Перед ужином я поделился с Дафной своими планами попросить отца выделить мне другую спальню.
— Это будет ужасно неудобно, — сказала она, немного подумав. — Гораздо легче тебе прийти к нам в дом, где у тебя есть твоя личная комната, чем я, Астория и Мурка будем в ночи искать по всему особняку Паркинсонов, где тебя поселили…
Я от удивления открыл рот. Она аккуратно помогла мне его захлопнуть.
— Послушай, — взмолился я, — понимаю, что без кошки мне вовсе никак, но хоть Асторию-то можно от меня держать подальше?
— Я не понимаю тебя, Алекс, — вздохнула Дафна. — Ты же сам хотел, чтобы каждый мог решать за себя. Вот, Астория за себя и решила. Что тебе не нравится?
— Мне не нравится то, что она и за меня всё решила, — пожаловался я.
— А что ты хотел? — пожала она плечами. — “Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого”, помнишь? Твоя свобода кончилась, Алекс.
— Я хочу сам за себя решать, что мне делать и с кем, — начал злиться я.
— Раньше надо было думать, — хмыкнула она. — Считай, что ты уже решил всё, что мог. В общем, слушай, не дури и просто ночуй у нас.
— Я могу и на Гриммо отправиться, — заметил я.
— Только попробуй, — возразила она, развернула к себе лицом и обвила руками шею. — Ты мне столько раз говорил, что только и мечтаешь о том, как провести со мною ночь. А теперь отчего-то недоволен тем, что твоё желание сбылось. Через две недели мы вернёмся в Хогвартс, и это всё кончится… — всё это время она пыталась поймать мой взгляд, и ей это, наконец, удалось — я сам поглядел ей в её бирюзовые глаза.
— Ты права, — улыбнулся я. — Я не буду больше ворчать по этому поводу.
— А я поговорю с Асторией, — кивнула Дафна, — чтобы она поумерила свой пыл.
— Лучше бы ты поговорила с отцом, — вздохнул я.
— Опять — двадцать пять! — воскликнула она. — Тебе надо — ты и поговори. Я, между прочим, как только узнала, сразу на него насела. Могу тебе передать его слова в качестве руководства к действию.
— И что он сказал? — поинтересовался я.
— “Если твоя сестра полюбит другого, и тот другой окажется с моей точки зрения более достойным такого безмерного богатства, как моя дочь…” — процитировала она.
— Я буду себя очень, очень плохо вести, — решил я.
— Если ты только посмеешь обидеть мою сестру… — пообещала она.
— Да чёрта с два её такую хорошенькую обидишь! — вздохнул я, а потом мне в голову пришла ещё одна мысль: — Всё-таки самая красивая из моих невест!
— Это мелко, Алекс, — усмехнулась Дафна, сразу раскусив мою неуклюжую попытку. — К тому же ты сам за ней бегать будешь, когда у неё всё, что надо отрастёт.
Я вздохнул. Ещё как буду. Мы поужинали расширенным составом за исключением Сириуса, который почти сразу после проведения ритуала с Дублёром поспешил откланяться — ему предстояло тяжёлое объяснение с отцами обеих своих невест, которые ещё не были в курсе богатства, а главное — разнообразия его матримониальных планов. После ужина папа вытащил меня на улицу — “на благоустройство территории”, как он сказал. Мы расчистили каток от снега и подправили ледяной дворец. После этого настала очередь сугробов — полностью изолировать наш маленький мирок от атмосферы большого города было невозможно, да и не нужно, и за день аккуратный чистый снежок стал серым и просел, напитавшись автомобильным выхлопом и прочей дрянью, которая традиционно висит в воздухе, и которую по инерции называют “лондонский смог”. Сначала мы полностью удалили старый снег, а потом папа мне показал заклинание, которое он использовал для изготовления сугробов. Как оказалось, ничего сложного — модификация старого доброго Агваменти с добавлением двух суффиксов — для превращения струи воды в мелкую водяную пуль и для заморозки этой пыли с последующей кристаллизацией в виде крупных мохнатых снежинок.
В общем, часа полтора мы на это занятие убили, всё это время ведя беседу ни о чём. Папа мне рассказывал о своих делах в Министерстве и о том, что, хоть политическая власть и меняется быстрее, чем дни в календаре, но финансовое хозяйство никуда не девается. Он занял свой пост пять лет назад, когда предыдущий начальник его отдела ушёл на заслуженную пенсию, и с тех пор ни один новый министр, кроме последнего, даже и не пытается внести какие-то изменения, поскольку для большинства волшебников всё, что связано с экономикой — первостатейная белиберда. Про Фаджа он мне поведал, что тот маниакально одержим идеей личной власти, и на все важные направления пытается назначать людей, в первую очередь преданных лично ему. Он поставил какого-то жирного фанатика заведовать экономикой, но буквально за две недели отпуска, который наконец смог взять отец впервые за многие годы, тот так развалил дело, что Фадж самолично упёк своего ставленника в Азкабан и прислал отцу на курорт, где тот отдыхал, личный порт-ключ и новый контракт с двукратной прибавкой к жалованию. Папа артачиться не стал, за два дня переговоров довёл прибавку до трёхкратной и с сожалением был вынужден вернуться на работу.
— Пап, расскажи мне про Перасперу, — попросил я.
Он на секунду замер и изучающе посмотрел на меня. Я искренне надеялся, что он не станет уточнять, что я имею в виду, и правильно ли он понял. Отец меня не подвёл и совершенно точно вычислил, о чём именно я его спросил.
— Твой дед, мой отец, не был хорошим человеком, — со вздохом начал папа. — То есть, он был вполне плохим человеком даже по моим меркам, и я уж не знаю, как бы ты его оценил… Знаешь, классический английский джентльмен — к слабым от относился, как к пустому месту, сильных пытался уничтожить или насильно перевести в стан слабых. К тем, кто был настолько сильнее его, что невозможно было уничтожить, он проявлял уважение…
— Как к Тёмному Лорду, — подсказал я.
— Да, как к Тёмному Лорду, — согласился отец. — Да вот, о слабых… Ты про Генриха VIII знаешь?
— В общих чертах, — пожал я плечами.
— Моя мать была у отца третьей женой, — продолжил он. — Когда я родился, ей было шестнадцать.
— М-да, — помрачнел я и отвернулся, чувствуя, что от тоски сейчас разорвётся сердце. Отец шагнул ко мне, скрипнув свежим снегом, и обнял.
— Мне и полутора лет не было, когда её не стало, — сказал он. — Потом были ещё две… Предпоследней было четырнадцать, и она была на год меня старше. Она продержалась всего год. Знаешь, я после этого старался пореже бывать дома…
Он продолжал говорить про угасающую на глазах девчушку, которую видел лишь иногда за завтраком, и мои мысли уплыли куда-то в сторону. Интересно, все эти подробности — это плод творчества демона или то, как мир развивался в умах читателей? Вот же, к примеру, в Сценарии про Лондон совсем мало говорится — но вот же он, на месте, с улочками, площадями, скверами и Темзой. Это всё — продукт работы умов тех, кто читал Сценарий и представлял себе уже готовый город. Так вот эти зверства — это как читатели себе представляют круг сторонников Волди, или это вообще для них нормально?
— Когда отец сказал, что нашёл себе ещё одну невесту, я решил, что этому нужно положить конец, — сказал папа. — Я бы не позволил ему даже прикоснуться к ней. К сожалению, возможность мне выпала только в день свадьбы — до этого с момента, как он похвастался своим новым приобретением, вокруг него постоянно увивались охранники. Я ожидал, что после церемонии мне удастся подойти к нему достаточно близко. А потом я увидел её… Знаешь, я же в школе её встречал. Она старалась прикинуться серой мышкой, но под конец моего обучения, когда ей было пятнадцать, скрыть её очарование было невозможно. И вот на свадьбе я узнаю, что это — именно она, — голос отца едва заметно дрогнул. — Не буду врать, сын — я не знаю, смог бы ли я решиться, но внутри меня всё горело, и я готов был броситься ей на выручку, невзирая на охранников и свидетелей. А потом он поднял на ней вуаль и упал замертво. Я бросился к нему, чтобы убедиться — а со стороны я выглядел, как убитый горем сын. А она в страхе от содеянного спрятала лицо у меня на груди, словно убитая горем вдова. Я отвёл её в отдельную комнату. Она была действительно в шоке от того, что… — он вовремя остановился, — и не соображала, что происходит. Я заставил её дать мне Непреложный обет, что любому, кроме её родственников, а в первые три года — вообще всем, она будет говорить, что убита горем и не знает, что случилось с её мужем…
— Веритассиум, — произнёс я.
— Да, — подтвердил отец. — Непреложный обет способен защитить любую тайну даже от сыворотки правды и от легилименции. А потом была борьба, фактически, за её жизнь — Аврорат не очень тогда церемонился с никому неизвестными бедняками в делах, связанных с очень уважаемыми персонами. А отца тогда очень… боялись. К тому же Пожиратели смерти усмотрели в этом прямую диверсию — умер ветеран организации, член Внутреннего Круга… Я тогда на многое подписался, поскольку времени не было, ещё бы немного — и её бы не стало.
— И ты всё это сделал ради девчушки, которую лишь мельком видел в школе? — недоверчиво спросил я.
— Не только ради неё… — ответил он. — Ради своей матери, ради той, последней, ради остальных трёх, про которых я потом долго наводил справки и точно смог установить происхождение и родственников…
— А к Пераспере у тебя… — начал было я. Папа рассмеялся:
— Нет, сын, я всю жизнь безумно любил и продолжаю любить твою маму. Ну ладно, хватит о грустном, — хлопнул он в ладоши. — Давай теперь ты мне что-то расскажешь!
Я ему рассказал о всяких житейских мелочах — вроде шутки с “зубками”, которую продолжал с неизменным успехом разыгрывать перед Шеймусом, про день рождения Луны, про то, как Гойл играл в шахматы с Уизли, про то, как Нарцисса воспитывала Амбридж и про всё прочее. Про раздевалку девочек рассказывать не стал — понять бы папа понял, но, как ответственный родитель, должен был меня отругать. Под конец, после того, как мы обсудили его работу и то, как меня выгнали из команды по квиддичу, разговор, естественно, перетёк на самую важную тему.
— И как ты с ними всеми управляешься? — спросил он, когда мы уже неспешно шли обратно к дому.
— Да с трудом, — в сердцах сказал я. — Дело даже не в том, что их много, а в том, что некоторые всё-таки на что-то рассчитывают!
— Некоторые? — спросил папа.
— К счастью, сильно не все, — успокоил я его. — Астория, к примеру… Вот, кстати, пап…
— Что? — картинно удивился он.
— Зачем вы с Дэниелом мне Асторию сосватали? — упрекнул я его.
— Он мне сделал предложение, от которого я не мог отказаться, — развёл он руками.
— Двадцать гиппогрифов? — поинтересовался я.
— Есть вещи поважнее гиппогрифов, — назидательно поднял он вверх палец.
— И эти вещи?.. — подстегнул я его.
— Отпуск, — сказал папа. — Чёртов отпуск. Так хочется поехать куда-нибудь на тёплое прозрачное море вдали от всех этих статистических таблиц, сводок, указов и распоряжений. Эх! — он с хрустом потянулся.
— Я думаю, что ты меня сейчас зачем-то пытаешься ввести в заблуждение, — хмыкнул я. — Отпуск — это, конечно, здорово, но не до такой же степени!
— Ну, ладно, — примирительно сказал папа. — Мне иногда видно, какими глазами ты смотришь на свою крёстную…
— И? — спросил я.
— Что тут непонятного? — удивился он. — Через пару лет Астория расцветёт, и ты такими же глазами будешь провожать её. Если бы Дэниел не поддался на уговоры дочери и не стал настаивать, то мне самому пришлось бы идти к нему на поклон.
— Пап, — засомневался я. — А с чего ты вообще взял, что мне нужны все эти девушки?
— С того, сын, — улыбнулся он, — что я умею смотреть и видеть.
Это он мне намекает на то, что всем прямо-таки очевидно, какой я бабник. Самое непонятное — в кого? Или это я пообщавшись с Сириусом нахватался?
Сначала я хотел просто улизнуть к Гринграссам, ничего не сказав. Потом подумал, что мне всё же стоит проявить минимум уважения к Панси, и решил её дождаться. Я переоделся и приготовился ко сну, а потом достал из коробки волшебных зверей и принялся с ними играть. Это оказалось настолько увлекательно, что я пропустил момент, когда она пришла, и увидел её, лишь когда она уселась на пол передо мной, скрестив ноги по-турецки.
— Сегодня было весело, — сказала она.
— Полностью с тобой согласен, — улыбнулся я. — Было здорово!
— Я сегодня опять вспомнила, как было плохо без тебя, — нахмурилась она, сердито глядя в сторону.
— Я здесь, — сказал я, — и никуда не собираюсь.
— Собираешься, — возразила она. — К Дафне!
— Утром мы опять увидимся, — пожал я плечами.
Она потянулась рукой и поймала мою руку.
— Не уходи, — попросила она.
— Мы это уже обсудили, — сказал я и поднял бровь. — Или ты хочешь сказать, что со вчерашнего дня что-то изменилось?
— Пожалуйста, — подняла она на меня свои зелёные глаза.
— Спокойной ночи, Панси, — сказал я, собирая животных обратно в коробку.
— Ты мне обещал, что я буду от тебя получать то же, что и Дафна, — напомнила она, не отрывая от меня взгляда.
— Я обещал это своей невесте, — покачал я головой.
— Я не просила разорвать помолвку, — сказала она.
— Это всё — формальности, — не согласился я. — По сути всё поменялось.
— К чёрту формальности, к чёрту суть, — вспылила она. — Я хочу получить то же, что имеет Дафна.
— Как ты себе это представляешь? — усмехнулся я. — Когда мы с Дафной поженимся, я после ночи любви буду пробираться к тебе и давать тебе то же самое, попутно наставляя рога твоему избраннику?
Она несколько секунд смотрела на меня, выпучив глаза и стремительно наливаясь красным цветом. Когда её лицо стало напоминать спелый помидор, она не выдержала и закрыла его руками, прячась в ладонях.
