* * *
*
Ферранте Кастриоти Скандербег и Бранкович герцог де Сан-Пьетро ин Галатина и граф де Солето до сих пор не верил в то, что позволил втянуть себя в эту авантюру. Нет, как сын Гьона II, последнего владетеля захваченного османами княжества Кастриоти, и внук великого полководца Скандербега, он может и уступал талантами отцу и деду, но уж точно не был ни глупцом, ни трусом. И мечты о воинской славе так же тлели в его душе, подогреваемые честолюбием. Вот только его финансовые возможности сильно отличались от его желаний. Причём, как это обычно и бывает, отнюдь не в пользу финансов. Так что позволить себе найм и содержание кондотты достаточно большой, чтобы можно было вести собственные боевые действия, он не мог, а для вичере (как именовали в италийских землях испанских наместников в Неаполе) он считался скорей креатурой прошлой королевской династии Трастамаров, чем сторонником Арагона. Да и прежняя служба Венеции не делала герцога в глазах Габсбургов фигурой, достойной доверия. А потому никаких должностей в королевстве, приличествующих его знатности, Ферранте не занимал, и это его тяготило и било по самолюбию.
Ну и что с того, что с Фернандо, сыном Федериго Второго, он и впрямь был в хороших отношениях? Король Федериго давно умер в почётном заключении у руа де Франс, а Фернандо первое время томился в испанском узилище, но сумел подружиться сначала со своим пленителем, а потом и с его внуком и преемником. Причём настолько очаровал юного императора, что нынешний король Неаполя не просто освободил его из-под стражи в 1523 году, но даже устроил ему в 1526 году бракосочетание со своей мачехой и вдовой Фердинанда Арагонского Жерменой де Фуа. Но возвращаться в Италию всё же запретил, дав должность в испанских землях.
Вот только Ферранте от этих перестановок оказалось ни тепло, ни холодно. Федериго было не до старых знакомцев, а для наместников императора он по-прежнему оставался не своим. Да и, что скрывать, поводы для подобных мыслей герцог давал сам. К примеру, он, пусть и не часто, но всё же посещал собрания Academia Pontaniana, хотя испанские вичере по понятным причинам с недоверием смотрели на любые объединения местных жителей.
При этом в Академию герцога влекли отнюдь не высокие элегии или политико-философские заумствования местных интеллектуалов, а самые что ни на есть простые виланески. Являясь по названию "крестьянским", на деле этот музыкальный жанр, что чуть позже назовут виланеллой, был отнюдь не народной, а вполне себе профессиональной музыкой. Ну а в Академии — этом творческом объединении, созданном в столице по инициативе учёных, писателей и людей искусства ещё в далёком 1458 году от рождества Христова — можно было раньше, чем у других услышать новые произведения Velardiniello — самого модного автора виланесок в Неаполе, чья слава засияла совсем недавно. Причём громкому успеху способствовал не только талант автора, но и та таинственность, что окружала его фигуру. По городу ходили упорные слухи, что он был родом из знатных аристократов, и скрывался за псевдонимом, чтобы без проблем заниматься любимым, но недостойным его положения делом — музицированием. Чему сам герцог абсолютно не верил.
Другой же причиной недоверия к нему со стороны испанских властей было то, что герцог редко посещал Неаполь. Ведь делать ему там по большому счёту было нечего: никаких придворных должностей он не имел, а сам город при Габсбургах значительно растерял свой былой авторитет. Потому что король Фердинанд довольно скоро понял, что управлять неимоверно разросшейся империей становилось всё сложнее и сложнее, и, облегчая себе работу, ввёл двухуровневую систему управления, разбив своё королевство на регионы и направляя в региональные центры своих наместников — вице-королей. И Неаполь превратился в очередную "столицу второго сорта", которую испанский король, которому и достался титул короля неаполитанского, как и его двор, практически не посещал. А вице-короли, в своей массе не отличавшиеся государственным умом, приезжали сюда с целью пополнения собственных карманов и потому старались не вспоминать о тех многочисленных льготах, что были дарованы городу, особенно в сфере налогового обложения. Что поделаешь — вертикаль власти имеет не только плюсы. Так стоит ли удивляться тому, что и экономический рост "второстепенной столицы" перестал быть таким бурным, как при королях из рода Трастамаров?
А если учесть, что жизнь в городе при этом была довольно дорогой, то желание Ферранте не часто покидать собственные фьефы становилось понятным.
И при этом, даже бывая в столице, он, из-за врождённой гордости, редко посещал дворец испанского наместника. Тем более что его двор не был единственным очагом светской жизни в Неаполе. Для знатных лиц, ищущих общения и балов, для поэтов и музыкантов появились новые центры притяжения, одним из которых был "двор скорбящих королев" в замке Кастель Капуано. Здесь жили вдова Ферранте I Джованна III, его дочь Беатриче — вдова венгерского короля Матвея Корвина; другая его дочь Джованна IV — овдовевшая в возрасте восемнадцати лет супруга Феррандино, а также дочь Альфонсо II Изабелла — вдова убитого герцога Миланского Джан Галеаццо Сфорца. И вот туда герцог де Сан-Пьетро ин Галатина наведывался куда чаще, чем ко двору наместника. Дворец "скорбящих королев" гудел, как пчелиный улей, почти ежедневно: балы и празднества следовали один за другим, а вокруг королев и их свиты вился рой кавалеров всяких возрастов, что давало поводы для самых разных и подолгу не умолкавших скабрёзных слухов. Но как раз подобных слухов герцог и не боялся. "Доброе имя" в развратной среде неаполитанской аристократии ценили меньше всего.
Ещё одним местом отдыха неаполитанских интеллектуалов и людей искусства был стоящий на острове Искья в сорока километрах от неаполитанского берега замок герцогини Костанцы д'Авалос. Вот только герцогу в нём было не так интересно, ибо того буйства пьянства и разврата, что царил в замке Кастель Капуано, тут не наблюдалось. Зато именно здесь он и познакомился с Альфонсо д'Авалос д'Арагона, маркизом ди Пескара и дель Васто. С юных лет Альфонсо д'Авалос участвовал в войнах между Францией и империей Габсбургов, сражался при Павии, а во время войны Коньякской лиги вместе с Уго де Монкадой и принцем Оранским руководил обороной Неаполя. И пользовался полным доверием у императора. Так что знакомство с ним оказалось, как выяснилось позднее, довольно полезным для самого герцога.
Но это всё будет позже, а пока что, поняв, что с военной и придворной стезёй он остался не у дел, герцог не впал в уныние, а наоборот, довольно скоро нашёл себе иное занятие. Как любой аристократ, он любил роскошную жизнь, но при этом умел считать деньги и не любил жить взаймы, как большинство неаполитанских придворных. Взять же деньги он мог только со своих владений, а потому, не обременённый иными обязанностями, обратил всё своё внимание на собственное хозяйство, благо Галатина и Солето были поселениями не бедными, а деревни в их окружении многолюдными. Отсутствие же морского побережья позволяло не столь сильно опасаться мусульманских пиратов, что всё чаще совершали свои набеги на италийские земли. Впрочем, от собственного порта герцог не отказался бы, но, увы, все прибрежные города уже имели владельцев и стоили (если б и нашёлся тот, кто захотел бы их продать) довольно дорого. Так что герцог отложил эти мечты в сторону и занялся облагораживанием уже имеющихся владений. А древний принцип "доверяй, но проверяй", стал для него главным руководством в делах. Что позволило пусть не совсем искоренить, но значительно уменьшить воровство управляющих. Ведь никто из них не знал точно, в какой день и час он неожиданно появится на их участках. Зато едва прибыв, герцог, провожаемый тревожными взглядами проверяемых, сцепив пальцы за спиной, и высоко задрав подбородок заходил в любое здание и любое помещение, методично выискивая следы любого беспорядка. А следом за ним безмолвной тенью всегда семенил его личный секретарь, нескладный с виду Пьетро делла Кьеза. Вот только герцог держал его возле себя не ради забав (шутов и карлов у него и без того хватало), а за ради его ума и наблюдательности. Так дотошно выспрашивать людей и въедливо штудировать бухгалтерские книги, как делал это делла Кьеза, мало кто мог. И как бы глубоко не прятали свои делишки управляющие, но, если оставался хоть малейший след, можно было быть гарантированно уверенным, что Пьетро его увидит, зацепит и раскатает всю схему. И стоит ли удивляться, что многим людям эта хозяйственная черта герцога пришлась отнюдь не по нутру? Отчего они принялись раз за разом жаловаться на него королевскому наместнику. Правда, безуспешно. К примеру, в 1514 году бургомистр Галатины, выпускник медицинского и философского факультетов Падуанского университета Марко Антонио Зимара ездил в Неаполь, чтобы защитить родной город от, как он считал, злоупотреблений герцога. Оппонентом ему выступил всё тот же делла Кьеза и Зимара не смог ничего доказать и вынужден был вернуться к учёной деятельности, а у Галатины появился новый бургомистр.
Так что при виде этой парочки — герцога и делла Кьеза — трудно было сказать, кого управляющие боялись больше. По крайней мере на Пьетро уже пару раз совершались нападения: то в тёмном переулке подкараулили неудачливые работники ножа и топора, то в еду подсыпали несовместимую с жизнью приправу. Вот только и служба охраны у герцога тоже не лыком была шита.
В общем, в эти тревожные годы, когда Италия была раздираема очередной войной, герцог Ферранте жил размеренной жизнью сельского затворника, предпочитая не служить, а откупаться от личного участия в войне, так как всё же считался вассалом неаполитанского короля. Гордость и обида не давали ему полностью окунуться в воинские забавы, хотя, как раз на войне он мог не только исправить мнение о себе, но и сделать карьеру. Как Ферранте Гонзаго, Альфонсо д'Авалос или Альфонсо Кастриоти, маркиз Атрипальда, которого всё общество почитало родичем герцогу де Сан-Пьетро ин Галатина. Хотя никаким прямым потомком Скандербега тот не был.
Альфонсо Гранаи Кастриоти, маркиз Атрипальда не являлся прямым наследником Георга Кастриоти, ибо его отец, Бранай Конти был всего лишь женат на двоюродной сестре матери знаменитого полководца. Вот только в социальной среде, где древность и известность происхождения были очень важны для социального утверждения семьи, подобные слухи семьёй Конти хоть прямо и не подтверждались (при живых-то родичах знаменитого полководца), но и не опровергались. Как не опровергались самим герцогом разные мнения о своём предке Скандербеге, которые и позволили тому поднять свой род на пару ступенек социальной лестницы, сделав его — Ферранте — одним из ведущих аристократов королевства. Так что для подавляющего большинства знатных людей в Европе герцог де Сан-Пьетро ин Галатина и маркиз Атрипальда были представителями двух ветвей одного славного рода.
Вот только Ферранте своего "родича" недолюбливал. Во-первых, тот сумел втереться в доверие к испанским властям, а во-вторых из-за истории с Кассандрой Маркезе.
Дело в том, что в августе 1499 года её выдали замуж за маркиза Атрипальда, причём свадьбе активно способствовал правивший тогда в Неаполе король Федерико. Вот только "родич", обвенчавшись негласно с Кассандрой (втайне от королевы Джованны, в свите которой и состояла молодая жена), через полгода стал просить церковные власти о признании его брака недействительным. Что вызвало гневное возмущение не только в королевском дворце, но и в замке Костанцы д'Авалос, где Кассандру давно знали как умную, хорошо образованную и порядочную девушку.
Возмущался и Ферранте, хотя, как один из участников тех событий, хорошо знал всю подоплёку. Альфонсо смолоду всегда и во всём преследовал лишь одну цель: возглавить албанский клан королевства и с его помощью достичь могущества. И брак рассматривал тоже как важнейший ход в партии. Но вместо этого король, ведущий свою игру, попытался использовать его в собственных целях, желая вывести маркиза из сферы влияния королевы-вдовы Джованны третьей в своём имени. Однако ссориться с сестрой Фердинанда Арагонского маркизу было вовсе не с руки, тем более что политический вес её на поверку был выше, чем вес короля Федерико, чья судьба была к тому времени уже подвешена в воздухе. Кроме того, брат Альфонсо — Джованни Кастриот — был не только общим любовником вдовствующих королев Джованны III и Джованны IV, матери и дочери, но и выполнял функцию слежки и контроля за ними. Ведь обе королевы находились под полным приглядом Фердинанда Католика, брата одной и дяди другой. При этом своим родственникам король Арагона доверял куда больше, чем Трастамарам. Недаром после присоединения королевства к своим владениям, он позволил им остаться в Неаполе, тогда как неаполитанка и экс-королева Изабелла, вдова Федерико, и её младшие дети в Неаполь допущены не были, а старшего сына и вовсе держали в Испании под присмотром.
Так что, уступив желанию короля, маркиз немедленно начал собственную игру. При этом он, может быть, и согласился бы оставить брачные узы, вот только Кассандра была девушкой умной и хорошо образованной, но отнюдь не способной дать ему главное, чего он искал — обширных земель, доходов и власти. А потому брак этот Альфонсо скорее мешал, чем помогал. Но лишь в 1518 году маркиз подкупом добился у папы Льва X двусмысленного документа, который можно было истолковать как позволение на второй брак. И хотя уже через пару месяцев курия "отозвала" свою бумагу как "добытую обманом", но Альфонсо хватило этого времени, чтобы жениться на дочери венецианского патриция Камилле Гонзага.
И вся эта интрига отнюдь не помешала маркизу Атрипальда укрепить своё положение при дворе наместника. На что Ферранте, видя, как захолустной ветви "рода Кастриоти" удаётся то, чего так хотелось получить самому, начал испытывать к "родичам" чувство очень похожее на зависть. И гибель ещё одного брата Альфонсо, Ферранте Кастриоти, маркиза Чивита Сант-Анджело и графа Сполторе в битве при Павии принесла ему скорее мстительную радость, чем родственную грусть.
Вот в таком состоянии и застали герцога внезапно появившиеся в Галатине представители одной северной страны...
То, что его бабка по матери была принцессой из рода Палеологов, он знал из семейных преданий. Как и то, что её сестра в своё время вышла замуж за какого-то правителя на окраине Европы, и чьей свадьбе способствовал сам римский папа, тоже. Но ничего, кроме удивления это у него не вызывало, ведь что для неаполитанского герцога какой-то вождь с дикой окраины? Вот только оказалось, что римский папа оказался куда прозорливее герцога и старался отнюдь не зря!
Вступить в переписку с восточным императором Ферранте посоветовали сами гости из далёкой страны. Но написал он своё первое послание без всякой надежды на ответ. В конце концов, кто он, и кто его дядя? Однако ответ, как ни странно, последовал. И в нём восточный владыка благосклонно принял обращение италийского родственника (у которого не было никаких прав на великий стол) и очень хвалил того за сохранение в своих владениях византийского обряда, несмотря на то, что сам герцог исповедовал католичество. Мол, верно люди подметили: кровь не водица, а в роду Кастриоти не только Палеологи были крещены в православие, но и сам великий Скандербег изначально был православным человеком, и лишь волею судьбы приняв религию осман, обратно перешёл уже в католичество. Хранить веру предков — достойное деяние, на которое в наши скорбные времена способен далеко не каждый владетель.
