| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ночь, звезды и верный конь стали его единственными спутниками. Он вовсе не торопился исполнить поручение предателя-монаха. Странствия по пустыне настроили его совсем на другой лад.
Первое время огромные пространства пугали одинокого странника, но потом, в часы долгих ночных молитв пришло иное. Яркие звезды — совсем не такие, как на далекой родине, — шепот ветра, костры пастухов ... Он вдруг ощутил себя не затерянной песчинкой, — но частью всего Сущего ... Он понял, для чего уходили в пустыню отшельники и святые: вдали от мирской суеты стать собою, услышать голос Создателя, — и он решил, что последует их примеру.
Однажды в минуты недолгого забытья, ему приснилась покойная матушка: она смотрела на него ласково, потом что-то сказала — что-то очень важное, но он забыл, когда очнулся, и долго после сожалел о том. Юстэс очень хотел еще увидеть ее во сне: ведь он не знал ее — она умерла, когда он был младенцем, но матушка больше не приходила ... Зато вспомнились отец и старшие братья — и он почувствовал, что больше не сердится на них: сам виноват, что пришлось покинуть отчий дом... Вспомнилась и та, что любила его и чьей любовью он так тяготился... Что-то с ней теперь сталось и жива ли она?..
Но Гилленхарту не суждено было провести остаток дней своих в уединении и молитвах — судьба распорядилась иначе.
Его захватили врасплох кочевники. Бой был жестоким, коротким и неравным. Юноша сражался как лев — и потому его не убили. Восхищенные отвагой неверного, дети пустыни сохранили рыцарю жизнь — и продали его проходившему каравану, направлявшемуся к побережью. Спустя два перехода, на караван напала какая-то болезнь, унесшая в могилу более половины всех его людей. Не миновать бы этой участи и Юстэсу, раненому в стычке с кочевниками, но его спас черный человек по имени Али. Он дал ему съесть три темных, неприятно пахнувших шарика, размоченных в воде, — и юноша остался жить. Али и дальше ухаживал за ним: промыл и смазал чем-то раны, где уже завелись черви, менял повязки, приговаривая что-то на чужом, гортанном языке, приносил воду, кормил его жирной бараньей похлебкой... Благодаря ему, рыцарь окреп настолько, что всерьез задумался о побеге.
Но теперь он был больше похож на человека, нежели на покойника, — его можно было выгодно продать, к тому же его теперешний хозяин и так потерял половину своих рабов, — и с него не спускали глаз.
Помогла песчаная буря. Утром того ужасного дня Али принес ему накидку из шерсти верблюда. Показывая на горизонт, где клубилось темное облачко, он что-то пытался объяснить. Юстэс взял накидку...
Потом были долгие часы, когда во всем мире не осталось больше ничего, кроме воя ветра. Ему казалось: все демоны пустыни собрались вместе, чтобы спеть хором на его могиле, и рука в бессильной ярости напрасно искала рукоять меча... Он бы так и остался там, погребенный толстым слоем песка вместе с остальным караваном, но Али откопал его, еле живого, и Юстэс обнаружил, что снова стал свободным... Он тогда не задумался, как выжил Али, — наверное, им обоим просто повезло.
Последующие дни были наполнены смертельной мукой. Палящее солнце и ни капли воды... Язык распух, стал шершавым, Юстэсу хотелось откусить его и выплюнуть — он думал, что задохнется, если тот распухнет еще больше. В висках все время стучали маленькие острые молоточки — голова болела невыносимо и он боялся, что череп расколется... Еще он боялся сойти с ума — ведь тогда бы он, не задумываясь, вцепился в горло своему спасителю, и пил бы... пил его кровь — он видел, как это сделали караванщики с обессилившим рабом...
Али молча полз рядом и в его глазах тоже порой светилось безумие...
Гилленхарт не выдержал первым.
Он напал на чернокожего и они сцепились, катаясь по песку, точно дикие звери, рыча и кусая друг друга. Али оказался сильнее и проворнее — изловчившись, он ударил юношу кулаком в висок и свет померк в его очах.
... Откуда-то из тьмы перед ним появилось лицо монаха. "Ты послал меня сюда... Из-за тебя я так страдаю... Я ненавижу тебя..."
Ненависть — сильное чувство. Порой оно дает человеку куда больше вдохновения и сил, нежели любовь... Юноше так сильно захотелось отомстить, что он отложил свою смерть на потом — и очнулся...
Чьи-то руки поднесли к его губам чашу с водой.
...Спустя два дня он уже смог подняться на ноги. Жители маленькой рыбацкой деревеньки — десяток глиняных хижин, длинные лодки, сохнущие бесконечные сети, — были неразговорчивы и не очень приветливы. Люди, найденные в пустыне, не внушали им доверия — ведь они так не похожи на них... Опасения рыбаков были не напрасны: слегка окрепнув, Юстэс в одну из ночей взял припасенный заранее кувшин с водой, пару пресных, жестких как подошва сапога, лепешек, и украл лодку.
Выйдя в море на безопасное расстояние, он направился вдоль берега, надеясь что волны и провидение помогут ему выплыть к какому-нибудь более подходящему месту, откуда он сможет наняться на корабль, идущий в Акру: он понимал, что стал пешкой в неведомой ему игре, и что посылая его в путь, Фурье строил какие-то планы. Возможно, расстроив эти планы, Юстэс тем самым отомстит святому отцу, а быть может, — доберется и до него самого...
Юстэс понятия не имел, что будет делать в Акре. Пергаментный свиток Фурье был им утерян, но рассудил, что попытаться стоит: ведь монах сказал, что нужный человек сам найдет его, — и юноша не задумывался, как тот это сделает. Не думал он и о том, что вообще может не добраться до места, — ведь молодости свойственна здравая доля глупости и самонадеянности, и вкупе с верой в свою звезду и удачу это сочетание дает иногда удивительные результаты...
* * *
* * *
* * *
... Он греб около часа, стерев в кровь ладони, когда куча тряпья на корме лодки вдруг зашевелилась. Юстэс приподнял весло и размахнулся, ожидая чего угодно, но из-под тряпья вылез, потягиваясь и позевывая ... Али. Юстэс с облегчением перевел дух — надо сказать, что он был несказанно рад видеть своего чернокожего приятеля.
— Как ты здесь оказался, хитрец?..
Но Али не понимал его слов и молча улыбался, сверкая белками глаз. Если бы он мог, то рассказал бы, как следил за своим собратом по несчастью, когда тот вертелся вокруг лодок, а уж пробраться к берегу под покровом темноты и спрятаться было и вовсе проще простого. Он только не знал, когда Юстэс решится бежать, но даже если б его и нашли рыбаки по утру спящим в лодке, они бы просто решили, что ему стало душно в хижине...
Несколько дней они провели в море — повелитель вод был милостив к ним. Али ухитрился из запасного весла и тряпья наладить парус — плыть стало лучше. Ловили рыбу, высаживались на берег, — не есть же ее сырой... На берегу старались и ночевать, карауля по очереди. Вой гиен и шакалов внушал суеверный страх, но еще больше они опасались людей и потому, едва занимался рассвет, тут же отправлялись дальше. Путешествовать ночами было бы легче, но неопытные мореплаватели, подобно своим далеким предкам, боялись потерять берег из виду.
Потом фортуна изменила им — поднялся шторм и их унесло далеко в море. Лодка перевернулась; весла, остатки припасов — все погибло. Чудом, они сумели уцепиться за утлую посудину, связались поясами, — Гилленхарт не переставал бормотать слова молитвы, Али терпел молча, — и стихия показала им всю свою мощь и ярость...
...Остатки разбитой лодки лениво покачивались на успокоившихся волнах. Море снова обещало быть ласковым и приветливым, только теперь они знали цену его обещаньям. Скоро солнце поднимется выше — палящие лучи и жажда сделают свое дело...
Господи, неужели это — конец?!..
* * *
* * *
* * *
* * *
*
— ...Куда мы едем?
— Ты мне не доверяешь? — спутница Кагглы улыбнулась и взяла ее за руку.
Карета мягко покачивалась на рессорах, звонко цокали подковы, мимо проплывали желтые огни фонарей. Каггла выдернула руку и отвернулась к окну. Вскоре они выехали за город — к реке.
Колеса экипажа прошуршали по бревнам Старого моста и остановились. Возница стукнул кнутовищем в стекло:
— Эй, дамочки! Дальше я не проеду...
— Вылезай... — приказала Каггле ее спутница. — Пройдемся немного... Обожди нас тут, -велела она вознице.
— Как прикажете, — пожал тот плечами, зябко кутаясь в плащ — у реки было прохладно, — только заплатить не забудьте...
Они углубились в лес. Каггла немного успокоилась: соловьиная летняя ночь была слишком хороша для того, чтобы с ней что-нибудь случилось... Ее спутница остановилась: прямо перед ними росло дерево с раздвоенным стволом.
— За мной! — скомандовала она и крепко ухватив художницу за руку потащила ее в развилку дерева.
После путешествия в Пещеру Кагглу трудно было удивить и теперь она ожидала чего угодно, но место, где они вдруг очутились, поразило ее своей полной заурядностью.
Только что ее руки касались шероховатой коры старого дерева, и вот перед ними длинный грязноватый коридор. "Явно какое-то казенное присутствие..." — подумалось ей. Тусклые, давно немытые окна, вдоль стены — старые стулья с кожаными сиденьями , маленькие облезлые столики, испачканные чернилами, над столиками какие-то картинки в дешевеньких рамках, под потолком вокруг голых лампочек уныло жужжали мухи. Пыль, тишина, скука...
Коридор привел их к облезлой двери, когда-то выкрашенной белой краской. Каггла попыталась разобрать, что же написано на табличке, украшавшей дверь, но не смогла. Ее товарка постучала и не дожидаясь ответа, вошла. Каггла — за ней.
Там, посредине комнаты, заставленной архивными стеллажами с толстыми папками, за письменным столом сидела огромная крыса. Не обращая внимания на вошедших, она сосредоточенно писала что-то длинным гусиным пером.
— Извините... — робко откашлялась спутница Кагглы.
— Не приемный день... — буркнула Крыса, не поднимая головы от своей писанины.
— Но мне назначено на сегодня... — возразила женщина.
— А у меня — обед! — тут же нашлась Крыса. На столе перед ней поверх исписанных листов появилась большая дымящаяся кружка. Она помешала в кружке кончиком облезлого хвоста и по комнате поплыл аромат свежего кофе. — Выйдите и подождите в коридоре...
Спутница Кагглы хотела еще что-то сказать или спросить, но Крыса ухватила кружку коротенькими лапами и с таким громким хлюпом втянула ее содержимое, что посетители поняли: общения не получится.
Ерзая на жестких стульях, они прождали с полчаса. Потом еще столько же... Наконец, терпенье у черноволосой кончилось и она снова сунулась в кабинет.
Крыса, задрав ножки на стол, мирно дремала, сложив лапки на животе...
— У вас обеденный перерыв уже закончился? — громко осведомилась искусительница.
Застигнутая врасплох, Крыса от неожиданности вздрогнула и чуть не свалилась со стула. Но тут же, схватив перо, приняла деловой вид и снова принялась что-то строчить на новом листе бумаги.
— Я вам человеческим языком повторяю: сегодня не приемный день... — сердито проскрипела она. — Зайдите завтра...
Посетительница достала из складок платья кусочек сыра. Крыса было заинтересованно зашевелила длинным блестящим носом, но оценив размеры подношения, обиделась:
— Взятка должностному лицу?..
Неизвестно, чем закончилось бы их препирательство, но из стены вдруг вышел человек в темном.
— Прекрати паясничать, — коротко приказал он Крысе, — и займись делом.
Словно по мановению волшебной палочки кабинет тут же преобразился. Окна закрыли тяжелые парчовые занавеси, на мраморный пол лег пушистый ковер, убогая казенная мебель исчезла — взамен ее у стен встали дубовые шкафы, чьи полки ломились от тяжелых фолиантов в роскошных переплетах. В углу вокруг низенького столика появились большие кожаные кресла. Человек в темном сделал приглашающий жест:
— Прошу...
Каггла осторожно опустилась в необъятные недра кресла. Оно оказалось на удивление мягким и уютным. Ее товарка присела напротив. Человек в темном остался стоять.
На столике появились бокалы и красивая бутыль, покрытая паутиной.
— Итак, — произнес незнакомец, ловко откупоривая бутыль и разливая вино, — в чем суть вашего дела?
— Родовое проклятье... — торопливо произнесла спутница Кагглы.
— Понимаю, — задумчиво произнес он, поднося бокал к губам и делая глоток. Каггла, совершенно сбитая с толку, последовала его примеру. Вино оказалось превосходным. — Вы хотите, чтобы я снял его?
— Нет... — держа бокал в руках и водя пальцем по его золотистому краю, искусительница тщательно подбирала слова. — Предметом нашей сделки был некий дар, полученный родом Гилленхартов в результате наложенного заклятия... Я оказала моей... гм... подруге одну услугу и теперь в качестве компенсации хочу получить этот дар себе. Так, как это было оговорено заранее...
— Что ж, — шагая по комнате, сказал человек в темном, — дело пустяковое... Прямо сейчас и составим договор. Каково будет мое вознаграждение?..
Крыса, одетая теперь в широкую мантию и судейскую шапочку, стоя у высокой конторки, торопливо строчила пером.
— Сколько же вы хотите? — уклончиво поинтересовалась черноволосая.
— Обычно я беру десять процентов... — сухо ответил он. — Но в вашем случае — я хочу половину.
Искусительница открыла рот с явным намерением поспорить, но потом вдруг передумала:
— Ладно...
— О чем вообще идет речь? — возмутилась Каггла. — Может, объясните мне наконец?..
— Пожалуйста... — засуетилась Крыса и подбежав к ней на задних лапках с легким поклоном протянула лист бумаги.
Каггла торопливо пробежала глазами по строчкам:
— Ничего не понимаю... — и, скомкав, отбросила бумагу.
— Ну-ну...— успокаивающе произнес незнакомец, поднимая бумажный комочек, и опускаясь в кресло. — Не надо нервничать... Позволите, я закурю? — и достал из кармана трубку.
Крыса проворно поднесла хозяину зажигалку и забрала у него скомканный лист, обиженно посверкивая глазками на столь импульсивную клиентку.
— В документе нет никакого подвоха... — продолжил он, пуская к потолку ароматный клубок дыма. — Наша адвокатская контора имеет солидную тысячелетнюю ... я повторяю — тысячелетнюю! — репутацию... За это время нам довелось распутать немало сложных дел и, поверьте, наши клиенты всегда оставались довольны...
Но Каггла уже не слушала его: она вдруг ощутила в подушечках пальцев легкое покалывание и увидела как на их кончиках появились голубоватые искорки, — словно крохотные звездочки, они стекали с пальцев и рассыпались в пространстве сверкающими брызгами.
— Так вы согласны?.. — спрашивал меж тем адвокат. Его голос доносился до нее будто издалека.
Не отвечая, она подняла руки над головой и поворачивая кисти то так то эдак, откинулась в кресле, любуясь алмазными каплями на своих пальцах. Она чувствовала, как исчезает гнетущий изматывающий страх, что мучил ее последнее время, и на смену ему рождается неизъяснимое по своей прелести чувство собственной силы и превосходства над окружающим миром, доселе совершенно ей незнакомое.
Крыса тем временем разгладила измятый лист и положила его на столике перед черноволосой:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
