Вот только и князь Великопермский не собирался тут топтаться до морковкиного заговенья и уже на следующий день отправил свои войска на штурм. Которому в немалой степени поспособствовали полковые пушки Камского полка.
Установленные ещё с вечера, они довольно быстро пробили брешь в стене и вызвали пожары в самой крепостице. Так что, когда в пролом бегом устремились поместные, осаждённые вынуждены были бороться и с ними, и с огнём, распыляя силы. И всё одно, черемисы сражались достойно: без умолку сыпали стрелами, лили с навесов горячую смолу, скидывали бревна, швырялись камнями, но сдержать боевой порыв дворян так и не смогли. К вечеру крепостица пала, а все её начальные люди были без особых затей вздёрнуты на виселицу. Остальное же население, включая и семьи повешенных, было немедленно расхватано дворянами в виде холопов. Причём дети от грудничков до лет десяти, которые вместе со стариками были главной обузой на переходе и обычно уничтожались всеми, кто занимался людоловством, были немедленно подобраны Рындиным и отправлены в Княжгородок, под усмешки чердынских ратников. Хочет князь деньги впустую тратить, пусть его. А у дворян лишних копеек нету. А вот рабочих рук на полях почти у всех не хватает.
Под захваченной крепостицей чердынская рать простояла несколько дней и приводя себя в порядок, и лишь затем князь Великопермский повёл её дальше.
А в это время лужавуй Мамич-Бердей радостно встречал армию сибирского хана возле стен древнего Керменчука. Пиры и празднества длились несколько дней, воины ели, пили и соревновались меж собой, а лужавуй и хан несколько раз выезжали на охоту и почасту беседовали с глазу на глаз, чем сильно нервировали казанских беков и мирз, желавших возродить ханство, но не посадить Кулук-Салтана на ханский трон. А тут ещё эта идея об объединении черемис в отдельный удел. Страна, ещё не освободившись от чужеземного ига уже трещала по швам, и казанцы понимали, что нужно как можно быстрей брать Казань, звать на помощь крымских Гиреев и избавляться от "союзников" в виде сибирского хана и того же Мамич-Бердея. Так что они облегчённо выдохнули, когда празднества наконец-то закончились, и объединённая армия, развивая предыдущий успех черемисов, пошла на Арск, где её встретили не как завоевателей, а как освободителей от злоупотреблений царских чиновников. Восставшие, после недолгого штурма, заняли Арский Острог, что находился всего в пятнадцати верстах на северо-восток от Казани у Япанчинской засеки, после чего, вобрав в себя ещё несколько отрядов, смело выдвинулись в сторону бывшей столицы ханства.
* * *
*
Торговый гость Никита Петров сын стоял на носу морской бусы и внимательно разглядывал приближающиеся берега Гиляна. За спиной остался долгий путь от стен Тарусы и молодая жена. Впереди же ожидали жаркие денёчки, как в прямом, так и переносном смысле.
Свадебку с Дуняшей они сыграли ещё по-осени, и сейчас молодая жена была уже на сносях, отчего покидать её было особенно грустно. Ведь жену свою молодой купец любил по-настоящему, а не гонялся за её приданным, как многочисленные таруские женихи, невзлюбившие Никиту из-за вхожести в дом Чертила. Впрочем, тестюшка на приданное не поскупился, так не поскупился, что смог Никита, на зависть всем в Тарусе, записаться торговым гостем и войти полноправным членом в возникшую недавно, но уже получившую огромное влияние Гостинную сотню. Теперь торговое товарищество, возглавляемое Никитой, стало самым богатым товариществом в городе, что явно не добавило ему любви среди купеческого общества Тарусы. Хотя в открытую с ними конфликтовать боялись: кто был третьим складником в товариществе купцы знали и понимали, что против такой силы они не играют. Но Чертил прекрасно понимал, и вдалбливал это понимание в голову зятя, что стоит им оступиться и те, кто сейчас подобострастно здоровался при встрече, сожрут и их, и товарищество не поморщившись. Но, как любил повторять их третий складник: боишься — не делай, делаешь — не бойся. Так что товарищество продолжало работать, богатеть и расти. Поездка в турецкие земли пришлась им обоим по вкусу и, заручившись поддержкой князя, они продолжили эксплуатировать новый маршрут. Для чего пришлось нанимать толкового приказчика, ведь быть одновременно в Персии и в Турции тесть с зятем не могли, тем более, что сам-то он уже в поездки и не хаживал, а занимался исключительно оружейным заводиком, который своими проблемами вытягивал из него буквально все силы. Вот видит бог, знал бы, во что это выльется, отказался бы. Да только прошлого не вернёшь!
Самым сложным участком в новой мануфактуре был тот, где собирали ружейные замки, как привычные фитильные, так и новомодные — кремневые. А уж умельцы для дорогих колесцовых замков, которые на Руси повсеместно именовались нюрнбергскими, и вовсе сидели отдельным рядком. Но при этом своих обязанностей тесть не чурался, и мануфактура постепенно набирала обороты, выпуская аркебузу за аркебузой.
Так что участь ходока в иные земли выпала на Никиту, да на молодого и разбитного Оньку, который был единственным сыном из семи детей таруского пищальника.
В прошлом году Никита свозил Оньку в султанскую столицу, показав и обсказав на примерах многие хитрости, да распродав последний янтарь. А нонеча оба поехали с товаром, да в разные места. Онька в турскую землю, а Никита в землю персидскую.
Но перед самой поездкой он, наконец-то, познакомился с их таинственным складником-аристократом, который по-настоящему удивил купеческого сына. Да, торговлей занимались многие знатные люди, даже они с тестем работали теперь не только с князем-боярином, и Никита уже привык к тому, что чем знатнее был род аристократа, тем чванливей он вёл себя с купцами, буквально всем, даже собственным видом показывая ту пропасть, что существовала между ними. И это если сам аристократ снисходил до общения с купчишкой, а в основном же с ними говорили их тиуны или приказчики. А вот князь простого общения с купеческим сыном не чурался, пригласил к столу, беседу вёл легко, не дулся от важности, не бросал слова через губу, задавал весьма практичные вопросы, сам давал ответы робеющему парню. И при этом умело балансировал на той границе, что отделяет хорошее отношение начальника от панибратства с начальником.
А уж его знания! У Никиты по мере общения складывалось такое ощущение, что князь знает куда больше о тех местах, чем говорит и легко бы вёл там успешную торговлю и без них. Просто в двух местах одному быть невозможно, вот и пользуется князь услугами купеческой семьи в своих целях. Ну как они с тестем пользуются услугами Оньки.
А потом разговор свернул на деловое русло и вот тут Никита буквально выпал из реальности, поражаясь необычным взглядам князя на простую торговлю.
Начал князь с того, что торговля с Персией и прочими ханствами, что к берегу моря Хвалынского выходят, для Руси зело как выгодна. Ибо если в закатные страны по-большей части всё ещё простой товар идёт, то на восток пойдёт товар высокого передела, то есть работа русских ремесленников. Что поспособствует росту производства в стране и обогащению ремесленной части её населения. И князь, от лица государя, будет весьма недоволен, если Никита, или кто-то из иных купцов, что уже вошли или ещё войдут в Русско-Персидскую компанию, повезут за море любой необработанный товар. А то нашлись уже умники, что повезли сухое дерево для стрел, а не сами стрелы или хотя бы "стрельную стружу" или "деревца стрельные", как именовали на Руси готовое древко для стрел. Русский ремесленник умеет всё, а потому не стоит кормить чужого ремесленника, не накормив прежде своего.
От подобных взглядов мысли у Никитки путались основательно, однако основной смысл того, что тобъяснял ему князь, он всё-таки понял. А практичный ум уже защёлкал в поисках будущего источника дохода. Всё же Таруса не зря была торгово-ремесленным городом, и умельцы стрельники в ней тоже имелись. Надобно будет узнать, сколько персы за пук древок давать будут, а там, глядишь, можно и договорится с мастерами-то! Лишние доходы никому ведь не помешают. А большой заказ позволит и хорошие отношения с ними завести. А хорошие отношения — это ведь ещё и связи, которые в горькую годину помогут перебедовать, коль совсем худо будет.
Понимающая усмешка князя вырвала его из приятных мыслей и заставила покраснеть, словно девицу. А князь же, продолжая усмехаться, продолжил свой разговор-поучение. И вышел от него молодой купец в полнейшем раздрае, но полный идей и мыслей.
А потом была подготовка к плаванию, загрузка судов товарами, прощание с женой и вот уже три струга новоявленного тарсусского гостя побежали по вешней Оке на свидание с Волгой-матушкой. Там, в богатом и растущем Нижнем Новгороде по-прежнему собирались купцы, как с Оки, так и с верховьев Волги, чтобы сформировать большие караваны и нанять охрану, так как волжский путь, особенно ниже Казани, не отличался безопасностью.
Вот и их по пути попытались ограбить местные любители чужого добра. Однажды утром два или три десятка лодок выскочила из скрытой от взгляда камышом протоки и попыталась атаковать купеческие корабли. Однако охранные струги и купеческие дружины создали перед ними такую стену из огня и свинца, что быстро заставили безоглядки броситься назад, в тщетной попытке спастись. Тщетной, потому как струги корабельного приказа, под завязку набитые стрельцами, бросились за ними в погоню и устроили прямо у берега немилосердную резню. А тех немногочисленных пленных, что всё же выжили в ней, просто и без затей вытрясли на предмет знаний про захоронки и основной лагерь, после чего преспокойно удавили, свершив над разбойниками скорый суд, в котором председательствовал дьяк из Корабельного приказа. А на главный лагерь, что был расположен чуть дальше, в лесных чащобах, была спланирована отдельная вылазка, которая позволила хоть на время очистить этот участок реки от разбойного люда, хотя и не принесла изрядного барыша: разбойнички явно сидели на мели. Что же, теперь их везли в кандалах на заморский торг, ибо они никак не подпадали под указ царя о "христианском ясыре".
А ведь и без таких вот разбойничьих ватаг само по себе плавние по Волге было тем ещё испытанием. Всё же, не смотря на свои размеры, река изобиловала мелями и перекатами, которые затрудняли движение судов.
И всё же, поскольку больших остановок в пути не было, то через каких-то пятьдесят дней, как Никита покинул Тарусу, показались впереди минареты и башни Хаджи-Тархана. Правда в самом городе караван не остановился, а пробежал ещё вёрст десять вниз по Волге и только там причалил к вымолам большого Гостинного двора. Здесь пайщики персидской компании отделились от своих многочиленных компаньонов и принялись формировать новый караван, которому предстояло пересечь море и достичь уже персидских берегов.
Каспийское море показалось Никите довольно бурливым. По крайней мере, он на собственном опыте оценил, почему местные мореходы старались держаться ближе к берегу, даже на могучем "Орле", который из-за своего речного происхождения был всё же достаточно валок.
Причём про "Орла" он не сам догадался, а поведали ему про то два парня, что шли с караваном от самой Казани, но вот товара с собой почти никакого не везли. Сёмка Микляев и Ковердяй Окишев, так звали этих путешественников, и, возможно именно в силу примерно одного возраста, они так легко сошлись с Никитой, оказавшись на поверку довольно весёлыми попутчиками и умными собеседниками. И оба весьма неплохо горворили, как на арабском языке, так и на языке персов, хотя, как со временем выяснил Никита, оба учились в школе, что находилась в самом, что ни на есть захолустье (ну, именно так представлял себе безбрежные лесные просторы на Каме-реке молодой купец). Однако знаний у них было как бы ни больше, чем у него самого, обучавшегося у лучших обучителей Тарусы, да и с оружием они явно были на "ты" и во время нападения разбойников палили из ружей с хорошей сноровкой. Так что знакомством с ними Никита был вполне доволен, а они, не тая секретов, что было довольно редко в купеческой среде, помогали ему, чем могли.
Древний Дербент — эту былую жемчужину региона — прошли без остановки. Как пояснили новые знакомцы, нынче город не радовал своими базарами, да и гавань у него была не такая удобная, как в Баку, а ещё и пошлину с купцов дербентцы стали драть уж слишком завышенную. А купцу-то ведь выгода важнее, оттого-то в последнее время кораблей в Дербент заходить стало всё меньше и меньше.
Вот и русский караван спустился дальше к югу, туда, где в устье реки Низабат выросла удобная пристань, получившая название Низовая. Здесь основная часть купцов покинула корабли и, выгрузив товары, занялась организацией вьючного каравана в Шемаху — столицу Ширвана и главный центр персидской торговли в каспийском регионе, издавна славящийся своим шелководством. Тонкий ширванский шёлк шёл в основном на экспорт: в Индию, в Турцию и в Италию, а уже оттуда и по всей Европе. Венецианские купцы покупали его у османских торговцев с большой накруткой, и всё равно он не залёживался на складах. А кроме шёлка на шемаханских рынках можно было купить пряности (тот же перец, имбирь, мускатный орех, гвоздику), ткани, экзотические овощи и фрукты, а также жемчуг и драгоценные камни. Из Шемахи шли дороги в разные концы света: на запад через Гянджу в грузинские земли, на север в Дербент, на восток в Баку и на юг в Ардебиль, по которым и съезжались в неё купцы из Индии, среднеазиатских ханств, Картли и Кахетии, а в годы мира и из Турции. Оттого большинству русских купцов шемаханских базаров вполне хватало для хорошей торговли, а вот Никиту княжеское поручение и жажда познаний вела дальше, в полунезависимый от шаха Гилян. Причём не он один собирался посетить южный берег Каспийского моря. Целых четыре одномачтовых бусы ушли из Низовой, сбившись в единый небольшой караван. И две недели качались на морском просторе, прежде чем не разглядели в утреннем тумане лесистый берег.
Всё же, что ни говори, а Гилян был особым уголком в жаркой Персии. С одной стороны, его омывало Каспийское море, в мае казавшееся для персов холодным и неприютным, а с другой ограждал Эльбурс, мощный горный хребет от Кавказа до Средней Азии, подножья которого были покрыты густыми лесами. Порождены эти леса были близостью моря, испарения которого так и оставались в этом углу, не способные перевалить за горы, и вынужденно изливались на землю обильными дождями. А большая лишь по местным меркам Белая река, стекая с гор, образовывала на равнине непропорционально огромную дельту, в которой и была сосредоточена вся жизнь Гиляна из-за плодородия местных земель, которым не грозили засухи.
Властью на равнинах Гиляна обладала династия Бадуспанидов, слабая и тусклая, но долговечная, ибо правила тут уже без малого тысячу лет. Впрочем, до введения в этих местах производства шелка Гилян был бедной, и оттого мало кому нужной провинцией. Постоянных торговых путей, связывающих его с Персией, не существовало. И между странами велась лишь небольшая торговля копченой рыбой да изделиями из дерева. Так что город Казвин изначально создавался не торговым центром, а городом-крепостью против банд мародерствующих горцев. Но потом всё изменилось в одночасье! Кто первым привёз в благодатные места Гиляна шелкопряда не помнили даже старики, что сейчас смотрели на приближающиеся русские бусы, хотя это случилось меньше века назад. Но с той поры Гилян из бедной провинции быстро превратился в крупного производителя шёлка, и тут же попал под пристальный взгляд соседей. И аннексия Сефевидов и была по большей части мотивирована тем потоком доходов, что стала давать гилянцам торговля шёлком. Потому что она была наиболее важным источником торговых доходов для казны шаха, получавшей от продаж значительную часть выручки. Так что Гилян, состоявший в тот момент из двух княжеств по разные стороны Белой реки Сефидруд — правобережный Биян-пиш с центром в Лахиджане и левобережный Биян-пас с центром в Реште, едва персы взяли горную крепость Рудхан, предпочёл войти в державу Сефевидов, как вассал шаха, а не как покорённая силой оружия провинция.
