А ещё за русских сыграло то, что интерес, возникший в Европе к их державе ещё при прошлом государе, хоть и поостыл немного в последнее время, но до конца ещё не прошёл. Так что Андрею нужно было просто правильно воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Что он и пытался сделать в меру своих возможностей.
Однако всё вышесказанное было лишь видимой частью айсберга под названием "большая политика попаданца". Но была у него и теневая сторона, которая выкачивала собственные средства князя словно пылесос. Причём расскажи он, на что идут эти деньги, мало бы кто его бы понял даже среди ближайших соратников. Потому как князь, ни много ни мало, собирался вырастить для европейцев настоящих агентов влияния. Вот только из-за того, что на дворе стояли феодальные времена, для таких агентов требовались громкие титулы. И это было весьма недешёвое требование.
Так что, едва получив весточку от Шигоны, Андрей оставил флот на племянника и примчался в Москву даже раньше, чем послы померанских герцогов добрались до русской столицы. И "нарвался" на очередную государеву службу: взял герцогских посланников на постой (под смешки других думцев, даже не догадывавшихся, что князю такая "служба" была только на руку). Нет, будь это кто другой, у Андрея хватило бы возможностей "откосить" от такой службы, но вот померанцы были ему очень нужны. Потому что в его устные договорённости с Георгом за лето были внесены небольшие изменения, связанные как раз с маленьким Иоганном (так Агнесс назвала своего сына). И за какие-то сорок тысяч дукатов тот взялся оформить по всем правовым канонам как герцогства, так и империи из принадлежавшего герцогству острова Волин вассальное графство. Хотя поначалу разговор шёл совсем о другом месте. Но в отношении Курляндии всё было вилами по воде писано, а деньги герцогам были нужны уже сегодня. Так что, поразмыслив, братья решили, что слабозаселённый остров с давно потерявшим былое значение городом стоит предложенных сумм. Тем более что новоявленный граф принесёт им оммаж и будет выплачивать положенную графу ренту, которая была выше, чем доходы, получаемые ими с полупустого Волина.
Андрей не прогадал: поселившиеся в отдельном флигеле послы были уполномочены вести дела не только о высокой политике, но и о вопросе интересном лично князю. И вести, привезённые ими, были весьма радостные: грамота на графство была выправлена, и герцоги с нетерпением ожидали прибытия молодой вдовы, для принятия вассальной клятвы. Правда, вместе с хорошими новостями, с послами прибыли и дурные. Штеттинцы, наконец-то, спохватились и уже завалили герцогов даже не просьбами, а требованием убрать свиномюндскую таможню, грозя в случае неисполнения их требований решить дело самостоятельно. И судя по тревоге на лице благородного рыцаря, дело явно шло к силовому решению вопроса. Впрочем, ведь именно об этом и говорил Андрей пару лет назад самим герцогам, предлагая использовать подобное выступление горожан для "правильного" решения штеттинского вопроса. Да только в те времена он даже не думал, что все его задумки выпадут разом и с ужасом прикидывал свои возможности. Ведь "графские" дукаты шли отдельной и внеплановой статьёй его расходов, отчего пиратская добыча (даже та часть, что была утаена от казначейских глаз) таяла буквально на глазах. Точнее уже полностью утекла в чужие руки и лишь возвращение "Песца" с "Полярным лисом" позволило выправить пошатнувшееся финансовое положение. Лонгину за весь рейд в основном попадались на глаза лишь работорговые посудинки, так что его севильский контрагент-работорговец получил изрядный куш на их перепродаже, хотя и Каса де Контратакион тоже не осталась без товара, причем, на радость казначея, оплатив почти половину невольников товарами со складов. Ах да, имея список того, что Севилья вывозит в колонии, Андрей подобрал и выдал Лонгину перед отплытием ремесленные товары для пробы. И работорговец не подвёл: скупил их и удачно "пристроил" на заморские склады, после чего потребовал ещё, правда в определённых размерах, ну да лиха беды начало. Князю было не жалко, ведь в колонии везли ремесленные поделки, а не сырьё. Так отчего же одним голландцам на этом руку греть? Раз испанцы не справляются сами, то пусть испанские колонии растут и на русских изделиях (заодно и прямую контрабанду впоследствии будет легче объяснить, ведь мало кто будет выяснять два или десять кусков льняной ткани загрузили в Севилье).
В общем, возвращение "пиратской" флотилии оказалось весьма вовремя. И юный граф Волин сумеет привести на помощь своим сюзеренам достаточно войск, чтобы наказать непокорный Штеттин. А потом станет основой морского могущества герцогства и "пивным" королём. Да-да, Андрей решил, что раз пиво весьма ходовой товар на Балтике, то почему пивные деньги идут в карманы чужих купцов? Ведь Штеттин один из центров производства пенного напитка, хотя и уступающий по известности Айнбеку, откуда оно поставлялось по всей Германии. Сам Мартин Лютер слыл ценителем айнбекского пива и прославил его стихами: "Напитка лучше нет, о диво, чем ковшик айнбекского пива!". Впрочем, оно и впрямь стоило того, уж Андрей-то смог оценить его вкус, пока путешествовал по Одеру.
Так что пиво могло стать одним из главных источником богатств для юного графа, и Андрей собирался ему в этом хорошенько помочь. Тем более, что осетровый клей "карлук" ещё не стал "заповедным" товаром на Руси, зато его уже вовсю применяли европейские пивовары для осветления своего продукта.
Однако померанские послы, оказав князю услугу, хотели в ответ получить помощь в решении своего вопроса. Они ведь и в Москву-то прибыли именно из-за того, что новгородский наместник не решился принимать самостоятельного решения, хотя общение с померанским герцогом это был именно его уровень. Но дело было в том, что померанцы хотели завладеть частью ливонских земель, на которые положил свой взор сам государь, вот новгородский наместник и поспешил переложить груз ответственности со своих плеч. А в Москве и вовсе задались вопросом: а с какого рожна нужно кому-то что-то отдавать? Ведь и бояре уже видели всю Ливонию своей вотчиной!
Так что пришлось Андрею вступать в дебаты, поясняя, что Плеттенберг, видя хилость своего положения, может просто объявить Ливонию своим герцогством, по примеру Альбрехта Прусского, и отложиться с ним в сторону империи. К счастью, старый рыцарь ещё верит в успех и повсюду, где только может, ищет деньги для продолжения войны. Так что померанские герцоги могли решить вопрос с землёй куда легче: просто в обмен на звонкую монету. Но они предпочли договариваться с тем, кого уважают — с русским царём. К тому же не стоит забывать и о том, что и в империи, и в эрцгерцогстве уже с раздражением смотрят на русские успехи в Ливонии, а многие советники так и прямо намекают и Карлу, и Фердинанду о том, что Ливония — это лён императора. Так зачем дразнить гусей? Разве Руси нужна война с империей, с которой только-только стали налаживаться нормальные связи? Ведь император даже не будет воевать сам, а просто даст денег польскому королю, дабы тот выступил не с посполитым рушением, а набрал достаточно войск по всему миру. И что тогда? Очередная десятилетняя война? Очередное потрошение кубышек, отложенных на чёрный день?
Отдав же кусок Ливонии герцогам, Русь, во-первых, получит барьер между своими и литовскими границами в виде Курляндского герцогства. Причём, как подданное императору, оно будет более враждебно именно к Польше, которая является союзником Франции — главного антагониста Империи.
Ну и, во-вторых, присоединение ливонских земель напрямую к Руси можно будет обсуждать с императором куда легче, если часть из них достанется подданным императора.
Что, думаете попаданец убедил всех с первого раза? Ага, сейчас! Упёртых в Думе было не меньше, чем умных и дальновидных. Причём эти думцы ещё не пережили ту ливонскую, что знал Андрей, когда против Руси ополчилась почти вся Европа, так что убедить их в своей правоте было довольно сложно. Вот и пришлось Андрею ездить по гостям, дарить подарки да вести бесконечные беседы об одном и том же.
И, казалось бы, зачем? А затем, что раздробленная и оттого довольно слабая Германия была выгодна Руси, а если ещё и Померанию вернуть в лоно славянских земель, то мир окончательно изменится от известного ему. И герцог Померанский сможет стать королём Ободритского государства. А ещё бы сам кашубский, на котором говорили жители герцогства, перевести на кириллицу! Да, это будет нелегко, но можно. Просто потому, что большая часть кашубов сейчас, как и крестьяне на Руси, безграмотны, а дворяне пишут и говорят на немецком. И оттого чисто кашубских по языку книг пока что нет и первые из них появятся лишь к концу шестнадцатого века в польских изданиях. Так что если создать центр, где молодых кашубов начнут учить новой письменности, да подпереть их печатными книгами, то через столетие никто и не вспомнит скромные польские попытки ввести кашубский алфавит на латинице. И не родится кредо, что "всё, что кашубское, то польское". Вот только для этого нужны грамотные специалисты по языку, а где их взять, если даже русскую грамматику учили по древней книге "Осемь честые слова" Иоанна Болгарского? Да, спасибо Максиму Греку, написавшему ряд статей по грамматике. Там, в иной истории, они вошли в многочисленные рукописные грамматические сборники и пользовались большим спросом. Ведь в них затрагивались отдельные грамматические вопросы, а также общие рассуждения о красотах языка вообще, и о греческом, и о славянских языках в частности.
Ну и толмач Дмитрий Герасимов (куда же без него) — полиглот, не раз ездивший с посольствами Василия Ивановича в Европу. Там он познакомился с грамматикой Доната и слегка переделал ее при переводе на русский язык. Причём перевел и общие рассуждения, и все образцы склонений и спряжений. Отчего в иной истории ею пользовались на Руси весь долгий 16 век, да и в следующем столетии не забывали. А первые узкоспециализированные работы, описывающие грамматический строй церковнославянского языка, появились в иной реальности лишь в конце 16 века в Речи Посполитой, в её литовско-русской части. Ну а первая грамматика именно русского языка появилась и вовсе лишь в 1696 году в Оксфорде, да ещё и на латинском языке.
Ну и как тут найти специалистов для создания чужого литературного языка?
Однако трудность задачи вовсе не является оправданием для отказа от неё. Да и нельзя сказать, что Андрей ничего не делал всё это время. Он, конечно, не Борис Годунов, но мыслил в чём-то с ним одинаково. Правда, пришлось выдержать большой бой с Варлаамом и Вассианом, но в нём он был поддержан молодой порослью нестяжателей, выбившихся в верха благодаря победе над иосифлянами, а значит и его скромной деятельности тоже. И тот же бывший игумен Новоникольского монастыря Иуавелий, ещё не ставший тогда смоленским архиепископом, поддержал своего бывшего подопечного. В чём? Да в том, что тот настаивал, мол, надобно возвратить практику покойного архиепископа Геннадия и вновь отправить русских смышлённых людей в иноземные университеты. И то, что парни тогда вернулись все, а пострадали уже на Руси, причём в большинстве своём обвинённые огульно, сыграло в том споре большую роль. Как и то, что и проектируемому на тот момент Московскому университету нужны будут свои, православные учителя, но признаваемые в среде европейских учёных. И дипломы видных европейских университетов будут им в этом хорошим подспорьем.
И нет, это не было тем самым преклонением перед Западом, которое так презирал сам Андрей, хотя со стороны и выглядело именно так. Но что поделать, если Европа в ближайшие века станет главным генератором науки и техники в мире, а Андрей вовсе не был ходячей энциклопедией? Он даже химию-то, основу основ многих наук, не помнил, кроме тривиального C2H5OH и так, кой чего по мелочи. Да, своими деяниями он сумел придать ускорения во многих областях русской жизни и науки, но рано или поздно этот рывок замедлится, а попаданцу просто не хватит времени и знаний, чтобы обеспечить новый рывок. В конце концов, он ведь смертен, да и медицина в эти времена оставляла желать лучшего. И значит, прежде чем он помрёт, нужно постараться встроить русский учёный мир в эту европейскую систему, чтобы их признали в ней своими. И отношения: "учились вместе", "учились у одного профессора", "учились в одном университете" сильно поспособствуют такому положению дел. Возникнут переписки, обсуждения многих интересных находок и идей. И Русь не отстанет в научном плане от европейцев, а значит и условному Петру не понадобиться догонять ушедших вперёд соседей, ломая через колено собственную культуру и собственный народ, порождая то самое низкопоклонство перед Западом. И даже как покойный Иван III Васильевич тоже не надо. А надо просто идти в ногу со временем. Хотя многое тут будет зависеть от внутренней политики царя и его бояр, но это был уже другой вопрос, для решения которого и создавался Московский университет.
В общем, в том споре-бое он с помощью просвещённого крыла священников победил. Хотя Варлаам, конечно, семь раз перестраховался, но главное — согласие церкви — было князем получено. О, он бы отправил в Европу сразу сотню учеников, но всё опять упиралось в деньги. Имматрикуляция и проживание студентов стоили дорого, а Василий Иванович, хоть и поморщился, но принял сторону церкви, с одной оговоркой. Как и в деле с пиратской флотилией он не был против, если только это не касалось его казны. Мол, можешь за свой кошт — делай, я препятствовать не буду. А вот коли денег попросишь, то нет на то моего монаршего соизволения!
Эту своеобразную черту Василия Ивановича попаданец изучил вдоль и поперёк и довольно часто ею пользовался для свершения своих планов. Но боже, как же дорого она обходилась!
Так что в Европу поехало в первый год всего двенадцать человек. Совсем как у Годунова. Вот только у Андрея из них лишь трое были детьми дворян. Зато все парни прошли через горнило либо глуховской, либо камской школы и были очень неплохо обучены. А также прошли своеобразный инструктаж у Малого, знающего студенческие повадки не по наслышке. И вот Болонья, Турин, Грайфсвальд, Росток, Левен и Оксфорд, где тогда преподавал сам наставник принцессы Марии, автор книги "Об обучении детей пословицам", а также друг и сподвижник Эразма Роттердамского Хуан Луис Вивес, открыли свои двери перед богатенькими рутенами.
Да, нельзя сказать, что жизнь парней была проста: всё же Европа в эти годы бурлила в вопросе веры, а рутены ведь и вовсе были для неё признанными схизматиками. Доходило и до драк, а один из дворян даже подрался на дуэли, после которой его оппонент больше не вернулся к учёбе, что имело весьма нелестные последствия, которые с трудом удалось замять. Но упорства парням было не занимать, и они продолжали каждый день на рассвете ходить на лекции, скрипеть пером, записывая различные толкования громоздких формул и афоризмов, а также участвовать в диспутах, демонстрируя на них своё искусство полемики и красноречия. Так что не стоило сильно удивляться, что тривиум дался им достаточно легко и все они два-три года спустя стали бакалаврами свободных наук.
