— Мне нравится эта идея, — улыбнулся Штрассе, — Очень хорошо, — он кивнул сыну, после чего обратился к Курту, — Надо подготовить технику, герр Герцог. И поживее, — и повернувшись к сыну, добавил, — А Вы, герр Хартманн, зайдите на склад после завтрака, там от моего имени Вас ждет подарок.
Вместо ответа, полковник подвигал челюстью, смотря перед собой вперед. Раздражение начинало стучать в висках, возобновляя головную боль. Резко повернув голову к стоявшей за спиной Эрике, он увидел, что та смотрит на него; несмотря на то, что ее глаза светились, они все-равно оставались живыми, а не "рыбьими", как у большинства солдат, пережравших Первитина.
— Найди мне Штуббе, — это прозвучало не как приказ, скорее просьба, но произнесенная строгим голосом, — И приведи немедленно.
Не говоря ни слова, Моргенштерн кивнула. Наблюдая за тем, как девушка уходит, Хартманн с недовольством перевел взгляд на Вильгельма, после чего покачал головой, — на душе было не спокойно за подругу, но быть может оно так будет лучше, хотя бы первое время.
54.
Как и было обговорено, после завтрака подготовленная техника, привезенная Хартманном и Штрассе, стояла в ожидании на полигоне. На другом конце поля так же находились танки, приготовленные для учебного боя, заправленные по минимуму, а в боеукладке лежали учебные снаряды, но кроме Штуббе, Герцога, Хартманна и Штрассе, никто об этом не знал, тем более русские, чья участья была предрешена. Пленные красные стояли шеренгой перед смотровой вышкой, откуда уже наблюдал генерал. Подняв голову, Ставарин нашел взглядом щупленького фрица, с интересом смотрящего на него, и не смотря на расстояние, была видна его хищная, словно оскал волка, улыбка. У вышки толпой стояли немцы, переговариваясь между собой. Возле Герцога стояла та самая блондинка, которая ночью приперлась за ним, но теперь она стояла молча, смотря в землю. "Это как так? — подумалось Степану, — Ее ж вчера вилами закололи… А она живая." Какой-то одноглазый доказывал что-то, размахивая руками перед полковником. Ставарин хмыкнул, припомнив, что видел этого одноглазого вчера же. С ними же находился еще один — молодой мужчина в форме, отличавшейся от остальных, куривший сигарету, иногда кивая в знак согласия, и что-то говоря, обращаясь то к Герцогу, то к одноглазому. От размышлений отвлек тихий звук всхлипа. Опустив голову, Степан увидел, как стоявшая рядышком разведчица закрыла ладонями лицо. Ей всего 20 лет, а пошла на фронт.
— Не плачь, Катенька, — прошептал Ставарин, — Не плачь.
— Как же… Они же расстреляют нас, — снова всхлипнула та.
Степан промолчал, он не хотел врать девчонке, и не хотел вселять в нее ложную надежду, зная, что фрицы никого не будут щадить.
Подняв руку, Курт призвал всех, находящихся на полигоне, замолчать. Холодный взгляд прошелся по русским, найдя Степана. Посадить командира иванов в танк — все-равно, что дать ему второй шанс; пусть даже с "болванками" и пустым баком, но этот русский сбежит. Нет, нельзя позволить ему воспользоваться такой удачей. Герцог прошелся медленным отчеканенным шагом перед шеренгой пленных. Рядом шла Эрика, все так же не поднимая головы. Остановившись перед разведчицей, полковник хрипло проговорил: "Запереть." Двое солдат, так же шедших позади командира, за руки вытащили русскую, оттащив ее в сторону. Брыкаясь и плача, та звала Ставарина.
— Фашистская падла, — проревел тот, делая шаг навстречу Курту, но тут же был остановлен Моргенштерн, вытащившей Маузер, направив его прямо в голову Степана; и только сейчас тот увидел, почему девушка не поднимала голову — ее глаза светились голубоватым светом.
— Одно мое слово, и содержимое твоей головы разлетится по всему полю, — предупредил Герцог на русском.
— Что ж ты, сукин сын, сделал..? — только и смог проговорить русский, пораженный увиденным.
— Его, — полковник ткнул пальцем в командира русских, отдавая приказ, — Увести. Пусть посмотрит, как умирают его солдаты. С ним я расправлюсь лично после боя.
Хартманн стоял перед своим новым танком, окруженный экипажем, наблюдая со стороны за тем, как Курт идет к пленным, как оттаскивают девку, которая была среди русских, а потом, как отводят Ставарина. Достав портсигар, парень отвернулся к вышке, где стоял отец, — вот уж у кого начнется цирк. Закурив, он прищурился. Несмотря на то, что было вчера и еще утром, настроение немного улучшилось.
После завтрака подполковник дошел до склада, где по заверениям генерала, был для него подарок, еще не подозревая, что именно его ждет. И к удивлению Алекса рабочий склада выдал ему довольно увесистый ящик, добавив, что это нужно было передать лично в руки. Сгорая от любопытства, парень добрался до дома, и только там открыл подарок. В ящике была аккуратно сложенная форма черного цвета; бронежилет; высокие сапоги со щитками, закрывавшими голени, а также колени; портативная рация, крепившаяся на ремне вместе с наушником и микрофоном-гарнитурой; и плащ из черной кожи, усеянный щитками, защищавшими плечи и локти, портупея с удобной кобурой, различными подсумками, а еще небольшой аккумулятор для питания радиостанции — еще одна разработка Штрассе, — все будто было сделано по личному заказу подполковника. Теперь же вместо кепи была фуражка с черепом.
— Тебе лучше уйти отсюда, — почти шепотом сказал Штуббе, закрывая полигон от Марии-Елены, которая сюда пришла со всеми.
— Но… — только начала та, предупреждая, что это было не ее желанием, а приказ полковника, но в этот момент одноглазый покачал головой.
— Тебе нельзя такое видеть, — с нажимом предупредил он, зная, что подобное очень сильно расстроит девушку, — Скажи, что я тебя отпустил, — взяв ее за плечи, мужчина серьезно посмотрел на нее, — Уходи. Я потом приду к тебе.
— Хорошо, — кивнув, Айзенбах, отошла назад на шаг, все еще не отрывая глаз от лица майора.
— Уходи, — нахмурился тот, — Сейчас же.
— Рихард…
— Я сказал, уходи, — по расширенному зрачку, смотрящему на нее, радистка поняла, что Штуббе принял Первитин.
Развернувшись, она почти побежала прочь от полигона, чувствуя на сердце нехорошее предчувствие. Мария-Елена не испугалась Рихарда и того, что он под наркотиком, она понимала, что то, что произойдет с минуту на минуту, будет очень ужасным, раз одноглазый не пустил ее. Но она боялась за Штуббе, что с ним произойдет что-нибудь страшное…
Проследив за тем, куда увели Ставарина, и, убедившись, что он все увидит, Герцог повернулся к оставшимся пленным, еще раз пройдясь по ним взглядом, те отвечали затравленно со злобой в глазах, некоторые еще строили из себя смелых, гордо вздернув подбородок, но все же в них уже ощущался страх. Криво ухмыльнувшись, полковник прогремел на русском:
— У вас есть выбор! Либо вы сейчас садитесь вон в те машины, — он показал в сторону танков, что стояли у края выбранные в качестве подопытных, — И у вас есть шанс на спасение. Либо испытаете на себе весь цвет боли, которым я любезно обеспечу.
Наступила тишина. Некоторые из пленных переглядывались, послышался тихий ропот, многие были уверены в том, что их расстреляют сейчас же, и предложение фрица скорее озадачило, чем напугало. Вслушиваясь в перешептывания, Курт следил за русскими, как вдруг до его слуха донесся басовитый голос.
— А не пойти тебе в жопу со своим предложением?!
Герцог сразу нашел того, кто говорил. Это был коренастый мужчина с растрепанными короткими волосами, грязным лицом, усами, одетый в порванную грязную форму, и теперь было трудно понять, простой солдат это или офицер. Подойдя ближе, полковник остановился напротив, заложив руки за спину. Его спутница стояла чуть позади, смотря себе под ноги.
— Ты что-то сказал? — лицо Курта не выдавало никаких эмоций, пока он обращался к пленному, — Или мне послышалось?
— Иди в сраку, фашист! — прокричал русский, брызгая слюной, — Можешь застрелить меня, но на мое место…
— Нет, — все с тем же хладнокровием ответил Герцог, покачав головой, — Я не стану стрелять в тебя, — встретившись с удивлением в глазах пленного, продолжил, сделав короткий вдох, — Нет, не стану, — повернув голову к летчице, попросил, — Принеси мне моток веревки, только покрепче. Топор и молоток.
Стоявшая рядом девушка подняла голову, медленно кивнув. Развернувшись, она отчеканенным шагом направилась к ангарам, следом за ней пошел отправленный полковником рядовой, чтобы он смог помочь с ношей. Следя за тем, как Моргенштерн уходит, Герцог, стоя спиной к русским, вновь заговорил. В его голосе не было ни раздражения, ни ярости, был только холод, который можно было ощутить на коже.
— Еще с древних времен одной из страшных казней считают "казнь тысячи порезов". Зародилось это во времена династии Цин в Китае. Но, несмотря на то, что это действо применяли и раньше, узаконенным оно стало только в 12 веке, — говоря это, Курт начал снимать перчатки, не торопясь, не спеша, даже как-то задумчиво, следя за своими движениями, — Дочери и сыновья китайского императора были казнены таким способом; их раздели догола, вывели на площадь, привязали к столбам и начали отрезать куски с их тел, — сказав это, он обернулся к пленному, — Смерть настигала приговоренного уже в середине казни. К сожалению, — сделав короткую паузу, взглянул еще раз в глаза русского, после чего продолжил, — Существовало несколько способов этой казни: от 8 до 3000 "резаний". Не редко к осужденному применяли милость — ему давали опиум в качестве обезболивающего, и он проживал чуть больше. Не зависимо от вида казни, сначала отрезали брови, потом куски с ягодиц, потом отрубались кисти рук, затем руки до локтей, следом — стопы, после, как ты мог догадаться, ноги до колен, вскоре вскрывали брюшную полость, и только потом отрезали голову, — услышав шаги за спиной, полковник обернулся, увидев, что Эрика уже вернулась; — Я предлагаю тебе последний шанс, — и повысив тон голоса, произнес, — Как и всем вам!
Все молчали. Стоявший на вышке генерал терял терпение, мерно постукивая пальцами о перилла; Хартманн, уже не замечая удивленные взгляды солдат на себе, косящихся на форму того, не сводил взгляда с полковника, думая, что же тот задумал; Штуббе криво ухмылялся, стоя у своего танка, чувствуя, как Первитин уже начал действовать.
— Что ж, — хмыкнул Герцог, кивнув солдатам в сторону того русского, который ранее послал его, — Предлагая вам выбор, я надеялся на ваше благоразумие.
Схватив пленного, рядовые оттащили его от остальных, и держали, пока другие солдаты по приказу полковника связывали два крепких длинных бревна посередине вместе, чтобы получился косой крест, к которому после привязали русского. Отдав приказ, чтобы принесенную веревку разрезали на несколько кусков по метру в длину, Курт наклонился к привязанному пленному:
— Ты должен быть рад, — холодные глаза Герцога горели маниакальным огнем, но несмотря на это, на лице не проявилась ни единая эмоция, — Тебе выпала честь быть казненным, как потомкам китайского императора.
Открыв рот пленный сначала просто хлопал им, словно рыба, выброшенная на сушу, а потом дико заорал, каким-то нечеловеческим голосом. Вытащив кинжал, полковник присел на одно колено рядом с русским, взяв одну из его бровей пальцами, начав медленно срезать ее. Мотая головой, пленник старался прервать экзекуцию, выкрикивая, что согласен, что сделает все. Отрезав обе брови, Герцог все с тем же равнодушием лишил несчастного сначала правого уха, потом и левого, кинув отрезанные части плоти рядом. Одного из стоявших солдат вырвало; отвернувшись, он согнулся пополам, исторгая из своего желудка завтрак. Не обращая внимания на дикие вопли, Курт отрезал еще и нос. Осторожно воткнув острие кинжала в глазницу, он вырезал правый глаз несчастного. В это время Штрассе, взяв бинокль, с упоением наблюдал за происходящим. Поднявшись, Герцог взял топор из рук Эрики, заметив, как по щекам той, катятся слезы; она видела все, но ничего не могла сделать.
— Отвернись, — одно его слово, теперь звучавшее гулко, хрипло, стало для нее спасением.
Не доходя до привязанного человека шага, Курт размахнулся, держа топор двумя руками, и под невыносимый то ли вопль, то ли визг обрушил лезвие прямо на левую кисть пленного, отделив ее от руки. Кровь брызнула во все стороны, попав на форму полковника. Все те, кто видел это, находясь поблизости, замерли; кто-то из пленных и солдат отвернулся, кто-то вырвало, послышалась молитва. Взяв один из кусков веревки, Герцог присел на одно колено рядом с изувеченным, начав туго стягивать руку того, чтобы остановить кровь. Вскоре над полигоном снова раздался вопль. Отрубив вторую кисть, полковник так же сделал жгут и на правой культе. Тяжело дыша от всплеска адреналина, Курт выпрямился, смотря сверху вниз на несчастного, не чувствуя ничего, действуя, как запрограммированная машина. Подняв обе культи перед глазами, русский заорал; и именно в этот момент Герцог замахнулся, отрубив ему ступни, с которых предварительно сняли сапоги, после чего так же туго перевязав раны. Слышались плачь и уже громче читалась молитва; даже закаленные вояки не выдерживали.
— Держите его, — прохрипел Курт, стоя над телом; никто из солдат не шевельнулся, не отрывая глаз от скулящего пленного; медленно повернув голову к рядовым, полковник зарычал, — Че встали?! Выполнять приказ!
Несколько самых смелых эсэсовцев стали удерживать культи русского, молясь про себя, наблюдая, как Герцог заносит топор. Удар. Лишив пленного руки по локоть, полковник хмыкнул, когда тот, кто держал отрубленную часть, брезгливо выбросил ее в сторону, тут же упав на зад, начав отползать подальше. Наложив так же жгут и на эту культю, он отрубил и вторую руку по локоть. Вскоре пленный таким зверским образом лишился и ног по колени. Держа топор, Герцог провел ладонью второй руки по лицу убирая кровь, покрывавшую его с головы до ног:
— Убрать этот обрубок с моих глаз, — холодный нечеловеческий взгляд прошелся по рядовым; посмотрев на пленных, полковник крикнул на русском, — Есть еще желающие?.. Нет? Жаль, — набрав полную грудь воздуха, он отдал приказ, — А теперь полезли в танки!
Несколько солдат оттащили то, что осталось от человека, боясь встретиться взглядом с командиром, который все еще держал топор. Звериный взгляд Курта следил, как пленные медленно, будто бы на эшафот, шли к выбранной для казни технике. Тут он почувствовал, как рядом с ним кто-то остановился; чуть повернув голову, он краем глаза заметил Эрику:
— За мной, — пока он шел к своему танку, то заметил, что за всем наблюдал с вышки Вильгельм.
Тот, убрав от лица бинокль, кивнул полковнику, но Герцог проигнорировал этот жест, направившись к своему танку, крикнув, чтобы экипажи готовились к выезду. Но тут обнаружилась проблема, что на многие новые машины не нашлось достаточного количества людей, так как не все из танкистов смогли за несколько часов обучиться, и у самого Курта был недокоплект экипажа. Недолго думая, Алекс предложил в "Е-25" отправить Кристель; по заверениям парня, она должна была подойти на роль командира машины, так как как-то обмолвилась, что раньше стояла в командовании. Решив, что это будет неплохой шанс, Хартманн, воспользовавшись ситуацией по личной рации вызвал Кристель, чем сильно удивил Герцога, а особенно Штуббе. Когда же помощница Штрассе пришла, подполковник объяснил ей ситуацию с тем, что у новых танков нет экипажей, и что ей придется стать командиром одного из них. Отказываться Кристель и не думала. Ей подобрали толковых солдат, ставшими временным экипажем. В экипаже самого Герцога не хватало радиста и заряжающего. Но и тут помог совет Хартманна — он вспомнил, что Моргенштерн была у него вторым заряжающим, когда она "каталась" на "Пантере" Курта; вскоре нашли и радиста из одного из экипажей "Головы".
