Штуббе со всех ног бежал, надеясь успеть, надеясь на то, чтобы Курт не натворил лишнего, так как знал, что друг мог терять рассудок из-за ярости, в которую иногда впадал, хотя вот с появлением пернатой фройляйн приступы почти прекратились. Связано ли это или нет, Рихард не знал. Его разбудил заряжающий, сказав, что оберфюрер собирается провести ночную проверку всей базы, и судя по тому, как он орал в борделе, дело пахнет жареным. Узнав о том, куда пошел полковник, одноглазый направился к дальнему посту охраны.
Идя впереди нескольких сопровождавших его офицеров, Герцог был вне себя от гнева, увидев, как молодой солдат сидит на земле, прислонившись спиной к стволу дерева. Приблизившись, Курт хотел было пнуть задремавшего на посту, но все же сдержался, мысленно напомнив себе, что ему не следует опускаться до уровня унтерменш. Набрав полную грудь воздуха, мужчина прорычал:
— Рядовой, встать!
Дернувшись, солдат поднялся на ноги, держа в одной руке автомат, второй — поправляя каску. В темноте было не разобрать лиц, а тем более отличительных знаков, но рядовой сразу смекнул, что перед ним офицеры, но спросонья не понял, кто именно.
— Какого хрена ты уснул на посту? — подойдя почти вплотную, полковник чувствовал, как боль начала сдавливать его виски.
— Ничего же не случилось, — чуть обиженно ответил тот, прикрыв кулаком рот, зевая, — Я только на минуточку глаза закрыл...
— На минуточку?! — от такого Герцог рассвирепел еще больше; схватив солдата за грудки, он глухо прохрипел, — Да я тебя сейчас прямо тут расстреляю только за то, что ты уснул на посту, подвергнув опасности всю часть!
Отступив назад, Курт положил руку на кобуру, намереваясь расстегнуть ее и достать Люгер, как вдруг рядом с ним будто бы из ниоткуда появился Штуббе, положив ладонь на его плечо, останавливая. Даже сейчас одноглазый улыбался — полковник не видел этого, но догадывался.
— Какого черта?! — прохрипел Курт, дернув плечом так, чтобы скинуть руку одноглазого, — Ты что тут забыл?
— Не буянь, командир, — оскалился майор; и вот теперь Герцог точно знал, что Рихард улыбается, и его улыбочка была та самая — наглая, хитрая.
— Ты охренел?! — развернувшись корпусом к Штуббе, полковник тяжело дышал от гнева, — Этот сучонок уснул на посту!
— Оберфюрер, — протянул Рихард, чуть покачав головой, — Не стоит тратить патроны и нервы — они не восстанавливаются, — с этими словами он снова положил ладонь на плечо Курта, собираясь увести его отсюда, — Пойдемте, герр оберфюрер, — обойдя друга, майор встал сбоку, быстро замотав головой, ища ответственного офицера, — Твою мать! Какой умник поставил этого болвана сюда? Заменить немедленно! А этому сучонышу найти более подходящее применение, пока я его вместо снаряда в казенник не запихал! — чуть надавив пальцами на плечо полковника, майор повел Герцога вперед, но проходя мимо офицера, шепнул, — Убери отсюда этого пацана от греха подальше... и от Дьявола! Иначе я тебя с ним же сам уберу, — и как только тот кивнул, Рихард вернулся к Курту, — Пойдем, ночь на дворе, а ты решил проверку устроить...
Полковник шел вперед, перебирая в голове те последние минуты, пока не появился одноглазый; а ведь он мог на самом деле застрелить того придурка, что уснул на посту, вот прямо там и застрелили бы его, если бы не Рихард. Курт вздохнул, приходя в себя — гнев и раздражение отступали, медленно отводя место усталости, но в сон не клонило; мужчина боялся сна, боялся того, что ему снова придется увидеть глаза брата, полные безумия. Если бы Эрика была рядом... Этих кошмаров бы не было.
Проходя по улице в сторону командирского пункта, куда его вел Штуббе, Герцог заметил парочку солдат, шатавшихся из стороны в сторону, видимо только что вышедших из бара. Остановившись, полковник нахмурился, следя за тем, как двое бойцов, поддерживая друг друга, прошли мимо него, довольно хихикая, иногда прерываясь на какие-то непонятные фразы.
— Что это такое?! — раздражение вновь всколыхнулось в мозгу Курта, и тот немедленно отдал приказ, — Запереть сейчас же этих двух пьяниц, а когда проспятся, отправить их на работы, пусть ангары копают и вышки строят!
Услышав голос командира, солдаты, про которых велась речь, остановились, медленно повернулись, продолжая держаться друг за друга. Их бессмысленный взгляд так вывел полковника из себя, что тот вновь был готов схватиться за оружие, но вдруг произошло то, чего никто не мог ожидать. Резко положив ладонь на плечо Курта, Рихард с силой развернул его к себе, сверкнув единственным глазом.
— Давай-ка, отойдем, командир? — прошипел одноглазый, и тут же схватив друга за локоть, повел за собой подальше от лишних глаз, — Поговорить надо, — с какой-то злой усмешкой шепнул он, отходя в сторону, — Ты что творишь?! Тебе проспаться надо, а не бойцов по углам высматривать! — остановившись, майор уставился на Герцога, — Прекрати их драконить. Ты меня слышишь? — теперь же Штуббе не собирался скрывать своего негодования и был готов высказать все, — Если у тебя фляга свистит, это твои личные проблемы, а не всей части, никто не должен страдать из-за этого. Проспись для начала, напейся, если хочешь... Если надо, я напьюсь с тобой! А утром вызови свою девку на допрос, и с нее спрашивай. И не надо тут пистолетом размахивать! — с этими словами одноглазый сплюнул под ноги полковнику, после чего прошел мимо.
Курт впервые видел Рихарда таким злым. Он даже на мгновение лишился дара речи, провожая взглядом уходящего в сторону домов майора. Тот шел быстрым шагом, засунув руки в карманы брюк, чуть опустив плечи и голову, глядя больше себе под ноги. Никто и никогда не разговаривал с ним в таком тоне, тем более подчиненные. Мужчина нахмурился, ощущая внутри себя разливавшуюся по венам ярость; Курт хотел было напомнить Штуббе про его место, но вдруг остановился, понимая, что одноглазый придурок прав. Вернувшись в компункт, Герцог сел на стул, положив фуражку на стол перед собой, переосмысливая слова Рихарда. За окном было все еще темно, и смотреть на пугавшую черноту полковник не стал, где-то в самом далеком уголке своего разума он боялся, что за стеклом разглядит обезумевшие от ненависти и голода глаза брата; опустив взгляд на череп на фуражке, мужчина понял, что пусть одноглазый и придурок, но не был дураком, он не желал зла, и все это время пытался помочь, пусть и своими силами. Курт машинально сжал кулак. Если бы Эрика была здесь, его страхи и кошмары отступили. Он должен поговорить с ней утром, выслушать, лишь бы она говорила, пусть начнет оправдываться, он простит ее. Подумав о таком исходе, полковник почувствовал какое-то облегчение. Открыв ящик, где были спрятаны бутылки с коньяком, взял одну, засунув ее в карман, вспомнив о том, что Штуббе предлагал ему напиться, а это стало сейчас необходимо. Поднявшись, свободной рукой схватил фуражку, тут же одев ее, но подойдя к двери, вдруг остановился. Вернувшись к столу, открыл вновь ящик и достал еще одну бутылку, убедив себя, что этого точно будет достаточно. Точно так же спрятав тару во второй карман, Курт вышел, решительно направившись к дому одноглазого.
Рихард сидел на кровати, вытянув ноги, с каким-то раздражением смотря на мельтешащих туда-сюда товарищей, только что пришедших из борделя, откуда их видимо выгнали, когда туда пришел Дьявол. Держа губами сигарету, он молча следил то за одним проходившим мимо его кровати, то за другим, даже не убирая ноги, которые к слову мешали пройти. Один раз заряжающий даже запнулся о ногу Штуббе, чуть не упав, тихо сматерившись; глянув на майора, заряжающий хотел уже обругать и командира, но тот ответил долгим испепеляющим взглядом, что все слова застряли в горле.
Вдруг в дверь постучали. Почему-то в этот момент все, кто находился в доме уставились на одноглазого; тот, продолжая молчать, смотрел на дверь, будто бы чего-то ждал. Повисла тишина. Мужчины только переглядывались, да поглядывали на майора. Раздался второй стук. Стоявший ближе всех наводчик с какой-то неохотой открыл дверь, замерев, увидев перед собой Герцога. Тот смерил солдата взглядом, после чего с легкостью отодвинул его в сторону, делая шаг вперед. Одноглазый прищурился, всматриваясь в лицо друга, потом молча взял сигарету двумя пальцами, поднимаясь. Проходя мимо стола, майор бросил бычок в пепельницу. В это время Курт вошел, проходя к столу. Пропустив мимо себя друга, Рихард злым глазом уставился на стоявшего рядом наводчика, будто бы тот был в чем-то виноват. Ничего не понимая, тот посмотрел сначала на проходящего мимо Герцога, затем на Штуббе, только собираясь открыть рот, чтобы что-то спросить или сказать, как вдруг майор схватил его за шкирку, с силой дернув в сторону все еще открытой двери. Следом на улицу отправился заряжающий, которого Рихард пнул, чтобы тот пошевеливался. Мехвод при виде приближавшегося командира танка поднял руки, заверещав, что сам выйдет, тут же сорвавшись с места, но и ему досталось. Радист, вместо того, чтобы убежать, просто выпрямился, но, подойдя к нему, майор указал на дверь, дернув верхней губой. Курт наблюдал за всем этим, не проронив ни слова, и как только дверь была крепко закрыта, достал из кармана две бутылки коньяка, поставив их на стол. Сев на стул, одноглазый поставил перед полковником и собой по стакану, второй рукой беря одну из бутылок.
Эрика шла, опустив голову, боясь поднять глаза на тех, мимо кого она проходила, чувствуя взгляды на себе. Боялась увидеть в глазах людей жалость к себе, а еще больше боялась, что увидит Марию-Елену, и не хотела, чтобы та видела ее в таком состоянии: блондинка не спала все то время, что была взаперти, и если сон и приходил к ней, то лишь на короткий миг, ей снился Курт, его глаза, налитые ненавистью, его голос, когда он приказывал запереть ее, увести, она не ела, с отвращением отталкивая от себя тарелку. Герцог не поверил ей, не хотел выслушать. Предчувствуя, что в последний раз видит небо, летчица остановилась, подняв голову, взглянув в голубой, чуть подернутый облаками, небосвод, разлившийся огромной рекой над землей. Если бы она могла, то тут же бы окунулась в эту высь, и осталась там. Грубый толчок в спину вернул девушку к реальности: "Вперед!" Моргенштерн проглотила ком в горле, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. А что, если ее повели на расстрел?.. Закрыв на миг глаза, сделала шаг, дернувшись от прикосновения дула автомата к спине. Нет, Курт сам застрелит ее, как обещал давным-давно. Эта мысль, как ржавый гвоздь вонзилась в сердце, причиняя невыносимую боль, от которой хотелось расплакаться, но Эрика приказала себе поднять голову и расправить плечи, нельзя показывать своей боли.
Было уже послеобеденное время, когда летчицу подвели к командирскому пункту. Постучав, один из солдат, что сопровождали девушку, открыл дверь, входя, за ним вошла Моргенштерн, остановившись возле стола. Двое других рядовых из конвоя встали у стены, ожидая приказа. На стуле у стола по своему обыкновению сидел одноглазый. При виде вошедших, Штуббе лишь молча осмотрел блондинку красным от недосыпа глазом, и, судя по его виду, он проснулся совсем недавно. Эрика не смотрела на майора, впившись взглядом в сидящего Герцога, как всегда тот сидел за столом, положив обе руки на столешницу, сцепив пальцы в замок. Его холодные бирюзовые глаза напоминали осколки льда, переливавшиеся на солнце. Как бы летчице не хотелось кинуться к нему, обнять, объяснить все, и пусть он сам решает дальнейшую ее судьбу, она выпрямила спину, держа руки за спиной, гордо подняв подбородок; нет, не станет вестись на поводу у эмоций, нельзя. Мысленно повторив это слово еще раз, блондинка оторвала взгляд от глаз мужчины, теперь смотря чуть выше его головы.
— Герр оберфюрер, по Вашему приказанию была приведена оберштурмфюрер фон Моргенштерн, — доложил конвоир, и после короткого кивка полковника, отошел к стене.
— Всем выйти, — приказал Герцог, нахмурив светлые брови, и только, когда в помещении остались только он, Штуббе и Моргенштерн, продолжил, — Присядь, — теперь же его голос был сухим.
— Я постою, — не заставив себя ждать, ответила летчица, все так же смотря в стену чуть выше головы полковника.
Услышав это, Рихард ухмыльнулся, криво изогнув губы, бросив на Курта короткий взгляд, а вернувшись к летчице, проговорил низким голосом:
— Не отказывайте, фройляйн, — чуть наклонившись вперед, мужчина сделал приглашающий жест, показывая на стоявший напротив стул.
— Я сказала, — не поворачивая головы, Эрика взглянула на одноглазого, нахмурив брови, — Нет, — процедив это сквозь зубы, девушка вновь стала смотреть вперед, сжав пальцы в кулаки, лишь бы не показать, как дрожат ее руки.
— Эрика, — не смотря на вскипавшее внутри раздражение из-за поведения летчицы, Курт говорил вполне спокойно, — Я хочу узнать правду. Почему на твоем жетоне написано ненастоящее имя?
Посмотрев ему в глаза всего на миг, Моргенштерн упрямо уставилась в стену. Внутри нее так же назревала буря: ей хотелось прямо сейчас сказать, кто она, откуда, рассказать все, ничего не скрывая... Но что если, узнав правду, он не захочет больше знать тебя? Противный внутренний голос, звучавший, будто откуда-то из глубины, вновь посеял сомнения. Можно ли доверять ему, если он вот так обращается с тобой? Можно ли говорить ему о том, что ты любишь его, если ты не нужна ему? Глаза защипало от появляющихся слез.
— Эрика...
Для него ты никто. Девушка закрыла глаза, набирая воздух в легкие. По сердцу, будто ножом резануло. Открыв глаза, девушка молча выпрямилась, прижав руки вдоль тела. Как только она сделала это, одноглазый удивленно поднял бровь, переведя взгляд на полковника, не решаясь ничего ляпнуть. Курт нахмурился. Голова после того, как они с Рихардом выпили две бутылки коньяка, все еще болела, хотя это помогло на короткое время забыться во сне без каких-либо сновидений. Поднявшись, мужчина мерными шагами дошел до окна чуть позади летчицы, остановившись, безразличным взглядом проводил мимо проезжавший грузовик.
— Кто ты? — резко нарушив тишину, Герцог завел руки за спину, сцепив пальцы в замок, — Откуда у тебя этот жетон? Откуда ты? Кто ты такая? Твое настоящее имя? — между вопросами нет ни секунды, чтобы ответ мог проскочить, чтобы он вообще прозвучал; металлический голос так и резал в ушах, — На кого ты работаешь? — обернувшись, полковник увидел, что Эрика все еще стоит, прижав руки к телу, но смотрит уже себе под ноги, — Ты работаешь на американцев? На русских? — теперь же его голос срывался на рычание.
Наблюдая со стороны, Штуббе не понимал одного, почему девушка продолжает молчать, она не пыталась ни оправдать себя, ни соврать, с ее стороны не прозвучало ни одного довода в свою защиту после того, как конвой привел ее.
— Ты понимаешь, что тебя обвиняют в шпионаже? — прохрипел Курт, развернувшись к летчице.
И только сейчас в глазах Эрики взорвался страх. Испуганными глазами она осмотрела стол и все то, что лежало на нем, после чего закрыла глаза на секунду, плотно сжав губы. Что она скрывала, причиняло ей невыносимую боль, — и Рихард увидел это. Покачав головой, он невольно потянулся к нагрудному карману, где лежала пачка сигарет и спички, но как только кончики пальцев коснулись ткани кителя, остановился. Летчица, стоявшая перед ним, побледнела, а пальцы сжались в кулаки.
