А вот сразу войти в Темзу им помешали крепкие юго-западные ветра, так что, бросив якоря на рейде, уже и без того полном кораблей, тоже ожидавших хорошую погоду, Святая эскадра принялась наводить порядок на палубах, коротая таким образом время до момента, когда предоставится возможность безопасно войти в реку. Заодно вызвали с берега местного лоцмана (устье-то Темзы изобиловало песчаными банками не хуже устья Наровы), и отправили в столицу гонца с предупреждением о прибытии высоких гостей.
Столица Туманного Альбиона встретила русских послов жаркой погодой и полным отсутствием дождей и туманов. А также Томасом Болейном, отцом юной Анны и придворным, уже имевшим заслуги на дипломатической службе. За что, кстати, недавно был принят в орден Подвязки.
Именно с ним дьяк Семён Трофимович Борисов — товарищ посла — как более опытный в посольском деле человек и вёл дела по утрясанию нестыковок в дипломатическом церемониале, дабы сам приём прошёл без ненужных эксцессов. Впрочем, Андрей тоже в стороне не прохлаждался, вникая во все нюансы, но, не мешая дьяку делать его работу.
Главной загвоздкой при утрясании мероприятий стал титул, которым именовался в своих грамотах Василий Иванович: "Великий государь, Божиею милостью царь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Рязанский, Тверской, Югорский, Пермской, Вятцкой, Болгарской и иных земель".
Да, как такового венчания на царство великого князя ещё не было, но...
Но уже со времён Ивана III Васильевича в переписке с Ганзой, Ливонией и той же Данией московские великие князья величали себя царями, и их титул нисколько не умалялся адресатами, так и писавшими в ответ: "царю и великому князю". Точно такая же титулатура была применена и в недавнем договоре с Густавом Вазой, который может и не хотел бы признавать царский титул московского государя, да деваться-то по-хорошему ему было некуда. Как-никак, а Русь могла и "вспомнить" о своём "союзническом долге" перед Кристианом, или взять, да просто забрать себе южную Финляндию, разом лишив шведов всего того, за что они боролись последние лет триста. А то, что они смогут это сделать, Густав не сомневался, помня слова гостя, что посетил его в Любеке ещё до того, как он согласился возглавить восстание против Кристиана.
Так что фактически из всего ближайшего окружения Руси только крымский хан и польский король остались теми, кто не признавали за русским государем царский титул. Остальные же де-факто это уже сделали давно. А потом масло в огонь подлил император Максимилиан, признав в далёком 1514 году Василия Ивановича кайзером и равным себе. Правда, с той поры отношения между империей и Русью успели охладеть, но времена менялись, и менялись весьма стремительно. А потому, дабы не ронять "честь государеву" и в очередной раз поддеть своих западных соседей — поляков и литвинов — Дума, после долгих дебатов, постановила, что грамоты и письма ко всем иноземным государям отныне подобает писать от царского титла. Дабы привыкали в Закатных странах к новой титулатуре московских великих князей, раз уж его признал сам император Священной римской империи. Причём второй по счёту.
Но благодаря подобному решению английский король оказался в положении человека, которого просто поставили перед свершившимся фактом, что в Европе появился ещё один владыка, претендующий на императорскую корону. Вот только Генриху, который пока что очень нуждался в своём испанском союзнике, было явно не с руки оспаривать решения Карла, который в своих грамотах уже признал русского государя "императором всех рутенов". Тем более, что далёкая Русь предлагала английскому монарху дружбу и братство. А термин "братство" в дипломатическом этикете выражал отнюдь не родство и не характер взаимоотношений между государями, а их равноправное отношение друг к другу.
Что, кстати, тоже вызвало в своё время бурные дебаты в Думе. Ведь с правителями, которых русские государи считали ниже себя по происхождению или по уровню власти (как того же ливонского магистра или шведского короля), они могли состоять "в приятелстве и в суседстве" (в добрососедских отношениях), "в дружбе и в любви" (в мирных отношениях), "в единачестве" (в союзе), но никак не "в братстве". Иначе страдала их честь. И потому своими "братьями" московские великие князья считали далеко не всех правителей, как в Европе, так и в Азии. А английский король был никому неведом на политическом небосклоне Руси. Так, заштатный правитель заштатного королевства где-то на задворках Закатных стран. И это определение для Андрея стало поводом для неуместного (и непонятного местным) веселья. Хотя, поразмыслив, он был вынужден признать, что сейчас Англия и вправду была довольно бедной, аграрной страной, с дохлой промышленностью и огромным дефицитом золота и серебра. Её рывок к вершинам политического Олимпа был ещё впереди, причём, возможно, он в этой реальности и не состоится, ведь в этом мире Русь уже практически прорвала торговую и дипломатическую блокаду, и ставку на одних только англичан ей уже делать не придётся. А значит, та же Испания в лице восточной империи может получить весьма выгодного союзника и, возможно, уже не Дрейк будет писать русскому государю благодарственное письмо за добротные корабельные снасти, а какой-нибудь дон Хосе де Иньига.
Но при этом в Думе князь горячо выступил за признание английского короля "братом" государю. Ведь с учётом многих его задумок, хорошие отношения с англичанами в ближайшее время Руси уж точно не помешают. То же олово, оружие и сукно — основные английские товары — лишними на рынке явно не будут. Как и уголь, который уже добывали на юге Англии. Ну и удобное положение на пути из Балтики в Америку тоже не стоило сбрасывать со счетов.
Дума изложенные им факты приняла, и признать английского монарха "братом" посчитала незазорным. Так что и Андрей не сильно удивился, когда титулование русского государя было принято к протоколу. Не удивился ещё и потому, что помнил из своего прошлого-будущего, что и в той реальности англичане тоже легко признали царский титул. Как говорится, нам не обременительно, было бы выгодно.
Ну а пока два дипломата утрясали все нюансы, Андрей занялся более важными делами. Ведь не секрет, что любое посольство — это не только дипломаты, но и представители купеческого сословия и, ну куда же без них, шпионы.
От купцов с посольством прибыл младший сын Сильвестра — Евдоким. Его давно уже натаскивали как возможного сменщика отца, так что в опыте и прозорливости молодого мужчины сомневаться не приходилось. А вот тому было пока всё же не совсем комфортно напрямую работать с князем. Да, он знал о роли аристократа в создании и функционировании Руссо-Балта и его не совсем привычных методах, и взглядах, но напрямую работать с ним ему ещё не приходилось (что сам же Андрей и посчитал собственным упущением). Теперь за то недолгое время, что посольство проведёт на острове, парню предстояло изучить английский рынок как можно лучше. А князь при этом ещё и указал те направления, которые интересовали его особенно. Так что Евдокиму и его людям будет в ближайшие дни не до роздыха.
Как будет не до роздыха и паре парней из разведотдела, изучавших английский у шотландских наёмников. Сейчас они, скрываясь под личиной слуг торговых агентов и нисколько не стесняясь своего жуткого акцента и прочих огрехов, напропалую болтали с лондонцами на самые разные темы, совершенствуя своё языковое мастерство. Этим парням, в отличие от Евдокима, предстояло, в случае успеха посольства, задержаться на острове подольше, обеспечивая охрану настоящему купцу и собирая при этом строго очерченные сведения о стране пребывания.
Кроме того, князь усиленно собирал слухи о стране, совмещая их с собственными куцыми воспоминаниями из истории, дабы сложить своё мнение о нынешней Англии, и её короле. И мозаика выходила весьма интересной.
Проиграв по факту в череде войн, которые ещё никто не свёл под одним названием "Столетняя война", Англия попыталась спасти Бретань, хотя и безуспешно, и оставшиеся под её рукой города на французском побережье. При этом нынче уже никто в Англии, даже сам король, не считал свою страну способной вести борьбу с Францией один на один, и поэтому англичане бросились искать в Европе противовес непомерно усилившемуся вековому врагу, найдя его в растущей мощи союзного королевства Арагона и Кастилии. И уже имея такого союзника, молодой король Генрих VIII и решил повести Англию к неведомому доселе величию, чтобы завоевать для неё достойное положение на карте Европы. Для этого он выписал из Италии мастеров, которые построили для него корабли и обучили всем новинкам кораблестроительного искусства английских мастеров, смог организовать в стране масштабное производство чугуна, включая отливку чугунных пушек, и провёл несколько довольно успешных реформ. Однако в истории при этом остался известен лишь как муж, казнивший своих жён. Вот такая насмешка судьбы...
День приветственной аудиенции русского посольства у короля выдался безоблачным, а на свежем гравии дорог плясали солнечные зайчики. На улицах, по которым двигалось посольство, были собраны толпы горожан в лучших своих одеждах. Восторженные крики толпы провожали карету, в которой ехали князь и дьяк. Остальная свита в длинных, нарядных одеждах, шествовала за каретой своим ходом, неся подарки русского государя для своего английского собрата. Нарядные, красивые, статные — они у многих лондонских дам вызывали отнюдь не целомудренные думы.
Возле дворца посольство встречали уже придворные, одетые в легкие наряды ярких цветов, дабы сопроводить его до самого тронного зала. Перед закрытыми дверьми которого Андрей успел приостановиться и расшнуровать папку, в которой лежала грамота государя, дабы не замешкаться потом перед лицом короля.
Наконец двери зала распахнулись, и посольство степенно вступило внутрь.
Приём был организован торжественный, с участием всех придворных чинов, и при почетном карауле королевских гвардейцев. Послы и дворяне, в дорогих парчовых кафтанах, украшенных самоцветами, и собольих шапках, шли мимо разодетых в бархат и шёлк лордов и пэров, гордо подняв головы. Приблизившись на заранее уговоренную дистанцию до трона, Андрей остановился. За его спиной, лицом к правителю, застыли большим полукругом дворяне с подарками.
Король, даже сидя, производил впечатление рослого и широкоплечего человека. Атласный камзол под меховым шаубе, расшитый золотом, подчёркивал пополневшую, но ещё не погрузневшую фигуру короля. Сидевшая по левую руку от него крохотная королева — испанка Екатерина — рядом с ним казалась почти незаметной. А ведь она была старше супруга на пару лет.
Князь Барбашин и дьяк Борисов, представляя здесь, в Лондоне, особу великого князя московского, отвесили королю поясной поклон, едва не коснувшись при этом рукой дорогого ковра, застилавшего пол перед тронным возвышением. Генрих и Екатерина встали, принимая приветствие. Дворяне же с подарками в руках стояли позади посольства неподвижно, не снимая шапок, что делало приветствия послов более торжественным и величавым. Разогнувшись, Андрей сделал пару шагов вперёд и протянул королю государеву грамоту. Тот, всё так же стоя, сначала принял её, а уже потом протянул руку для поцелуя. Поочерёдно приложившись к королевской руке, князь и дьяк отошли на своё место, после чего Андрей принял из рук дворянина тисненую кожей папку, раскрыл её и вынул исписанный ровным почерком лист пергамента с привесной золотой печатью на шелковых шнурах. При этом все дворяне, что до того стояли в шапках, дружно смахнули головные уборы с голов.
Наказную речь Андрей читал по-русски, часто останавливаясь и дожидаясь, пока переводчик не переведёт прочитанное на латинский, который и был языком международной дипломатии. В своём послании Василий III Иванович предлагал Генриху VIII дружбу и союз между государствами, а также прямую торговлю друг с другом, минуя всех посредников к вящей славе и обоюдной выгоде.
Деловая краткость и сжатость содержания разительно отличалась от привычных велеречивых посланий европейских правителей, но при этом не заставляла продираться до сути сквозь фимиам лести и заискиваний, и были понятны всем присутствующим в зале.
Окончив читать, Андрей, как и было условлено, повернулся к дворянам, державшим подарки, и торжественно произнёс:
— Дары моего государя для его величества!
Повинуясь его жесту, дворяне стали по одному подносить подарки к трону, дабы король мог внимательно рассмотреть их.
Шкурки соболя и куницы, резные чарки, чаши и достаканы из золота с эмалью и драгоценными каменьями вызвали у короля и придворных всеобщий восторг красотой и ценностью. Парчовые шубы с короткими, лишь до кистей рук, рукавами, такого восторга уже не удостоились, хотя мех, которым они были покрыты, удивительной красоты, подобранный с большим искусством, густой и пышный, стёр первоначальный скептицизм. А вот сшитая лучшими кремлёвскими мастерами на заказ красная, подбитая горностаем шаубе, судя по загоревшимся глазам Генриха, пришлась тому явно по душе.
— Позволит ли его величество преподнести подарок его супруге?
Протокольный вопрос окончился протокольным же кивком монаршей головы. И Андрей, вновь шагнув к трону, протянул поднявшейся Екатерине небольшой серебряный ларец. На его крышке с большим искусством были начертаны лесистые горы, небо в облаках и парящий орёл, высматривающий добычу. Тонкость рисунка вызвала у всех, кто мог его лицезреть, новый всплеск восторга, однако вовсе не ларец был подарком. Откинув резную крышку, Андрей продемонстрировал заинтересованной королеве его содержимое: подвесные височные колты из золота, серьги из того же металла и пара колец. И всё это было красиво инкрустировано изумрудами, красочно блеснувшими в свете свечей.
Подарок Екатерина приняла с благодарностью и тоже протянула руку для поцелуя, к которой Андрей приложился с куда большим удовольствием, чем к королевской длани.
После того, как дары были показаны и унесены, король поднялся с трона и произнес ответную речь, на чём официальная часть приёма была окончена. Дворяне вернулись в дом, отведённый для проживания посольства, а князя и дьяка ожидал торжественный обед.
Банкетный зал освещали тысячи восковых свеч и воздух в холодном даже в жаркое лето Уайтхолле дрожал от тепла. Сэр Томас Болейн проводил послов на королевское возвышение, где были накрыты столы для короля и высших сановников Англии. Остальные придворные рассаживались внизу, согласно рангу: графы, виконты, маркизы. Простые бароны и рыцари сидели ближе к выходу. Всё было до боли знакомо, всё было как на Руси.
Генрих поднял первую чашу за здоровье русского царя. Потом пили за царицу, за государевых братьев. В ответ Андрей нёс здравницы за короля и королеву. За, пусть и внебрачного, но официально признанного сына Генри, который считался вероятным наследником английского престола. Произнося последнюю здравницу, Андрей успел выхватить взгляд Екатерины, в котором читалась боль и стыд. И даже пожалел эту, довольно симпатичную женщину, чья судьба была ему известна. И подивился: Генрих и Екатерина, Василий и Соломония. Разные страны, разные правители и такая одинаковая доля. Оба хотели наследников и оба развелись с первыми жёнами, причём практически даже в одно время. И дети-наследники обоих много сделали для своих стран. Вот только Иван попытался нагнуть аристократию, чего она не простила ему даже полтысячелетия спустя, опорочив и его имя, и его деяния. А Елизавета, играясь фаворитами, смогла остаться в истории великой королевой, вогнав при этом страну в огромные долги.
