Вот и собственно королевский дворец. Подкупленный слуга чуть опережает остальных, и подойдя к дверце в стене, явно предназначенной для слуг, осторожно, но внятно стучит по ней. Щелчок, и она отворяется и из-за неё выглядывает голова какой-то женщины.
— Имре?
— Я это, Бита, всё хорошо.
— Кто это? — Никифор настороженно смотрит на слугу.
— Это Бита, моя супруга, — торопливо протарахтел названный Имре мужчина. — Я привёл всех сюда, ведь мы же не будем задерживаться в городе, господин?
— Нет, не будем, — русич согласно кивнул. — Хорошо! Веди дальше.
Телеги с малой охраной пришлось оставить во дворе, а большая часть людей устремилась вверх по лестнице, где их уже ждали Габор и Чонгор. Они тоже уже были полностью собраны в дорогу, так что оставалось лишь закончить дело, ради которого всё и затевалось, а потом спешно уходить.
Они шагали пустыми, гулкими коридорами, жалея, что нет времени полюбоваться на красоту королевских покоев. Это ведь только кажется, что его много. А на самом деле оно утекает со скоростью горного ручья. Ночь не вечна, а османская армия уже в одном переходе от столицы. Завтра (новый день уже начался, так что его можно было уже не считать), край послезавтра турки будут здесь. Так что сегодня из города рванут последние беглецы и русичи просто затеряются среди них.
Но вот, наконец-то и искомое помещение. Дверь заперта, но это поправимо. Ключ давно уже хранился у Габора, которому королевский архивариус наказал оставаться во дворце, смотреть за библиотекой и ждать возвращения королевы. Причём и тот, и другой прекрасно понимали всю глупость данного распоряжения. Но ведь Габор вызвался сам!
Так что теперь, позвякивая связкой, старик быстро нашёл нужный ключ и вставив его в замочную скважину, провернул. Стоило только дверям отвориться, как народ гурьбой ломанулся внутрь.
— Стоять! — негромко, но внятно рыкнул Никифор. И тут же уже спокойным голосом добавил: — Ещё подпалите что-то. А тут одна бумажка стоит дороже, чем всё ваше жалование за десять лет.
Сработало, и люди заходили в помещение уже осторожно, стараясь не размахивать факелами. Оглядевшись, Голохват восхищённо выдохнул. С обеих сторон длинной стены, высотой под самый потолок располагались стеллажи. А на них казалось бесконечными рядами стояли книги. Много книг. Такого их количества за раз Никифор никогда в жизни не видел. Даже увиденная им однажды библиотека в московских палатах князя Барбашина в несколько раз уступала по размерам увиденному тут. А ведь у Андрея свет Ивановича, по слухам, самое большое собрание книг во всём Русском государстве. И только у царя было больше. Сразу становилось понятно, с чего это князь так обеспокоился судьбой этого книжного собрания.
Впрочем, долго в состоянии приятного офигивания Никифору находиться не пришлось. В отличие от него, остальные ценность окружающей их сокровищницы знаний если и понимали, то очень плохо. И быстро стали теребить своего командира на тему того, что делать дальше. Пришлось из своих грёз возвращаться в реальный мир, и отдавать распоряжения по осторожному изъятию и перемещению всего этого добра в предусмотрительно прихваченные с собой возы.
Время уже перевалило заметно за полночь, когда работа была закончена, и пользуясь ещё имеющимся временем, люди разбрелись по королевским хоромам, в поисках "сувениров на память". Чего-то особо ценного найти не планировали, но ведь круто же привезти своей Меланье или Марусе, например, платье, которое носила аж сама угорская королева. Благо трусливый Имре показал и где хранились королевские одеяния. Их, конечно, перешить надобно, но ткань уж очень добрая, а орудовать иголкой с ниткой на Руси приучены даже боярыни.
Наконец наступила пора отбытия. Увы, всё что хотелось бы взять с собой, взять не получалось. Банально не влезало во взятые телеги. Их ведь под примерное количество томов покупали. А тут ещё Чонгор упомянул о королевском архиве. Четырнадцать больших ящиков с бумагами! По его словам, часть архива успели вывезти в Вену, но эти просто бросили. Пришлось кряхтя и ужимаясь, выискивать место и под них. Времени для разбора этих бумаг не было, так что пришлось грузить все.
И вот, по столь же пустынным, как и глубокой ночью, улочкам Буды караван тронулся к городским воротам. Их никто не беспокоил, и никто не интересовался кому же это не спится в такое время. А если бы и нашёлся такой любопытный, то легенда была придумана заранее. Купец Никола Гергей, со своими чадами и домочадцами, в сопровождении литовского дворянина бежит из города от турок. А почему так рано? Так ведь хочет выехать пока ворота не запружены народом. Слухи то о появлении османских разведчиков уже пошли и с утра в них будет не протолкнуться. Легенда, конечно, так себе, но таких вот беженцев за последнее время стало столько, что вопросы она у вопрошавших вызвать была не должна.
Купеческое семейство изображали Имре со своей Битой и их дети, а Горан и Чонгар играли роль слуг. Дружина же Никифора играла саму себя — дружину дворянина, который дождался нужного момента и теперь стрясёт с дурака-купца, не сбежавшего вовремя, изрядный куш за охрану.
В городских воротах, в отличие от улиц, стража ещё присутствовала. Но, судя по лёгкому запаху перегара, службу несла скорее формально. Тем не менее, увидев приближающийся караван, стражники преградили путь.
— Стой! Кто идёт? — зычно гаркнул один из них, а второй подтверждающе икнул.
Озвученная легенда, как и ожидалось, не вызвала сомнений. Хотя отворять городские врата раньше времени стража сначала отказалась, но вызванный старший караула, получив весьма увесистый кошель с приятным позвякиванием перекочевавший из одних рук в другие, стал после этого весьма предупредительным и готовым пойти хорошим людям на встречу. Так что, когда первые лучи утреннего солнца окрасили горизонт, караван с выкраденной Корвинианой уже неспешно двигался в сторону неприметной пристани, где под охраной небольшого числа ратников, его ожидала пузатая барка с один парусом.
Буда пала через два дня. Когда Сулейман добрался до столицы, там оставался только простой народ. Султану вынесли ключи от ворот, и он приказал не грабить и не разрушать город. Однако во время вступления армии в Буду начались пожары и грабежи. Первый визирь Ибрагима-пашу попытался ликвидировать огонь, но ему это не удалось. Буда сгорела полностью, за исключением замков и парка, где Сулейман сделал привал.
Из покорённой столицы турки вывезли все сокровища венгерских королей, в том числе три итальянских бронзовых скульптуры — Геркулеса, Дианы и Аполлона, и две гигантские турецкие пушки, захваченные венграми в ходе неудачной осады Белграда ещё Мехмедом II. А вот знаменитую библиотеку султан, слывший покровителем наук и искусств, так и не нашёл. На её поиски он отрядил одного из многочисленных пашей своей свиты, который, не брезгуя пытками, вызнал-таки про ночной визит неизвестных и немедленно отправил погоню по Богемской дороге, правильно посчитав, что медленный обоз далеко уйти не мог. Однако османский отряд так никого и не догнал и даже более того, уже в первом же селении никто про странный караван даже не слыхал. Не помогли ни подкуп, ни пытки. Обоз словно растаял в пространстве.
Возвращавшийся назад османский ага, остановив отряд перед городом, с грустью посмотрел на покрытый лодками Дунай, через который переправлялась победоносная армия и страшная догадка стрельнула в его голове. Паша, выслушав его мысль, сам схватился за голову. Ну как он не подумал о реке! Отряжать сейчас погоню было уже поздно, и он с повинной головой поплёлся к султану на доклад. Однако Сулейман, пребывавший в хорошем расположении духа, лишь махнул рукой на его покаяние и опасавшийся иной участи паша немедленно ретировался с его глаз.
А вскоре турецкая армия и вовсе двинулась в обратный путь, уводя с собой десятки тысяч пленных и увозя несметные ценности. Поход окончился грандиозным успехом, и теперь между султаном и Веной не было никого, кто бы мог оказать сопротивление.
А Никифор, высадив венгерцев в Пресбурге и одарив их небольшой суммой сверх озвученного за содействие, хоть и с приключениями, но добрался-таки следующим летом до Руси, привезя драгоценный груз в относительной целостности и сохранности.
* * *
*
Кшиштоф Шидловецкий был задумчив и раздражён. Его политика приверженности габсбургскому лагерю трещала по швам. А ведь когда император Священной Римской империи Максимилиан I загорелся идеей с помощью Московии сокрушить Королевство Польское и Великое Княжество Литовское, именно его стремление на подобный союз и позволило расстроить чужие планы. А угроза над королевством тогда нависла немалая. Именно в те дни император впервые признал московского князя " царем всея Руси", что нынче и дало повод Василию столь нагло приравнять себя к императору (а император с папой, вместо праведного гнева, приняли подобное равенство, тем самым возвысив московита над всеми государями Европы). Но хуже того, прошлый император признал права Василия Ивановича на Киев, и почти все земли литовского княжества, кроме Жемайтии, а к союзу присоединились ещё и Саксонское и Бранденбургское герцогства.
Что тогда спасло Польшу и Литву? Бог и воинская слава Сверчовского и Острожского. И его дипломатия. В результате которой летом 1515 года в Вене встретились император Максимилиан I, король и великий князь Сигизмунд, и его брат, венгерский и чешский король Владислав. Да, тогда, чтобы в дальнейшем не допустить союза Священной Римской империи и Московии, Сигизмунд уступил Габсбургам свое право на Чехию и Моравию, но ведь и Максимилиан признал ту опасность, которая угрожала Европе. "Цельность Литвы необходима для пользы всей Европы: величие Московии опасно", — громогласно заявил он.
И вот прошло всего десять лет с той поры, а сколько ошибок совершено за это время? Он, канцлер, всегда был сторонником беспощадной приверженности габсбургскому лагерю и противостоянию Османской Порте. И оба эти его начинания стараниями королевы и его врагов пошли прахом.
Вместо укрепления союза с Габсбургами, король поспешил заключить договор с главным их врагом — Франциском — а потом ещё и не отказался от него, когда французский король попал в плен. А ведь поражение под Павией предельно ясно показало, что политика канцлера была абсолютно верной: силы, способной противостоять Габсбургам в Европе нет. Хорошо хоть, что войска для помощи французу в его миланской авантюре выделить не успели по причине всё того же хронического безденежья.
Но и тогда у него оставалась ещё одна нить, связующая Польшу с Империей: война с султаном. Кшиштоф очень надеялся, что это спасёт польско-имперские отношения, но тут 1 декабря 1525 года король и сейм берут и заключают мир с Портой. И словам канцлера, что султан таким образом просто высвобождает силы для похода на Венгрию никто не внял. У Польши ещё не был закрыт восточный вопрос, а Ибрагим-паша прямо угрожал большим татарским набегом на южные пределы королевства.
И вот, как вишенка на торте, демарш королевы, что покрывать издержки государственной казны из господарской король больше не собирается. Мол, это личный доход короля! Хотите, давайте покрывать её вместе из казны всех магнатов. А нет, так нет! После этого Кшиштоф, наверное, впервые задумался о том, что деление при Александре единой государственной казны на две разных было не совсем верным решением. Король первый среди равных! Так почему ему идут доходы не только от его личных владений, но и от налогов. И ведь никто не подумал тогда, что король может совершить подобный финт. Кто подсказал королю, было понятно, а вот кто надоумил Бону так коварно воспользоваться этим решением? И это при том, что личные владения короля приносили в шесть-семь раз больше дохода, чем сборы и налоги. Но до приезда итальянки никто этим вопросом даже не задавался. А вот ему стоило бы подумать в этом направлении, едва королева принялась выкупать заложенные королевские имения.
Но кто? Кто столь умело играет против него? Неужели это Ян Ласский, благодаря которому вновь обострились раздоры между шляхтой и магнатами? А ведь он мог! Это ведь во время его пребывания на должности канцлера впервые заговорили об экзекуции имущества — то есть за возврат тех королевских имений, которые Ягеллоны, и Сигизмунд в том числе, щедрой рукой дарили и раздавали в держание или в залог магнатам. И едва закончилась проклятая война с московитом, как эта борьба развернулась с новой силой.
А что делать ему? Вынести вопрос об обратном объединении казны и урезать права короля на её использование? А как отнесутся к этому шляхта и магнаты? Ведь Бона упирает именно на родовой статус королевских земель. Мол, раз можно забрать у Ягеллона, то почему нельзя забрать у любого? И этот финт с признанием Литвой Сигизмунда великим князем. Теперь Польша, хочешь, не хочешь, а вынуждена будет короновать того польским королём. А в литовских землях у Ягеллонов власти больше, чем в Польше. Но хуже того то, что войди такая практика в обычай, она станет равнозначна введению в обоих государствах наследственной монархии. И тогда Ягеллоны рано или поздно начнут борьбу со шляхетскими вольностями!
Ой, чуется ему, недаром похороненный, казалось бы, навсегда, правительственный проект 1514 года вновь вернулся в обсуждения среди сторонников короля. А ведь в нём Сигизмунд предлагал ни много ни мало, а ввести постоянное налогообложение всех дворянских имений, дабы на собранные деньги содержать регулярное войско взамен созываемого в минуту опасности посполитого рушенья. Мол, это своенравное и худо обученное дворянское ополчение в век пороха и новой военной тактики превратилось в анахронизм. Впрочем, доля правды в его словах была: поместная шляхта, увлеченная своими фольварками, смотрела в последнее время на обязанность военной службы как на обузу. А ведь в Польше давно существовали и хорошо показали себя наемные полки, как из иноземцев, так и из "обывателей" (граждан) коронных земель. И только лишь вечная нехватка денег мешала сделать их постоянными.
Слава господу, сейм, даже в столь грозный час, не одобрил подобного. Шляхта просто не пожелала расставаться с гарантированной еще Кошицким привилеем 1374 года свободой от регулярных податей. Да и то, что реформа усилит короля и тот, имея под рукой большую регулярную армию, станет слишком независимым, пугало её не меньше.
И вот новый взбрык королевы! Канцлер, сам бывший когда-то подскарбием, прекрасно знал, сколь доходны королевские земли. Вместе король и королева могли собрать сто девяносто тысяч шестьсот копен грошей. Да, что-то потребует двор, но даже ста тысяч коп грошей на хорошую постоянную армию в две с половиной тысячи тяжёлых кавалеристов и пять тысяч пехоты королю вполне хватит.
Конечно, шляхта не позволит королю иметь свою армию. Но это королю! А если её будет нанимать какое-нибудь частное лицо? Думается, Бона сможет додумается и до такого шага! И канцлера очень сильно интересовало, кто же это такой хитрый советчик у королевы? Уж точно не старый и добрый король. Сигизмунд правил и правит по старине, придерживаясь патриархальных традиций своих предков. А тут так и разит ромейским коварством.
