— Что ты? — сжав кулаки, Герцог даже не шевелился, смотря на нее.
— Кто ты на самом деле? — дернув Моргенштерн в сторону стола, Штуббе рывком усадил ее на стул, — Говори! — рявкнул он, нависая над блондинкой.
— Не трогай меня! — прокричала девушка, поднимая к нему голову.
По полковнику было видно, что он из последних сил держит себя в руках, и пока это ему удается. Смотря ледяными глазами на летчицу, мужчина проговорил каким-то механическим голосом с железными нотками:
— Рихард, отойди, — сделав небольшую паузу, продолжил, — Эрика, я последний раз говорю, — секундная вспышка ярости; хлопнув по столу ладонью, зарычал, — РАССКАЗЫВАЙ! ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ?
В ушах появился тихий звон; и чтобы избавиться от него, Моргенштерн закрыла глаза, проглотив слюну, чувствуя, как в горле появилось неприятное жжение. Похоже это мимолетное проявление гнева Дьявола, усмерило и азарт Штуббе. Он, дойдя до двери, прислонился плечом к стене, скрестив руки на груди, наблюдая за тем, как блондинка протягивает дрожащую руку к жетону, но тут же одергивает ее, словно кусок металла мог бы обжечь ее. Нет, она не может рассказать все; узнав правду, Курт пристрелит ее, это точно, он даже разбираться не будет. Опустив глаза к полу, Эрика замолчала, так и не найдя в себе силы, чтобы объясниться. Видя, что летчица не решается взять жетон, Герцог нахмурился, почувствовав неладное. В груди неприятно защемило. Взяв жетон, полковник поднялся и быстрым шагом обошел стол, встав перед девушкой, держа уже ненавистный кусок металла прямо перед ее лицом, закипая от злости. Подняв глаза на жетон, блондинка перевела жалобный взгляд на Курта, в ней было столько боли, столько страха, что его можно было осязать, стоя рядом с ней. Сомнение и желание рвали ее душу на части, казалось бы, пройди еще секунда и она все расскажет, и будь что будет, но отчаяние и ужас будущего от правды, которую она скрывала, были так велики, что слова сами таяли в горле.
— Читай! — прохрипел Герцог, сверкая ледяными глазами.
Все внутри сжалось, и Моргенштерн на мгновение зажмурилась, отвернувшись.
— Читай! — от громкого рычания летчица вздрогнула.
— Эр... — ей не надо видеть, что выгравировано на металле, она и так знает, что там, каждое слово, каждую цифру, — Эрик фон Моргенштерн.
— Отлично! Читать ты умеешь, — выпрямившись, Курт теперь смотрел на Эрику с высоты своего роста, — А теперь объясни мне, что все это значит?! — пауза; он должен успокоиться, может быть, это какое-то недоразумение, — И если ты хочешь сказать, что это не твой жетон, то покажи мне свой!
Девушка сидела, не шевелясь, смотря с каким-то отсутствующим взглядом в сторону, не мигая, будто бы погрузившись в себя, где она попыталась спрятаться. Наблюдая за этим со стороны, Штуббе даже поверить не мог, что эта девица может оказаться шпионом.
— Курт... — почти одними губами проговорила блондинка, все же найдя в себе силы посмотреть в глаза полковника.
— Не хочешь говорить? Хорошо. Давай упростим задачу, — терпение было уже на исходе, будь на ее месте кто-нибудь другой, Герцог, не мешкая бы принял более кардинальные меры, но все же он старался достучаться до истины, не прибегая к этому, — Рихард, где ты это нашел? — с этими словами Курт повернулся к одноглазому.
От неожиданности тот расширил глаз, выпрямив спину, стоя по стойке "смирно". С полминуты, майор соображал, что от него хочет полковник, но догадавшись, махнул рукой на пол:
— Тут, — короткое молчание, спустя которое Штуббе ткнул пальцем на пол у порога в соседнюю комнату, — Нет тут... Кажется.
— То есть, ты нашел жетон здесь? Так? — и к удивлению находившихся тут голос полковника стал спокойным.
— Да, — пожав плечами, Рихард еще раз оглядел пол.
— А скажи мне, мой одноглазый друг, — сжав жетон в кулаке, Герцог заложил руки за спину, пройдясь по комнате, — Чисто случайно тебе не попадался в нашей части какой-нибудь Эрик Моргенштерн?
— Да, — как-то машинально кивнул майор, но тут же опомнился, — То есть, нет.
Услышав ответ Штуббе "да, то есть, нет", Курт поднял брови от удивления. Сделав еще один шаг, он развернулся к майору, начав сверлить взглядом теперь его:
— Да, то есть, нет?! Ты в своем уме? Рихард, ты серьезно думаешь, что какой-то еще Эрик фон Моргенштерн находится с нами в части и заходит ко мне?! — Герцог попытался еще раз напомнить себе, почему он терпит этого одноглазого алкаша у себя в части, — Я даже не понимаю, как выразить свои эмоции.
Одноглазый не знал, как в этой ситуации поступит Дьявол, но высказать свое мнение он все же не решился, зная, что может так же попасть под "горячую руку", вместо этого он лишь сухо спросил:
— Что ты намерен делать?
— Что я намерен делать? — переспросил полковник, развернувшись уже к притихшей на стуле девушке, — Для начала, я еще раз, хочу задать фроляйн Моргенштерн несколько вопросов, — сказал Курт, смотря на летчицу, — Первый вопрос: как она объяснит, что на найденном жетоне, написано мужское имя? Второй вопрос: Где её жетон? — пауза, — А если она не ответит... — проговорив это, мужчина положил свободную руку на кобуру Люгера.
Не выдержав повисшего в комнате напряжения, Рихард достал пачку сигарет, не сводя глаза с полковника, с летчицы, слыша, как мимо по дороге проехала машина. Закурив, майор выдохнул струю дыма вверх, тут же сделав глубокий вдох.
— Я потеряла его, — промямлила блондинка, не зная, что ответить, медленно поднимая голову, но заметив, что ладонь Курта покоиться на кобуре, тут же расширила глаза, подняв их к глазам мужчины, испугавшись того, что в ближайшие минуты ее жизнь оборвется.
— Ты потеряла тот самый жетон, который нашел Рихард здесь? — спокойный тон голоса Герцога отдавал металлическими нотками, — Эрика, ты даже не представляешь, чего мне стоит держать себя в руках. Я тебе в самом начале задал вопрос про этот чертов жетон, но ты, как всегда, решила показать свой чрезмерно буйный нрав, — пальцы, что лежали на кобуре, напряглись, готовые прямо сейчас достать Люгер, — Если ты мне сейчас не ответишь, пеняй на себя! — и вот тут терпение лопнуло, и теперь медленно вытекало, как гной из раны; Курт злился и у него уже не было ни сил, ни желания сдерживать гнев.
Нет, она полная идиотка! Штуббе покачал головой, выдыхая дым изо рта. Он не понимал, что скрывала Моргенштерн или кем она являлась на самом деле, но, чтобы то ни было, это не могло быть чем-то важным, как ее собственная жизнь. Поднеся сигарету к губам, одноглазый прищурился.
— Нет! — выпалила Эрика, поднявшись со стула, — Нет, Курт! — она умоляюще посмотрела на него, стоя напротив, — Это... Все слишком сложно! Это... нет, это не мой нрав, я хочу тебе все рассказать. Поверь мне, пожалуйста! Но я не могу, — протянув руку, девушка хотела было взять мужчину за рукав, но тот одернул руку, — Курт! Я прошу тебя, поверь мне.
— Что ты не можешь мне рассказать? Кто ты такая не можешь рассказать?! — тяжело дыша от ярости, Герцог смерил летчицу взглядом, и, сделав паузу, крикнул, — Хотя я знаю, что делать... Рихард, отведи ее подальше и запри. Приставь охрану, только не дибилов, которые допустят ее побег через окно. А я отправлю запрос в Берлин, и мы узнаем, существует ли Эрика фон Моргенштерн в природе или нет, — говоря это, полковник нависал над блондинкой.
— Курт, — снова промямлила та.
— И если на тебя не будет никаких данных, — перебил ее Герцог, рыча от злости, — Я клянусь тебе, что самолично пристрелю тебя за то, что доверился тебе!
Окаменев от таких слов, Моргенштерн не заметила, как рядом с ней остановился Штуббе, она смотрела на полковника, не веря произнесенным им словам. Он не может ее убить... или может? Очнулась девушка только тогда, когда майор положил ладонь на ее плечо. Стряхнув его руку, летчица сделал шаг к Курту, позвав его, но одноглазый заломал ей руку, оттаскивая к двери, крикнув охрану.
Курт стоял у стола, опираясь на него руками, смотря перед собой. Он до сих пор прокручивал в голове крики Эрики, пока ее уводили, о том, что она не предавала его никогда, чтобы он поверил ей. Огонек ярости в пепле отчаяния и вновь зажегся, вспыхнув ярким пламенем. Казалось, что это еще больше взбесило Герцога. Зарычав, полковник смел все со стола, скинув на пол, и со всей силы стукнул по поверхности стола кулаком, еще и еще... Он стучал, будто бы намереваясь расколоть толстую столешницу на две половины. Как он мог поверить ей? Как мог допустить то, что она подобралась настолько близко, что усыпила его бдительность? Кто она, черт возьми? Стол затрещал под еще одним яростным ударом уже онемевшей руки. Почему она не сказала ему все? Что она скрывает? Схватив стул, мужчина с невероятной силой швырнул его в сторону окна, чуть не попав по проходившему мимо солдату, который вовремя успел пригнуться. Новая вспышка. Машинальным движением он достал Люгер и начал стрелять в разбитое окно, крича от переполнявшей его ярости; звук выстрела смешивался с рычащим криком до тех пор, пока патроны не иссякли.
46.
— Посидишь тут, — хмыкнул Штуббе, запихивая Моргенштерн в небольшое помещение дома с заколоченными окнами, но в отличие от "клоповника", куда ее раньше запирали, тут было вполне чисто, стояла кровать, у стены — стол и стул, — И не вздумай бежать, в случае побега, по тебе будут стрелять на поражение, — с этими словами одноглазый самодовольно ухмыльнулся, после чего вышел, оставив Эрику одну.
Стоя спиной к двери, девушка слышала, как поворачивается ключ в замке, как майор дает указание охранять дом, его удаляющиеся шаги, и только сейчас ей стало по-настоящему страшно. Сев на край кровати, летчица поставила локти на колени, закрыв ладонями лицо, пряча слезы.
Выйдя на свежий воздух, Рихард зевнул, прикрыв кулаком рот. Все было не так, как он планировал: в нем не было желания как-то навредить пернатой, но и бросать дело на самотек нельзя, нужно было все проверить; но то, как девушка вела себя, то, как отказывалась отвечать на вопрос, — невольно это навевало на мысль о том, что она была не чиста на руку. Уже черневшее небо рассыпало миллиарды звезд над головой, и, смотря на них, одноглазый вдруг вспомнил о доме. Эх, надо было сначала про отпуск намекнуть Дьяволу, а уже потом вычислять шпионов. Поругав мысленно себя за непродуманность, майор решил наведаться к Курту, да и попробовать поговорить с ним, чтобы съездить на недельку в Берлин. Но только ему стоило войти в компункт, как его взору предстала пугающая картина: на полу валялись обрывки бумаг, карт, книги, стекла разбитого окна, перевернутый стол, а также валяющийся Люгер полковника.
— Эй, Дья... — Рихард кашлянул, поправляя себя, — Курт?.. Что..? Ты где вообще?
Пройдя чуть дальше, Штуббе увидел Герцога, сидящего в кресле в жилой комнате за столом с бутылкой коньяка в руке.
— Курт, — майор настороженно огляделся, — Что про...
— Сядь! — рявкнул на него полковник, пнув в его сторону еще один стул, который, проехав немного, упал на пол перед сапогами одноглазого.
Не смея перечить, тот наклонился и, подобрав стул, держа его одной рукой, сел возле стола.
— Пей! — с полным безразличием в глазах Герцог поставил перед Рихардом еще одну бутылку.
Открыв дверь командирского пункта, Рихард буквально вывалился на улицу, запнувшись о порог, и от падения его успела удержать только балка перил, за которую он успел схватиться, но при этом больно стукнулся об нее плечом. Сказав пару крепких словец на русском, одноглазый ступил одной ногой на землю, отпуская свою надежную опору. Он не мог вспомнить, чтобы так пил за всю свою жизнь, голова отказывалась работать должным образом, а мысли в ней напрочь отсутствовали, но отказывать другу в моральной поддержке Рико не мог. Припомнив свое прозвище, Штуббе еще раз матернулся, но уже на родном языке, остановившись. От резкой, как ему показалось, остановки голова закружилась. Подавшись вперед, майор бы так и рухнул на землю, уткнувшись в грязь лицом, но от такой позорной участи его спасли товарищи, выходившие в этот самый момент из борделя. Они-то и довели Штуббе до его дома. И все бы ничего, но Мария-Елена, проснувшись утром, шла на зарядку, решив зайти к Рихарду, чтобы узнать, составит ли он ей компанию, и какого же было ее удивление, когда она увидела, что одноглазый был не то, чтобы пойти с ней, он вообще был не в состоянии ходить. Подшучивая над Штуббе, двое из его экипажа уложили своего командира на кровать, поглядывая искоса на стоявшую в стороне Айзенбах. Девушка не проронила ни слова, пока комната майора не освободилась, и в ней не осталось никого постороннего, а только она и одноглазый.
— Рихард! — подойдя к кровати, Мария-Елена проговорила возмущенно-испуганно, не понимая, что случилось, что мужчина довел себя до такого состояния, — Что это значит?
Громко икнув, майор рассмеялся, смотря на серьезное лицо девушки, почему-то ему показалось вполне смешным то, как она смотрела на него.
— Все хор... ошо, — он снова икнул, отмахнувшись, закрыв глаз, но через секунду, вновь посмотрел на все еще стоявшую над ним радистку, говоря при этом вполне серьезно, хотя на его губах была умиротворенная улыбка, — Как же хорошо, что ты у меня такая... заботливая, добрая. Я так люблю тебя, — повернувшись на бок, одноглазый попытался сесть, но тело настолько не слушалось его, что он упал обратно на подушку, тут же расхохотавшись, — Ты у меня лучше всех.
— Ты у меня тоже лучше всех, но я, как минимум недовольна твоими пьянками, — нахмурив брови, Айзенбах скрестила руки на груди, чей голос был переполнен серьезностью и раздражением, — Ты только глянь на себя! — девушка вздохнула, — Немецкий офицер, а валяется в хлам, как размазня какая-то! — на самом деле ей и правда было жаль Рихарда, он был очень хорошим человеком, которого она любила, но порой он был невыносим, и вот сейчас был один из таких моментов.
Слова Марии-Елены пробили туман хмеля, достигнув разума майора; мужчина перестал улыбаться; повернув голову на нее, он взглянул на нее единственным глазом, слабо приподняв уголки губ, говоря уже тихо:
— Прости, моя дорогая, но у меня был повод, — оперевшись одним локтем о кровать, одноглазый предпринял еще одну попытку сесть, но и она не увенчалась успехом; повалившись на подушку, протяжно рассмеялся, — Я так люблю тебя, — протянув руку к радистке, Рихард глядел на нее так, как смотрят щенки, с надеждой, с добротой, легким озорством, — Ты такая хорошая, — когда же девушка взяла его руку, он осторожно сжал ее пальцы, — Но Дьявол... Бедный Дьявол... Ты хорошая... Мне жаль, что так все получилось, — в памяти вдруг всплыл образ старого доброго друга Юргена, которого Штуббе считал братом; на душе стало в миг погано; закрыв лицо ладонью второй руки, сдавленно прошептал, — Мне жаль. Я не спас Райля... Теперь пернатая...
Услышав про подругу, Айзенбах присела на край кровати, напрягшись. Сердце забилось намного сильнее, отдаваясь тяжелым гулом в голове.
— Что пернатая?! — ее голос показался ей каким-то слишком громким, слишком взволнованным.
Издав какой-то хныкающий звук, напоминающий тот, который обычно бывает у детей, которые начинают только плакать, Штуббе провел по лицу ладонью, уставившись в потолок:
