Однако падение Динабурга ещё не означало, что путь на запад для русской армии открыт. Под Кокенгаузеном русских ожидала полностью собранная 11-тысячная ливонская армия, которой командовал лично ландмейстер Вальтер фон Плеттенберг. И используя тот факт, что русское войско растянулось в пути, он решил дать бой и разгромить его по частям.
Князь Иван Барбашин слегка ревновал славе младшего брата, однако сам же себя честно осаживал, говоря, что и он смог бы сотворить такое же, но вот не додумался. А брат своим умом до всего дошёл и сделал. Хотя та лихость, с которой тот шёл к цели, Ивана иногда пугала. Да, многие люди берут деньги под резы, он и сам в том не безгрешен. Но ведь это насколько нужно было верить в то, что дело твоё будет доходным, чтобы брать огромные суммы под невиданные на Руси дела. А ведь, поди ж ты, не только все долги раздал, но и казной нынче ворочает такой, что и подумать страшно. Впрочем, и у самого Ивана от тех дел мошна не пуста, но понимание того, на чём брат деньги делал, только после его объяснений и приходило. Как и осознание, что не для него всё это. Слишком много в том непонятного. А вот война — это его. Тут ему было всё ясно и понятно (хотя братец и здесь сумел много нового придумать). И сейчас, ведя Передовой полк, он собирался сделать всё, что помогло бы ему в собственной карьере.
Известие о том, что ливонцы стоят на пути первыми принесли разведчики, идущие далеко впереди основного войска. Пришпорив коня, князь рванул вперёд, собираясь сам рассмотреть врага, велев ратникам ссаживаться с судов и готовиться к бою. В окружении охранной сотни Иван не боялся подвоха со стороны рыцарей, так как разведчики чётко доложили, что войско стоит на месте, ожидая русских. Причём их пушки были наведены на реку, дабы устроить судовой рати горячий приём.
Остановившись вне пределов стрельбы из лука, князь принялся внимательно рассматривать построенный в боевых порядках немецкий строй. Словно лес, колыхались бесконечные ряды копий и стягов. Его сотник, поднявшись на стременах, попытался сосчитать по стягам количество немецких полков, оглядывая из-под руки вражеское войско.
— Не ломай глаза, Остей, — усмехнулся Иван. — И так видно, что их больше, чем нас.
— Значит, отступаем, княже? — обернулся к воеводе сотник.
— Ну нет, такую славу я никому не отдам. Возвращаемся к войску, а за немцами пусть следят внимательно. А то мало ли что.
— Да с чего ты взял, что ливонцы на это пойдут? — в который раз вопрошал второй воевода Передового полка князь Михаил Михайлович Курбский-Карамыш, чей сын Андрей ещё играл с друзьями в битки и даже не думал становиться перебежчиком.
— А с того, что они знают, что их больше и не будут бояться удара из засады, прекрасно понимая, что много сил мы туда не выделим. Выставят против леса полк и пойдут себе дальше.
— И всё же я считаю, что риск слишком велик, — не соглашался с планом первого воеводы князь Курбский.
— Без риска нет славы, — усмехнулся Иван, давая понять, что решение принято. И следуя командам своего воеводы, передовой полк начал перестраиваться согласно его задумкам.
Место для боя князь Барбашин выбрал относительно удачное. Это было небольшое, меньше версты в ширину, дефиле, ограниченное с одной стороны рекой Двиной, а с другой достаточно густым лесом. Ливонцы, видя, что русские высаживаются из судов, готовясь принять бой, тем не менее, не предприняли никаких действий, чтобы атаковать противника на развёртывании. Как потом стало известно, фон Плеттенберг ожидал со дня на день прибытия подкрепления в виде победоносного отряда ландмаршала Иоганна Платера и считал, что его сил хватит сломить даже вставших в глухую защиту схизматиков. Хотя большинство его советников требовали атаковать немедленно и втоптать этих еретиков в ливонскую землю. Увы, пока шли все эти препирательства, на землю незаметно опустился вечер, и бой сам собой перенёсся на завтра.
Усталые полки, расставив на ночь сторожевую охрану и дальние дозоры, заснули, как убитые. А в платке Барбашина состоялся небольшой ужин-совещание, куда были приглашены не только князь Курбский, но начальники полков и наряда. Ужин был походный и весьма умеренный. Выпиты были лишь заздравные кубки за государя, воевод и за все воинство православное. После чего в очередной раз разобрали диспозицию войск и завтрашние действия, и сигналы.
Рассвет 7 августа выдался холодным. Мелкие клочья тумана плыли над рекой, скрывая берега и цепляясь за кусты прибрежных ив. Однако стоило солнцу показаться из-за окоёма, как природа буквально преобразилась. А выпавшая под утро роса полыхнула всеми цветами радуги. Вот только людям было не до красот природы, и вскоре пение проснувшихся птиц было перекрыто барабанной дробью и пением труб.
Ливонские трубачи отдувались от души, пронзительные вопли их инструментов очень скоро набили оскомину у русских ратников. Только за одно это дудение они были вскоре готовы рвать ливонцев на части. И плевать, что тех было больше.
А сквозь трубные завывания иногда проскакивали звуки барабанной дроби, которой барабанщики задавали шаг пехоте. Время лихого удара рыцарской свиньёй осталось далеко в прошлом. Нынче ливонское войско было в основном пешим, и только на обоих флангах выделялись отряды конных рыцарей с выставленными в небо копьями. Сам магистр остался стоять на возвышенности, где был разбит его шатёр, и вокруг которого выстроилась пушечная батарея. Увы, доставленные из Германии шестифунтовые полушланги были слабоватыми на таком расстоянии, так что Вальтер фон Плеттенберг решил обойтись без этих бесчестных порождений войны, уповая на благородные меч и копьё.
Князь же Барбашин, понимая, что сражение вот-вот начнётся, верхом на породистом мерине объехал свои полки, выравнивая кое где строй людей, да подбадривая их словами.
— С нами бог, друзья, так кто же на нас! — кричал он, глядя, как священники спешно служили службу, благословляя воинов на бой.
— Князь, пора, — крикнул верный Остей, заметив, что ливонский строй дрогнул и шагнул вперёд.
— Помните, что вы должны делать, и господь благословит вас на победу! — были последние слова воеводы, отъезжающего за первые ряды ратников. Время слов кончилось, пришло время стали.
Прямо по центру дефиле двинулись на русский строй марширующие колонны пикинёров и идущие в их рядах аркебузиры. Поверх их голов развевались яркие знамёна, и торчал лес пик, ещё не опущенных к земле. Враг, закованный в доспех, приближался пешком, словно накатывал неукротимый вал. А с флангов их прикрывали кавалеристы, которые тоже не спешили разгонять коней. Впрочем, конная атака всегда начинается медленно. Чтобы кони не устали преждевременно. Лихая скачка через пол поля просто противопоказана тяжёлой кавалерии. А вот лёгкая иногда может себе это позволить.
И дети боярские, вскинув луки, помчались к строю рыцарских наёмников, закрутив перед ними настоящий караколь, и посылая в них стрелу за стрелой. Да, большинство из них просто отскакивала от кирас и шлемов, но малая-то часть находила себе уязвимые места, пусть не убивая, но раня пехотинцев.
И тогда, по сигналу трубы, ливонские рыцари тронули своих коней вскачь. Они неслись на детей боярских так, словно собирались их просто снести своей бронированной массой. Теперь стрелы застучали по рыцарским латам, железным наглавникам и стёганым нагрудникам их коней. Но остановить бронированный вал им было не под силу. Опустив копья, с развевающимися за спиной плащами, рыцари сейчас были истинным воплощением той немецкой ярости, что веками наводила ужас на полях сражений. И поместные не выдержали и, повернув коней, бросились наутёк, в сторону безмолвно застывшего строя русской пехоты.
Всадники обоих армий гнались друг за другом, словно соревнуясь в скорости бега, а из-под копыт их коней во все стороны летели комья вырванной земли. Увы, но рыцарский шлем хорош всем, кроме обзора. Полуслепые в своих железных шапках орденские братья не видели, как поместные всадники порскнули в сторону перед строем русской пехоты, и как та потом сама слитно отошла на несколько шагов назад, оказавшись разом за рядами воткнутых в землю деревянных ежей, до того скрытых от глаз их же телами. И вскинули пищали...
Слитный грохот сотен ружей вплёлся в какофонию боя столь же неожиданно, как грохот грома посреди ясного неба. Ветерок, дувший от реки, понёс сероватые облачка дыма вдоль всего строя, так что мало кто смог углядеть результаты своей работы. Да и не до рассматривания им было. Схватив разряженное ружьё, пехотинец спешно бежал в тыл, где принимался сноровисто чистить ствол и заряжать оружие по новой. Долгие и изматывающие тренировки, в которых главным мотиватором служили плети десятников, давали себя знать.
А на поле творился настоящий карамболь. Сражённые пулями кони падали на сырую землю, придавливая своими тушами собственных всадников. А уже на них тут же наскакивали скакавшие сзади — и теперь уже тот всадник либо перелетал через конскую голову, либо становился жертвой свинцового подарка. Ведь со стороны русской пехоты раздался новый залп, и очередная шеренга поспешила уйти внутрь строя, перезаряжаться.
И всё же кавалеристы смогли доскакать до первого ряда кольев. Однако, когда огромные деревянные шипы стали вонзаться в коней, по всему полю пронёсся жалобный лошадиный ржач, полилась кровь людей и животных, и началось очередное столпотворение. А тот, кто всё же смог пробраться сквозь первый ряд кольев, непременно останавливался при виде второго. И вот тут в дело вступили русские пушки.
Визжащая картечь буквально смела первые ряды рыцарей, окутав поле дымовой завесой, которую с большой неохотой сносил слабый ветер. Следом последовал залп пехотинцев, затем второй, а потом вновь громыхнули пушки. Канониры показали буквально чудеса перезарядки, и не прошло и получаса, как победная, казалось, атака рыцарской кавалерии превратилась в рыцарский погром. Выжившие в этой бойне рыцари разворачивали коней и скакали назад, к своим, а оставшиеся без всадников и обезумевшие от боли лошади, бросались назад, сминая строй приближающихся наёмников. Вот только бой ещё не кончился. Он даже не достиг апогея...
Князь Иван Барбашин, сжав зубы, молча следил за ходом битвы, стоя на наспех сколоченной деревянной башне. Ввиду отсутствия хорошей возвышенности, он заранее приказал срубить нечто подобное, основываясь на словах младшего братца, что мол, полководец должен видеть и командовать, а не вести и рубить. Долгие домашние споры сделали своё дело. Сам того не замечая, Иван словно окончил военный университет, разобрав на картах и примерах сотни сражений, данных полководцами иных эпох. И вот сейчас он стоял и смотрел, как перед ним умирают его воины, исполняя его задумки.
Слава богу, сдержать рыцарский удар удалось уже на второй линии, а это означало, что план воеводы был ещё жив и даже мог обернуться его полной победой. Впрочем, об этом рано было даже думать, ведь начинался второй акт марлезонского балета (эх, спросить бы ещё у братца, что это значит). И только по его окончанию можно было уже более-менее уверенно говорить, за кем будет победа. А то у того же Смолин-озера немцы смогли превратить своё поражение в победу. А Ивану этого было совсем не надо!
Пехота палила в приближающийся строй пикинёров так споро, как только могла. Ей в помощь ухали пушки лёгкого наряда, но немцы, теряя товарищей, просто смыкали ряды и, перелезая через тела павших, упорно шли дальше, подходя всё ближе и ближе к русскому строю. Казалось, эту машину ничто не способно поколебать или остановить. Железные наконечники копий, сверкая на солнце, смотрели прямо в лицо стрелкам. Ещё немного и они воткнуться в податливые тела, прикрытые лишь сукном да редко у кого железной кольчужкой. Да и немецкие стрелки, паля в ответ, тоже начали собирать свою кровавую жатву.
"Не устоят", — эта мысль пришла в голову Ивана при виде упорно движущихся к цели, ощетинившихся копьями коробок наёмников. — "Даже пушки не могут сбить их с ритма, а у меня ведь даже не стрельцы государевы, а простые стрелки, без копий, пусть и хорошо тренированные. Если немцы ударят в пики — точно не устоят". Князь всем существом своим почувствовал, что оба войска сейчас находятся на грани, вот только немцев было больше, а значит и шансов, что они дрогнут первыми — меньше. Да ещё и от ливонского лагеря уже выступала вторая волна пехоты. А вместе с ней и конница, успевшая прийти в себя от избиения. И с их приходом русские ряды, даже если каким-то чудом выдержат натиск первой волны, дрогнут обязательно. Так что пора было вводить в дело свой главный резерв.
Повернувшись лицом к вестовым, что стояли недалеко от него, князь махнул рукой, указывая на лес. Один из гонцов коротко кивнул головой и вскочил на коня. Решающий момент схватки приближался...
Панцирная конница, конечно, не кованая рать, но копьё в руках держать тоже умеет. К тому же они просто жаждали боя, измаявшись ожиданием в густом подлеске. И когда прискакал княжеский гонец, они рванули на поле, подобно стреле, спущенной с тетивы. С другого фланга на строй наёмной пехоты обрушились передохнувшие и пополнившие запас стрел дети боярские, вновь завертя свою карусель, но при этом не входя в сектор стрельбы артиллерии, которая сейчас била своей всепроникающей картечью практически в упор по вражескому строю. И это оказалось той последней соломинкой, что ломает хребет любому вьючному животному. Немцы, наконец-то, прекратили быть бездушной машиной и дрогнули, потому что у любой психики есть свой предел, сколько бы баталий она не прошла. А ведь они практически добрались до ежей, и им оставалось лишь сделать последний рывок, которому, впрочем, как раз эти ежи и мешали, заставив строй остановиться в ожидании, пока стрелки не растащат тяжёлые конструкции. А длины пик, увы, не хватало, чтобы дотянуться до врага.
Наёмники дрогнули, но... Но не побежали. Ощетинившись копьями и стреляя в ответ, они стали медленно отступать, оставляя за собой груды тел. А им навстречу шагала помощь. И пришёл момент, когда оба вражеских отряда сблизились почти вплотную. Вот тут-то русские и преподнесли ливонцам очередной сюрприз.
— Поверь, брат, это поможет в бою, — говорил ему Андрей, указывая на телеги с ядрами, приведёнными во двор иванова дома. — А я дам тебе пару человек, которые умеют с ними обращаться.
— Ох и горазд ты на выдумки, брат. Может, хоть покажешь, как они действуют?
— Да в чём вопрос, приезжай на поле, сам всё увидишь. А уж как твои враги удивятся.
Тот разговор состоялся почти перед отъездом Ивана к полкам. И вот сейчас в жерла пушек канониры впервые заложили новые ядра на деревянных поддонах. Иван, хоть и видел их действие на испытаниях, но, тем не менее, всё же нервничал, так как бой — это не испытательное поле. Меж тем братовы умельцы, прикинув расстояние, шилом прокололи свинцовые трубки на нужном им месте и теперь помогали пушкарям наводить орудия. После чего пушки одна за другой выплюнули чугунный снаряд в сторону врага.
Пристав на стременах, князь внимательно всматривался вдаль. Вот в воздухе вспыхнули облачка подрывов, и лес поднятых копий дрогнул и закачался.
