Красный Дьявол и Каменная чаша

— Господин Клод, — возмущенно прошипел коротышка, — мы же находимся в священном месте.

Алан был согласен с поваром — пещера с характерным запахом сырого камня и плесени благоговейных чувств совсем не вызвала.

— Благодарю, Алан, — сказал Олаф, проходя внутрь, — надеюсь, вы найдете девушку.

— Ты, правда, собрался идти один? — удивился Клод.

— Я не могу принуждать вас.

— Но у тебя даже нет факела!

— А использовать магию в лабиринте запрещено, — поспешил вставить храбрый Сильвестр.

— Даже и думать не смей, — покачал головой Клод, — как бы там ни было, Ингрид меня со свету сживет, если я отпущу старика на съеденье неведомым тварям.

— Я не такой уж и старик, — натянуто улыбнулся Олаф.

— Нет, — продолжал Клод. Он начал подталкивать Алана к входу, напирая на него. Следом шел коротышка, — вдруг там окажется еще какая-нибудь дверь, которую тоже просто так не отопрешь или закроется эта, тогда что ты будешь делать?

Едва они прошли внутрь, раздался щелчок, и дверь встала на свое место.

— Что я говорил! — заметил Клод, — вот только как мы отсюда выберемся?

— Я знаю как, — ответил Алан. Едва он вошел в туннель, как его охватила странная уверенность, что он помнит, куда нужно идти. — Какое оружие у нас есть?

— Кинжал, веревка, ножка стула, пара камней, — начал перечислять Клод.

— У меня есть мешок, — сказал Сильвестр, вынимая из кармана холщовый мешочек для орехов.

— Хотя и не оружие, — вздохнул Олаф, — но лучше, чем ничего.

— Этого не хватит, чтобы убить мерзавца, — проговорил Алан, — я знаю путь, который ведет в замок. Я дам вам лучшие клинки. Идите за мной.

И он повел их по туннелю, освещая себе дорогу факелом Клода. Казалось, только вчера он проходил здесь, с любопытством изучая катакомбы. Тогда еще была жива Маргарет и мир был совсем другим. Стараясь вырваться из плена чужих воспоминаний, Алан вновь представил лицо Ингрид, что причинило ему еще большую боль, ведь это были его личные, а не чьи-то чувства.

— Я вот думаю, — проговорил Клод, — мы сейчас идем в замок, ведь так?

— Да, конечно, — отозвался Олаф. Клод был мастером задавать глупые вопросы и за время их путешествия, все научились, кроме Ингрид конечно, спокойно на них отвечать. Иногда его, казалось бы, наивный вопрос неожиданно открывал всем то, что не учитывали ранее.

— Что, если он тоже просто шел в замок? Ведь он умеет открывать запечатанные двери, а это, надо думать, очень удобный ход и, главное, незаметный.

— Нет, — ответил Алан, — я знаю, куда он пошел и это вовсе не замок.

— Хорошо, если так, — пробормотал повар.

В памяти герцога появился четкий образ врат, испещренных магическими символами. Верховный магистр Трилл смог разобрать лишь некоторые из них. Морщины на лице старика разгладились и, просияв, он поведал Эдмунду, что за вратами и есть та самая каменная чаша — источник мудрости и силы. Через месяц разгадали механизм замка и магистр лично, трясущейся от волнения рукой открыл дверь. После погребения магистра Трилла решено было запечатать лабиринт и никогда больше не пользоваться туннелем, связывающим замок герцога и резиденцию. Лабиринт хотели разрушить, но Эдмунд, помня слова старого магистра о защитных свойствах врат, не дал своего согласия. По его мнению, древнего замка было вполне достаточно, чтобы оградить лабиринт от любопытных. Он и не предполагал, что существуют другие бессмертные.

— Тупик, — констатировал Клод, когда Алан, поглощенный мыслями, уперся в стену.

Алан без труда нашел точно такой же, как в резиденции, камень и надавил на него. Плита со щелчком отъехала.

— Склеп, что ли? — спросил Клод.

— Да, здесь покоится леди Маргарет, — ответил осведомленный Олаф. Алан пытался вспомнить встречи Эдмунда с ним, но старый монах ловко исчезал из воспоминаний. Сейчас же Алан четко увидел, как еще не седой, могучий Олаф проходит вслед за герцогом в склеп. Разговор вышел коротким. Эдмунд только рассказал ему о своей супруге, а Олаф сдержанно прочел молитву Анкейн.

Герцог прошел в личную оружейную. Двуручные мечи, кинжалы, алебарды, щиты, пики, метательные ножи и арбалеты — когда-то Эдмунд интересовался оружием и собрал неплохую коллекцию. Он не был здесь более ста лет, но верные слуги следили за клинками. Отточенные, никогда не знавшие ржавчины, они с молчаливым вызовом блестели в дрожащем свете факелов. Герцог уже давно утратил интерес ко всему, но юный Алан, даже зная наперечет каждый меч, был поражен. В ордене им давали тупые железки, несравнимые с такими произведениями мастеров.

— Вот что я называю неплохим арсеналом, — довольно улыбнулся Клод, — я редко брал в руки что-нибудь длиннее кухонного ножа, но сейчас, наверно, выберу какую-нибудь пику.

— Лучше меч и легкий щит, — посоветовал Олаф. Священному рыцарю нередко приходилось прибегать к помощи стали. Завистники утверждали, что боевая мантия Олафа была бурого цвета и хрустела от засохшей крови врагов. Еще, конечно, поговаривали об ожерелье из клыков неведомых хищников, натравленных магами песка, которым неустрашимый Олаф рвал пасти голыми руками, но в эти сказки уже никто не верил. Животных проще сжечь, чем зарезать.

— Тогда я возьму булаву, — не желал сдаваться Клод, — такой колотушкой можно расколоть любой щит.

Тихий коротышка последовал совету священного рыцаря и выбрал неплохой меч и крепкий щит. Сам Олаф долго ходил по оружейной, рассматривая клинки. Он остановился перед обычным на вид мечом и, нахмурившись, взял его в руку.

— Меч демона Бальдра, — проговорил он, — рассекающий камень и не тонущий в воде.

— Он был третьим демоном, которого убил герцог.

— Которого убил ты, милорд, — улыбнулся Олаф, — Алана Фостера больше нет. Привыкай.

— Хорошо, что старина Олаф есть, — проговорил играющий булавой повар.

— Конечно, хорошо, но почему его не должно быть? — удивился Алан.

— Он собирался стать мрачным братом. Кажется, обряд должен пройти сегодня ночью?

— Что! — не веря, воскликнул Алан, — какой обряд, о чем ты вообще говоришь?

— Не стоит удивляться, — устало поговорил старый монах, — пока я искал тебя, из-за ужасной ошибки успели пострадать достойные люди. Великий грешник бросил тень на лучших братьев ордена. Я слишком медлил с поиском, не давая о себе знать, и они сами решили доказать свою верность ордену и магистру. Их было двенадцать. Опять же, из-за проклятого Первого, я потерял всю свиту. Если бы я надлежащим образом оберегал тебя, то ничего бы не произошло. Алан Фостер завтра стал бы Верховным магистром, а я бы ушел на покой.

— Клянусь, я убью его! — прорычал Алан, — и тебе не нужно становиться мрачным братом, Олаф, я поговорю с магистром.

— Это решение принял я, а не Гилкрист. Я ценю твою заботу, но пойми и меня.

— Завтра я залью твою печаль, старина, лучшим вином, которое сможет добыть Алан, то есть, герцог! — заявил Клод, — не стоит тебе становиться хмурым братом, ты ведь еще не научил Ингрид как следует управляться с этой вашей магией.

— Не хмурым, а мрачным. Хотя ладно, — улыбнулся Олаф — договорились.

— Другое дело! Какое оружие выберет господин герцог?

Все посмотрели на Алана. Двуручные мечи и тяжелые алебарды влекли к себе герцога, но он знал, чем надлежит сражаться. Алан подошел к двум огромным секирам, висевшим на стене крест на крест. На широких, симметрично расходящихся лезвиях витиеватым узором были выгравированы заклинания, защищающие хозяина и разящие врага. В руках опытного воина такая секира представляла смертельно опасное оружие, превосходящее меч в боевой мощи. Эдмунд использовал две сразу, тем самым лишая противника всякой надежды на победу. Сделав свой выбор, Алан величественно поднял секиры над головой, так, как делал Эдмунд. Почему-то ожидая услышать привычные для герцога восторженные крики воинов, Алан удивился напряженному молчанию и настороженному взгляду друзей. Их лица не выражали явного неудовольствия, но было видно, что они сомневаются.

— Я, пожалуй, возьму еще арбалет, — помедлив, сказал Клод, отводя взгляд от великого воителя Алана.

Глава 28

Раздался щелчок и дверь бесшумно открылась.

— Темно-то как, — вздохнул человек с ношей на плече, — яви силу, о свет, блуждающий во тьме или как там тебя.

Он щелкнул пальцами и в туннеле, выложенном прозрачным розоватым камнем, стало заметно светлее. Не было ни факелов, ни зеркал, свет просачивался сквозь стены, словно вода, заполняя прожилки в камне.

— Как думаешь, сколько я тут просидел? — спросил он у своей ноши и, не дожидаясь ответа, сказал: — без малого двести лет. Пару раз я всерьез собирался вырваться отсюда, но все как-то не складывалось. То настроения не было, то появлялись более важные дела. Смешно, конечно, в этом каменном мешке и дела! — он рассмеялся, — теперь же, выбравшись, думаю, стоит отметить такое важное событие. Ты пьешь? Хотя, кого я спрашиваю.

Что-то напевая, он бесшумно шел по лабиринту, освещенному призрачным светом, иногда, останавливаясь, чтобы поправить начинающий съезжать с плеча груз.

— Признаю, пришлось за тобой побегать. Сколько я за это время разбойников в лесах переморил, чтобы они до тебя не добрались. У меня и раньше была такая забава — поймать одного да и подвесить его за ноги, на потеху волкам. Главное, чтобы в сознании был, а то весь смысл теряется. Какой толк от простого мешка с костями? К слову о костях, в тебе их больше чем мяса, вроде и не голодаешь, — он похлопал ношу, — но это ничего, это не важно.

Скользнула тень. Человек остановился, ожидая, когда та к нему приблизится.

— Господин, — тень приняла человеческие очертания, — мы ждем ваших приказов.

— Любите вы сложности, — усмехнулся тот, — в зале все готово?

— Да, господин.

— Очень хорошо, — сказал он и пошел дальше.

— Господин, — неуверенно позвала тень.

— Чего еще? — не оборачиваясь, раздраженно спросил тот.

— Мы могли бы вам помочь донести...

— И не надейся! — неожиданно засмеялся человек, — я ее никому не отдам!

Он еще раз хлопнул по ноше, удаляясь. Мрачный брат проводил его безразличным взглядом. Он не мог ослушаться приказа хозяина: он должен выполнять волю сэра Мэтью, но был обязан предложить свою помощь, а раз тот отказался, так тому и быть.

— Все хотел тебе сказать, — вновь заговорил сэр Мэтью, — мне понравились твои глаза, когда я резал твоих шестерок, девочка. Я еще никогда не видел такой борьбы чувств. Они горели яростью, гневом, отчаянием, страхом и ненавистью, такой дивной ненавистью, что я даже хотел ослабить сковывающую цепь, чтобы ты впилась в меня своими острыми зубками! Ты не представляешь, как я старался не смотреть на тебя, ведь щенок должен быть уверен, что представление разыграно для него одного. Но меня никогда не интересовали такие слюнтяи, как этот мальчишка. Не скрою, пару раз я намеревался оборвать ваше скучное путешествие, вдоволь насладившись твоими страданиями. Тот дурак, что готовил для тебя еду, никогда не мыл руки, перед тем как взять нож! Я поклялся, что однажды запихну ему в глотку его ржавую железку, и я сделаю это. Но в тоже время, меня всегда забавляли его чувства к твоей старухе, превращавшие его в мягкотелого барана. Что и говорить — дурак. На старуху уже давно претендует другой, достойнейший из людей, когда-либо ходивших под солнцем. Но я обойду его, я одержу победу и эта кляча, коротающая свои деньки в саду с вечноцветущими сливами, будет валяться у моих ног и умолять, чтобы я бросил на нее хотя бы один взгляд. Только на ее беду, мне не нравятся ее глаза, способные разве что смеяться! Твои же, моя девочка, великолепны. Но ты должна послужить великой цели, а это значит, мир больше не увидит твоих очаровательных глаз. Мир вообще больше ничего не увидит, потому что я ослеплю его своим сиянием, свергнув Юргена и более того, уничтожу всех мелких божков, забывших, для чего им дана сила. Вообще, что такое сила? Почему мне никто не объяснял ее природу? Ты, например, знаешь, откуда она берется и кто ее дает? Конечно, нет! Все те бредни, что Анкейн ищет избранного и наделяет его невесть какими качествами — ложь, жалкие выдумки, чтобы оправдать свою глупость. Когда я принял силу и немного улучшил ее, знаешь, что они мне сказали? Они заклеймили меня безумцем и изгнали. Только учитель изредка говорил со мной, да и то, скорее, из жалости. Он любит жалеть убогих, но я не такой! Когда я спросил его, что есть истина, он мне ответил, что и сам не знает! Конечно, удобно прятать за дружелюбной улыбкой полное безразличие. Он и тогда гонялся за Анкейн, в надежде соблазнить ее, а ученикам нагло врал, упрекая нас в дурных помыслах!

Разгоряченный сэр Мэтью вошел в огромный зал, выложенный точно таким же светящимся бледно-розовым камнем. Ровно в центре зала было маленькое серебристое озерцо, игриво переливающееся в свете камней. Возле воды стоял, нахмурившись, тот, кого сэр Мэтью всегда называл великим хозяином, бывший в действительности великим глупцом.

— Где ты ее так долго таскал? — резко спросил хозяин.

— Я ждал ночи, — уклончиво ответил Мэтью.

— Да? Хотя, зря ты ее сюда принес, — устало сказал хозяин, — ведь наш новый герцог может захотеть найти девчушку. И вообще тело лучше было бы выкинуть за воротами города.

— Надеюсь, он так не поступит, хозяин, — натянуто улыбнулся Мэтью. Он был близок к цели, как никогда раньше, и с трудом сдерживался, чтобы не сбросить маску.

— Все же, никак не могу взять в толк, зачем она тебе?

— Вы же обещали, хозяин, — сказал он, бережно укладывая девушку на безобразно сделанный алтарь.

— Да? Ну что же, обещания следует выполнять, также как и клятвы. Верно, Мэтью? — Он впился глазами в бессмертного, и тот стиснул зубы, терпя боль. Пресловутое кольцо жгло палец, и магический яд расползался, всаживая тысячи невидимых игл по всему телу.

"Через пару часов, — тяжело дыша, думал Мэтью, — твое кольцо станет безобидным украшением, которое я, от чистого сердца, всажу в твое, грязное и черное".

— Ладно, будет, — улыбнулся беспечный глупец и боль тут же прошла, — ты хорошо выполняешь свою работу, мой друг. Надеюсь, свежий воздух свободы не опьянил тебя? Смотри, не разочаруй меня.

— Тот шпион, хозяин, — проговорил Мэтью, стараясь подавить нахлынувший гнев, — мне позаботиться о нем?

— О Кристофе? Думаю, теперь он мне не пригодится. У меня уже есть безвольный герцог, ох, — он насмешливо сверкнул глазами, — я хотел сказать бессмертный.

— Хорошо, хозяин, — Мэтью склонил голову, стараясь смотреть в сторону.

Он видел Кристофа всего пару раз, но ему понравилась его твердость. Как-то шпион почувствовал, что уступает Мэтью в силе, но не испугался, не дрогнул, а спокойно продолжил разговор, в довольно резком тоне, который так не любит этот тщеславный глупец.

— Теперь касательно моего бессмертия, дружок, — деловым тоном проговорил хозяин, — я дал все, что ты просил. Когда же?