И вновь удивленный взгляд подруги, но теперь это заставило парня улыбнуться. Они уже хотели разработать целый план, даже план "Б" был почти готов на тот случай, если Герцог увидит, что Эрика роется в его вещах, как послышались быстрые шаги. Обернувшись, друзья увидели, что сам полковник приближается к ним. Переглянувшись, Алекс и Эрика снова уставились на Курта. Теперь на нем была чистая форма черного цвета с белоснежной рубашкой, на шее красовался Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, смотря на который блондинка часто ловила себя на мысли, что полковник через многое пошел, раз получил высшую награду, помимо других наград, выделялся еще "За ранение", и девушка каждый раз вспоминала о том ранении, за которое было получена эта награда, каждый раз у нее появлялся ком в горле, пока в голове проносились воспоминания того, как она доставала пулю из плеча Герцога, а потом зашивала его.
— Мы готовы идти в цех?
От неожиданности Моргенштерн вздрогнула, вынырнув из своих мыслей. Обернувшись, она увидела стоявшего рядом Штрассе, а с ним Кристель. В отличие от генерала его помощница оказалась куда более милой и общительной, поэтому они с Эрикой и нашли общий язык, тем более им было что обсудить: пока мужчины разговаривали за столом в кабинете Вильгельма, Кристель рассказала летчице о том, кто этот генерал и как он помог Алексу, в свою очередь Моргенштерн ответила на пару вопросов, касающиеся все того же Хартманна.
— Я звонил в цех, — продолжил Вильгельм, когда к ним приблизился полковник, — Они уже установили башню. Я хочу взглянуть на это, — проходя мимо Алекса и Эрики, мужчина довольно приподнял уголки губ, заложив руки за спину.
Переведя взгляд с него на друга, летчица на мгновение расширила глаза, намекая на то, что генерал мог и услышать их разговор, но понял это тот или нет, она не знала, но поравнявшись с Куртом, зашагала рядом с ним, думая о том, что будет, если все узнают, что они всех обманывали. Чуть позади шли подполковник с Кристель. Та, заметив, что парень о чем-то глубоко задумался, осторожно поинтересовалась, что не так, на что парень ответил, что ему предстоит проверить и другие чертежи, все же профессор мог и там что-нибудь исправить, а это требует много времени, еще предстоит разработать чертеж самолета, который попросил сделать Герцог. Улыбнувшись, девушка приободрила, сказав, что у него все получиться, тем более, что сейчас сам фюрер, узнав о новой технике, уверен в будущем Германии.
Узнав о том, что связь налажена, Рихард хотел доложить Курту о своей находке, как к нему в палату ворвался один из молодых офицеров, сказавший, что поймали снайпера. Кряхтя и громко сопя, одноглазый поднялся, не обращая внимания на верещания медсестрички о том, что ему надо еще соблюдать постельный режим, а одевшись, побрел вместе с сопровождавшим его офицером в допросную — тот клоповник, подвал которого уже был до отвала забит полковником недовольными. Открыв рывком дверь, майор поморщился от едкого запаха разложения. Перед ним на стуле сидел мальчишка лет 13, сердито смотревший на него, нахохлившись, как птенец. Смотря на сидящего на стуле, одноглазый поморщился — если бы тут был бы Курт, то на смех бы поднял, узнав, что его подстрелил юнец. Сплюнув на землю, Рихард подошел к мальчишке.
— Как зовут тебя? — спросил он на ломаном русском, разглядывая перемазанное в грязи и крови лицо паренька, но тот только плюнул на сапоги майора, отвернувшись, — Мальчик, тебе стоит ответить. Я могу посадить тебя туда, — ткнув пальцем в люк в полу, одноглазый топнул, сначала ничего не происходило, но прислушавшись, можно было услышать, как из-под пола раздались стоны, — Как тебя зовут? — повторил Штуббе уже более строго.
— Я не боюсь тебя, паскуда фашистская! — выкрикнул пленный.
Одноглазый нахмурился, потом почесал затылок, подумав о том, что больше всего на свете не любил допрашивать женщин и детей, потому что они были слабее. Нет, он, конечно же, мог взять пример с Герцога, который не разделял пленных по возрастам и половому признаку, но Рихард не Курт. Обреченно вздохнув, майор произнес:
— Я хочу поговорить. Как тебя зовут?
— Вы все сдохните! — выкрикнул мальчишка.
Штуббе провел ладонью по лицу, отведя взгляд в сторону. Да что ж это такое?
— Эй, юнкер, — крикнул одноглазый одному из солдат, что стояли тут же, — Принести воды пленному. Живо!
Чуть поколебавшись тот, все же развернулся на месте, делая шаг к двери, открыл ее, выскользнув на улицу. На мгновение в удушливое помещение попал глоток свежего воздуха, но он тут же исчез, растворившись в запахах разложения. Стоя над мальчишкой, майор не мог понять, почему этот оборванец смог подойти к базе настолько близко и остался никем незамеченным, но потом он понял, что никто бы не обратил внимание на мальчишку в обносках, коими был полон Мелсвик. Нет, об этом он должен будет доложить Курту. Но связана ли летчица с этим мальчишкой? Рихард даже сам себе покачал головой, усмехнувшись; девчонка сама на рожон полезет, но не станет рисковать шкурой других, это он уже понял. Дверь открылась. Войдя в клоповник, юнкер поставил перед пленным ведро с водой, в котором плавала кружка.
— Пей, — хрипло сказал майор.
Но тут произошло то, что Штуббе ожидал. Паренек пнул ведро, тут же кинувшись к двери, и один из солдат, не выдержав, выстрелил. Автоматная очередь в маленьком помещении оглушила на несколько секунд. Застыв, одноглазый не решался повернуться, чтобы увидеть тело, упавшее на порог, зная, что пленный мальчик успел открыть дверь, толкнув ее, но получил несколько пуль в спину.
— Унести, — приказал Рихард, опуская взгляд на опрокинутое ведро.
Коридор окончился огромным помещением, наполненное станками, конвейерами, машинами, танками, находящимся в еще разобранном виде, окруженными рабочими, собиравшими их. Холодный воздух тут тесно смешался с запахами сварки, машинного масла и топлива. Стук металла о металл заглушали негромкие голоса людей. Обойдя шедшего впереди генерала, Алекс попросил следовать за ним. Они подошли к стоявшему в самой середине цеха танку, возле которого крутились механики. Рассказывая о новой машине, подполковник делал акценты на ее улучшенной броне, показывая рукой на ту или иную ее часть, плавно перейдя к двигателю, сказав, что, не смотря на массу в 96 тонн, он должен прекрасно показать динамику разгона, имея двигатель в 900 л.с.
— Орудие 12,8 мм, — улыбнулся Хартманн, заметив на лицах генерала и полковника довольное удивление, — Таким образом, этот танк лучший, и я не постесняюсь этих слов, так как аналогов в мире у него нет.
— Это впечатляет, — удовлетворительно кивнул Курт, не сводя взгляда с машины.
— Как я обещал, — повернувшись к нему, подполковник не скрывал своей радости, — Ты увидел то, что было на чертежах, — напомнил он о том разговоре ночью в ангаре Мелсвика.
— Вижу, ты умеешь держать свое слово, — усмехнувшись, Герцог посмотрел на Штрассе, — Я напомню, что эта партия принадлежит мне, — довольная полуухмылка плавно переросла в оскал, а в глазах появился ледяной блеск.
— Она и так твоя, — как-то снисходительно ответил генерал, улыбаясь, краем глаза следя за тем, как к "Е-75" подходит летчица, и снова посмотрев на Курта, кивнул ему следовать за собой, отводя в сторону, — Но ты получишь ее только после того...
— Я знаю, — недовольно нахмурился полковник, следуя за Вильгельмом, приближаясь к одному из конвейеров, где в тот момент не было рабочих и других посторонних лиц, — Я же сказал, что найду место под твою новую крепость, — стоя лицом к "Е-75", мужчина с маниакальным блеском оглядел ее.
— Сначала крепость, Курт, — уже более строго напомнил Штрассе, — Потом танки.
Разглядывая почти готовую машину, Моргенштерн невольно подумала о том, как каталась на "Пантере" до того, как ту подбили, и вновь на нее нахлынул страх, появившийся от слов о том, что выживших там не видели, а потом и, что Герцог мертв, сменившийся радостью, когда в ангаре появилась Мария-Елена, сообщившая, что он жив.
— Я хочу танк еще больше, — вдруг сказал Эрика, проведя ладонью по броне, серьезно рассматривая ее поверхность, — Самый большой, который можно сделать, нахмурилась, — Сверхтяжелый танк, — она продолжала касаться железа уже кончиками пальцев, идя вдоль техники, приближаясь к другу, — Больше этого.
— Он будет ехать медленнее, — нахмурился Алекс.
— Он будет прикрывать тыл, — ответила ему блондинка, остановившись рядом.
— Ты пилот, — напомнил подполковник, скрестив руки на груди.
— А я не для себя, — покачав головой, Эрика пробежавшись взглядом по всем тем, кто находился в цехе, сразу заметила Кристель, стоявшую чуть в стороне, рассматривая ходовую "Е-25", потом обнаружила пару солдат у дверей, и только затем стоявших поодаль Курта и Вильгельма.
— Что? — вопросительно изогнул бровь подполковник, обернувшись на голос.
— Я хочу танк, но не для себя, — уставившись на друга, как на неразумное дитя, Моргенштерн перевела взгляд на Курта, — Мне нужен танк, который будет больше этого. Да, он будет не таким маневренным, как "Е-75", но он будет большим, способным прикрыть тыл, с такой броней, которая сможет выдержать достаточно мощные атаки.
— Тыл он не прикроет, — усмехнулся Хартманн, — Фланги если только. Да и это танк прорыва обороны противника... И минус такого большого танка в том, что он будет хорошей целью для артиллерии и авиации.
— У него будет хорошая броня, — не унималась летчица, смотря на друга, — Не та, что стояла на "Пантере", — подернула бровью, припоминая о многострадальном танке полковника, — Тем более это необходимо для танка прорыва, так как он будет ехать первым. А у нас есть те, кто любят ехать первыми.
Понимая, о ком именно говорит подруга, подполковник тоже повернул голову в сторону генерала и полковника, задумавшись над ее словами. Какое-то время они оба молчали, думая каждый о своем, но, в конце концов, их мысли сводились к одной идее.
— Алекс, — прервала недолгое молчание Эрика.
— Никакая хорошая броня не защитит от прямого попадания артиллерии, — нахмурился Хартманн, — Не говоря уже о бомбах.
— Он же не будет сидеть на базе. Вспомни, что его танк уже не раз подбивали, и даже после первого раза он не успокоился. Я боюсь за него.
— Хорошо, — со вздохом сказал тот, — Но средние танки Курту точно не подходят, — и вдруг парень резко замолчал, вспомнив про еще одну машину из серии "Е".
Это был танк "Е-100". Как уже упоминала Моргенштерн, он был класса сверхтяжелых, и вполне мог подойти Герцогу, тем более, что эта машина должна была появиться в проекте только в середине 43 года. Но тогда производство закончилось, так и не начавшись, насколько помнил Хартманн, была закончена только ходовая, когда завод, где собирали опытный образец, захватили англичане. Но что, если теперь есть возможность исправить это?..
— Я должен поговорить об этом с генералом, — как-то резко проговорил подполковник, ощутив невообразимое желание закурить, — Но ты же понимаешь, что в эту партию этот танк не пойдет? — хитро прищурившись, он посмотрел на подругу, та, надувшись с каким-то обиженным видом смотрела на полковника, погрузившись в свои размышления, — Эрика?
— Я понимаю, — не сразу ответила та, чуть покачав головой, — Значит, Курт не сядет ни в какой танк, пока не будет готов тот, о котором я говорила.
Мария-Елена шла по тропинке к дому, где жил Рихард. Узнав о том, что случилось в клоповнике, она даже не знала, что и думать; ей было очень жаль того мальчика, но все же он был именно тем снайпером, чуть не убившим Штуббе. После ужина девушка, услышав разговор экипажа одноглазого, побежала в госпиталь, но там майора не оказалось, впрочем, как и всех его вещей, а это могло значить только то, что он вернулся к себе, проинорировав слова Вигмана о покое. Обогнув грузовик, стоявший у сарая, радистка увидела сидевшего на скамейке Рихарда, и, судя по всему, курившего уже не одну сигарету, так как возле его ног было набросано приличное количество бычков. Как только Айзенбах присела рядом, мужчина выбросил недокуренную сигарету на землю, притоптав ее носком сапога.
— Я не хотел, — прошептал майор, сжав кулаки.
— Рихард, — видя, что тот подавлен, Мария-Елена прикоснулась ладонью к его плечу, погладив, — Хочешь, мы поговорим? Расскажи мне все. Откуда тот пацан? — она не стала скрывать, что знает все, тем более, что это было бы глупо с ее стороны, — Он был от партизан?
— Он был русским, — почти неслышно ответил одноглазый, повернув голову к девушке так, чтобы видеть ее, смотря умоляющим взглядом, — Он был совсем еще ребенок.
Шатенка ненадолго замолчала, подбирая слова. Штуббе пил редко, но очень сильно; и сейчас был как раз один из таких дней, когда ему нужно было забытья в алкоголе, помогавшим пережить те эмоции, что овладели им в этот момент, но по какой-то причине, радистке удалось застать майора еще трезвым.
— Рихард, скажи, — начала она тихим успокаивающим голосом, — Он же сам решил пойти на это, так?.. Он же чувствовал всю серьезность ситуации.
— Это был мальчик, — отвернувшись от нее, Штуббе разглядывал свои ладони.
— Что если он понимал, хоть и был юным?
— Понимал что?! — резко повернув голову в сторону сидящей рядом, майор расширил глаз, в котором промелькнул страх, быстро сменившийся отчаянием, — Ему на вид было 13. Что он мог понимать?!
— Он был русским! — сердце Айзенбах так и сжалось от одного вида на мужчину, совесть которого приносила ему невыносимую боль, мучая его, сводя с ума, — Ты же знаешь, что там было. Ты не виноват, Рихард! — она положила ладонь на его руку, чувствуя, как та трясется; мужчину так и била мелкая дрожь, что пугало ее еще больше, — Ты разве не помнишь ту девчонку, о которой рассказывал мне когда-то? — она сжала его холодные пальцы, не сводя глаз с бледного лица.
— Нет... не помню, — отвернувшись, Штуббе пытался припомнить, о ком именно говорит девушка, но вспомнив, закрыл глаз, — Слишком молода...
— Они сами выбрали свой путь, — отпустив руку мужчины, радистка провела ладонью по его светлым волосам, — Не смотря на возраст, они сами решили пойти в коммунисты, они такие же, как Ставарин, против которого мы воюем. Рихард, твоей вины в этом нет.
Повернув только голову, одноглазый ошарашено смотрел на шатенку, не зная, что ответить. Она была права, во всем права, но разве дети должны участвовать в войнах, разве они должны умирать, это удел старых вояк, безумцев, которых уже не спасти. Подавшись к ней, Штуббе обнял Марию-Елену, закрыв глаз.
— Это был ребенок, — прохрипев, мужчина, словно маленький мальчик, напуганный до смерти, пытался спрятаться, ища помощи и защиты в ней, кого обнимал, — Я не хотел его смерти... Я так устал.
В груди закололо от появившейся тревоги, и Айзенбах, обняв одноглазого, прижала его к себе:
— Прости меня. Я тут начала, как всегда развивать мысли... прости, Рихард, — чтобы хоть как-то успокоить майора, радистка погладила его ладонью по спине, стараясь говорить более уверенно, но голос дрожал, — Конечно, это не твоя вина. Ты ни в чем не виноват. Прости, — поцеловав мужчину в макушку, Мария-Елена прижалась к ней губами, прошептав, — Я люблю тебя.
