— Лежать, — горячее дыхание обожгло ее ухо.
Проведя пальцами между ее ног, он засунул два пальца во влагалище, наслаждаясь тем, как блондинка вновь начала извиваться и постанывать; опустив ту руку, которой держал голову летчицы на ее шею, чуть сдавил ее, одновременно проведя пальцами по аналу, смазывая его смазкой. Почувствовав неладное, Эрика расширила глаза, упираясь двумя руками о кровать, поднимаясь.
— Я сказал, — прохрипел недовольно Курт, — Лежать!
— Нет, — зафыркала блондинка, часто задышав, когда один палец мужчины погрузился в ее анальное кольцо, — Вот я... теперь против!
Шею больно сдавило. Страх нарастал. Эрика дернулась, когда и второй палец оказался внутри нее. Полковник перевел довольный взгляд с попки девушки на ее голову и обратно. Ему, наконец-то, удалось обуздать эту необъезженную кобылу. Взяв член у основания, начал медленно погружать его в анал блондинки. Моргенштерн взвизгнула, но рука, державшая ее шею, только сильнее придавила ее к кровати, не позволяя приподняться. Задыхаясь от боли и собственного крика, застрявшего в глотке, та на некоторое время замерла, а потом выдохнула, застонав, когда головка члена была уже внутри полностью:
— Еще, — облизав пересохшие губы, она двинула ягодицами навстречу мужчине.
Отпустив ее шею, Курт усмехнулся, ему понравилось то, как девчонка вела себя с ним. Сначала его движения были плавными, медленными, дающими короткое время привыкнуть им обоим к новым ощущениям, но с каждым толчком Герцог ускорялся, входя все глубже. Запустив пальцы в волосы блондинки, натянув их с такой силой, что та вскрикнула, после чего он с яростью ударил ее ладонью по одной из ягодиц, оставив на коже красный отпечаток. Заскулив, Эрика почувствовала, как глаза начинают щипать от появляющихся слез, но она приказала себе, ни под каким предлогом не показывать этому человеку свою слабость. Дернув головой, она выгнулась, зашипев, словно змея, когда пальцы сильнее сдавили волосы. Комната наполнилась новыми стонами и рычанием, сбитым дыханием и невнятным шепотом. Глубже и сильнее. Потеряв над собой контроль, они оба отдались страсти. Кончив, мужчина склонился к спине девушки, прижавшись к ней лбом, тяжело дыша; прикрыв глаза, он несколько долгих секунд слышал, как бьется пульс в висках, прежде чем приподняться, опираясь одной рукой о кровать, проведя пальцами по позвоночнику летчицы, наблюдая, как ее тело все еще вздрагивает.
29.
Закончив, наконец-то, с качелями, Рихард отошел от них на шаг, с довольным видом осматривая свое творение. Достав из нагрудного кармана пачку сигарет, закурил, переведя взгляд на стоявшую возле дерева Марию-Елену, улыбнувшись ей. Тут был слабый свет, лившийся сквозь листву от ангара, и поэтому девушке было хорошо видно его лицо.
— А ты молодец, — сказав это, она подошла к качелям, потрогав веревку.
— Мне очень приятны твои слова, — хоть мужчина и продолжал улыбаться, говорил он вполне серьезно, часто отводя взгляд в сторону, что говорило лишь о том, что ему немного неловко, — Хочешь прокатиться? — так же приблизившись к качелям, он осмотрел их еще раз, будто бы убеждаясь в их надежности, а потом перевел заинтересованный взгляд на девушку.
— Да, конечно, — Айзенбах с готовностью кивнула, слегка улыбнувшись.
Осторожно сев на доску, она взялась руками за веревки, и только хотела оттолкнуться, как почувствовала, как Штуббе, стоя за спиной, аккуратно подтолкнул ее, отойдя после в сторону. Прижавшись одним плечом к стволу дерева, усмехнулся, почесав щеку, держа в этой руке сигарету.
— Даже Курта выдержит, — пробормотал себе под нос, представив, как на этих качелях будет кататься Герцог, от чего улыбнулся.
Видимо радистка представила то же самое, так как тоже усмехнулась. Она раскачивалась все выше и выше, подставив лицо свежему, но теплому летнему ветерку, дувшему с фьордов. Это было настолько приятно, что девушка невольно прикрыла глаза, улыбаясь уголками губ, вдыхая ночной воздух. И вдруг ее молчаливую идиллию прервал хриплый голос майора, все так же стоявшего у дерева, наблюдающего, как тлеет в руке сигарета:
— Если я завтра вернусь, дождешься меня?
Этот вопрос прозвучал слишком неожиданно, слишком тихо и слишком громко одновременно, неожиданно и пугающе. Айзенбах вспомнила, что утром они все уезжают воевать с русскими, и многие могут не вернуться обратно. От этой пугающей мысли, девушка остановилась, уставившись на Рихарда, уже смотрящего на нее, но все еще не выпускающего сигарету.
— Откуда такие мысли?.. — она старалась придать своему голосу уверенность, — Ты обязательно вернешься, иначе никак не может быть!
— Надеюсь, — все же кинув не докуренную на половину сигарету, мужчина притоптал ее, прищурив глаз, а потом поднял голову, смотря куда-то в сторону видневшихся отсюда фьордов, думая о чем-то своем; все это время они молчали, и хоть это молчание длилось всего несколько минут, оно качалось вечностью, мучавшим их обоих; и вот на лице одноглазого вновь появилась улыбка, словно он что-то задумал, повернув голову к радистке, лукаво сверкнул глазом, — Тогда ты обязана дать мне поцелуй на удачу, — говоря это, Штуббе, конечно же, не надеялся ни на что, но заканчивать разговор на грустной ноте не мог.
И к его удивлению, Мария-Елена остановившись поднялась с качелей, подошла к нему. Она стояла так близко, что он мог видеть ее глаза, смотрящие на него. Почему-то ему начало казаться, что девушка сейчас даст пощечину и уйдет, но в тот момент, когда он только подумал об этом, она сократила то расстояние между ними и, закрыв глаза, поцеловала его, подарив самый нежный поцелуй, который Рихард никогда не испытывал. Ее губы были мягкими, сладкими, манящими. Ощутив прилив невероятной доселе волны, майор не сразу отреагировал, почувствовав себя в тот момент юнцом, только что познавшим первый поцелуй.
— Теперь точно вернешься, — проговорила радистка, немного улыбаясь, отходя от него, понимая, что мужчина не ожидал подобного, но именно это ей и понравилось.
— Теперь я обязан вернуться, — все еще смотря ошарашено на нее, прохрипел Штуббе, но теперь взгляд его уцелевшего глаза стал более радостным.
Чуть наклонив голову, смотря на девушку исподлобья, он приподнял один уголок губ, наблюдая за ее широкой очаровательной улыбкой. Она снова приблизилась, и на этот раз обвила его шею руками, вновь прижавшись губами к его губам, позволяя ему обнять ее, прижав к себе. Но сейчас поцелуй был более страстным, более взрослым, обещающим перерасти в нечто большее, чем обычные обжимания у дерева. Почувствовав легкое шевеление в штанах, Рихард мягко отстранил от себя Марию-Елену, подумав о том, что еще немного и он точно изнасилует ее, если она будет против, но ему не хотелось причинять вред этой девушке. В любой другой ситуации, он мог бы затащить любую особу да хоть на сеновал, начав кувыркаться с ней там с утра и до вечера, но не сейчас, не с Айзенбах. Он желал ее, желал, как никого больше, но не хотел, чтобы все произошло слишком быстро, тем более без желания шатенки. Улыбнувшись уголками губ, майор осторожно убрал прядь волос со лба радистки, наблюдая за тем, что делает, а потом перевел взгляд на ее глаза.
— Уже поздно, — сказал он как можно мягче, все еще обнимая ее одной рукой за талию, проведя большим пальцем по спине, чувствуя грубую ткань кителя, — Давай я провожу тебя?
Мария-Елена кивнула, но не спешила отпускать одноглазого из своих объятий; ей было приятно, не только то, как повел себя Штуббе, но и то, что он предложил проводить. Но в тот момент, когда они шли по тропинке, а майор держал ее за руку, помогая идти, девушка вспомнила, что нужно покормить Гретель. Сказав об этом, радистка объяснила мужчине и про собаку, и про щенят, и про то, как Эрика сказала, что полковник дал добро на них. Рассмеявшись, Рихард добавил, что ему теперь интересно самому взглянуть на этих "волкособов".
Натянув штаны, Курт прошел в соседнюю комнату. В горле пересохло, и единственным желанием было утолить жажду. Подойдя к столу, он сел на стул, чувствуя легкую дрожь в ногах; вытянув их, наслаждался отсутствием мыслей в голове, наконец-то, почувствовав ту сладкую безмятежность, о которой так давно мечтал и так давно искал, что потерял надежду, что снова обретет ее. Но это была только секундная слабость, которая нахлынула на него, которой он позволил появиться. "Даже подумать не мог, что найду утешение в этой девчонке, — промелькнуло в его голове, пока ледяные глаза осматривали лежавшие на столе документы, не заостряя ни на чем особого внимания, — Не смотря на буйный нрав, она оказалась на редкость сговорчива," — подвигав челюстью, перевел взгляд на шкафчик, где у него стояла бутылка коньяка и пара стаканов. Потянувшись, открыл его и, взяв коньяк и стаканы, вернулся в спальню. Теперь же девушка сидела на краю кровати в белье, стыдливо прикрываясь брюками, которые, видимо, собиралась надеть. Она замерла, стоило его фигуре появиться в комнате, пряча глаза. Курт поставил оба стакана на небольшой столик, наполнив их.
— Возьми, — придерживая стакан только пальцами, протянул его летчице.
Та помедлила всего секунду. Повернув голову в его сторону, Эрика отложила на кровать штаны, поднимаясь. Она подошла к нему, не боясь, не трясясь от страха, бросив заинтересованный взгляд, опустила глаза на стакан, который взяла двумя руками. Ее тихое "спасибо" разлилось по спальне. Взяв второй стакан, Герцог наблюдал, как блондинка делает первый глоток, а потом перевел взгляд на ее руку с рисунками, разглядывая их. Заметив это, Моргенштерн занервничала, все же это могло ее все еще выдать, как то, что она на деле не является офицером СС.
— Ты мне не ответил, — она приблизилась, встав в шаге от него, — Почему тебя прозвали Дьяволом? — безотрывно смотря в глаза, почувствовала легкий, но малоприятный холодок, шедший из соседней комнаты.
— Тебе лучше не знать этого, — подернув бровью, Курт усмехнулся, но тут же сделав глоток, вопросительно уставился на нее, ощущая, как алкоголь приятно проникает по горлу вниз к желудку, — Почему вы, пернатые, стали называть себя "Всадниками", я уже понял. Почему "Смерть"?
Вздрогнув от все того же холодка, Эрика усмехнулась, снова отпив немного коньяка, а потом все с той же улыбкой подняла на него глаза.
— Знаешь, почему из всех Всадников Апокалипсиса все боятся именно Смерти?.. — она нахмурила одну бровь, выжидая паузу, а потом сама же ответила на свой вопрос, — Потому что Войну, Раздор и Голод можно остановить, но, если появляется Смерть — никто и ничто не сможет остановить "всадника на бледном коне". Смерть не знает жалости, не знает боли, ни сострадания, этим она и страшна. Она не знает границ, для нее все двери открыты. Ей все-равно, кто ты, беден ли ты или богат, белый ты или черный. Она придет за тобой в нужный час, — махом осушив стакан, глубоко вздохнула, поставив его на стол, — Но она одна из всех других всадников не знает лжи и лицемерия. Ее боятся из-за ее неподкупности и правды, которую она приносит с собой. И за это ее страшатся и ненавидят.
— Какое интересное сравнение, — посмотрев на напиток в стакане, Герцог выпил его, и тут он почувствовал, как девушка обняла его со спины, прижавшись; это было не то, чтобы неприятно, это было ново для него, даже будучи женатым, его супруга никогда не могла подойти и вот так просто обнять его, хотя в отличие от него она была более сердобольна и эмоциональна.
— Мне страшно, — послышался сдавленный голос летчицы, уткнувшейся носом в его спину, — Я боюсь, что опять кого-то потеряю завтра. Я не хочу этого.
— Это война, — строго ответил полковник, развернувшись к ней лицом, высвободившись из объятий, — Ты должна понять это. Если тебе...
— Обещай, что завтра с тобой ничего не случиться! — перебила Эрика, упрямо смотря ему в глаза, — Просто пообещай мне это, — эти слова были наполнены уверенностью и искренностью, что и сомневаться не стоило; девушка на самом деле переживала за Герцога, но не только потому, что они с Алексом говорили о том, что нужно защищать полковника, но и потому что ей самой этого хотелось — хотелось того, чтобы он выжил; не сводя все того же взгляда, она глубоко вздохнула, — Мне больше ничего не нужно, только твое обещание и то, что завтра я снова увижу тебя, — взяв его руку, развернула ладонью вверх, опустив взгляд на нее, — Курт, обещай мне, что завтра ты не умрешь, — коснувшись кончиками пальцев его ладони, подняла умоляющий взгляд к ледяным глазам.
Остановившись на крыльце дома, где жили Айзенбах и Моргенштерн, Штуббе улыбнулся, смотря на Марию-Елену, которая в смущении отвечала ему молчаливым взглядом. Со стороны они казались двумя школьниками, только что пришедшими со своего первого свидания.
— Ну я пошел? — чуть поколебавшись сказал Рихард, как-то хитро прищурив глаз.
— Иди, — радистка немного запрокинула голову, смотря на него, будто бы догадывалась о том, что произойдет дальше.
Ступив шаг, майор обнял ее хрупкую талию одной рукой, прижимая к себе; но, не смотря на силу, он был бережен, боясь причинить девушке вред. Наклонив голову, начал целовать, сминая ее губы своими, чувствуя, как в груди участилось сердцебиение. Этот по истине невинный для него поцелуй стал чем-то большим, затмившим все те, которые дарили ему шлюхи и проститутки борделей, девушки и женщины, с которыми он делил постель.
— Приходи утром, — проговорил мужчина, разглядывая лицо Марии-Елены, — Перед тем, как мы отправимся.
— Я приду, — кивнула та, после чего чмокнула его в губы, тут же отойдя к двери, — Обязательно приду.
Усмехнувшись, одноглазый развернулся и медленно спустился по ступенькам, прежде, чем девушка закрыла дверь, но он слышал, как та захлопнулась, стоило ему пройти к дороге. Подумав о том, что эта девчонка стала странно на него влиять, хохотнул, замотав головой. После таких жарких поцелуев на крылечке сон как рукой сняло, но идти в бордель или в бар не было желания, да и Курт был прав, если он не завяжет с выпивкой или хотя бы не снизит дозу потребления в таком количестве, то оплошает в битве или сдохнет где-нибудь под забором. Закурив, прошелся по улице, решив, что лучше прогуляться до гаражей, посмотреть, все ли готово с машинами.
Алекс сидел на лавочке в тени возле ангара, когда к нему присоединился Арно. Угостив мехвода сигаретой, парень мельком глянул на наручные часы — 2 часа ночи, но усталости не было, и тем более не было желания все бросить и идти спать. Вдохнув обжигающий, но такой приятный дым, впустив его в легкие, подполковник убрал сигарету от рта и посмотрел на маленький горящий огонек в своей руке. Где-то в глубине ангара разговаривали механики, устанавливая двигатель на танк, слышался звон металла, постукивания.
— Командир, — голос Майера стал каким-то глухим, видимо он как-то умудрился простудиться, — Что со второй птичкой делать будем? У нас нет брони на "Е-75".
— Сделаем заказ по связи, — ответил Хартманн, выдыхая сигаретный дым через нос, задумчиво глядя на то, как тот поднимается вверх, горя таким голосом, словно то, о чем велась речь, не составляла в принципе труда, — Пусть сделают, а потом доставят как-нибудь, — умолкнув на пару минут, снова поднес сигарету к губам, но на этот раз затяжка была быстрая, — Потому что башня от "Тигр 2" тоже не подойдет.
