Несмотря на то, что Монополи уже три десятка лет принадлежал Венеции, в городе до сих пор не забыли той резни, что устроили горожанам захватчики. Однако, как пел один бард, "настоящих буйных мало, вот и нету вожаков". Оттого и чувствовали себя венецианцы в захваченном городе более-менее уверенно. Настолько, что гарнизон города и крепости состоял всего из сотни наёмников, вооружённого парусника и четырёх галер. При этом город обладал пусть и не самым лучшим, но хорошо оборудованным портом и мощными укреплениями, на которых в 1529 году разбились все мечты д'Авалоса взять Монополи силами семитысячной имперской армии.
Впервые в Монополи русские прибыли в прошлом году и вполне официально: торговать. И торговали вполне успешно. Но при этом мастера корпуса морской пехоты, специально отряжённые в дорогу князем, успели оценить толщину и высоту городских стен и башен, и совершенно справедливо предположили, что без осадной артиллерии и машин в случае правильной осады обойтись не получится. К тому же стоит учитывать и то, что Венеция в случае чего довольно быстро сможет прислать подкрепление. Так что для правильной осады надо было иметь большую, в несколько тысяч человек армию, вот только ни у князя, ни у герцога не было за душой столько сил и средств. А потому во главу плана было заложено кое-что другое.
Марш по италийским землям герцогу и его солдатам дался нелегко. Армию набирали с бора по сосенке. Князь, вспомнив одно "мудрое" решение папы, предложил использовать для захвата города разбойников, наводнивших в последнее время Италию, пообещав им по окончании дела полное прощение. В своё время таким образом папа римский нашёл несколько тысяч "добровольцев" для похода в Ирландию. Герцогу же удалось "заинтересовать" всего полторы сотни. Остальных бойцов пришлось набирать за полноценные дукаты. Но о железной дисциплине речи всё равно не шло.
Однако до Монополи эта разношёрстная толпа умудрилась добраться почти незамеченной. Всё же они как могли, пытались избегать обнаружения. Но даже если их и замечали, то в эти дни по Италии бродило столько вооружённых людей, что на их фоне немногочисленность и отсутствие пушек делало герцогское войско не столь опасным с виду. Особенно для городов.
В общем, как бы то ни было, но в очередной день похода, уже ближе к закату, Ферранте смог увидеть, наконец, стены столь вожделенного им города. Чтобы не глотать дорожную пыль, он с охраной всегда двигался ближе к голове колонны, так что вынырнувший из густой растительности лазутчик был доставлен к нему без долгих ожиданий. Велев воинам располагаться на ночёвку, герцог спрыгнул с коня и, выслушав предложение союзника, решил сам посмотреть на будущее владение.
Монополи явно не готовился к осаде. То есть, даже если слухи о блуждающей кондотте и дошли до города, то его защитники не посчитали это за явную угрозу. Да и впрямь, что могут сделать всего шесть сотен плохо обученных вояк без артиллерии? Тем более что незаметно подобраться к городу днём было практически невозможно. Да и что бы ему это дало? Взять с налёта сам город ещё можно, а вот цитадель — бывшее аббатство — без пушек и солдат, которых у него как раз и нет, уже никак. Ну, а на ночь же все городские ворота запирались. Вон, как раз на его глазах массивные городские ворота в надвратных башнях начали медленно затворяться.
Кивнув своим мыслям, герцог вернулся к своему войску, лишь мимоходом отметив, что лазутчик уже покинул его и отправился к побережью. И это было правильно. Долго тут незамеченным не простоишь, так что всё должно было решиться сегодня ночью. А пока что нужно было дать людям отдохнуть...
Лазутчик появился вновь ближе к полуночи и передал, чтобы воины герцога срочно шли к воротам, а потом, когда они откроются, ни на что не отвлекаясь, к цитадели. Глухо ворча и позвякивая железом не выспавшиеся бойцы герцога слишком долго поднимались со своих лежанок и строились, так что скрип открываемых ворот они услышали ещё на подходе. Всё-таки сотни бойцов было слишком мало, чтобы выставить надёжные патрули по всему периметру и теперь венецианцы расплачивались за свою беспечность. Даже высота стен не помешала рутенам забросить на них свои кошки и взобраться по верёвкам на самый верх. Куда труднее оказалось не нашуметь, когда захватывали ворота. Причём, пока один отряд открывал проход для воинов герцога, второй повторял всё тоже самое в цитадели, где и квартировали венецианские власти захваченного ими города. И, как это часто бывает, в самой цитадели всё прошло не так лихо, как на внешней стене, так что воинам герцога пришлось-таки позвенеть мечами, но это была уже скорее агония. Да, герцог понёс значимые потери, ведь венецианцы не были похожи на мальчиков для битья и когда осознали, что происходит, дорого продали свои жизни и свой город. Но герцог в первую очередь послал в бой вчерашних разбойников, так что основные потери понесли как раз они, сильно сожалеть о которых герцог и не подумал. Зато поутру над цитаделью уже развевался флаг Неаполитанского королевства, увидев который подобные флаги поднялись и на стоявших в гавани венецианских кораблях. Город был взят, и теперь герцогу предстояло выяснить, сдержит ли император своё обещание и как быстро Венеция пришлёт своё войско.
* * *
*
Архиепископ Смоленский, скинув свою тёмного цвета однорядку и запалив свечи, внимательно читал донесения агентов, побывавших по его указанию в Италии. Молодые священники, прошедшие княжгородскую школу, сумели многое вызнать о жизни в тех далёких краях. И даже примерные расклады среди сильных мира того и церковных иерархов. Впрочем, львиная доля такого успеха принадлежала тамошнему архипресвитеру, который практически сразу обозначил себя, как сторонника новой силы, что умудрённому годами Иуавелию не сильно понравилось. Ну не мог он поверить, что после подписания Флорентийской унии константинопольский патриарх настолько сдаст свои позиции. Ведь латиняне просто и без затей отбирали у него один приход за другим. А каждый приход — это деньги, идущие в казну митрополии. Не даром так зачастили в Москву гости с Афона — поняли в бывшей ромейской столице, какой куш они упустили, рассорившись с русской митрополией. Точнее сообразили, что назрела возможность вернуть Москву под руку патриарха, а вместе с этим и поток серебра, что выплачивала ему некогда Русь. Сейчас Константинополю платила лишь киевская митрополия, но в связи с последними событиями доходы Москвы и Киева были просто несопоставимы.
Иуавелий читал и думал одновременно. Нет, всё же его неуёмный послушник обладал ну просто поразительной способностью взбаламучивать вокруг себя всё, до чего мог дотянуться. Да ещё и не по одному разу. Вот мало ему было мыслей о патриаршестве, которые буквально взорвали двор митрополита, поделив святую братию на тех, кто поддерживал идею и тех, кто противился, опираясь на старину, так он уже с новой идеей заявился. Да такой, что у самого Иуавелия дух перехватило от её масштабности. Ибо князь был полон уверенности, что пришла пора русской церкви взять на себя тяжкий крест поддержки веры православной. Ибо патриархи ныне, попав под длань иноверцев, утратили свои возможности, отчего за прошедшие годы в православии многое утрачено было.
От подобной постановки вопроса даже такой просвещённый человек, как архиепископ Смоленска, утратил дар речи. Видит бог, не знай он своего послушника, решил бы, что в том взыграл грех гордыни, а то и вообще, бес вселился. Да, вот уже почитай сто лет, как русская церковь была автокефальной. Но несмотря на то, что в качестве правовой основы отказу подчиняться патриархии константинопольской было использовано 15-е правило Двукратного Собора 861 года, многие священнослужители до сих пор проявляли опасения за собственные чрезмерно самостоятельные действия. Тем более, что с восшествием на Константинопольскую патриаршую кафедру Геннадия Схолария в январе 1454 года Флорентийская уния, не встретившая сочувствия у большинства населения Греции, была окончательно отвергнута, и греческая церковь вернулась в лоно православия. Таким образом исчез и прецедент, благодаря которому русская церковь заявила о своей независимости. Но автокефалия в равной степени была нужна и русской митрополии, и единому Русскому государству. Так что вопрос о воссоединении церквей на прежней основе даже не поднимался. Подчиняться патриархам, которые сами зависели от "бесерменов", по мнению великих московских князей было невозможно. Вот только от подобной категоричности не всё и не всем было хорошо. Довольно большое количество простых священнослужителей безмолвно страдало от того, что отношения между двумя Церквами все больше накалялись, хотя когда-то они строились на канонических принципах взаимоотношений дочери и матери. А высшие иерархи при этом порой опасались самостоятельно решать сложные богословские вопросы, что вело только к росту ересей, с которыми приходилось бороться всем миром. И пусть после победы нестяжателей наметилось небольшое сближение, но, как уже было сказано, возвращаться к прежним отношениям светская власть в Москве не желала. А патриарх не хотел и слышать о московской патриархии.
И предложения царёва ближника явно не шли на пользу делу. Ведь князь не просто предлагал защищать православную веру. Он прямо говорил, что Русской церкви надобно отказаться от пассивности восточных патриархов, и действовать агрессивно, как их главный противник — католики. Иначе православие потеряет не только дальние страны, но и русские земли. Или забыли все, как 21 июля 1458 года на папском совете в Риме с согласия беглого митрополита Исидора, который папской курией, наплевавшей на решение русского собора, признавался единственным законным митрополитом "всея Руси", было принято решение о разделении единой до того Киевской митрополии на две части: Московскую и Киевскую (Литовско-Галичскую). Папа римский решил, кто и как на Руси христиан окормлять будет! Ладно, стерпели тогда. Но не пора ли вернуть должок? Потому как одной обороной войну за веру не выиграть!
А чтобы слова его не выглядели пустыми, привёл он к архиепископу людей из Вильно, связь с которыми, как оказалось, давно уже установили его лазутчики. И от этих гостей много интересного тогда узнал смоленский архиепископ.
Оказывается, едва в Риме произошло разделение единой Русской Митрополии на две, как в стольном граде Вильно православные жители создали "нашего православного христианства, греческого закона братство дома Пречистой Богоматери". А поскольку зародилось оно при Свято-Троицком мужском монастыре, то так его и прозвали: Свято-Троицкое православное братство. И своими главными задачами оно посчитало благотворительность, просвещение и защиту православной веры в великом княжестве. Цели более чем достойные с точки зрения архиепископа. И слава господу, что он так никогда и не узнал, как опечалился его бывший послушник, когда впервые установил связь с братством. А всё потому, что понял, что оно ещё не было той силой, в которую братства вылились к концу века. Впрочем, ведь и Брестской унии ещё не состоялось. Но тем не менее с подачи поляков в княжестве постепенно усиливалась привнесённая извне тенденция к ликвидации православного характера Литвы. Процесс родства через браки неумолимо из года в год поглощал часть православного общества в латинство. Отчего территории православных епархий всё гуще и гуще покрывались поместьями новообращённых католиков. А после король, ускоряя процесс, легко изымал олатинившиеся части православных епархиальных территорий, чтобы передать их в управление уже латинским епископам. Таким образом официально никем не гонимая и сравнительно спокойно живущая православная церковь постепенно слабела, незаметно уступая католикам один приход за другим. Вот только разглядеть этот процесс мало кто был пока что способен. Наоборот, казалось, что, пользуясь дарованной монархом свободой, православная церковь лишь укрепляется. Ведь по всей стране количество новых православных церквей и храмов только росло, а православная шляхта всё ещё составляла государственное большинство.
Но во все времена находятся люди, что умеют видеть негативные тенденции даже в самые благоприятные времена. Их не любили, называли воронами, каркушами, били и даже изгоняли. Однако некоторые из них были либо слишком могущественны, чтобы их можно было легко снести, либо умудрялись не выделяться из толпы, и начиная тихо работать, чтобы противодействовать растущим угрозам.
Так в Литве появилось виленское братство, а чуть позже могущественный клан Острожских, спорить с которым мог позволить себе далеко не каждый. Братство было устроено по типу цехов, но, как и для клана Острожских, главным для него была единодушная деятельность на пользу православной веры. А поскольку защита веры подразумевала ее понимание и изучение, то с самого начала просветительскую задачу обе эти силы признали, как одну из главных.
К сожалению, до сей поры братство имело ещё довольно слабую организацию, мало средств и влияния, ведь в иной истории католическая агрессия стала всеми очевидной лишь после Люблинской унии. Тогда-то и началось по всей Литве увеличение числа братств и их попытки установить более тесные связи с восточными патриархами. Пока же этот процесс затронул только Вильно в Литве и Львов в Польше.
Вразумительно поговорив с членами братства, как до этого с князем, Иуавелий, наконец, осознал, какое мощное средство могла получить в руки Русская церковь. Братства, если им оказать действенную помощь, могли превратиться не просто в осла, гружённого золотом, но стать главным рупором церковной пропаганды! Это была сила, способная взорвать Литву изнутри. Но чтобы воспользоваться ею, нужно было кое-что иное, чем одни деньги. И архиепископ даже знал, кто может быть сведущ в нужном вопросе.
Что же, бывший монастырский послушник не подвёл своего игумена. У князя действительно были за плечами не только идеи, как использовать эти братства, но и то, как их обустроить, чтобы они стали более крепкими и устойчивыми. Так что Иуавелий, более-менее вникнув во все детали, срочно поспешил в Москву, где представил всё, как плод своей работы на посту смоленского пастыря. Правда, насмешливый взгляд Вассиана слегка подорвал его уверенность, однако дальше многозначительного кхекания старец не пошёл, так что архиепископ смог убедить митрополита в нужности сей работы, а также в том, чтобы отдать это направление в его руки. В конце концов, от Смоленска много ближе до Вильно, чем от Москвы.
И вот теперь, спустя годы, виленское братство прочно сидело на московском золотом крючке. Нет, официально основные средства для своей деятельности оно получало от благотворителей — православных дворян и мещан, а также от взносов своих членов. Вот только одних их на всё явно не хватало, ведь средства братства тратились на содержание братской церкви, помощь православным братчикам и просветительскую деятельность. Книгоиздание Москва пока что держала за собой. И даже когда у Острожских появился Скорина со своей друкарней, это вовсе не помешало налаженному делу, ведь книг на всю Литву требовалось многие сотни. За последнее время виленское братство выплеснулось за границы города и настойчиво обихаживало окрестные земли.
