Рон встал и поплёлся доставать из угла скомканный листок.
На следующее утро перед завтраком он торжественно поклонился Луне, прочистил горло и протрубил:
— Приветствую тебя, блистательная Луна Лавгуд, Повелительница нарглов, Гроза мозгошмыгов и Открывательница морщерогих кизляков, которая смехом звонким, как колокольчик, по утрам будит солнце, и спокойным дыханием зажигает звёзды на небе…
Закончив, он замолк, ожидая её реакции.
— И ты здравствуй, достойный рыцарь Рональд Уизли, — с улыбкой склонила она голову.
— Я могу идти? — громким шёпотом поинтересовался он. Она кивнула, отпуская его. — Чёрт, никогда мне не было так неловко! — пробормотал он, усаживаясь рядом со мной.
— И как самочувствие? — иронично спросила Герми. Он замолк, прислушиваясь, а потом с радостной улыбкой объявил:
— Есть хочу!
— Жить будет! — кивнула мне она.
Как и было уговорено, я зашёл за Луной в три часа дня в субботу. Благодарно приняв букет цветов, она взяла меня под руку. Едва увидев её, я понял, что она нацелена на торжество — она была в парадной мантии, волосы аккуратно заплетены в причудливого вида причёску. Да я и сам надел всё чистое и лучшее. По пути в Хогсмид она позволила мне развлекать её светской беседой, в которой мы досконально обсудили содержание последних выпусков “Придиры” и “Пророка”, провели сравнительный анализ и даже разработали пару идей, как бы можно было злобно посмеяться над Ритой Скитер. Моя-то идея была проста, как мухобойка — точнее, моей идеей и была мухобойка, вот только боюсь, Сценарий не выдержит такого над собой издевательства и попросту прихлопнет меня.
Антураж в “Кабаньей голове” был ещё красочнее обычного — полумрак с пробивающимися сквозь редкие просветы в покрытых грязью оконных стёклах лучиками света, в которых кружилась пыль. С потолка и в углах свисала бахромой паутина, грязная до такого состояния, что была похожа на истлевшие лохмотья бездомного бродяжки. Несколько чадящих светильников на стенах, казалось, светили чёрным светом, делая обстановку ещё мрачнее. Услужливый бармен, который обычно встречал посетителей в мои визиты сюда, уступил место неопрятного вида старикану, который, едва мы зашли, бросил на нас ненавидящий взгляд из-под косматых бровей и хлопнул о стойку парой настолько грязных стаканов, что мне даже показалось, что в них что-то шевелится. За столиками сидело несколько не внушающих доверия личностей в балахонах, полностью скрывающих лица.
Луна, завидев это всё, сразу погрустнела, глядя на меня с укором. Я отодвинул для неё стул, с которого на пол спрыгнуло несколько жирных тараканов, покрыл стул своей мантией и предложил ей сесть. Бармен принёс нам пару бутылок карамельной шипучки, а я достал из кармана сумки два припасённых чистых стакана, разлил шипучку и предложил новорождённой. Она уже отошла от первоначального шока, и её лицо вновь приобрело безмятежное выражение, хотя грустинка так и спряталась в уголках глаз. Я знал, что она не станет меня упрекать — не такова была Луна, — но и заставить себя полностью смириться с моим неудачным выбором она не могла.
— Ну, что теперь? — спросила она, отпив из своего стакана. — Клоун, показывающий фокусы, сладкая вата, торт?
— И это всё — тоже, — кивнул я. Она поняла, что это какая-то новая игра, в которую мы будем с ней играть.
— Может, и гости? — спросила она.
— Почему бы и нет? — согласился я. — Кого бы ты хотела видеть?
— Невилла, — ответила она, нисколько не смущаясь. — Винсента и Грегори. Гермиону, Ханну и Сьюзен, — она задумалась. — Может, Рона и Джинни.
— Нет, — сказал я. — Уизли сегодня не будет.
— Хорошо, — согласилась она. — Тогда вот те двое пусть будут Грегори и Винсент, — она показала на две фигуры в чёрном за ближайшим к нам столиком. — А вот те — Гермиона и Невилл.
— Нет, — сказал я. — Это — Ханна и Сьюзен, сама погляди!
Она пригляделась к балахонам двух персонажей, которые сюда зашли явно с большой дороги.
— И правда, — согласилась она. — Тогда Невилл с Гермионой — те?
— Да, точно, — сказал я и помахал мрачной парочке в углу зала рукой.
— Тише ты, — зашипела Луна. — А то они заметят.
— Да ничего, — легкомысленно отмахнулся я. — Это же наши друзья.
— Точно! — она кивнула с важным видом, поддерживая игру.
— Я тебе кое-что приготовил, — сказал я, доставая из сумки подарочную коробку в красивой упаковке и с бантиком сверху. Одной своей нарядностью коробка сразу добавила света, практически затмив светильники.
— Ой, это мне? — обрадовалась она, вскакивая. — А что это?
— Открой! — предложил я.
Она принялась аккуратно разворачивать упаковку.
— Луна, — наклонился я вперёд, ловя её взгляд. — Луна! Просто порви, так веселее!
— Да? — с сомнением спросила она. — А так можно сохранить и вспоминать, как было весело.
— А ты сохрани оторванный кусочек, — предложил я компромисс.
Она нерешительно потянула, разрывая бумагу, а потом, осмелев, в несколько движений полностью избавила коробку от упаковки.
— И бантик тоже сохрани.
Она кивнула и показала на коробку, из-под крышки которой пробивалось какое-то свечение. Коробка представляла из себя небольшой куб со стороной двенадцать сантиметров, и ничего большого туда вместить просто никак нельзя.
— Что там? — спросила меня Луна.
Я пожал плечами:
— Там джинн, который сделает тебя моей рабыней. Открывай давай!
— А прозрачные шаровары у меня будут? — с надеждой спросила она.
— Не такой рабыней! — усмехнулся я. — Таких у меня и так в достатке. Нет, сначала пару лет помоешь посуду, а там и задумаемся о твоём повышении.
— О, так это — квест? — загорелись её глаза. Она подняла, наконец, крышку, и её глазам предстала светящаяся радужным светом студенистая масса, заполнившая куб. — Ой, а что это?
— Возьми в руки и загадай желание! — посоветовал я.
Она попыталась выковырять достать скользкое содержимое коробки, но это было не так-то просто. По консистенции оно напоминало пудинг — прозрачный, светящийся и скользкий пудинг. Несколько минут Луна с высунутым от усердия языком доставала колышущееся желе из коробки и, наконец, извлекла, держа сверкающую массу в руках.
— А теперь что? — спросила она.
— А теперь — загадай желание и обернись вокруг себя.
Она осторожно встала, стараясь не уронить подарок, что-то прошептала и повернулась. Прозрачная масса выскользнула из её рук, и полными ужаса глазами она провожала свой подарок, летящий навстречу щербатому полу. Миг — и он исчезает, коснувшись грязной поверхности, и остаётся лишь яркое разноцветное пятно, в котором нет ни грязи, не паутины, которое начинает расползаться по полу. Корявый дощатый пол сменяется паркетом, разваливающиеся дубовые столы и стулья — тоже дубовыми, но новыми и блестящими. На столах появляются салфетки и корзиночки для хлеба. Как в сказке, пятно перекидывается на стены, выкрашивая их в яркие цвета и сменяя старые факельные светильники на разноцветные стеклянные шары, потом на потолок, превращая сделанные из тележных колёс канделябры в хрустальные люстры, а бахрому паутины под теперь уже белоснежным потолком — в праздничные украшения. На дальней от входа стене проявилась светящаяся надпись “С Днём Рождения, Луна!” Из-за барной стойки вышел клоун в жёлтом костюме с лиловыми отворотами, красным носом, рыжими волосами и зелёным галстуком-бабочкой.
Сама виновница торжества, раскинув руки в стороны и запрокинув голову, с закрытыми глазами кружилась по светлому залу. На большом столе стали появляться пирожные, графины с карамельной шипучкой, конфеты и фрукты. По центру возник большой праздничный торт с пятнадцатью свечками. Гермиона, Ханна, Сьюзен, Невилл, Краб и Гойл скинули балахоны, под которыми скрывались, и направились к нам.
— И не стоило тратить единственное желание, — с упрёком сказал Краб, подавая ей подарок. — Мы бы всё равно пришли!
— Гарри! — шепнула мне Луна, глядя на меня своими безумно счастливыми глазами. — Я совсем не это загадала!
— В гарем не возьму, как не проси, — шёпотом ответил я.
Она весело рассмеялась, словно колокольчик зазвенел, подтянулась у меня на шее и крепко поцеловала в щёку.
— А знаешь, Гарри, — сказала она, — ты — самый лучший. Спасибо тебе!
17. Разговор по душам
Прошёл октябрь и наступил ноябрь. Дни тянулись один за одним без видимых изменений — зарядка, домашнее задание, завтрак, утренние пары, обед, дневные пары, полдник, бокс, Сириус и кружок рукоделия. Вечерами, если удавалось, я гулял с Дафной и её кошкой, причём, когда стало совсем слякотно и холодно, Мурка сразу начинала истошно вопить, требуя взять её на руки, залезала мне под куртку, там пригревалась и начинала нагло впиваться в меня когтями, чтобы я её гладил. Дафна, смеясь над моими мучениями, подхватывала меня под руку. Кроме того, по выходным я водил на свидания одноклассниц, выполняя своё обещание. Как ни странно, но после Лизы Турпин целоваться пока больше никто не лез, и меня это даже во многом радовало, поскольку весь мой пыл в итоге доставался Дафне.
Рон бегал по всей школе за Гойлом, донимая того своими шахматами. Характерная сценка конца октября — машинально поглощая завтрак, он водит глазами по доске, на которой расставлены фигуры. Наконец, с торжествующим воплем “Ага!” делает ход, потирает руки, оборачивается в сторону стола Слизерина и кричит:
— Слон Е5! Шах!
Из-за стола Рейвенкло раздаётся хихиканье Луны и бормотание:
— Скачи, скачи, мой поник!
И голос Гойла из-за стола Слизерина:
— Конь Е5, шах…
Рон делает ход конём соперника, потом ошарашенно глядит на результат и начинает биться головой о стол.
— …И мат, — добавляет Гойл.
Хотя, надо отдать должное упорству моего друга — теперь он уже раньше, чем на двадцатом ходу, не проигрывал. А пару раз и вовсе свёл матч вничью.
Неутомимая Амбридж, с фанатичным упорством пропалывающая любые ростки инакомыслия в Хогвартсе, перестала ходить на костылях, поскольку её нога зажила, и я начал придумывать какую-нибудь очередную пакость ей, а заодно и Снейпу. Тем более, что надвигалась игра со Слизерином, и я знал, чем она закончится для меня и для команды.
Вечером накануне Большой Игры, к которой мы упорно готовились последние несколько недель, Анджелина устроила нам внеплановую тренировку, и мне пришлось срочно отменять занятие с Двумя-из-ларца и с Сириусом. Видимость, несмотря на сыпавший с неба мелкий снег, была неплохой — метров пятьдесят, по меньшей мере, и мы вдоволь погоняли, ещё раз отрабатывая приёмы и комбинации. Рону, конечно, изрядно помогла существенно улучшившаяся спортивная форма. Мало того, что метла уже не трещала под ним, заставляя моё сердце обливаться кровавыми слезами, так он уже вполне бодро на ней летал и, свалившись и повиснув на одной руке, ловко вскарабкивался обратно. Фред и Джордж давно уже не смеялись над ним при игре в квиддич, поскольку, хоть Рон и не был выдающимся игроком, но всё же оказался весьма ценной и грозной боевой единицей.
Тренировка уже подходила к концу, когда Рон снова применил свой коронный приём — сделал вид, что свалился с метлы, повисая на одной руке, и со всей дури отфутболил квоффл точно в сторону ворот противника. Фред как раз в этот момент умудрился насыпать Джорджу снега за шиворот, тот за ним погнался, и они стали кружить вокруг Кэйти, играя в догонялки, и никто, кроме меня, не увидел, как бладжер ударил в висок Анджелину, как раз повернувшуюся к близнецам, снеся её с метлы. Она попыталась было ухватиться за метлу, но пальцы лишь чиркнули по древку, и она с широко открытыми глазами на побелевшем лице начала падать спиной вниз, нелепо размахивая руками и ногами.
Для меня время словно остановилось, и то, что я видел, происходило очень медленно, словно даже и падала она не в воздухе, а в воде. Непозволительно медленно достаётся палочка из кармана, и дурацкая мысль — отчего она не достанет свою, чтобы хотя бы попробовать замедлиться Агваменти? Очень долго рука выписывает вензель Левикорпуса — а я-то знаю, что у меня на это уходит лишь доля секунды. Заклинание летит, словно орёл парит в небе — плавно и неспешно, и пролетает в метре от Анджелины. Моя метла уже наклонена черенком вниз, и меня самого чудом не сносит с неё ускорением — я падаю вслед Джонсон. Она к этому моменту развернулась лицом к надвигающейся земле — медленно надвигающейся земле — широко распахнув руки, словно готовясь поприветствовать Молли Уизли.
— Левикорпус, — шепнули мои губы, заставив палочку в руках опять подпрыгнуть. Снова мимо. Анджелине до земли уже каких-то десять метров, и я врубаюсь в неё, уводя в сторону и прекращая её падение. Где-то неподалёку падает её метла. Три секунды кончились, и время снова пошло с нормальной скоростью. Я приземлился, сгружая её на землю, но она вцепилась в меня, как клещ, не желая отпускать. Происшедшего, похоже, никто не заметил — где-то вверху продолжали беситься близнецы, кружа вокруг Кэйти, а Рон отбивал посылаемые в него мячи. Я сел на землю рядом с Анджелиной. Она уткнулась мне в плечо, а я трясущейся рукой гладил её по голове. Так мы просидели в снегу несколько минут.
— Гарри! — послышались сверху крики. — Гарри!
Гарри — это я, если кто забыл. Анджелина оторвалась от меня и схватила за руку, крепко её сжимая. Она уже не выглядела такой мертвенно-бледной, что было ещё более страшно на её загорелом лице, и вроде как отошла. Я почувствовал, что моя дрожь тоже успокаивается.
— Перепугался? — тихо и ласково спросила она меня. Я закивал. — Ничего, не бойся. Я — в порядке, видишь? — я снова кивнул. — Только никому не говори, хорошо?
Она с трудом встала, опираясь на моё плечо, сделала шаг и рухнула лицом в снег — предательская слабость подкосила колени. Я вскочил и выдернул её из снега, снова поднимая на ноги. Она сделала шаг и оттолкнула мою руку. Постояв немного с задранной к небу головой, глубоко вдохнула, прогоняя последние остатки адреналинового шока, и побрела к своей метле.
Чуть позже в душе Анджелина просто стояла под струёй воды, упёршись руками в стену.
— Энджи, ты что не моешься? — заботливо спросила Алиса.
