Красный Дьявол и Каменная чаша

Возможно, через два дня их пути разойдутся, и Олаф больше никогда не услышит об Ингрид и Клоде, также как и о Грогане. Он собирался научить девушку новым заклинаниям, более сильным и интересным, способным заставить ее остаться в ордене подольше. Но маг понимал, что Ингрид, едва освободившись от Алана, сразу покинет резиденцию, а возможно и сам город. Такова ее природа, человека странствий.

— Сегодня опять звездная ночь, — заметила Ингрид.

— Да, — не оборачиваясь, сказал Олаф, — звезды сегодня великолепны. Жаль, Грогана нет с нами, он много знает о них.

— Откуда? — спросила Ингрид.

— Джек объяснял это скучными ночами на посту. Когда спать нельзя, а играть в кости не с кем.

— Зато сейчас есть с кем, — еле слышно пробормотал Клод.

— Брат Олаф, — позвал Алан, — расскажи о герцоге.

За время путешествия рассказы про Эдмунда стали чем-то вроде сказок на ночь для молодого магистра. Когда Фостер узнал, что Олаф знаком с герцогом, то был готов слушать его истории часами.

— Ты с ним знаком? — удивленно спросила Ингрид.

— Немного, — задумчиво проговорил Олаф, поворачиваясь к костру.

Клод уже лежал, укрывшись одеялом. Ингрид по-прежнему сидела, подкидывая дрова в костер. Этот жест напомнил Олафу о том странном человеке, который точно также бросал аккуратные поленца в огонь.

— Я видел герцога всего пару раз, — стараясь отогнать назойливые, как комары, мысли, сказал Олаф, — впервые, когда только отправлялся в земли песчаников. Нас, новопосвященных рыцарей, собрали в церемониальном зале. Эдмунд прочел короткую напутственную речь о благих намерениях и человечности. Сейчас, вспоминая его слова, я понимаю их истинный смысл. В его взоре была какая-то печаль. Тогда-то я решил, что он нас, негодников, видит насквозь. Будто знает, как мы всю прошлую ночь отмечали посвящение. Его взгляд, лишь скользнувший по мне, длился для меня целую вечность. Спустя почти десять лет я вновь стоял в этом церемониальном зале, но уже один. Я стал священным рыцарем, капитаном отряда магов четырех стихий и, по ритуалу, герцог должен был благословить меня. Эдмунд смотрел на меня все тем же потухшим взглядом. Но в этот раз он уже не вызвал во мне такого волнительного трепета, как раньше.

— О чем вы говорили? — спросила Ингрид.

— Как ни странно, мы говорили о погоде, — улыбнулся Олаф, — тогда стояло жаркое лето и Эдмунд, опасаясь грядущей засухи, спросил у меня, скоро ли будут дожди. Вновь, как и в первый раз, я испытал волнение. Я был готов к любому вопросу, вплоть до вкуса крови противника, но такого никак не ожидал.

— Брат Олаф, ты же рассказывал, как ответил ему о грядущем проливном дожде, — проговорил Алан.

— Так ты это уже слышал? — удивилась Ингрид.

— Конечно, — с некоторой гордостью в голосе, ответил Фостер, — это моя самая любимая история.

— О ливне я сказал милорду значительно позже, — стараясь скрыть улыбку, проговорил Олаф, — когда окончательно вернулся из песчаных земель и предстал перед герцогом с докладом. Да, это была интересная беседа. Он опять думал о засухе и опасался, не выгорят ли поля. Но в ту пору меня уже было трудно чем-либо удивить. Я убрал свой отчет и проговорил с герцогом до самого вечера.

Олаф рассказал еще пару историй об Эдмунде и, заметив, как диск ущербной луны уже прошел треть небосвода, лег. Ингрид вызвалась сторожить первой и сейчас сидела перед костром, вороша палкой прогорающие угли.

Олаф проснулся от воя, доносящегося со стороны холмов.

— Это волки? — спросил Алан.

— Нет! — прокричал взволнованный повар, — Олаф, просыпайся!

Олаф уже не спал. Он быстро поднялся, обводя взглядом руины, залитые тусклым светом луны.

— Ох, успеть бы, — кряхтел Клод, сворачивая одеяло, — Ингрид, Олаф, лезьте на те плиты.

Он указал рукой на разрушенные стены замка.

— Волки не подойдут к костру, — заметила Ингрид.

Вой становился ближе.

— Это не волки! — сказал Клод, подгоняя Ингрид. Он помог ей забраться на каменный вал, затем обернулся к Олафу, — быстрее!

Когда все трое забрались наверх, Клод попытался объяснить:

— Гончие псы, — сбивчиво говорил он, — это толботовы гончие учуяли нас.

— Тебе приснился кошмар? — спросила девушка, — ну воют где-то собаки, может одичавшая стая, мало ли.

— Нет же, — махнул рукой повар, — каждую ночь, со времен падения королей, они бродят возле проклятых мест и ищут добычу. Поймают зазевавшегося путника и уносят его в самые недра к своему хозяину — отступнику Толботу.

Словно в подтверждение сказанного, к стене, минуя костер, прибежала призрачная свора. Несколько охотничьих собак, а это были именно породистые псы, начали скрести когтями о камень, обнажая белые, светящиеся в ночи, клыки.

— Да, — спокойно заметила Ингрид, — такого я еще не встречала.

— Четыре года назад, — сказал Клод, — мне пришлось заночевать в подобном месте. Тогда я еще не знал Ингрид и странствовал в одиночестве.

— Почему? — удивленно спросил Алан. Кажется, не без удовольствия отметил Олаф, мальчика, как и Ингрид, совершенно не пугали призрачнее псы, а это очень хорошая черта для мага.

— У меня возникли трения с графом и я был вынужден покинуть Орвидж, как можно быстрее. Но это неважно. В ту ночь я тоже остановился у таких же развалин, в надежде, что волки обойдут их стороной. Скажу только одно — я больше никогда так быстро не бегал и так высоко не прыгал.

Одна из гончих начала подпрыгивать, норовя ухватить сапог повара.

— Я думаю, — скорее для себя, чем для остальных, проговорил Олаф, — небольшой Огонек проберет их до самых костей.

— Что ты! — вскричал Клод, поджимая ноги, — это только разозлит их и проклятые твари не отстанут от нас до самого рассвета.

— Гори, — Олаф эффектно щелкнул пальцами. Он, сам того не сознавая, старался произвести впечатление на начинающего мага Ингрид.

Одна из собак подпрыгнула, охваченная огнем. Она сгорела полностью, не оставив после себя никаких следов. Снова щелчок и еще один пес загорелся, как засушенный лист. Остальные собаки одновременно отступили от стены, словно для разбега. Зловеще рыча, они поджали острые уши.

— Ну вот, — пробормотал Клод, — ты их окончательно разозлил.

Выждав небольшую паузу, Олаф вновь щелкнул пальцами и собаки, поочередно вспыхивая, исчезали одна за другой.

— Последняя, — заметила Ингрид.

Спрыгнув вниз, Клод покосился на Олафа.

— Умеете вы, маги, все ломать.

Олаф не стал уточнять, что он подразумевал под всем и огляделся. Новых псов видно не было, да и вряд ли эти странные создания сунутся к ним вновь. Костер все так же мирно потрескивал, но ложиться спать никто не захотел. Всю ночь они провели за беседой. Олаф, на правах могучего волшебника, загадочно улыбаясь, слушал восторженные возгласы Алана. Клод принялся рассказывать забавные истории из жизни поваров и прочих слуг графа. Ни Алан, ни Олаф не стали расспрашивать Клода, какие именно трения возникли между ним и графом. Возможно, предположил Олаф, повар изрядно опустошил винные запасы, за что и поплатился.

— Был один повар, — продолжал рассказывать Клод, — который умел разрубать яйцо на лету и выдавать его за несколько яиц! Вы, конечно, скажете, что на любой кухне есть такой умелец, но нет, наш повар оказался настоящим мастером! У него была специальная конструкция в виде небольшой кружки без дна. Вместо дна у нее было два лезвия, образующие крест. Он кидал в свое приспособление яйцо и получал четыре маленьких аккуратных яйца.

— Кому нужны маленькие куриные яйца? — наивно спросил Алан.

— Никому, — кивнул Клод, будто заранее ждал подобный вопрос, — но перепелиные совсем другое дело! Зимой поставщики всегда тянули с перепелиными яйцами, а графу нужно было есть каждый день и по три раза! Опять же, хорошая экономия — по шесть пенсов с десятка, которые шли в карман нашему мастеру.

— Хорош же мастер, о достижениях которого знала вся кухня, — едко заметила Ингрид.

Едва рассвело, они вновь отправились в путь. Настроение было неплохим, за счет веселых рассказов Клода, но испорченный сон давал о себе знать. Олаф, привыкший к тяготам походов, не роптал, не то, что его ноги. Дафна говорила про отвар, который нужно пить каждое утро, и даже давала порошок, но рыцарь его, видно, где-то обронил.

К полудню путники вышли к стремительному потоку мелкой речушки. Перепрыгивая с камня на камень, они переправились через нее относительно сухими.

— Через пару часов будем в Нордфолке, — сказал Клод, завидев высокие шпили резиденции ордена. Однако до города добрались только к сумеркам. Ворота еще не закрыли и они беспрепятственно прошли внутрь.

Нордфолк выделялся среди городов герцогства. Его дороги были вымощены коричневым камнем, что придавало улицам уютный, немного простоватый вид. Дома же сильно не отличались: высота, цвет черепицы, ставни — все походило на остальные города, с единственной разницей — Нордфолк был в два раза старше всех прочих. Ведь Эдмунд, став герцогом, основал четыре города по образу Нордфолка, которому уже тогда было за двести лет.

— Похоже, — заметила Ингрид, — Анкейн все же явилась стражникам, и им теперь нет до нас никакого дела.

Солдаты не обращали на них внимания. Они спокойно миновали ворота, прошли городскую площадь и направились в резиденцию. Путь был неблизкий и когда они подошли к замку, уже окончательно стемнело.

— Да, — проговорил Клод, — дворец что надо.

Действительно, резиденция была значительно больше, чем в других городах. Она отстраивалась на руинах древнего замка, принадлежавшего ордену, и имела внушительный вид. Когда Олаф сам впервые увидел эти стены, то решил, что его привели к небольшому городу.

С наступлением сумерек ворота в резиденцию закрывались, и Олаф окликнул часового. Высунувшийся брат не сразу признал священного рыцаря, но когда тот назвался, тут же отвесил низкий поклон.

— Я знала, что у вас тут все со странностями, — сказала Ингрид, — но чтобы настолько.

— Просто брат Олаф пользуется огромным уважением, — поспешил пояснить Алан.

Путников проводили внутрь. Патрик Моррис, первый помощник Верховного магистра ожидал поздних гостей у парадного входа. Моррис удивленно посмотрел на Олафа, когда тот заявил, что ему срочно нужно увидеть магистра Гилкриста. Ничего не говоря, Патрик провел их в приемную.

— Ох, не к добру все это, — бормотал Клод.

Через десять минут к ним вышел сам Элиот Гилкрист. Магистр был облачен в обычную темно-коричневую мантию, но от всего его облика веяло неподдельным величием. Его белая, как первый снег, седина эффектно сочеталась с ясными голубыми глазами и добродушным желтоватым лицом.

— Рад тебя видеть, брат Олаф, — улыбнулся он, закрывая за собой дверь, — мне сообщали, что ты пропал после инцидента близ Доргхейма, но вижу — жив и здоров.

— Магистр, — обратился Олаф, — я не смог найти истинного убийцу Алана Фостера, но я привел его.

— Кого его? — не понял Гилкрист.

— Самого Фостера, — пояснил Олаф.

Магистр внимательным взглядом изучил сначала Клода, а затем и Ингрид.

— Один уже немолод, — проговорил он, — второй, вообще, женщина.

Проницательный магистр без труда разгадал маскировку Ингрид.

— Магистр, я действительно здесь, — заговорил Алан, — мне нужно столько вам рассказать...

Гилкрист жестом прервал его. Он обвел взглядом комнату, ища Фостера и убедившись, что никого больше нет, удивленно посмотрел на Олафа.

— Магистр, я использовал заклинание Искра Жизни, — поспешил объяснить Алан, — и теперь нахожусь в теле отважной и достойной Ингрид.

— Понимаю, — кивнул Гилкрист, — но где ты узнал об этом заклинании?

Алан рассказал ему обо всех своих приключениях. Олаф отдал должное девушке, она не перебивала и не вмешивалась в разговор двух магистров — действительного и будущего.

— Сами боги заботились о тебе! — сказал Гилкрист, когда Алан закончил свой рассказ, — я не мог поверить в твою гибель, мой мальчик. Мне казалось, что ты вот-вот откроешь дверь, и все окажется просто не в меру затянувшимся сном. Как хорошо, что ты вернулся.

— Здесь не обошлось без богов, — проговорил Фостер, — брату Олафу явилась сама Анкейн и сказала, что только здесь можно решить проблему юного магистра, то есть меня.

— Она действительно так сказала? — настороженно спросил Гилкрист.

— Да, — кивнул Олаф, — мне было видение.

— Я не могу и не хочу противиться воле богов, — после недолгого раздумья сказал магистр, — брат Олаф, я прошу оставить нас с Аланом и леди Ингрид наедине. То, о чем я сейчас буду говорить, является государственной тайной. Прошу меня понять.

— Хорошо, — кивнул Олаф.

Гилкрист потянул за шелковый шнур, висевший за спинкой кресла, и в комнату вошел первый помощник.

— Патрик, — сказал магистр, — проводи господина Клода и брата Олафа в кельи. Они устали с дороги и, должно быть, проголодались.

— Есть такое, — тихо проговорил Клод.

— Будет исполнено, магистр, — поклонившись, ответил Моррис.

— Завтра, брат Олаф, мы все с тобой хорошенько обсудим, — добродушно улыбнулся Гилкрист.

Глава 25

За спиной громко хлопнула дверь. Ингрид оглянулась на резкий звук, и Алан успел заметить скользящую во мраке тень.

— Не обращайте внимания, — махнул рукой Гилкрист, погруженный в какие-то свои думы, — это мрачные братья. Они умеют хранить тайны.

— Где мы? — спросил Алан. Они стояли в темном коридоре, в конце которого виднелась дверь, напоминающая своими размерами ворота.

— Точно, ты же здесь никогда раньше не был, мой мальчик, — почему-то грустно усмехнулся Гилкрист, — все хотел тебе показать, да, как видишь, не успел. Идем же, нужно спешить.

Маячившие у двери факелы медленно поплыли в их сторону.

— Волшебники, — раздраженно прошептала Ингрид, когда огни повисли в двух шагах от нее.

— Это же Блуждающие огни! — почти с восхищением воскликнул Алан. При виде такого чуда, былая напряженность пропала. Несмотря на кажущуюся простоту далеко не каждый маг был способен поддерживать огни в стабильном состоянии.

— Да, мой мальчик, они самые, — пробормотал магистр, ведя их дальше. Пламя, завораживающе подрагивая, двигалось вперед, освещая им путь.

Когда они приблизились к массивным дверям, створки с медными клепками, словно по команде, раскрылись. Алан увидел комнату, утопающую во мраке. Лишь в центре, над монументальным ложем, тускло мерцала лампа. Слабенький огонек создавал ощущение мрачной бесконечности, царящей в комнате.

— Леди Ингрид, — проговорил Гилкрист, устремив на нее печальный взгляд, — и ты мой мальчик. Подойдите сюда.

Магистр жестом поманил девушку к кровати. Когда он отодвинул плотный непроницаемый полог из золотистой парчи, Алан увидел мирно спящего герцога. В спокойных, правильных чертах его лица было нечто величественное, вызывающее благоговейный трепет.