На этом учёба большинства студентов заканчивалась и на следующую ступень — квадривиум — переходила едва ли не треть из поступавших. Но рутены оказались как раз из этой категории. И через пять-шесть лет Андрей надеялся получить назад двенадцать магистров-лиценциатов, то есть получивших право преподавания в университете. И одного доктора, идущего в этом списке особой строкой.
Разумеется, речь шла о Мишуке, которого князь видел главным медицинским светилом. Но порочная практика ценить лекаря по его диплому уже вползла во властные коридоры, так что Андрею просто пришлось вытолкать парня в Левен, который славился своей медицинской школой, хотя и был в тени того же Монпелье. Но зато в нём, как и во французском университете, разрешалось делать вскрытие трупов преступников, переданных ему городскими властями. И делали это не раз в два-три года, а довольно часто. Иной раз в год было две анатомических сессии. На вскрытиях всегда присутствовало множество студентов и их иной раз посещали клирики, чтобы убедиться, что никакой чёрной ворожбы тут не происходит. А операции проводили наиболее подготовленные студенты или соискатели степени. Преподаватели же лишь присутствовали при этом, следя за правильностью работы обучаемого.
В общем, как ни отказывался Мишук (всё же парню давно было за двадцать, да и семьёй он недавно обзавёлся), но Андрей настоял на своём. Парень должен был не только доказать, что князь возле себя не проходимца держит, но и двинуть медицинскую науку на полвека вперёд. Как? Да просто. Анатомию же в школе все проходили и в отличие от той же химии, в памяти князя отложились кое-какие знания. Допустим про малый и большой круг кровообращения тут ещё и не слышали, ведь доктор медицины Парижского университета Михаил Сервет опишет его лишь в 1553 году, за что Кальвин и прикажет сжечь его в Женеве как еретика. Разумеется, про Сервета Андрей ничерта не помнил, но общаясь с тем же Булевым и другими докторами, убедился, что нынешняя медицина до такого ещё не дошла. А вот Мишук мог сделать себе на этом открытии имя, что позволит ему вполне заслуженно занять медицинскую кафедру Московского университета. Да и самого Андрея Везалия, автора сочинения "О работе человеческого тела" 1543 года он мог опередить тоже. Ведь в тайне от всех, поддавшись на страстные убеждения князя, он уже препарировал человеческие тела и мог многое рассказать о человеческой анатомии такого, чего ещё не ведали европейские учёные.
Правда, отпускать такого доктора на десять лет Андрею и самому не хотелось, но, слава богу, всегда бывают исключения из правил. И за особые заслуги экзамен на высших факультетах (медицинский, теологии или права) можно было сдавать и экстерном, лишь бы кандидат удовлетворял возрастному цензу (да, был и такой ограничитель в средневековых университетах Европы). Но тут великовозрастность Мишука лишь шла ему на пользу.
Так что кадровый вопрос потихоньку решался, вот только все они вернутся на Родину ещё не скоро, а работать над кашубской, да и русской грамматикой нужно было кому-то уже сейчас. Впрочем, почему кому-то? Максим Грек уже писал свои статьи, так пусть и продолжит эту работу, благо перевод великокняжеской библиотеки он уже закончил. А в помощь ему князь выделит грамотных парней, дабы писали и учились одновременно.
Вот из-за таких мыслей он и вцепился в Померанию и Курляндское герцогство всеми руками. Ведь на длительном этапе Курляндия всё одно упадёт в руки Руси, зато здесь и сейчас даст множество преференций. Но объяснить это всей Думе разом он не смог, потому и принялся вести приватные разговоры, налегая каждый раз на то, что было хозяину ближе. С Головиным он говорил про казну, с Шигоной про внешнюю политику, с думцами, у кого вотчины были на югах — о возводимой Черте, обеспечивающей их безопасность, и чьё строительство придётся отложить из-за нерешённого ливонского вопроса, а с теми, кто граничил с западом — просто о вреде войны с Литвой, начатой по инициативе Литвы.
В общем, к каждому искал свой подход, убеждал, как мог и добился-таки своего: государь ответил померанским послам, что ежели Курляндское герцогство будет учреждено, Москва признает его границы и не станет чинить препятствий к его существованию. Обрадованные послы тут же засобирались восвояси, ведь им теперь предстояло убеждать самого Плеттенберга, который действительно ещё верил в возможность Ордена выстоять в этой войне.
Вот только пока Андрей занимался подобными делами, на Балтике случился конфуз. Собранная с бору по сосенке ревельская эскадра возле острова Аэгна перехватила и практически уничтожила гребную эскадру Анцифора Бакина. Уйти удалось лишь нескольким морским стругам, а множество русских мореходов попало ревельцам в плен. И что самое противное — начавшийся ледостав не позволял Андрею достойно ответить на этот выпад. Зима отложила все морские действия на следующий год.
* * *
*
Зима 1526-27 года выдалась мягкой, умеренной. Что лишь помогло поместным ратям зорить ливонские земли, выгребая из них всех людишек подряд. Причём в поход шли не только те, кому по срокам было положено, но и те, кто летом уже ходил походами и нынче вроде как отдыхать должны были. И всё потому, что понаехвашие к воинским станам купчишки за определённое число сданных им пленников выдавали воинам хороший такой стальной доспех, пусть и без лишних узоров, да воронённый. Но это был доспех, способный держать и сабельный удар, и стрелу. И стоил он удивительно дёшево: всего-то десять мужиков или пятнадцать девок, или два десятка детишек. Да только ведь такой бахтерец на рынке рублей в шесть-семь потянет. Ну и где бедному помещику столько серебра взять? А тут просто приведи полон, сдай купчине и получай себе защиту для боя. А позолоту да узоры можно будет и самому навести, позже.
Ну и какой дворянин от такого подарка откажется? Правильно, никакой. Вот дворяне и носились по всей Ливонии, как очумелые, ведь когда ещё такой аукцион щедрости случится в другой раз?
Оттого и Нил с Прохором, схоронив отца и отправив домой кой какой хабар, вновь были в походе, пробираясь через лесные чащи и замёрзшие болота ещё не присоединённых земель туда, где хоронились от облав местные жители. Да только бестолку то, ибо шансов пересидеть тишком лихие денёчки, у них теперь было очень и очень мало.
Это ведь в обычном походе излишний полон был больше вреден, так как занимал лишнее место в обозе да требовал дополнительной еды, которой подчас и самим поместным не хватало, отчего больше трёх-четырёх холопов мало кто и приводил с собой из похода, а порой и вовсе одного-двух. Но если можно продать пленников прямо в воинском лагере, избавляя таким образом себя от непомерной обузы, то каждый из дворян мог вновь и вновь выходить в набег, приводя каждый раз всё новых и новых полоняников, дабы таким вот нехитрым образом "объегорить" ненавистных купчишек.
И вряд ли кто из них поверил бы, что купцы вовсе не в ущерб себе торгуют. Ведь десять мужиков даже по мирному времени это всего пять рублей, а по военным ценам так и вовсе мужик за десять копеек шёл, а девка за пятнадцать. Но именно так всё и было. Просто за дело доспешного промысла взялся никто иной, а попаданец. Который знал одно — механизация, прокатный стан и штамповка, про которые ни одна книга про попаданцев не обходится, и вправду творят чудеса. Просто, прежде чем всё было отлажено и как надо заработало, не один поток пота сошел, что с князя, что с его розмыслов. Он ведь опять только общий вид желаемого мог накидать, а думать пришлось уж молодой поросли. Ну, так не зря же он на их образование столько личных денег вбухал! В общем, с грехом пополам справились. Зато, когда себестоимость считать стали, тут-то счетоводы и обомлели: новая цена позволяла существенно скинуть цену на вполне качественный, хоть и без излишних украшений и надписей, бахтерец, который в виду перехода на "степной" маневренный стиль боя всё больше и больше входил в моду, сочетая в себе удобство, легкость и высокую степень защиты, и позволяя при этом свободно разворачиваться в седле. Причём Андрей сразу запустил в дело не русский вариант, где требовалось скрепить аж 1500 стальных пластинок, а более поздний, польский, с более широкими пластинами, отчего их требовалось куда меньше, всего-то 700-800 штук на один доспех.
Да, поначалу-то он хотел на зерцальный доспех замахнуться, но потом выяснил, что бахтерец или юшман — гораздо проще получаются. Ведь там почти одинакового размера пластинки, просто и безыскусно собранные в вертикальные ряды. А уровень защиты — примерно одинаковый. У бахтерца, может, ещё и лучше, там ведь вертикальный нахлест...
Вот только даже по новым ценам не каждый поместный мог позволить себе такую покупку, зато Андрею, для заселения многочисленных колоний, требовались тысячи и тысячи людей. И когда розмыслы смогли, наконец-то, создать вполне рабочий вариант мануфактуры, где на многих операциях трудились за людей различные механизмы, работающие от водной энергии, в голове у князя словно щёлкнуло какое-то реле. Поняв, что он вполне может уронить цену на них аж до пары рублей и быть при этом в прибыли. Вот только и пары рублей для многих поместных довольно большая сумма. Зато наловить людишек в ходе многочисленных загонов они могли хоть сотню тысяч, хоть две сотни.
Вот Нил с Прохором, как сотни других поместных, и носились по заснеженным лесам и болотам, выискивая схоронившихся крестьян. Оба уже набрали нужное число пленных и теперь щеголяли в новых доспехах, но ведь на хозяйстве оставался ещё и младший брат, которому в скором времени предстояло тоже верстаться на службу. Так что же ему, в тегиляе, что ли выступать? Или братовьям чухонцев жалко? Да нет же, конечно! Пока купцы не одумались, надобно было у них "выкупить" всего и побольше. И так думали не только братья Гордеевы.
И от их рвения очень скоро в многочисленных лагерях, созданных князем в самых разных местах, но с обязательно удобным подъездом по рекам, стали скапливаться сотни будущих колонистов. Да, большинство из них будут либо обменяны на русского мужика, который и поедет за океан, в диковинную землицу Америку, либо заедут на южную окраину, заселять черноземье. Но это будет не скоро, а пока же княжеские приказчики буквально воем выли, сводя сметы в конце каждого месяца, даже не представляя, какие мысли их бумаги вызывали уже у их хозяина. Ибо были они сугубо матерные, поскольку не исхитрись он в своё время, эти тысячи пленников просто выдоили бы его сейчас насухо. А так получалось вроде бы и вполне терпимо. Ведь всех полонённых чухонцев в эти зимние месяцы учили не только говорить и понимать русскую речь, но и заставляли отрабатывать собственный прокорм, благо о правах заключённых в этом времени мало кто ведал.
А началось всё ещё несколько лет назад, сразу после создания Корабельного приказа. Всё же от Москвы до моря был путь не близкий, а уж про дороги на Руси не один век легенды и поговорки слагали. Нет, сухопутный путь был и вполне себе функционировал со времён ещё, наверное, князя Рюрика, но что это был за путь? Новгородский тракт проходил через Клин, Тверь, Торжок, Вышний Волочёк и Яжелбицы, и представлял собой сложную водно-сухопутную систему, обстроенную ямскими станциями, инженерными сооружениями, многоверстной бревенчатой мостовой, плотами для переправ через значительные реки, да специальными барками для движения по реке Мсте и озеру Ильмень от Бронниц к Новгороду. И двигаться по ней с приемлемым комфортом можно было только зимой. Что Андрея, как главу приказа, нисколько не устраивало. Вот и начал он выпытывать у казначея деньги на ремонт и обустройство новгородского тракта. Нет, так бы по уму, следовало вообще новый путь проложить, да только за прошедшие века купцы к старой дороге приспособились, пообвыклись. Да и города, что на ней стояли, с той дороги тоже ведь кормились изрядно. Вот и решил Андрей просто расширить и благоустроить сей путь хотя бы до уровня семнадцатого века, когда ширину тракта довели до шести метров и слегка облагородили.
Но и на подобную "малость" денег из казны давать не спешили, ведь во главе всех тарт нынче стояла Большая Засечная Черта. А без денег нанять большое количество рабочих рук Андрей не мог, отчего дорожные работы велись ни шатко, ни валко. И тут подвалило такое подспорье в виде пленников, которым за работу лишнюю копейку платить не надо. Знай, корми, да кров давай. Ну, Андрей и развернулся, скинув с себя большую часть затрат по содержанию практически своих холопов на казённые средства. А что, работ на тракте хватало. Хотя бы деревья срубить, чтобы ширину увеличить. Или траншеи рыть, пусть и в мёрзлой земле.
В общем, чем занять холопов, князю придумывать было не надо: работы всюду хватало. Зато он в очередной раз смог посмеяться над вывертами истории, когда однажды вспомнил про Якоба Курляндского. Тот ведь тоже в свои колонии именно крепостных чухонцев направлял. Видать, у тех на роду было написано поучаствовать в колонизации Америки.
Но пока что до весенних плаваний было далеко, так что князь старательно разгребал ту кучу дел, что скопилась за время его отсутствия.
Глава 14
1 февраля 1527 года на рыночной площади Штеттина началось волнение, застрельщиками которого выступили городские ткачи, которых не очень-то и радовала резко возросшая торговля тканями со стороны приезжих купцов, а также рост цен на сырьё и продовольствие. На следующий день волнение распространилось и на другие цеха города. Ведь и там были практически те же проблемы, что и у ткачей.
Городской магистрат и купцы, как ни странно, решительно поддержали своих ремесленников, и даже пригласили на заседание, где рассматривался вопрос о том, каким образом избавиться от лишних отягощений и не давать впредь герцогу чиншей и оброков, избранный цеховиками комитет из наиболее авторитетных мастеров. То есть на феодального сеньора ополчились разом и бюргерские и плебейские оппозиции города, стремившиеся в первую очередь упразднить его феодальные прерогативы. И даже выход из положения они видели один: для начала снести герцогскую таможню на входе в лагуну. С этим были согласны и комитет, и городская община, и магистрат, сильно озабоченные тем, что Волин, став отдельным графством, может закрыть свободный проход и через Дифенов с Камминер Бодден. А учитывая, что на Пенне и без того стоял герцогский город Вольгаст, получалось, что герцог исподволь собирался душить Штеттин, закрывая своими таможнями свободный проход в город. И с этим нужно было что-то делать.
Да, можно было обратиться в третейский суд, но дела в нём рассматривались годами. Так в нём уже два года велось производство по случаю признания привилегий герцогов на Дамгартен и Вольгаст, с отменой им пошлин, чему решительно и воспротивился Штеттин. И конца и края этому процессу видно не было. Так что горожане решили, что им куда сподручней будет повторить собственный же подвиг и решить возникшую проблему самостоятельно.
А вот по-поводу обложения чужих товаров новой податью и прочими требованиями, выдвигаемыми городскими низами, мнения разошлись, ибо желания купцов-перекупов мягко говоря не совсем совпадали с желаниями ремесленников. Но эту борьбу решено было отложить на более поздний срок. Поскольку в первую очередь требовалось показать герцогам, что с мнением горожан стоит считаться.
