Читая подобный пассаж, герцог не знал, что и думать. Нет, он не был атеистом, но на дворе царила эпоха Возрождения, что позволяло ему куда более широко смотреть на религиозные вопросы. А потому он и пальцем о палец не ударил ради веры, просто с древних времён в Апулии среди жителей преобладали греки, которые говорили на своём языке, крестились по своему обряду и сами же хранили свои традиции, сопротивляясь, как могли, давлению Ватикана. А вот в далёкой Москве, похоже, к этому относились куда более серьёзно. Причём вскоре он в этом убедился сам, когда со следующим письмом в Галатину прибыли не только московские купцы...
Двое молодых людей в кафтанах-однорядках яркого малинового цвета нанесли визит во дворец герцога, а после отбыли в Солето, где когда-то была резиденция православного епископа, а сейчас располагался архипресвитер Солети, благочинный византийских приходов при латинском епископе. Своим обхождением московские священнослужители произвели на последнего весьма приятное впечатление. К тому же Антонио Джильи, будучи православным от рождения, не слишком был рад ползучей латинизации Салента, и при этом прекрасно понимал, что повлиять на ситуацию без внешней поддержки никак не может. Как и то, что надежд на помощь от находящихся под властью султана патриархов ожидать тоже не стоило. И потому появление представителей православной митрополии, не зависящей в своих деяниях ни от унии, ни от решения султана, он рассматривал, как дарованную всевышним возможность исправить сложившуюся ситуацию. И даже то, что Москва вот уже почти сто лет, как порвала свои отношения с восточными патриархами, его волновало куда меньше, чем возможный отказ рутенов в поддержке его приходов.
Разумеется, приехавшие священники ничего ему обещать не могли, ведь подобные дела с кондачка не делаются, но зато с удовольствием провели богослужение в церкви святого Стефана, которая являлась религиозным центром греческого Солето и при которой до сих пор работала мастерская по переписке греческих книг. Кстати, рутены с большим интересом осмотрели её и даже прикупили кое-что, причём не только духовного содержания.
А потом... Потом рутены сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться. Даже после долгих раздумий. Хотя авантюрность была абсолютно не в его духе, но в данной ситуации он согласился рискнуть. Единственно, что ему не нравилось, так это то, что не всё в затеваемом деле зависело от него. Для полной гарантии необходимо было озаботиться согласием императора, что, учитывая непростые отношения между ним и Габсбургами, было самым тонким местом в плане. Но овчинка стоила выделки, так что пришлось герцогу паковать вещи и отправляться в Испанию, в Толедо, где Карл провёл большую часть 1528 года.
Прибыв в город, и без того переполненный из-за присутствия императора аристократами, он с большим трудом нашёл свободные апартаменты, поселившись в которые и принялся ждать ответа на свой запрос об аудиенции. Вот только Карл отнюдь не спешил принимать своего подданного, отчего Ферранте постепенно терял терпение, а с ним и надежду. Впрочем, не получив прямого отказа, покинуть Толедо он тоже не мог, но нет худа без добра. Герцог ведь не вёл затворнический образ жизни и постепенно примелькался в среде испанской знати, заводя полезные знакомства и мимолётные интрижки.
Так продолжалось до конца июля, пока до Толедо не дошли вести о победе имперских войск при Галлиполи. Последний раз подобные реляции радовали двор лишь в мае, а вообще наступивший 1528 год выдался для Карла очень тревожным. Лишь в Бургундских Нидерландах ему сопутствовала удача, а вот в Италии всё было с точностью до наоборот. Под конец 1527 года французские войска, получившие деньги и снабжение, вторглись на Аппенинский полуостров. И в этот раз король Франциск, чудом выживший в битве при Павии и побывавший в плену, явно охладел к идее лично водить армии. В конце концов, врагов у Франции много — а он один! Так что он перепоручил ведение кампании Оде де Фуа, виконту де Лотрек, а сам занялся дипломатическим обеспечением войны. В чём, кстати, преуспел куда лучше, чем на полях сражений. И в результате его бурной деятельности сначала на сторону Франции и Лиги встал английский король, от которого теперь можно было не ждать удара в спину в самый не подходящий момент, как это было в прошлой войне. А потом у Франции появился новый союзник: небольшой, но довольно существенный. Генуя! И вот, казалось бы, что может дать королевству небольшая торговая республика, чей пик славы остался давно позади? Но, как оказалось, очень многое! Потому что у Генуи было то, чего не было у Франции — флот. Не смотря на все успехи французских каперов, Франция тотально уступала Испании в морской составляющей. И появление у неё в союзниках генуэзского флота в средиземноморских раскладах меняло очень многое!
Но, словно и этого было мало, фортуна нанесла императору ещё один удар. Помилованный им за прошлое предательство знаменитый испанский инженер Педро де Наварро, равных которому по части осадной инженерии в Европе практически не имелось, едва началось вторжение, вновь перебежал сторону французов! Так что Карлу, чья армия всё ещё грабила Рим и при этом совсем не думала об интересах империи, было отчего пасть духом.
А французы тем временем начали за здравие. 5 октября штурмом была взята Павия, та самая, на поле пред которой и попал в плен французский король. Вот только на сей раз помощь в лице имперских войск ей никто не оказал, так как Антонио де Лейва не рискнул покинуть Милан. И французы предали захваченный город масштабному грабежу.
А потом перед де Фуа встал животрепещущий вопрос: куда идти дальше? Вновь толкаться на севере, как это делали из раза в раз последние пять кампаний или предпринять нетривиальный ход? Ведь при наличии собственного флота при походе на юг у французов вырисовывались очень интересные перспективы. На носу была зима, и полководец не сильно торопился, внимательно выслушивая чужие мнения. И лишь после долгих раздумий принял своё решение...
Первоначально по Италии французы продвигались не особо спешно, так как решили зимой активно не воевать (а то из-за набиравшего силу Малого Ледникового периода даже в Италии зимы стояли суровые). Однако весной боевые действия возобновились, и стратегическая инициатива полностью оказалась в руках французов. 22 марта пал Мельфи. А в апреле французские войска осадили с суши Неаполь, племянник же Андреа Дориа Филиппино организовал городу блокаду с моря.
С другой стороны итальянского сапога на помощь войскам Лиги выступила Венеция. Правда, на счастье испанцев, венецианцы до Неаполя так и не добрались. Захватив несколько городов на юге побережья Адриатики, которые давно уже соблазняли дожей, они на том и остановились.
А 28 апреля 1528 года грянула битва при Капо д'Орсо, в которой испанский флот потерпел поражение, а вице-король Неаполя Уго де Монкада погиб. Другой же участник той битвы, Альфонсо д'Авалос, попал генуэзцам в плен. И таким образом, в Неаполе остался только один командир — молодой Филибер де Шалон, принц Оранский. При этом в самом осаждённом городе возникли большие проблемы с водой (так как французы разрушили акведук) и с продовольствием, предел которого оценивался где-то в пять месяцев. Причём уже где-то через месяц защитникам придётся питаться лишь одним зерном, да и его придётся экономить. И то, что в мае отряд под началом кондотьера Людовико Барбиано сумел вернуть Павию в лоно имперской власти, никак не сказалось на событиях, происходящих на юге. Казалось, что дни Неаполя сочтены.
При этом французские войска, взяв город в блокаду, вскоре были замечены в Удженто и Парабите, феодальных владениях графа Франческо Орсини дель Бальцо, открыто настроенного профранцузски. И уже оттуда несколько раз напали на территории имперского города-порта Галлиполи, в котором укрылся маркиз Атрипальда — командующий испанскими войсками провинции.
Впрочем, постоянно отсиживаться за городскими стенами Кастриоти отнюдь не собирался. Будучи неплохим командиром, он понимал, что одной обороной сложившуюся ситуацию не выправить, но при этом считал, что собственных сил для активных действий ему не хватает. А потому принялся спешно формировать дополнительные отряды, куда смог набрать почти шесть сотен вооружённых галлиполинцев. Вот с этими силами он вместе со своим племянником Пирро Кастриоти, первым бароном Парабиты, Трикасе, Соперсано, Боско, Бельведера, Джурдиньяно и Торричеллы утром 13 июля 1528 года и вышел из ворот Галлиполи, направляясь к лагерю французской армии, что расположился в сельской местности между Галлиполи и Алецио.
Французы выход испанцев откровенно проспали, и испано-галлиполийский отряд смело ринулся в атаку на них. Вспыхнуло короткое, но довольно ожесточённое столкновение, окончившееся тем, что французы не выдержали и обратились в бегство, оставив на поле боя сотни безжизненных тел. Силы Кастриоти преследовали их до самых стен замка Парабита, захватив по пути немало пленных.
Обрадованный случившейся победой и тем, что сумел, наконец-то, отомстить за смерть своего брата Ферранте, маркиз Атрипальда не остановился перед возникшей преградой и решительно атаковал Парабиту. И вновь удача была на стороне имперского командира. Город и замок пали к его ногам, принеся в виде трофеев кроме пленных и различных запасов ещё и четыре французских орудия. Галлиполи был спасён.
Узнав про это, Ферранте мгновенно сообразил, как можно было поставить принесённые вести на службу своим планам, и немедленно "вспомнил" о своём родстве с маркизом Атрипальдой. Вскоре слухи о том, что все Кастриоти горят искренним желанием помочь своему сюзерену, разнеслись по всему городу и, несомненно, достигли того, ради кого и создавались. И сделали ровно то, на что и рассчитывалось: Карл, наконец-то, соблаговолил принять герцога де Сен-Пьетро ин Галатина.
Давно ожидаемая встреча состоялась перед обедом. Император Карл Пятый и в одном лице король Неаполя Карл Четвёртый, принял герцога в малой зале, небрежно сидя в высоком резном кресле и сжимая в руках рекомендательное письмо Альфонсо д'Авалоса, который тот дал Ферранте ещё до своего пленения, узнав, что старый знакомец всё же решился поехать на поклон к сюзерену.
— Что ж, герцог, — тон правителя был холоден, а глаза внимательно вглядывались в собеседника. — Вы верно служили прошлой династии, а после не очень-то стремились к моим милостям. В отличие от другой половины вашего рода. Так что же случилось теперь?
— Просто я осознал, ваше величество, всю глупость своего поведения, но никак не решался обратиться к вам, овеянному лучами побед и славы. Однако сейчас, когда королевство испытывает горечь тяжких испытаний, а многие подданные вашего величества либо явно присягнули, либо в душе симпатизируют вашему недругу руа де Франс, я, склоняясь пред вами, лучше всего докажу свою преданность. Тем более, что не только лишь словами готов служить вам, сир.
— Хотелось бы верить вам, герцог. Тем более что и сеньор д'Авалос тоже просит меня за вашу персону. А ему я склонен доверять. Что же, я, пожалуй, готов выслушать вас.
И получивший свой шанс герцог заговорил. Говорил он долго, а император, слушая его речь, то хмурился, то светлел лицом.
Хмурился он оттого, что вовсе не горел желанием раздавать имперские земли в руки неаполитанских аристократов, особенно тех, в чьей верности он был не совсем уверен. С другой стороны, герцог предлагал вернуть королевству один из тех городов, что были в своё время захвачены у него венецианцами. Причём он не просил для этого ни денег, ни войск, что, учитывая, сложившуюся ситуацию было для императора более чем выгодным предложением. И потому, оказав подобную услугу, герцог был в полном праве ожидать, что захваченный им город будет отдан во владение именно ему. Ведь так повелось с легендарных времён. А порой обычаи бывают куда важнее законов.
Вот только герцог не просто хотел получить отовоёванный город себе. Нет, он при этом ещё льстил себя надеждой совершить с императором выгодный обмен. Дело в том, что все захваченные венецианцами города находились на побережье Адриатического моря, что было довольно далеко от наследных земель герцога Сан-Пьетро ин Галатина, так как сеньории де Монте-Сант-Анджело и Сан-Джованни-Ротондо, владения его отца, которые располагались в тех местах, ему уже не достались. Зато всего в какой-то дюжине миль от Галатины лежал имперский город Галлиполи. Тот самый, что только что отстоял от французов его "родич". И герцог хотел обменять его у императора на город, освобождённый им от венецианцев. Таким образом, он округлял бы собственные владения и получал для себя давно вожделенный выход к морю.
Ну а, чтобы обмен был равнозначным, он предлагал вернуть императору Монополи. И не только потому что именно Монополи среди всех портов Неаполитанского королевства был тем единственным, который не принадлежал ни королю, ни его вассалам, ибо был захвачен Венецией ещё в далёком 1495 году. А потому, что под контролем республики святого Марка город переживал бурный экономический подъём как морской порт, база между Бари и Бриндизи, а также крупный центр торговли сельскохозяйственной продукцией. К тому же возвращение Монополи позволяло полностью выбить венецианцев с Салентинского полуострова и открывало дорогу на другие захваченные ими города: Трани и Барлетту.
В общем, при других обстоятельствах Карл бы не задумывался над решением, ведь это было великолепное предложение, по которому выигрывали обе стороны. Однако недоверие к представителю конкретно этой ветви рода Кастриоти не давала ему немедленно дать положительный ответ. И потому аудиенция продолжилась значительно дольше того времени, что изначально отводил на неё сам император. Но в этот раз за герцога сыграли обстоятельства.
Неаполь был в осаде и при наличии во французской армии Педро де Наварро, они могли в любой момент попытаться взять его штурмом. При этом судьба Павии и Мельфи показывала, что это было им вполне по силам. Император ведь не ведал, что Лотрек штурма не хотел. После Мельфи он опасался сильного сопротивления защитников, так как его резервы были не безграничны. Кроме того, штурм потребовал бы разрушения укреплений, а Лотрек уже держал в уме, что возможно в скором времени Неаполь придётся защищать от императорской армии. И при этом возможность за несколько месяцев взять город измором казалась вполне достижимой. Ну, кто мог подумать, что довольно скоро Андреа Дориа и Франциск I банально поссорятся по переписке, после чего Дориа склонится к уговорам д'Авалоса и начнёт искать возможности начать переговоры с Карлом. Разумеется, никто! Так что императору в эти тревожные дни нужны были победы над войсками Лиги, чтобы показать, что он не отказался от борьбы.
И потому Ферранте Кастриоти, герцог Сан-Пьетро ин Галатина и граф Солето, выказав смиренность, сумел договориться с императором и убыл обратно в Италию, везя с собой королевскую грамоту, согласно которой его владения в ближайшем будущем могли изрядно прирасти.
Правда, на обратном пути удача едва не покинула герцога. Уже практически ввиду италийских берегов на его корабли выскочили три берберийские галеры. Однако господь смилостивился, и герцогские фусты быстро оставили незадачливых искателей удачи позади. А потом события понеслись вскачь...
