А для воевод его люди приготовили подробные карты с городами и путями прохода, которые в течении последних десяти лет выпытывали купцы, княжеские лазутчики и вогуличи князя Асыки. Ну и много сил ушло на то, чтобы на столь "малозначительный" поход поставили "правильных" воевод, а именно стольника князя Михаила Ивановича Барбашина-Шуйского и князя Леонтия Ивановича Шумаровского-Щуку-Шамина.
Увы, но князь Александр Шумаровский ненадолго пережил себя иной реальности и в прошлом году покинул сей бренный мир и все его владения по духовной грамоте отошли к малолетнему сыну, за которым присматривать был оставлен племянник, прославившийся к тому времени на государевой службе куда больше, чем сам дядя. Всё же Леонтий не раз бывал вторым или третьим воеводой в походах против татар, воеводствовал в городах, причём не только малых, типа Вороноча, но и в довольно крупных, как Торопец или Коломна, да только попал в опалу после речного побоища 1524 года и с той поры на службу не вызывался, проживая в своей вотчине, да помогая дяде с его хозяйством.
При этом, как и остальные Шумаровские, Леонтий числился бездетным, и Андрей, для которого овечьи пастбища князей были крайне нужны, всё горло изодрал, доказывая своим торговым партнёрам, что негоже это, ежели род пресечётся из-за отсутствия сыновей. Это он был ещё достаточно молод, чтобы заиметь наследника, а они ведь уже давно за сороковник перевалили. Даже поругались однажды, когда Андрей, не сдержавшись, выпалил в запале, что мол, коль жена не может, пусть полюбовница сына родит. Всё одно, кровь-то отцова в жилах течь будет. Леонтий тогда долго дулся, а вот Александр, похоже, слова андреевы на ус намотал (а может просто более рьяно жену любить начал), но стал-таки отцом розовощёкого карапуза, которому и передал свой титул князей Шумаровских. А Леонтия к нему за пестуна оставил.
Андрей же, убедившись, что род не зачахнет на Мамоте, вздохнул изрядно свободнее. Это ведь лучше, чем если выморочная вотчина государю отойдёт, а дело, которому князь последние десять лет всю душу отдал, прахом развеется. Да только, видать, поторопился он с радостью: и пары лет не прошло, как слёг Мамот с сильнейшей простудой и угас столь быстро, что даже андреевский лекарь не успел до больного добраться.
Нет, Андрей, хоть и готовился к чему-то подобному, но смерти другу и соратнику вовсе не желал и надеялся, что Александр Шумаровский проживёт ещё не один десяток лет, но судьба распорядилась по-своему. Так что пришлось Леонтию брать бразды правления на себя куда раньше, чем планировалось, благо что он хоть понятие имел, что и как делать надобно. А то ведь за последние годы проблем в хозяйстве у Мамота прибавилось. Так, со второй попытки, удалось, пусть и значительно переплатив, прикупить в Испании через третьи руки несколько голов тонкорунных мериносов. Вот только в землях "овечьего короля" они приживались с трудом. Климат что ли был "испанцам" не совсем подходящий, но несколько ягнят сдохли ещё до того, как смогли дать потомство. Впрочем, выжившие вроде бы постепенно акклиматизировались и теперь чувствовали себя довольно неплохо, но было их ещё слишком мало, чтобы говорить о промышленном использовании мериносовской шерсти. Пока что их пасли и содержали отдельно от других пород и не позволяли мериносовским овцам гулять с чужими баранами, хотя баран-мериносов довольно активно скрещивали с чужими овцами, надеясь получить от них достаточно тонкорунное и климатоустойчивое потомство. И пусть этим занимался не сам князь, а специально обученные люди, включая и пару ногайцев, взятых в виде военной добычи, но смена владельца могла сильно повредить налаженному делу.
Впрочем, овцеводство-овцеводством, но и местнический счёт ещё никто не отменял. Это и для сына Александра, поименованного в честь прадеда Глебом, было важно, ведь пусть не отец, так дядя в местническом счёте был не самым последним. А через него и для всего рода Шумаровских своя планка задана была. Вот только почему бы и эту планку не поднять повыше? Ведь рано или поздно, но старое с новым обязательно схлестнуться в борьбе за власть. И Андрею очень не хотелось, чтобы старое было всегда именитее нового. Оттого и хлопотал он как мог, добиваясь для соратника нужное назначение. Всё же второй воевода отдельной рати, это повыше будет второго воеводы Передового или Сторожевого полка!
В результате третья по списку рать собираться стала позже всех в Чердыне, куда сходились пермяки, устюжане да вологодцы. Потом судовым караваном она спустилась к Усолью-на-Камском, где в неё влились и усольские охочие люди, да братов Камский полк тоже пришёл. Всё же в прошлом году русская рать здорово раздала всем по сусалам. Сначала под Арском разбили объединённую рать сибирского хана и черемисского лужавуя, сняв тем самым осаду с Казани, а потом спешным маршем двинулись на лужавуйские города, где и поймали Мамич-Бердея в ловушку. Всю осень оборонялся Керменчук, хорошо оборонялся! Много кровушки попил он у русского воинства. Да и сибирский хан не ушёл после поражения сразу к себе, а собрав силы, попытался спасти своего союзника. Да только отступились духи от язычников — проиграли они божьему воинству. А как первые белые мухи пали на землю, так и Керменчук пал. Взяли его долгим и кровавым штурмом. А до того от перемётчика знатного, что решил свою голову от плахи спасти, проведали про ход подземный и под опёку его взяли строгую. Так что не ушёл Мамич-Бердей из осаждённого города, как и его лучшие старшины, всех на том лазу и повязали.
Пленных сначала в Казани пыткам подвергли, дабы выяснить, кто ещё в мятеже был замешан. Не многие на дыбе героями оказались: помчались сильные отряды лыжников с проводниками по лесам, нападая на селения мятежные, вязали князьцов да старшин, холопили жителей, раз за мятежников стоять вздумали. Правда и тут не всех взяли: самые прозорливые ещё по первому снегу снялись с мест и ушли куда глаза глядят. А глядели у большинства они на запад, так что по весне изрядно поредевшие отряды перешли русскую границу и попросились на службу к великому князю литовскому. Ягеллон недолго думая принял их и поселил в пограничье, откуда часть черемисов примкнула к казакам, а часть ушла дальше, осев со временем около подольского города-крепости Бар.
Ну а главное дознание над мятежниками уже в Москве проводилось, после чего и лужавуя и всех его старшин казнили на Лобном месте, дабы невместно было бунтовать супротив государя да другим для острастки.
И казался теперь черемисский край из столицы замирённым и обезглавленным, ведь вместо мятежных старшин по указке из дворца ставили казанские воеводы во главе поселений тех, кто не поддержал бунтовщиков. Причём не жалели и тех, кто решил схитрить и не поддержал ни мятежников, ни русских. Их тоже сводили с владений, забирая с собой, дабы не мутили воду да новым хозяевам не мешали. И не сказать, что бескровно всё обходилось, но без единого центра все их выступления подавлялись быстро и жестоко, ибо попаданец принял все меры, дабы власть не успокоилась и продолжила заниматься "реконструкцией" Луговой стороны. А то в его истории Первая Черемисская война хоть и была недолгой, но оказалась очень жестокой и унесла десятки тысяч жизней, отчего в иной истории и заставила русское правительство не нагнетать ситуацию сверх того, что уже сложилась. Однако всё это заигрывание привело лишь ко Второй Черемисской войне. Так что в этот раз клан Шуйских буквально на дыбы встал, требуя от думцев продолжить начатые до мятежа мероприятия. Ну а казнь Мамич-Бердея послужила началом нового наступления царских войск на дезорганизованные отряды повстанцев в марийских лесах. Война продолжилась, и отдельные марийские отряды пытались ещё совершать дальние рейды, но система крепостей сильно сужала их возможности, а сил для продолжения борьбы оставалось все меньше и меньше. Ведь царские войска не церемонились. Там, где русским отрядам оказывали сопротивление или там, где находили русских рабов творился настоящий геноцид, благо времена вокруг стояли не травоядные, да и на мнение "просвещённой Европы" русскому правительству было глубоко по барабану. Мятежную черемисскую знать резали без всякой пощады, а вот простой люд старались сильно не гнобить, хотя и холопили целыми селениями. В результате цена на пленников упала до смешного и на новых русских землях пошёл так называемый процесс вырывания, когда чухонцев забирали из им привычных мест и везли в "подрайскую землицу казанскую", а черемисов, наоборот, везли в центральные земли и в Прибалтику, где уже начались первые испомещения дворянские.
И потому, зная о всех планах на лето, а также про новопостроенные города-крепости на путях к его камской вотчине, Андрей решил, что его Камский полк был бы более нужен брату в Сибири, чем в Княжгородке. Хотя Игнату и было высказано требование не снижать внимания и быть готовым к любым событиям, для чего с ним оставалась малая часть полка из самых молодых и неопытных воинов.
Таким образом достаточно усилившаяся рать, 1 мая 1527 года с колокольным перезвоном и пушечной оглушительной пальбой отбыла из Усолья-на-Камском вниз по Каме-реке. Впереди её ждали долгие вёрсты, жаркие бои, потери и победы. Но никто из отплывавших на стругах людей даже не представлял, что они шли не просто воевать Сибирь. Они шли менять саму Историю!
* * *
*
Ливонская "реконкиста" началась с победы передового отряда рыцарей над загонным отрядом русских помещиков. Почти все они были изрублены в жаркой, но недолгой схватке, однако их предводитель, прежде чем кинуться в бой, успел отправить в Дерпт (ставшим уже опять Юрьевым) гонца к тамошнему воеводе. О том, как молодой новик сумел добраться сквозь враждебные леса, можно было написать целую поэму, но главное он сделал. Раненный и людьми, и зверьём, он добрался-таки до крепостных стен и исполнил данное ему поручение. Но не умер, как полагается герою, а вполне себе выжил и был даже награждён самим царём. Но это уже другой рассказ.
А пока что оставшийся в Юрьеве за главного Семён Дмитриевич Серебряный-Оболенский (Василий Поджогин был вызван в Москву свидетельствовать о "самоуправстве" Шуйского-Честокола), пожалованный за службу боярином, вместо спокойного зимования озаботился организацией обороны врученного ему города. Благо комплот, зревший среди дерптских бюргеров, был выжжен калёным железом ещё летом. Да и с той поры почитай половина жителей были уже своими, русичами, которых по-прежнему продолжали ввозить в Юрьев вместо немцев, меняя его национальный состав.
Тем не менее в Москву сразу отправился гонец с вестью о переходе неприятеля в наступление, а в самом Юрьеве был вновь учинён розыск на предмет поимки и обезвреживания магистровых "доброхотов". А то мало ли не всех тогда уличить сумели. Тут ведь всего десятка крепких мужиков хватит, чтобы ворота отворить, а в Юрьеве немцев ещё полторы тысячи душ проживало.
Укрепления же города и его артиллерию тоже начали спешно приводить в порядок, одновременно созывая в него силы из других городков и замков уезда. К сожалению, на пути из Феллина у орденской армии стоял лишь замок-монастырь Фалькенау, остальные замки прикрывали город либо с русской стороны, либо с севера, либо с юга. Собрав совет, боярин-воевода долго думал, что делать, и всё же решил, что не стоит отдавать врагу такой удобный опорный пункт. В результате в крепость-монастырь отправился усиленный артиллерией отряд детей боярских и пищальников в три сотни душ. Остальные воины оставались в Юрьеве, так как именно он и был главной крепостью в ближайшей округе.
Вот только вся помощь, на которую мог рассчитывать князь Серебряный в ближайшие месяцы заключалась в легкой рати из двух тысяч помещиков и детей боярских, что могла выставить псковская земля. Понимая всю хлипкость создавшегося положения, думцы всё же решили не менять своих планов по поводу весеннего наступления, полностью положившись на господа бога, крепость юрьевских стен и воинскую удачу князя Серебряного.
Орденская армия шла неспешно. Кавалерия и пехотинцы двигались по ровной снежной целине, изо рта что людей, что животных, вырывались обильные клубы белого пара. На ночь вставали большим лагерем, в котором раскрасневшиеся рыцари пили вино и рассуждали о будущих победах. Кнехты и наёмники же предавались куда более приземлённым утехам, благо среди обоза и пристроившихся маркитантов хватало доступных женщин. Причём было их даже больше в пересчёте на одного солдата, чем в обозах у знаменитого полководца Карла Бургундского, который считал, что на три десятка воинов вполне хватит одной шлюхи (точнее, что на одну ордонансную роту будет достаточно тридцати женщин лёгкого поведения). Впрочем, ландмаршал за службой следил туго: впереди войска всегда шёл передовой отряд, а по ночам лагерь надёжно охранялся. И горе тому, кого ландмаршал застанет спящим на посту. Возможно именно поэтому псковскую рать ливонцы обнаружили куда раньше, чем те их.
Не имея артиллерии, псковичи вовсе не собирались вступать в полевое сражение или штурмовать ливонский лагерь, а собирались ограничиться нападениями на неприятельских фуражиров, сильно осложнив жизнь осаждающим. Вот только в своём походном стане они почему-то "стояли оплошно", как выразился потом летописец, ведь ни "подъещиков" ни "сторожеи" у них не было. А оттого прибытия вражеской рати они откровенно проспали. Зато ландмаршал своего шанса на победу не упустил.
Ночью отряд рыцарей, усиленный наёмниками, напал на ничего не подозревавший русский стан и устроил в нём кровавое побоище. И хотя больше половины поместных удалось-таки утечь, но без обоза, где хранились брони и провиант, они перестали быть действующей силой и превратились в дичь, на которую открыли безжалостную охоту отряды фрайкоров. Да ещё и мораль ливонского войска от подобной победы взлетела буквально до небес. Так что к Фалькенау они подошли в полной уверенности, что возьмут его без особых усилий.
Однако под его стенами Плеттенберг и Платер простояли почти неделю, так как пушки этого чёртова монастыря, вознесённые на специально построенную круглую башню, пытались обстреливать всё, что двигалось по реке, мешая тем самым армии пройти дальше. Хорошо хоть что башня та была построена не у южной стены, так что до реки добивали не все пушки. Но всё равно приходилось сильно осторожничать. Тем более, что и гарнизон Дерпта вовсе не собирался безмолвно отсиживаться за городскими стенами и совершил несколько успешных вылазок.
В конце концов оставив у Фалькенау большой блокирующий отряд с несколькими малыми пушками, магистр и ладмаршал повели остальную армию к главной цели кампании.
Так началась осада Дерпта...
Основной лагерь осаждающих был разбит перед южными стенами крепости примерно в версте от города, дабы быть полностью обезопасенным от вражеского огня. Окружив Дерпт со всех сторон и отрезав его от внешнего мира, ливонцы незамедлительно приступили к осадным работам, благо мороз сковал болота, и они больше не работали естественными преградами для осаждающих. Как и сама река. Правда тот же мороз сильно мешал и инженерным работам, но ливонцы были настроены весьма решительно. Сам ландмаршал по несколько раз в день выезжал к осажденной крепости, надзирая за проводимыми работами. Согнанные со всех сторон местные смерды строили на противоположном к стенам берегу реки шанцы и туры, для защиты орденских орудий. А наёмные специалист выискивал лучшие места для установки осадных бомбард и картаун. И наконец настал тот яркий и солнечный морозный день, когда первые пушки выплюнули ядра в сторону дерптских стен. Для старых городских укреплений вполне хватало и того калибра, что имелось у орденских воинов. Так что теперь они каждые полчаса выплёвывали в сторону Дерпта горячие подарки, и их разрушительную работу сдерживала лишь краткость зимнего дня.
