело. Привычное тебе — торговать с тамошними дикарями. Ну а доход делить будем по уговору.
— А потом ты вспомнишь, что я твой холоп и всё заберёшь себе, — скривился Трофим, впрочем, уже понимая, что выбора-то у него практически и нет.
— А вот тут всё от тебя зависит, — усмехнулся князь. — Там, в Америке, дело править нужно, ибо земель в округе немеряно, а людей с деловой хваткой не хватает. Так что пока ты или дети твои на Русь не вернуться, будете вы людьми вольными. Уразумел?
— Уразумел, княже.
— Вот то-то. И помни: пока дело твоё доход приносить будет, я тебя не трону. Самому мне в тех землях не с руки торговать, а компании рынок сбыта расширять надобно. Чем больше земель ты охватишь своей торговлей — тем выгоднее будет нам обоим. Ну что, какое решение принимаешь?
Усмехнувшись в давно нечёсаную бороду, Трофим ожидаемо выбрал второй вариант. А кто бы на его месте от такого шанса отказался? Так что уже спустя месяц с того разговора он, отмытый да откормленный, со всем своим семейством ступил на палубу уходящего в далёкую землицу Америка судна. Причём расшива шла не одна, а целым караваном, который вёз с собой кроме товаров ещё и очередных переселенцев, да всё нужное для колонистов.
Уходили утром, под звон колоколов. И когда русская земля скрылась в туманной дымке, Трофим, всё это время стоявший на корме, вздохнул. Тяжко, наверное, будет там, на чужбине. С другой стороны всё же куда лучше быть вольным и богатым, пусть и в далёких землях, чем бесправным холопом на родной землице. А в свою удачу бывший тиун, уже ставший один раз купцом, теперь верил с удвоенной силой...
* * *
*
В начале осени 1528 года большое русское посольство покинуло, наконец, изрядно разросшееся за последние годы Норовское и на четырёх галеонах, лишь недавно завершивших полный курс подготовки и вошедших в кампанию, отправилось в долгое плавание. Впрочем, иноземное прозвание данного типа кораблей на Руси как-то не прижилось. Ведь "петровщина" с её западопреклонением и простым заимствованием ещё не настала и любое иноземное изобретение русские пытались изначально переделать на свой лад. Конечно, получалось это не всегда, и тогда, чтобы не ломать себе голову, иноземные названия вводили в обиход, постепенно привыкая к нему. Но если у чужого изобретения уже был хоть какой-то свой аналог (даже если он тоже пришёл издалека, но уже прижился в языке), то его, не мудрствуя лукаво, именовали привычным именем.
Так, например, получилось с торговыми судами. Русские корабельщики абсолютно новый корабль, который на старую лодью походил как чайный клипер на карфагенскую гаулу, всё равно прозвали привычным словом "лодья", поначалу ещё добавляя "новоманерная", однако эта приставка довольно быстро исчезла из обихода и лодья так и осталась просто лодьей. Или, к примеру, принесённое попаданцем слово "шхуна" также быстро трансформировалось в привычную всем "шкуту", да так прочно, что уже и сам князь вынужденно именовал своё изобретение именно так.
А расшива? Он ведь струг тот просто для эксперимента использовал, но меткие на язык корабелы тут же придумали поговорку, про то, как князь "расшил стружок в бусу". Так вместо привычной его слуху баркентины в обиход вошло иное наименование — расшива. В иной истории этот тип парусного вооружения, появился довольно поздно, когда торговые парусники столкнулись с конкуренцией со стороны пароходов. Но для предстоящих походов оно подходило как нельзя лучше, ведь баркентина сочетала достаточно хорошую ходкость при попутном ветре, обеспечиваемую прямыми парусами на фок-мачте, с хорошей манёвренностью, умением ходить круто к ветру и сравнительно небольшой численностью экипажа, характерной для шхуны. А раз так, то зачем ждать у моря погоды? У англичан для походов в Индию и юго-восточную Азию был ост-индский корабль, а у русских будет расшива.
Слава богу, что хоть в военном флоте удалось протащить свои критерии. И то скорей всего лишь потому, что слово "корабль" стало привычным для русичей ещё со времён ярославовых. Князь ведь, дабы не плодить лишние сущности, просто взял и ввёл ту классификацию, что имелась в его прошлом-будущем. Ту, в которой основу флота составляли корабли линии, разбитые на ранги по числу пушек. И поскольку галеоны в этом вопросе оказались далеко не рекордсменами, то все они пошли по классу "линейные корабли 4 ранга". Ну а люди буквально на лету подхватили его обмолвку "линкор" и с той поры никак иначе уже галеоны не именовали.
Так что посольство отбыло в поход на четырёх линкорах: "Рафаил", "Гавриил", "Уриил" и "Архангел Михаил", в сопровождении двух шхун-шкут, которые по новой системе перешли в разряд безранговых кораблей, да лодьи "Орлица", исполнявшей в отряде роль транспорта. Вплоть до Аланд их сопровождал весь Балтийский флот, который этим выходом завершал летнюю кампанию. Возле архипелага под руководством Андрея были произведены большие манёвры, показавшие достаточно высокую выучку марсовых команд, после чего под звуки артиллерийского салюта флот повернул домой, на зимнюю стоянку. А посольская эскадра двинулась дальше.
Первым пунктом на их долгом пути стал померанский город Волин, где проживал бастард князя, и по совместительству вассал герцога Померанского граф Волин. Правда в сам Волин зашла лишь шхуна с князем на борту, остальная же эскадра встала на рейде уже полностью восстановившегося от штеттинского погрома Свиноустья.
Город Волин под рукой матери юного графа явно переживал подъём. Агнесса, получив под своё управление весь остров, развернулась от души, прекрасно используя всю неоднородность полученных земель. А остров Волин и вправду был многолик. Западная часть его была низменной, отчасти песчаной, отчасти болотистой с редкими вкраплениями дюнообразных возвышений, а на севере густым забором стояли сосновые леса, в которых до сих пор водились зубры. И по всему острову в большом количестве имелись хорошие пастбища для скота. Так что именно мясо стало одним из основ роста экономики графства. В чём косвенно виноват был князь, "придумавший" такой прибор, как мясорубка.
Нет, придумывал-то он его для себя, ведь кушать котлеты из рубленного мяса ему довольно быстро надоело, но Агнесса, по оказии увидевшая сей монструозный агрегат, со свойственной немкам хозяйственностью, быстро сообразила, где его можно с успехом применить. В колбасном деле!
Вот уже много веков немецкие мясники готовили свою колбасу из низкосортного мяса, жил и обрезков. И тому виной была знаменитая немецкая практичность. После продажи мясных вырезок на их руках оставались жир и обрезки, выкидывать которые было жалко: деньги то свои потрачены. А люди, несмотря на общую бедность, покупать эти отбросы за полноценную монету как-то не желали. И тогда в чью-то мудрую голову пришла мысль: а давайте будем всё это перерабатывать! И пошло-поехало: мясные остатки начали вручную измельчать, добавлять в получившийся продукт чеснок (чтобы отбить запах тления), немного перца и соль, чтобы не портилось дальше. Всё это загружалось в мытые кишки (тоже денег стоило, тоже использовать надо). И вуаля, колбаса готова!
Получившийся дешёвый и калорийный продукт довольно быстро заинтересовал германскую бедноту и... трактирщиков! Ведь из-за особенностей климата Германии ячмень в ней был куда урожайнее винограда, оттого и пили простые немцы чаще всего ячменный напиток — пиво. А сей напиток не только утоляет жажду, но и вызывает у посетителя трактира изрядный аппетит. И несут ему колбаски, чтобы заморить червячка. Одуряюще ароматные, чесночные, сочные, слегка перчёные и солёные. А потом соль и перец вызывают у посетителя очередной приступ жажды, и он заказывает ещё пива, а пиво вызывает аппетит. И не каждый способен вовремя остановиться. Так и раскручивается спираль потребления, от которой выгодно всем: и мясникам, и трактирщикам, и бедноте...
Вот только постоянное увеличение спроса на фарш привело владельцев мясных лавок к осознанию такого простого факта, как необходимость механизации процесса измельчения. И не столько для облегчения жизни работнику, сколько для удешевления себестоимости. И вот тут на глаза практичной немки попалась мясорубка! А чего не сделаешь ради сияющих глаз всё ещё будоражащей кровь любовницы? В результате не потерявшие в качестве, но зато слегка подешевевшие волинские колбаски мигом завоевали близлежащие земли и вскоре стали выгодным товаром даже для столичных трактирщиков.
Но одним мясом графиня не ограничилась. И по всему графству стали один за другим возникать многочисленные мастерские по изготовлению кирпича, обработке леса и известняка. А на северном берегу острова расцвело рыбачье село Мисдрой, завалившее графские города рыбой на любой вкус: свежей, солёной, вяленной или копчёной. В самом же Волине стремительно развивался другой промысел — пивоварение. В котором, косвенно, тоже оказался виноват всё тот же князь-попаданец.
А всё потому, что одной из самых выгодных коммерческих деятельностей, как известно, во все времена являлась торговля алкоголем. Не обязательно крепким, но даже производство и торговля пивом приносила очень хорошие доходы. И Андрей, прекрасно зная, как дорого обходится флот любой казне, хотел обеспечить финансирование Корабельного приказа за счёт особой привилегии на варку и торговлю этим напитком. С учётом того, что чуть ли не половину своей экспортной выручки, тот же Гамбург, получал от варки и вывоза пива, то дело обещало быть сверхвыгодным. Вот только Василий Иванович по жизни был ярым трезвенником, и не только сам практически не пил, но и другим не давал. В стране было полностью запрещено коммерческое производство алкоголя. И даже для собственных нужд все эти меды и пиво разрешалось варить только по строго отведённым дням. То же самое с импортом. Разрешалось ввозить красное вино, но только для нужд церкви. И ни в коем случае для "весёлого пития". Разумеется, аристократия это запрет нарушала повсеместно, но по негласному правилу "не пойман — не вор". Однако стоило только кому-то оступиться, как тут же находились многочисленные видаки и послухи, что обличали "нарушителя сухого закона", чем мгновенно усугубляли его вину перед государем.
Но едва лишь Агнесса стала графиней, как Андрей тут же вернулся к этому проекту. В Волине-то варить пиво ему никто не запретит! К тому же в своей прошлой жизни Андрей, пусть и недолго (из-за преждевременной гибели), но сам занимался алкоголем, причём не только гнал самогон или настаивал наливки, но и пробовал варить собственное пиво. Так что кой-какие познания в этом деле имел. А оказавшись уже в этом времени с удивлением узнал, что столь обожаемый в будущем лагер сейчас был лишь местечковый сорт, который только начинал своё победоносное шествие по Европе. Ну так почему бы ему и не возглавить этот процесс, заодно обогатив собственный карман?
