А на девятый день осады основная масса осаждающих вдруг спешно засобиралась и покинула лагерь, быстро скрывшись в степной дали. Воспользовавшись этим, Чонгар-Гирей попытался разбить оставшихся врагов, но вылазка не принесла ему большого успеха и гарнизон города вернулся назад зализывать кровоточащие раны.
Ну а поводом же для столь спешного выступления Исляма и Мамая из лагеря стали вести о появлении в степи разъездов второго ногайского войска...
Армии двух претендентов на ханский престол встретились достаточно далеко от Хаджи-Тархана, выстроившись так, что один из флангов обоих войск был прикрыт топким волжским берегом. И Шейх-Ахмет с Агиш-бием, и Ислям-Гирей с Мамай-беем не сговариваясь, поставили всё на решительный бой, победителю в котором, впрочем, доставался по наследству вопрос взятия непокорного города. Однако здесь и сейчас все они горели лишь одним желанием, желанием победы над соперником.
И грянул бой, кровавый бой! Стрелы летели дождем, и битва долгое время громыхала и ворочалась с неясным для обоих полководцев концом. Тумены Агиш-бия попытались обойти войска Мамая, дабы прижать вражескую рать спиной к берегу, но не смогли одолеть в сече своих соплеменников и отхлынули назад, не дав теперь уже и врагу охватить фланг собственного войска.
Поняв, что там положение более-менее устоялось, волна крымско-ногайской конницы обрушилась на центр ногайского войска. Лес сабель реял над скачущими воинами, а крик тысяч глоток превратился в яростный рёв, слышимый, казалось, в десятках фарсахов от места битвы. Но могучий удар вылился в пшик — ногайцы устояли и теперь оба войска стояли и дрались, не отступая. А кочевая тактика — выманить врага ложным бегством — не работала, ибо все участники битвы не раз пользовались ею и знали, когда стоит бросаться на врага, а когда нужно стоять на месте. Так и шло: то ногайцы отхлынут назад, но, поняв, что враг не купился, вернутся в сечу, то крымчаки с ногайцами.
И вот тут до того зорко следивший за битвой Шейх-Ахмет вдруг велел подать себе коня и, выхватив саблю, самолично повёл за собой ханскую тысячу, что всё это время простояла на охране его и бия, и не вступала в бой. Взбешённый этим поступком бий (а ведь договаривались, что боем руководит он), повелел вывести часть отрядов из сражения и гнать их вслед за безумцем ханом. Однако бий скоро понял, что был неправ в своих суждениях, ведь именно этот порыв Ахматовича и стал той соломинкой, что ломает хребет верблюду. Увязшие в битве крымско-ногайские отряды не успели вовремя среагировать на новую угрозу, и удар ханской тысячи обрушился на многострадальный, дальний от реки фланг. И понёсшие потери, но до того стоявшие насмерть полки стали медленно распадаться и вот уже первые всадники стали заворачивать коней, стремясь уйти от неумолимой смерти. Как знать, подопри Ислям-Гирей или Мамай их вовремя, и всё ещё можно было исправить, но как раз в этот момент у них и не оказалось под рукой ни одного свободного отряда. А нет ничего страшнее в бою, чем паника! Там, где побежал один, вскоре побегут все, если командиры ничего не смогут или не успеют предпринять. И вот уже смело бившееся до того крымско-ногайское воинство вдруг начало бросать всё и уходить, опустив поводья и рассыпаясь по равнине.
Ислям-Гирей и Мамай-бей ещё пытались что-то сделать, но момент был ими упущен и, поняв, что битва окончательно проиграна, оба они вскочили на запасных лошадей и припустили в галоп, стремясь уйти как можно дальше от места кровавого побоища. Оба они прекрасно понимали, что попадать в плен к победителю им явно не стоило.
Конечно, Агиш-бий выслал погоню, но та предсказуемо вернулась ни с чем. Зато победителям досталась неплохая добыча в виде доспехов, оружия, пленных и коней. Обоз же побеждённые оставили возле осаждённого города, спеша на битву налегке, так что его ещё только предстояло захватить.
Вот только победа досталась бию достаточно дорогой ценой. И его войско вынуждено было встать на отдых, и стояло так почти седмицу, приводя себя в порядок. За это время весть о поражении разнеслась далеко окрест и остатки крымско-ногайских сил, что ещё оставались под стенами Хаджи-Тархана, не стали дожидаться подхода победителей и начали спешно уходить назад, в сторону Крыма, моля аллаха, чтобы бий и хан подольше приводили своих батыров в порядок.
А вот армия Саид-Ахмада выступила из Сарайчика рано поутру. И первый же её шаг вызвал в городе большие пересуды. Ведь вместо того, чтобы пойти на запад, она всею своей массой тронулась к берегу Джаика.
Река вблизи города имела ширину не меньше ста двадцати саженей и от одного берега к другому, на небольшом расстоянии друг от друга, тянулся ряд закрепленных якорями плоскодонных барок, которые служили опорой бревенчатому настилу моста, что из века в век использовался для переправы людей и грузов через полноводный Джаик.
Под весом переправляющихся войск мост ходил ходуном и прогибался, но не сломался, и едва последний конь сошёл с него, как он вновь вернулся к привычному своему состоянию: едва заметному колыханию на сонной воде.
Высокий и худощавый Юсуф никогда не был богатым человеком, однако и никогда не бедствовал. Жильём для него служила глинобитная халупа на краю города да небольшая юрта, с которой он выезжал на пастбища, пасти своё небольшое стадо. Жизнь текла размеренно: жена рожала детей, овцы плодились и у семьи были свой кумыс и своя брынза. Иногда Юсуф покидал Сарайчик не для пастьбы, а по каким-то своим делам, но больше, чем пару месяцев не отсутствовал никогда. Зато однажды после такого отсутствия привел с собой жеребую кобылу, от которой получил прекрасного иноходца. С соседями был приветлив, избегал конфликтов и был очень набожен. Так что никто из знавших его даже не догадывался, что Юсуф был не просто жителем города, а служил курьером у человека, который клялся на Коране в верности вовсе не бею Саиду, а самому бию Агишу. И отлучался он из города с донесениями, за которые можно было легко лишиться собственной головы. Зато и платили за такую службу куда лучше, чем обычному горожанину за его ремесло.
И так получилось, что человек бия тоже наблюдал за уходом войска и смог сопоставить виденное и знаемое. Ведь зачем армии, идущей на казахов, уходить на правый берег Джаика? Незачем! А вот если он идёт против Агиш-бия, то в самый раз.
И Юсуф, оседлав своего иноходца и прихватив заводного мерина, рванул в степь, с надеждой обойти по большой дуге (дабы не попасть на глаза разъездам) и обогнать армию Саид-Ахмеда. И ему это удалось, ведь армия, растянувшись тёмной змеей на пару фарсахов, медленно ползла среди необозримых россыпей песка и отложений бесплодной глины от оазиса к оазису, к вечеру обращаясь в разбитые на траве шатры, в полукруг поставленные повозки и кучки сгрудившихся у костров людей, проходя за сутки всего пять или шесть фарсахов. Он же гнал и гнал коней, ловко перепрыгивая из седла в седло и первые три дня питаясь только тем, что не требовало долгой варки. И поэтому в стан Агиш-бия Юсуф примчался на несколько суток раньше, чем на горизонте появились первые разъезды армии Саид-Ахмеда. И это позволило бию сняться с временного лагеря и со всеми своими наличными силами добраться до места, удобного для переправы, где его воины спокойно заняли господствующие позиции. Именно тут Агиш-бий и решил дать генеральное сражение много возомнившему о себе родственнику, рассчитывая напасть на бея во время его переправы через Итиль.
Но Саид-Ахмед, догадываясь о планах бия, легко перехитрил того и переправился на другой берег значительно выше по течению, там, где многие из ногайцев считали это малоудобным. Но тут на помощь бею пришли русские союзники, пригнавшие из низовьев Волги целую флотилию стругов. Так что переправа большого войска прошла спокойно и без помех. А ведь русичи, кроме оказания помощи, привезли и запрошенные Саидом железные изделия, которых всегда не хватало в Орде: сто тысяч гвоздей сапожных, три тысячи гвоздей сёдельных и почти пять сотен топоров, которые вообще-то считались товаром заповеданным. Но чего не сделаешь ради ратной помощи! Для Саид-Ахмеда же, отдельно, привезли и гравированный золотом зерцальный доспех, хорошо держащий стрелы.
В общем, русские выполнили свои обещания полностью, и теперь бею оставалось лишь пойти и разбить войска бия. Впрочем, Агиш горел желанием разбить Саида не меньше. Ведь после этого уже никто не сможет сопротивляться его власти в Орде. Даже Шейх-Мамай, видя участь Мамая и Саида, склонит голову перед ним. Или будет разбит. И поскольку сил у него было больше, чем у сына Мусы, то мало кто удивился, когда бий решил дать бой мятежному бею, даже не вступая с ним в лишние, по его мнению, переговоры. План свой он строил на обходе неприятеля с двух сторон, и потому сосредоточил основные силы своей рати на флангах. Сам же Агиш разбил свою ставку на холме за центром собственного войска, где и находился безотлучно вместе с ханом Шейх-Ахметом.
Саид-Ахмед, разгадав нехитрую задумку родича, лишь хищно усмехнулся и мановением руки послал в бой значительно усиленный по сравнению с флангами центр своего войска, надеясь разорвать вражескую армию надвое. Его воины неслись с твердым желанием победить, однако центр бийского войска устоял, хотя и слегка прогнулся под напором атакующих. А потом в бой вступили фланги и победа медленно, но верно стала перетекать на сторону Агиш-бия. Казалось, полное окружение уже стало неизбежным и Саиду нужно трубить отход, признавая поражение, но тут в бой вступили боевые струги русской флотилии.
Да, правый берег Волги был слегка высоковат, но стоящие на судах мортиры принялись забрасывать конные сотни бия разрывными бомбами и бомбами с горючей смесью. А потом высадившиеся на берег и поднявшиеся на кручу стрельцы произвели в них же пару залпов из пищалей, прежде чем спасительно сигануть обратно к урезу воды. Взрывы бомб и пищальные залпы заставили смешаться атакующих конников в кучу, чем немедленно и воспользовались воины Саид-Ахмеда. Битва вновь вернулась к своеобразному статус-кво, где оба центра упорно бились, а левые фланги у обоих войск были уже разбиты. И вот тут Саид-Ахмед показал, что как полководец, он на голову выше своих визави, ибо он смог, а его противники не смогли определить тот момент, когда даже слабый удар меняет всю картину боя. Агиш бросил свой резерв слишком рано, и он сгорел в пламени сражения, так и не сумев передолить его исход. А вот конница бея ударила в нужном месте и в нужное время, одним ударом опрокинув дрогнувший тумен, после чего рысью помчалась в тыл пока ещё сражающемуся центру.
Оглянувшись, Саид-Ахмед молча кивнул головой, и тотчас сотник его личной стражи Агалак отделился от окружавшей мирзу свиты и горяча коня, помчался куда-то в сторону. Мирзы и беки, оставшиеся рядом с правителем, с усмешкой глядели ему вслед. Многие считали сотника недалёким служакой, и только Саид-Ахмед знал, как они ошибаются.
Агалак не раз выполнял его поручения, и каждый раз с успехом справлялся с возложеным на него делом. Так кого, как не его посылать в погоню за тем, кого мирза хотел видеть у себя в пленниках? И потому конная сотня Агалака так и не приняла участие в битве, зато её кони были свежи и легки на подъём. И уйти от неё, скрывшись в степной дали, было практически невозможно.
Между тем битва, можно сказать, была окончена. Уже спустя всего лишь час после того, как побежал первый вражеский тумен, только пыль за горизонтом указывала на места погони победителей за побеждёнными. После отчаянной рубки воины Саид-Ахмеда преследовали бегущих до той поры, пока их кони не начинали храпеть от усталости. И только тогда они прекращали свой безумный бег и поворачивали назад, успев по пути набрать себе и полону, и оружия, и коней. Победа была полная, но она не вызывала радости у бея. Оценив потери и оглядев оставшихся в строю, Саид-Ахмед понял, что город ему не взять. И Гостиный двор, где укрылись русские тоже. Слишком мало он взял с собой воинов. И слишком упорно бился проклятый Агиш. Что ж, он умеет признавать поражение и выполнит заключённый договор, признав хаджи-тарханским ханом хуссейнова ублюдка. Покрайней мере, пока. А сам будет готовиться к новым боям с родичем. Уж кто-кто, а он-то хорошо знал, что Агиш не отступится от заветной мечты. А после случившегося кровопролития, вряд ли согласится ладить дело миром. Так что впереди, скорей всего, предстоит ещё не одна подобная битва.
И едва приняв решение, Саид-Ахмед тут же успокоился и развернул кипучую деятельность. По всей степи, на случай если Агалак всё же не справится, были разосланы загонные отряды с приказом найти бия и хана, и представить их перед грозные очи мирзы. С такой же просьбой обратился он и к русским союзникам. Впрочем, не сильно надеясь на них. Вспомнив времена казахского вторжения, он понимал, что бий сейчас мчиться в родные кочевья, ночуя в седле и делая лишь короткие остановки, дабы успеть собрать новые силы.
Однако Аллах был явно на его стороне. Охота едва началась, а перед взором бея уже предстал живой, хоть и сильно израненный хан Шейх-Ахмет со своим сыном. Агалак не подвёл и в этот раз. Правда его сотне стоило это большой крови, да и Агишу удалось ускользнуть, пока воины Агалака рубились с охраной бия. Но сам хан уйти не сумел, а сын просто бросился на выручку отцу и был схвачен вместе с ним. И сейчас оба Чингизида грозно сверкая взглядами, гордо смотрели на Саида, смело ожидая решение своей участи. Что ж, Саид-Ахмед любил смелых людей, даже если они враги. Тем более что эти пленники были ему очень даже нужны. Так что и Шейх-Ахмед и Шейх-Хайдар не лишились голов, и даже были окружены почётом, достойным ногайского хана. Однако клетка всегда остаётся клеткой, даже если она золотая. И поменять её на другой образ Чингизиды могли лишь после того, как договорятся с захватившим их мирзой.
Саид же все последующие дни много думал и прикидывал: сможет ли он уговорить беков и мурз признать его бием вместо Агиша? И кому да какие поминки при этом предстоит послать. К тому же вынашивал он и ещё одну мысль. Ведь если Шейх-Ахмет уже был достаточно стар, но у него был сын, Шейх-Хайдар. А у Саид-Ахмеда имелись дочери, одну из которых он с радостью отдаст за Хайдара, пусть и младшей женой. Ведь кто сказал, что наследником Орды станет кто-то из его сыновей от старших жён? Уж гюрген хана и беклярбек Саид-Ахмед сможет присмотреть за царевичами. И воспитать внука истинным воином и правителем!
Так закончилась эпопея с претендентами на трон Хаджи-Тархана. Мамай и Ислям-Гирей ушли в степи между Доном и Волгой, Агиш-бий убежал в северные кочевья, а Чонгар-Гирей, прослышав о событиях в степи, не стал дожидаться прихода ногайской орды с русскими отрядами и предпочёл сам покинуть ставший вдруг таким негостеприимным город. Маленького Махмуда бин Хуссейна нарекли ханом, а бывшие изгнанники, оставшиеся в тяжкую годину верными малютке и ушедшие с русским послом, по возвращении приступили к наведению порядка и наказанию тех, кто поставил не на победителя, а на проигравших. В результате множество ханских аристократов лишились своих имений, должностей, а то и голов, а в окружении нового хана стало как-то слишком много русских дворян и дьяков. Более того, убедившись в том, что обороняться на острове куда сподручней, чем в нынешнем Хаджи-Тархане, юный хан, в лице своих советников, задумался о переносе своей столицы на новое место. По его просьбе из Руси прибыли каменных дел розмыслы, которые внимательно исследовали остров, и лишь после того выдвинули на утверждение свой проект. Но прежде чем новый город засиял над волжскими водами, прошло немало времени, так что первые годы своего правления хан Махмуд провёл в старом и полупустом Хаджи-Тархане.
