Дав залп всем бортом, "Полярный лис" забрал ветер и уверенно пошёл на обгон противника, дабы выйти ему в нос. На это потребовалось время, но, не смотря на все манёвры француза, ему это, в конце концов, удалось. Теперь "Песец" и "Полярный лис", идя спереди и сзади француза, то и дело поворачивались бортом, давали залп, от которого капер сильно страдал, и ложились на обратный курс, ставя все паруса. В результате, спустя час подобного избиения, француз беспомощно закачался на волнах, потеряв две из трёх мачт. Добавив ему ещё картечью, Лонгин повёл свой корабль на абордаж.
И всё же первым к борту вражеского корабля прилип "Песец". Затрещали выстрелы из мушкетонов и аркебуз, посыпались вниз со снастей подстреленные стрелки, упали на некогда выскобленную, а теперь всю заляпанную пятнами крови палубу убитые и раненные. Французы дорого продавали свою жизнь и совсем не помышляли о сдаче. Наоборот, сгруппировавшись на юте, они развернули вертлюжные пушки вдоль корпуса и тем самым здорово попортили этим планы русичей.
Но тут с другого борта приткнулся, наконец, "Полярный лис" и участь французского корсара была предрешена...
Победа досталась русским дорого, а добыча, мягко говоря, была так себе: благовония, слоновая кость, немного специй (в основном перец мелегета, придающий блюдам острый вкус с нотками цитрусовых) и большая куча тюков хлопчатой ткани. Было, отчего приуныть, однако главный приз, как оказалось, ожидал их на берегу. Лонгин даже сначала не поверил, когда ему доложили, ЧТО обнаружено в трюме ремонтируемого корабля. А когда убедился, что это не мираж, схватился за голову. Ибо в трюме пиратского корабля лежало золото. Частично оно было в слитках, частично в виде золотого песка, но всё вместе весило почти десять пудов. И стоило, в переводе на рубли, двадцать одну тысячу рублей. Что для Лонгина с его жалованием в десять рублей в год (не считая доли в добыче), было просто астрономической суммой.
Нет, Лонгин от словоохотливого француза уже знал, что из Африки португальцы везли домой в основном золото и рабов, а специи, ткани и слоновью кость лишь добирали к этим двум основным товарам. Но самому взять на меч подобное сокровище и не надеялся. Такое возили либо на большой, хорошо вооружённой каракке, либо в сильном сопровождении. А вот французы, как выяснили у пленных, рискнули и, как им тогда показалось, вытащили из колоды козырной туз, обменяв один свой корабль на богатую добычу, идущую из Эльмины. Что там случилось дальше, Лонгина уже не сильно интересовало, главное, что загруженная трофейным золотом каравелла в скором времени была сильно повреждена, и французы решили сделать остановку на островах, чтобы произвести необходимый ремонт и лишь потом уже отправиться домой. Кто же знал, что тут они из охотников сами превратятся в добычу?
Тут бы радоваться, да только Лонгин был больше озабочен свалившимся богатством. Да, парни получат свою долю от захваченного, но ведь половина добычи, согласно договора, отходила Компании (сиречь, князю), а золото умеет разжигать тёмное начало даже в самом духоскрепном человеке. Кормщик хорошо ведал, как сводит людей с ума золото в больших количествах. Так что головная боль ему, как руководителю, была теперь обеспечена на долгие дни вперёд.
А ещё оказалось, что кроме золота, португальцы везли рабов. Почти две сотни невольников, которых на стоянке выпустили из затхлых трюмов в импровизированный лагерь на берегу, дабы они не потеряли товарного вида. И хорошо хоть тут было всё более-менее ясно. Нет, мысли отпустить бедолаг на волю в голове Лонгина даже не возникла. Кто же отпускает холопов, взятых на меч? Это же законные работники до самой смерти владельца! Да его на Руси бы никто (ну, кроме попаданца) и не понял бы. Хотя везти чёрных, как смоль, людей на Русь — дело вряд ли богоугодное и уж точно весьма затратное. Куда выгоднее было бы продать этих холопов на местном холопьем рынке. И вот тут опять на первое место выходили договорённости, достигнутые Андреем в Испании!
Ещё в Вальядолиде он познакомился с интересным человеком, приехавшим в столицу из Севильи. Звали его Очоа де Альварес де Исасага, и был он родом из знатной васконской семьи и одного из старейших дворянских домов Европы. А должность при этом он занимал весьма интересную — глава Каса де Контратакион де Индиас — фактории, ответственной за работу с американскими колониями Испании. От имени Короны Исасага обладал абсолютной властью над богатствами Нового Света, а Совет Индий выступал в качестве бесспорного административного и консультативного органа для этих заморских территорий.
Правда, ввоз невольников в колонии был в это время королевской монополией, но молодой Карл, отвечая чаяниям колонистов увеличить число рабочих рук на плантациях Нового Света, предоставил одному из своих придворных — Лорану де Гувено — право на продажу рабов в испанских американских владениях. А тот, не будь дурак, быстро переуступил это право Каса де Контратакион за каких-то 25 000 дукатов. И поскольку князь, планируя каперство, прекрасно понимал, что за товар может попасть в руки его людей, то он быстренько договорился с сеньором де Альварес о том, что подчинённые де Исасаги будут выкупать подобные партии у русских каперов по ценам хоть и ниже рыночных, но вполне достойных.
Правда, тут же выяснилось, что в Испании довольно жёсткие требования к подобному "товару". Оказывается, здесь ценились только мужчины ростом не менее 180 см, в возрасте от 30 до 35 лет, не имеющие никаких физических недостатков. Остальные шли по принципу два за одного и более. Дети и вовсе шли по цене как один к двенадцати. А вот у португальцев был другой критерий при выборе рабов. Так что в доставшейся Лонгину группе было много низкорослых или более молодых негров. Как была и группа женщин, которых тут же пристроили к "особой" работе, ибо девственность, в отличие от белых полонянок, тут роли на цену не играла.
В общем, у Лонгина получилось всё как в поговорке: не было у бабы забот, купила баба порося!
Осмотрев захваченные трофеи, кормщик решил, что из двух каравелл своими силами можно добротно починить лишь одну, чем русичи и занялись в последующие дни. Работали спешно, ведь оказаться в роли французов не хотелось никому. А местные пастухи уже явно настучали в главный центр колонии о появлении на дальнем острове "воров и обидчиков". Потому отряды наблюдателей, вооружённые оптикой, были высланы на все окрестные вершины. И они не подвели.
Спустя некоторое время, когда ремонт "золотой" каравеллы уже подходил к концу, на горизонте были замечены паруса трёх больших кораблей, идущих со стороны острова Сантьяго. И они явно спешили к Льяне, дабы успеть зажать непрошенных гостей между собой и берегом. Что, возможно, у них бы и получилось, но оптика — секретное оружие русичей — позволила вовремя определить опасность, так что, получив известие о появлении хозяев архипелага, Лонгин начал спешно готовить корабли к походу. И когда каракки показались, наконец, из-за мыса, каравеллы, забирая ветер всеми парусами, уже находились далеко в открытом море. Так что, оценив на глаз их ходкость, португальцы даже не стали изображать преследование, а сразу же направились к месту стоянки, где остался лежать на боку остов французской каравеллы. И Лонгин ничуть не сомневался, что в ближайшее время король Мануэль получит очередное доказательство враждебных действий своего французского собрата. Что ж, как любит повторять князь, ничего личного, просто работа.
Обратный переход до Пиренейского полуострова прошёл удачно. Без штиля и штормов. Правда, недалеко от Кадиса их перехватили испанские корабли, но предъявленная каперская грамота быстро разрешила инцидент, и вскоре взору русских мореходов открылось устье реки Гвадалквивира. Широкий и достаточно судоходный, он позволял морским судам из Атлантики подниматься до самой Севильи, расположенной в глубине материка. Что не мешало ей быть единственным в своем роде портовым городом, через который шла торговля с колониями.
В общем, наняв в Санлукар-де-Баррамеда лоцмана и дождавшись прилива, Лонгин повёл свои корабли вверх по широкой и мутной реке, петляющей мимо холмов, сплошь и рядом засаженных аккуратными рядами шаровидных апельсиновых деревьев, лимонными рощами или оливками, из которых местные селяне и выжимали то "деревянное" масло, которым на Руси к праздникам волосы мазали, чтоб не ершились, да в лампадках жгли.
Севилья — большой торговый город на левом, низменном, берегу Гвадалквивира — открылась взору через несколько дней пути. Столица Андалусии носила отчетливый "мавританский отпечаток". Старые дворцы, построенные в стиле мудехар, соседствовали с низкими, побеленными известкой "глухими" домами, у которых на улицу практически не выходили окна и двери, зато имелся внутренний дворик, являвшийся центром постройки. Кривые улочки пролегали между домами, и были они такими узкими, что по ним зачастую не могла проехать обычная телега.
Порт Севильи был буквально забит большими купеческими кораблями, а между ними и берегом то и дело сновали сотни мелких парусных суденышек, развозя закупленные товары, а также провизию, необходимую для питания команды во время плавания. Поскольку все причалы были давно заняты, то русские корабли просто встали на рейде, бросив носовой и кормовой якоря, дабы их не крутило на течении.
К ним тут же слетелись перегруженные фруктами и овощами лодки, чьи владельцы принялись наперебой предлагать свой товар, прекрасно понимая, как соскучились в долгом плавании моряки по свежей пище. И, разумеется, не прогадали, сумев распродать немало из привезённого.
А спустя пару часов, на большой шлюпке прибыл портовый чиновник, в сопровождении альгвасилов, и сразу забросал Логина вопросами: кто они, что за флаг у них на мачте и зачем прибыли. Каперскую грамоту, протянутую ему в самом начале разговора, он чуть ли не обнюхал, однако к чему придраться не нашёл и отправил своего помощника проверять соответствие коносамента реальному грузу, а сам воспользовался любезным приглашением капитана распить стаканчик другой иноземной наливочки, пока таможня не даст добро.
Впрочем, сильно досмотр не затянулся и вскоре довольный привечанием чиновник убыл восвояси, успев, однако, рассказать, где находится Совет по делам Индий. Как оказалось, Casa de Contratacion размещалась в одном из крыльев севильского Алькасара — королевской резиденции, построенной в знаменитом испано-мавританском стиле с характерными для него выступающими арками, утонченной декоративной штукатуркой под мрамор, бассейнами, широкими дворами и садами, орошавшимися фонтанами и струйками воды. Находился он недалеко от Кафедрального собора, чьи шпили были хорошо видны с реки.
На следующий день Лонгин посетил это здание, где его принял управляющий Франсиско Пинело, уже получивший от сеньора де Исасага подробные инструкции, что и как делать. А поскольку корабли в Америку ещё не ушли, то с покупкой живого товара затягивать не стали, дабы не кормить их потом за зря, дожидаясь оказии. Казначей Торговой палаты, Санчо де Матьенцо, оказался тем ещё типом и торговался с Лонгиным за каждый дукат. Так что по окончанию торгов, осталось у кормщика стойкое ощущение, что испанский пройдоха неплохо так сэкономил на нём. Да ещё и заплатить попытался не звонкой монетой, а товарами, складом которых Севилья и являлась практически круглый год.
Ведь своего производства в колониях ещё не было (да и не будет, но об этом знал пока что лишь один человек на планете), так что всё необходимое для колонистов везли отсюда, из Севильи. А Испания, не смотря на свой бурный экономический рост, могла обеспечить лишь небольшую часть того, что было необходимо растущим поселениям Америки. Так что страна была вынуждена пользоваться продукцией и иностранного производства, отчего на складах в Севилье скапливались товары со всех концов Европы, ожидая перевоза в Новый Свет. А в порту Севильи швартовались иностранные корабли, среди которых, к удивлению Лонгина, было немало и ганзейских.
Так вот, памятуя королевский указ, Матьенцо буквально силой пытался втулить русичам товары, привезённые из Нового Света, и только пункты договора, буквально выстраданные Андреем на переговорах, позволяли Лонгину отбиваться от настойчивых предложений казначея, правда, кое в чём ему всё же пришлось и уступить, ведь это не в последний раз русские пользуются услугами Каса де Контратакион. Так что совсем уж портить отношения с чиновником всё же не стоило.
Покончив с делами, Лонгин в сопровождении охраны позволил себе небольшую прогулку по городу и очень удивился, когда чуть ли не на ступенях кафедрального собора Севильи рассмотрел привольно раскинувшийся невольничий рынок, где торговали чернокожими рабами, которых привозили португальцы (имевшие на это монополию) прямо из Африки. Здесь невольников перекупали, сдавали внаем, закладывали и передавали по завещанию. Подойдя ближе со вполне меркантильными целями, Лонгин через переводчика поинтересовался идущей торговлей и от словоохотливого работорговца узнал много интересного. Рынок постепенно рос, ведь кроме колоний, пожиравших рабочие руки просто безостановочно, мода на черного раба стала распространяться и среди севильских богатеев. Так что сеньор корсар, коли уж так получиться, мог бы переуступать свой товар и ему, так как в отличие от чиновников Совета, он бы точно заплатил звонкой монетой.
На последних словах Лонгин лишь усмехнулся. Ну да, португальцы-то продавали рабов по устойчивым ценам, а корсары могли удовольствоваться и более низкими, и полученную таким образом разницу ушлый торговец мог с чистой совестью положить себе в карман. Что же, предложение было весьма выгодным для всех участников возможной сделки, кроме, разумеется, португальцев. Но это явно ведь не Лонгина забота. Так что принципиальное согласие между ним и испанцем было достигнуто достаточно быстро.
Правда, при этом, уже удобно устроившись в тени навеса местной таверны и поглощая красный херес, испанец предложил и своё посредничество в торговле с этой самой Палатой. А вот это было уже куда более интересное предложение. Так как напрямую торговать с иностранцами товарами из Нового Света Палате было запрещено, и потому каждый богатый заморский торговый дом старался заиметь в Севилье своего агента из местных, который закупал бы нужный товар, а потом "типа перепродавал" его своим контрагентам, порой чуть ли не у самих ворот Каса де Контратакион.
Работорговец же явно хотел расширить охват своей деятельности, так что упускать подвернувшийся шанс не стал. Как и Лонгин не стал сразу же отказываться, мол, у нас королевское разрешение имеется. Договор договором, а свой контрагент, это свой контрагент. Так что, прощупав друг друга, обе стороны расстались, договорившись встретиться в ближайший заход корсарских кораблей в Севилью...
И вот, наконец, снова морской простор, снова гористый берег, правда, уже по правому борту, ведь каравеллы полным ходом спешили в Бильбао. Бискай на этот раз принял их более благосклонно и вскоре пресные воды Нервьона объяли вновь начавшие обрастать ракушками и водорослями днища.
