— Даже так? — удивился Энсина. — Не расскажите?
— О, с удовольствием, — усмехнулся Андрей, мысленно благодаря ещё не родившегося режиссёра.
Спасибо вам, Ян Фрид, спасибо за ваши костюмированные фильмы, появившиеся столь вовремя. Не избалованному киношным изобилием советскому зрителю они пришлись ко двору и запомнились. И теперь Андрей нагло плагиатил "Благочестивую Марту" (которую при этом считал не самой лучшей из работ Фрида), а герцог и драматург с увлечением внимали незамысловатым приключениям её героев.
— Кто этот испанец? — спросил Энсина, когда пересказ фильма окончился.
— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — На Руси он звал себя эль Сидом и погиб в сражении, оставив после себя кучу историй, одну из которых я и рассказал.
— Но из неё действительно получится великая пьеса, — не унимался Энсина. — Если взять основную канву и сочинить дополнительные диалоги, то...
— То возьмите и напишите, — усмехнулся Андрей. — В конце концов, театр — это важнейшее из искусств, своеобразное отражение действительности на сцене. Высмейте явную глупость и подчеркните то, что считаете необходимым.
— А ведь это интересное предложение! — воскликнул Энсина.
— Похоже, драматургия — это заразно, — подвёл неожиданный итог беседе герцог, вставая с кресла. — Хуан, у вас ещё будет время поговорить с доном Андреасом, ведь вы же погостите у меня?
— Разумеется, дон Фадрике, — прекрасно всё понял драматург. — Рад был знакомству, дон Андреас. Я обдумаю ваши слова о пьесе.
— Кажется, этой ночью бедняга не уснёт, — усмехнулся Альба, глядя вслед вышедшему из комнаты драматургу. — Вы разбудили в нём самую главную страсть — страсть к сочинительству. Ну да господь с ним, а вот нам стоит кое-что обсудить. Надеюсь, эти ваши чугунные пушки на самом деле столь хороши, как вы их описываете. Ибо, к сожалению, наши армия и флот испытывают большую нехватку вооружений, в то время как даже тесно связанный со двором его императорского величества дом Фуггеров предпочитает отвозить добытую ими в Венгрии медь не к нам, а в Португалию. И этих торговцев можно понять. Лузитанцы щедро расплачивается за товар привезёнными из Восточной Индии специями, в то время как финансы нашего государя находятся в не самом лучшем состоянии из-за этой проклятой войны с галлами. И отсюда встаёт вопрос: что желает получить ваш государь за возможные поставки? Ведь не за просто же так вы будете их поставлять.
— Не люблю говорить о вещах заранее, но, разумеется, свою выгоду мой государь получит сполна. Правда, калибр наших пушек слегка отличается от принятых в Испании. Как я успел узнать, у вас пользуется спросом линейка в 48, 36 и 30 фунтов.
— Да, есть такое. Хотя, после брюссельских испытаний, король велел для вооружения испанской армии принять 48-фунтовое орудие 18-калиберной длины, как наилучшую по дальнобойности, — согласно кивнул головой Альба.
— Зато не самую лёгкую. Впрочем, как я слыхал, одним из условий была возможность использования в этих орудиях ядер и снарядов к французским 42-фунтовым орудиям? Весьма верное, кстати, условие. Преклоняюсь перед его величеством и его советниками, что понимают важность использования чужого припаса для своих систем.
Герцог лишь хмыкнул на эти слова, хотя в голове зарубку о "хорошем слухе" посла, возможно, и сделал.
— А что можете предложить вы?
— Можем и сорока восьми фунтовку отливать. Но для поля боя считаю лучшим решением пушки в 12 или 6 фунтов. Они достаточно легки, чтобы вовремя менять позиции. Да и для перевозки на дальние расстояния тоже. Всё же вес в семь тысяч фунтов для сорока восьми фунтовки и тысяча восемьсот для двенадцати — это разные вещи. Но, как я уже и говорил, всё зависит от желания заказчика.
— Однако, двенадцатифунтовое орудие обходится казне почти в две, а то и три сотни дукатов, и это, не считая лафета и прочего. А что можете предложить вы?
Андрей усмехнулся. При правильном подходе к производству и достаточном мастерстве рабочих стоимость отливки чугунного орудия выходила где-то в двенадцать копеек за пуд веса. Даже если учесть, что чугунная пушка была априори тяжелее однотипной бронзовой, всё одно выходило, что одно 12-фунтовое орудие стоило ему что-то около пятнадцати рублей. Испанцы же покупали подобные бронзовые пушки за девяносто-сто рублей, если брать на русские деньги. Так что даже при более высокой себестоимости и учёта затрат на транспортировку овчинка стоила выделки.
Кстати, будучи в Англии, он поинтересовался тамошними чугунными орудиями в плане цены, и тихо посмеялся, поняв, что дешевле сорока рублей ту же 12-фунтовую пушку англичане продавать не будут. Так что, не особо наглея, можно было смело требовать с испанцев три десятка полновесных васильевских рублей за каждый ствол. И это всё равно выходило им в три раза дешевле, чем орудие из бронзы. А когда (а, главное, если) англичане смогут уронить цену на свои изделия, то и русские без больших потерь сделают тоже самое. Всё же воистину ВПК — золотая жила! То-то в его прошлом-будущем шведы весь 17 век торговали своими пушками со всеми желающими, пополняя за счёт тех продаж свою собственную казну. Рынок этот был просто бездонным. А ведь чугунные пушки для дополнительной крепости можно легировать медью, что сразу отбросит всех конкурентов далеко назад в плане качества, или, по китайскому варианту, и вовсе покрывать готовое изделие медной оболочкой. А ещё к орудиям может идти хороший порох, на который испанцы, не смотря на большое количество имеющейся у них селитры, жаловались весь шестнадцатый и семнадцатый века в его прошлом-будущем, закупая его за рубежом. Как говорится, дайте две и не мешайте.
Чувствуя, что его понесло, Андрей усилием воли остановил буйство мыслей и выдал нужные цифры Альбе. Разумеется, не конкретные расценки, а стоимость "рублей за пуд", а герцог уже сам посчитал, во сколько обойдётся каждый конкретный экземпляр.
— Что же, — промолвил он, подумав, — неплохо. За ту же сумму мы сможем утроить количество полевых пушек. Правда, на каждую придётся добавить лошадей, ведь они станут тяжелее бронзовых.
— Увы, ваша светлость, не бывает только хороших решений. Всегда найдётся какой-нибудь минус. Главное — чтобы хорошего было больше.
— Несомненно, тут вы правы, ваша светлость, — согласно усмехнулся Альба.
Домой в тот день Андрей вернулся поздно, зато темы, поднятые в разговоре с королевским советником, стоили потраченных часов. Жаль, что в его прошлом Засекин не сумел зацепиться за полноценный союз с Испанией, просто не сумев правильно "продать" хорошую идею. А ведь и папа, и имперцы просто жаждали его, даже не требуя немедленного вступления в войну. И даже на ливонскую проблему были готовы взглянуть под другим углом.
Да-да, находясь в Испании, князь поднял и этот вопрос. Ибо противоречия между Орденом и Русью только нарастали. Так, на переговорах в 1521 году ливонцы по-прежнему хотели получить компенсации убытков, причиненных им русской стороной во время новгородско-ганзейского конфликта 1494 года, а Русь же выступила с требованием уплатить долги по Юрьевской дани, накопившиеся с 1463 года. И это были далеко не все претензии сторон друг к другу. Россия и Ливония вступили в новый век без урегулирования серьезных противоречий, которые постепенно накапливались без их разрешения. И чем слабее становился орден и чем сильнее Москва — тем больше становился соблазн решить эти противоречия не мирным, договорным, а военным путем. Тем более, что нарастающее противостояние Бланкенфельда и Плеттенберга готово было обрушить Орден в пучину гражданской войны, не воспользоваться которой для Руси было бы просто глупо. Это в иной истории над Москвой в тот момент висел союз Крыма, Казани и Хаджи-Тархана. В этой же "оси зла" уже не было, так что дамоклов меч возмездия уже незримо навис над потомками крестоносцев.
Правда, упирал Андрей больше на торговую сторону непростых отношений. Поскольку Ливония была провинцией империи, то на неё распространялся и принцип запрета торговли "стратегическими" товарами с варварским миром, к которому европейцы всё ещё относили и Россию. Из-за этого на Русь запрещался ввоз крупных коней, которые могли быть использованы в армии, и других военных товаров, таких как медь, доспехи, пушки, порох, селитра и даже медных котлов и железной проволоки. А русские купцы неоднократно арестовывались с подобными грузами, а то и вовсе бесследно исчезали на ливонских просторах.
Сносить подобное отношение к себе и к своим подданным русский государь не собирался, так что, благоволя к Империи и королю Карлу, он, если ливонский магистр не образумится сам и не образумит своих людей, тем не менее, готов был решить возникший вопрос любой ценой, даже силой оружия.
Герцог на эти слова пообещал обсудить ситуацию с королём, однако, судя по его реакции, проблемы рыцарей его мало заинтересовали. Да и то, имея восставшую из-за поднявшихся налогов Валенсию у себя под боком думать о каких-то задворках не очень-то и хочется. Тем более, что проблемы Восточной Европы отданы на откуп Вене.
Что же, Андрей готов был ждать, тем более, что всё равно ничего иного ему не оставалось. Подготовка к показу шла стремительно лишь по местным оценкам, а для князя всё это напоминало неспешную раскачку. Зато за те недели, которые прошли в ожидании показа, Андрей ещё дважды встречался с императором. Этому во многом поспособствовало его умение играть в шахматы. Как выяснилось, Карл тоже был большой любитель этой индийской забавы. Кроме того, большую роль играло и то, что русский посол был неистощимым источником различных забавных историй, услаждавших слух как самого монарха, так и столпившихся вокруг придворных. Даже языковой барьер не служил в этом случае большим препятствием.
Как бы там ни было, но регулярные приглашения в обиталище монарха на очередной сеанс "игры императора", позволяли, ведя ненавязчивую беседу, "установить контакт" и гнуть свою линию, добиваясь от Карла существенных уступок. Например, царский титул Василия Ивановича был уже практически признан. По крайне мере во время разговоров император титуловал его именно так. Разрешение на свободную торговлю с Нидерландами, Кастилией и Арагоном также было получено. Кроме того, приятным бонусом стала информация о том, что ещё никакого запрета на торговлю иностранных купцов с испанскими владениями в Новом Свете не существовало. Андрей, конечно, пользуясь моментом, постарался подтвердить это особой императорской грамотой, ибо как оно сложится в будущем неизвестно, а соответствующая бумага вот она, имеется в наличии. Но политика политикой, а кроме неё были у Андрея в Испании дела и другого рода.
Во-первых, это были новые технологии. Испания начала шестнадцатого столетия находилась в очень выгодном положении. Дело в том, что, не смотря на все желания записных еврофилов, Европа того времени лишь только начала свой путь по стезе технического прогресса, а пока что последние лет пятьсот главным поставщиком новых идей был так называемый арабский мир. Да, он давно уже находился на излёте своего интеллектуального могущества, но одно из последних его изобретений только-только появилось на свет и обещалось прожить века, уйдя на второй план только с широким распространением капсюльных систем и унитарных патронов. Ведь речь шла не о чём-то, а об "мавританском" замке, под чьим именем и стали известны в Европе в самом начале XVI века ударные кремневые замки.
И Испания, веками граничившая с маврами, как обычно получила эту технологию одной из первых.
Правда, этот довольно сложный для своего времени механизм не получил ещё широкого распространения, существуя параллельно с более ранними фитильными замками, а также современными ему колесцовыми механизмами. Первые были простыми и дешёвыми, вторые несколько превосходили ранние образцы кремневого замка в надёжности, однако Андрей-то хорошо знал, что в процессе своего совершенствования именно кремневый ударный замок выйдет победителем.
Ведь по сравнению с "конкурентами", он обладал несомненными преимуществами — оружие, оснащённое им, оставалось готовым к бою длительное время и было по тем временам самым скорострельным (от 2-3 выстрелов в минуту до 6-7 у самых тренированных стрелков), а износ его был минимальным. Хотя он и требовал постоянной заботливой чистки и регулировки, а также контроля качества кремня. Из-за чего, кстати, русские стрельцы ещё в начале семнадцатого столетия и предпочитали старые фитильные замки, как более удобные. Но Андрей оглядываться на чужие проблемы не собирался. А вот слямзить или купить нужную технологию — очень даже да. Тем более что испанцы никаких секретов из неё не делали, и весь вопрос стоял только в нахождении нужного мастера, готового на несколько лет переехать из родных пенатов в холодную даль.
А на второй неделе приезда русского посольства в Вальядолид, в дверь дома, где оно расположилось, скромно постучался молодой человек в одежде небогатого горожанина. Это не было чем-то необычным, послов посещали самые разнообразные гости, но вот этого конкретного молодца не просто не заставили, как многих, ждать разрешения, а буквально втянули в дом и сразу же (ну, почти сразу же) представили под очи князя.
Потому что гостем оказался не кто иной, как сын старого Викола — Ремус, что по указанию князя и на его же средства уехал в Европу, перенимать чужой опыт кораблестроения. Причём, как беглец от злого турка, он свои стопы направил в самый центр тогдашнего судостроительного хай-тека — на Пиренейский полуостров.
Нет, конечно, никто на Руси не рассчитывал, что его с распростёртыми объятиями возьмут на верфи, да ещё и мастером, так что пришлось парню срочно вспоминать ремесло корабельного плотника, но вот наблюдать процессы, идущие на верфях, ему никто помешать не мог. А имеющийся за плечами опыт и природная смекалка позволяли Ремусу достаточно полно представлять, что зачем и для чего делается. Правда, так уж получилось, что осел он на верфях прямо противоположных Атлантике, так что поначалу показалось, что ничего нового и революционного увидеть ему не удастся, но вскоре выяснилось, что и он, и князь, получавший от "технологического шпиона" письменные отчёты, сильно ошибались. Оказалось, что именно в это время на средиземноморских верфях Испании начали строить корабли, позаимствованные ими от венецианцев, с малопонятным названием Gallioni. Ведь на маленькую галеру (ну примерно так звучал перевод с венецианского) они походили довольно мало, так как вёсельного хода у данного корабля не было.
Зато его борт от киля к грузовой ватерлинии имел большой развал, а к верхней палубе — завал, что позволяло решить сразу несколько задач: увеличить грузоподъёмность, затруднить переход с судна на судно во время абордажа и повысить общую прочность. А так как при этом ещё и смягчалась сила удара волн о борт, поскольку волна отражалась вверх, и корпус не испытывал её прямого удара, то новый кораблик оказался очень хорош и для океанской волны, не то что для спокойных вод Средиземного моря.
В общем, новый тип корабля был результатом вдумчивого осмысления эволюции скорее каравелл и каракк, нежели галер. Хотя и от последних он тоже взял кое-какие черты.
