Красный Дьявол и Каменная чаша

— Неправда. Большая пустыня протянулась полосой, разграничивая наши владения. Большинство стычек происходило именно в песках, оттого и пошло название песчаники. Сами песчаники называют себя Моарин, что на их языке означает люди Древа. Возможно, мы для них такие же песчаники. Как-то раз моему отряду довелось пройти через пустыню и я увидел лес. Поистине, удивительное зрелище. Он рос ярусами. Сначала мы думали, что это гора и все деревья равны, но чем глубже мы заходили в лес, тем больше они становились. Пять, десять, двадцать обхватов — такова была толщина стволов. Но долго мы там не пробыли. Нас обнаружили и пришлось отступить.

Последние слова Олаф договорил с трудом.

— Может, устроим привал? — спросил Гроган.

— Не возражаю, — согласился Олаф, — можешь потушить свой факел.

Олаф щелкнул пальцами и возле них вырос бледно-алый шар. Туннель озарился призрачным светом.

— А как же кристаллы? — спросил капитан.

— Уже бы сработали, окажись они где-нибудь рядом, — пожал плечами Олаф.

Отдыхали несколько часов. Потом шли, шли и шли, а впереди катился все тот же бледно-алый шар, освещая им путь. Никакого другого света не было. Олаф уже начал думать, что они попали в зачарованный лабиринт, из которого нет выхода. Чтобы отогнать мрачные мысли, они много разговаривали. Олаф рассказывал о походных буднях рыцарей, о сражениях и нравах песчаников, но постепенно все разговоры свелись к смешным историям. Гроган знал много азартных игр и секретов благополучного выигрыша, как он это называл. Вода во фляге подошла к концу. По самым скромным подсчетам, они шли уже несколько дней. Изголодавшие, они по очереди рассказывали о самых редких, дорогих и просто вкусных и любимых блюдах.

— Как-то раз, — проговорил Олаф, — поймали повара песчаников. Он все норовил откусить себе язык, чтобы не выдавать врагам секретов родной кухни. Но его допросили и, — Олаф сглотнул подступившую слюну, — все тщательно записали в журнал.

Олаф замолчал.

— Что же они ели? — спросил Гроган.

— Свет, — только и вымолвил Олаф.

— Свет? — удивился капитан, — Олаф, я понимаю, что ты очень устал, — к тому времени они уже перешли на ты, — но как можно есть свет?

— Нет, — выдохнул Олаф, — впереди свет.

— Где? — капитан прищурился, но ничего так и не увидел.

— Вот, — Олаф указал на свой шар, — он начал менять цвет. Смотри, уже почти совсем белый.

— Догорает что ли?

— Да нет же! — махнул рукой Олаф, едва не потеряв равновесие, — это значит, что впереди свет, впереди выход!

Они побежали, если это можно назвать бегом. Впереди, всегда на одинаковом отдалении от них, катящийся белоснежный шар засветился еще ярче и исчез. Вдалеке белел другой, настоящий свет. Спотыкаясь, путники из последних сил добрались до него. Это оказалось маленькое окошко в большой железной двери. Они навалились на нее всем телом, желая скорее выбраться наружу. Медленно, с душераздирающим скрипом, дверь подалась. Они стояли на вершине горы, а прямо перед ними открывался живописный вид на город, окруженный вековыми соснами.

— Это же... — тяжело дыша, проговорил Олаф.

— Грюндорф! — удивленно воскликнул Гроган. В отличие от Олафа, в нем все еще остались силы для эмоций. — Но как? До него же идти больше недели!

Глава 14

В комнате Ингрид старый слуга зажег пару свечей. Клод бережно положил спящую девушку на кровать, непроизвольно поправляя складки ее платья. Сейчас она напоминала ему сказочную принцессу из заколдованной башни, такую беззащитную и такую несчастную. Ее губы внезапно искривились в усмешке.

— Ты спрашиваешь меня, что такое розги, щенок? — сонно пробормотала она.

Сказочный замок, вместе с образом плененной принцессы, тут же рассыпался в мелкую пыль, от которой у Клода вновь засвербело в носу.

— Том, — устало позвал он, — зачем ты все время ей подливал? Она же едва ли не полбочонка выпила!

— Ты и сам понимаешь, — проскрипел где-то у самого уха голос старика, — я простой слуга и моя задача следить, чтобы господский кубок не пустел.

— Так и следил бы за своим господином!

— Но таков этикет, — прошептал старик.

Клод нахмурился. Перед ужином он и сам говорил об этикете, наливая Ингрид крепкого вина.

— В прежние времена, — задумчиво проговорил Том, — молодые девушки любили хорошие вина, но теперь нравы совсем изменились и сейчас они не пьют ничего, кроме клюквенного сиропа, от которого сплошные колики в животе. Ты должен гордиться своей госпожой!

"Чем тут гордиться!" — раздраженно подумал Клод и бросил косой взгляд на слугу. В отблесках пламени свечей Том выглядел еще более сухим и сморщенным, нежели накануне, и лишь в черных глазах старика искрился огонь жизни.

— Сегодня выдался веселый денек, — проговорил старик, направляясь к выходу.

— Да, — поспешно согласился Клод, — вряд ли я завтра проснусь с первыми петухами.

— У нас и нет петухов, — пожал плечами слуга, — они слишком шумные.

За своей спиной Клод услышал шепот.

— Клод, подожди, — тихо позвал Алан.

— Странно, — задумчиво сказал старик, остановившись в дверях, — ты сейчас не слышал никакого писка?

— Писка? — притворно удивился Клод, — вроде нет. Наверно, это какой-нибудь мышонок.

— Как неудобно! В Эверсфилде раньше никогда не водилось мышей. Нужно будет проверить оберег.

Клод не стал уточнять, какой оберег решил проверить старик. Понимающе кивая, он закрыл дверь. Оказавшись у себя, Клод не торопился прощаться со старым слугой. Порывшись в сумке, он достал, казалось бы, бездонный бурдюк Джорджа. Старик поначалу отказывался, но потом откуда-то достал две пыльные кружки. Небрежено обтерев рукавом их глиняные бока, Том с улыбкой наблюдал, как льется темное благоухающее вино.

— За былое! — сказал Клод, поднимая свою кружку высоко над головой.

— За доброе прошлое! — поддержал Том.

Бурдюк опустел почти сразу, но старый слуга, вздыхая и кашляя, извлек из недр комнаты небольшой бочонок. Горестно поставив его возле ног приятеля, Том утер пот со лба и сипло рассмеялся.

— Тут много чего припрятано, — доверительно проговорил он.

Клод не знал, сколько прошло времени, но когда бочонок опустел примерно на четверть, старик икнул и с храпом повалился на кровать. Повар не стал тревожить старого слугу. Несмотря на выпитое, его голова оставалась ясной и совсем не хотелось спать, а раз уж кровать оказалась занята, Клод решил немного поболтать с мальчишкой. Отворив смежную дверь, повар прошел в покои девушки. Когда он закрывал дверь, пламя свечей колыхнулось, населив комнату замысловато пляшущими тенями.

— Алан, это я, — прошептал Клод.

— Я не мышонок! — обиженно воскликнул маг.

— Мышонок? — удивленно переспросил Клод, не сразу поняв, что имеет ввиду парень. — Ах, ты про это! Сам виноват, что старина Том услышал тебя. Ты же не хочешь, чтобы он узнал про нашу тайну?

— Нет, — сухо ответил тот.

— Устроил же ты сегодня, — проговорил Клод, усаживаясь на пол возле кровати, — хорошо, что старый барон плохо слышит, иначе выгнал бы нас взашей, да еще пустил бы вдогонку парочку зажженных стрел.

— Он рассказывал о герцоге, — смущенно ответил Алан, — я никогда не слышал таких подробностей.

— Помешались вы все на нем что ли?

— Почему помешались? Эдмунд — это легенда, ведь он живет уже более двух сотен лет и не стареет! Я мечтал увидеть его...

— И поговорить с ним... — продолжил Клод.

— Верно, — удивленно проговорил Алан, — как ты догадался?

— Я слышу подобное, едва ли не каждый день.

— От кого? — еще больше удивился молодой маг.

— От нее, — угрюмо отозвался Клод. — Только и делает, что рассказывает, какой хороший герцог, хоть сама ни разу его не видела. Говорит, что мне не понять. Еще бы. Ему же двести лет — о чем с ним можно толковать?

— Расспросить о былом, к примеру. Разве не интересно узнать, какие раньше были люди? Ведь он сразил демонов. Он герой.

— Герой, — повторил Клод. — Может, сейчас твой герой выглядит, как старый мухомор? Может, он вовсе разучился говорить, а только и делает, что спит в склепе своей ненаглядной жены?

Клод терпеть не мог все эти небылицы о герцоге. Ингрид часто о нем говорила, и временами Клод сдерживал себя, чтобы не бросить какое-нибудь едкое замечание. Ингрид восхищалась доблестью герцога, его прославленным великодушием и мудростью. Она видела в нем не человека, а легенду, также как и Алан. Клод никогда не перебивал девушку. На вопрос, согласен ли он, Клод отвечал "да, конечно" или "не может быть, я и подумать не мог!". Он считал это увлечение Ингрид всего лишь детской забавой. Отчасти, его мнение подтвердил Алан. Сейчас, пока девушка спала, Клоду выдалась возможность поговорить с почитателем этого старого Эдмунда и высказать все, без утайки, что он на самом деле думает о двухсотлетней развалине.

— Он не мухомор и не спит в склепе жены. Он вообще не спит, — продолжал Алан. — Эдмунд великий воин и даже время над ним не властно. Он носит траур по усопшей супруге и до сих пор любит ее.

— Ха! — усмехнулся Клод, — велика заслуга.

— Да он, да он, — Алан не мог подобрать нужного слова.

— Мухомор, — помог ему Клод.

— Нет!

— А кто его видит? — по мнению Клода, это был самый веский довод. Он мечтал спросить Ингрид, заранее зная, что она ничего не ответит.

— Ну как же, — тон мага стал снисходительно мягким, что скорее удивило, нежели задело Клода. — Его верные подданные. Неужели ты не знаешь, что раз в пять лет, в стенах герцогской резиденции собирается Большой совет, в который входят даже простые деревенские старейшины. Его видят сотни, нет, тысячи глаз!

Клод ничего не знал о совете. Ведь минуло всего лишь четыре года, как он расстался с теплым местом старшего повара в замке орвиджского графа и подался в эти края. Ингрид же, почему-то, о совете никогда не упоминала. Клод был даже благодарен Алану, что тот, сам того не осознавая, спас его от страшной ошибки. Но все равно, появилась какая-то горечь бессилия.

— Герцог, наверно, возвышается на своем троне и никто не видит даже его лица? — Клод решил ухватиться за последнюю соломинку.

— Великий Эдмунд приветствует каждого лично! — напыщенно произнес молодой маг, будто в том была его собственная заслуга. — Потом вместе со всеми разбирает дела и выслушивает доклады, опять же пир. Правда, в последнее время, пиром правит господин канцлер. Но все равно, герцог большую часть празднества восседает во главе стола, и уходит, лишь когда перевалит за полночь.

— Эх, и не поспоришь, — горестно вздохнул Клод, мысленно выпуская из рук стремительно тлеющую соломинку.

Повисло молчание и было слышно, как ровно дышит спящая Ингрид.

— Ты говоришь, девушка тоже интересуется герцогом Эдмундом? — нерешительно спросил Алан.

Чутье не подвело Клода. Еще днем, он обратил внимание, как удивился Алан, увидев отражение Ингрид в зеркале. Сейчас молодой маг впервые назвал Ингрид не воровкой или убийцей, а девушкой. Можно подумать, почему же он не называет ее по имени, но здесь опыт бывалого Клода говорил, что это вовсе не из-за ненависти или любой другой неприязни, а скорее наоборот. Алан стесняется.

— Да, Ингрид тоже любит слушать разные истории про герцога, — улыбнулся Клод и, немного помедлив, добавил: — Пожалуй, в этом вы с ней похожи.

Алан не ответил. Клод рассчитывал, что парень скажет еще что-нибудь, но пауза слишком затягивалась.

— Я вот думаю, — решил сменить тему Клод. — Сколько же герцогу на самом деле лет?

— Двести сорок восемь, — тут же отчеканил Алан.

— Так ему и, правда, больше двухсот? — притворно удивился повар.

— Конечно, ведь Великая битва была двести шестнадцать лет назад. Тогда Эдмонду уже исполнилось тридцать два года. Простая арифметика.

— Я тебе покажу, зазнайка! — внезапно раздался голос Ингрид.

Клод вздрогнул. Сидя вполоборота, он настороженно посмотрел на маленькую фигуру под одеялом. Неужели проснулась? Однако Ингрид больше ничего не говорила. Она перевернулась на другой бок и засопела. Клод облегченно выдохнул.

— Я же совсем забыл, — пробормотал он, заметив высунувшуюся из-под одеяла ногу. Заговорившись со стариком, а затем отвлекшись на Алана, Клод так и не снял с нее сапоги. Подойдя к девушке, он по-отечески бережно обхватил голень и стащил сапог с правой ноги. Стопа Ингрид была не больше его кисти. Он аккуратно положил ногу под одеяло и занялся следующим сапогом.

— Ты что там делаешь? — прошептал Алан.

— Что-что, — проворчал Клод, — сапоги снимаю. Если Ингрид слишком долго ходит в сапогах, потом у нее голова раскалывается и это сильно отражается на ее настроении. Ты же понимаешь меня?

— Более чем, — буркнул Алан.

Клод покрутил в руке сапог. Он не блестел, но его явно пытались чистить.

— Скажи, помимо герцога, еще есть такие же легендарные личности? — спросил Клод, поставив обувь девушки возле кровати.

— Смотря что понимать под легендарностью. Если ты о подвигах, то в древности были великие рыцари.

— А до наших дней эти рыцари дотянули?

— Так ты о бессмертных! — воскликнул Алан.

— Я тебе ноги... — опять пробормотала Ингрид.

— Тише ты, — шикнул на мага Клод. — Да, мне интересно, есть ли еще такие же старые мухоморы, как Эдмунд.

— Он не старый, — уже шепотом возразил Алан. — Говорят, что на вид герцогу никак не больше тридцати. Бессмертных же не так и много. Те, что жили в древности, сейчас едва ли не приравнены к богам и теперь сложно сказать, были ли они на самом деле. По-крайней мере, теперь они не живут среди нас, и я о них ничего не слышал. Хотя...

— Хотя?

— Я и не знаю, можно ли тебе рассказывать, — скороговоркой произнес маг, — ты не брат ордена и вряд ли когда-нибудь станешь им. Но с другой стороны, об этом в ордене знают все, так что ты запросто мог услышать от кого угодно и я тут ни при чем.

— Что услышать?

— О легенде основания ордена, — едва слышно проговорил Алан.

— А... чашка что кипятит воду, ты опять про нее?

— Да нет же! — вновь вскричал маг и тут же быстро зашептал: — Хорошо, я расскажу тебе, но ты должен поклясться, что никогда и никому не выдашь подлинную историю ордена.

— Колдуны, любите же вы тайны, — усмехнулся Клод.

— Клянись!

— Клянусь, — кивнул повар.

— А чем клянешься? — настороженно спросил маг.

— Да хоть своей шляпой!

— Но ты же не носишь шляпу.

— Ты знаком со мной всего несколько дней, и откуда тебе знать, что я ношу, а что нет. — с расстановкой проговорил Клод. — Вон, Ингрид носит, а значит и я могу.

Клод поймал себя на мысли, что спор начал занимать его больше, чем сама тайная-претайная история.

— Я раньше никогда не слышал, чтобы клялись шляпой, — помедлив, смущенно отозвался маг. — Я вообще не знал, что можно клясться вещами и всегда думал, что на вещи только спорят.