Ну а приправу ту на одном убивце пойманном опробовали. Через неделю тот слёг, а через месяц преставился, проведя последние дни в страшных муках. И что самое неприятное, след, кстати, умело оборванный кем-то, вёл не куда либо, а к родичам князя, к Шуйским. Да, Василь Василич, конечно, был ещё крепок телом, но за его спиной уже взрастала молодая поросль, которая, похоже, и начала свою борьбу за первенство в клане. И это заставляло Лукьяна работать сверх всякой меры. Потому как всё его богатство и власть была сконцентрирована на князе. Это вон сабуровский безопасник думал, что его умение и знания его спасут. Ага, как же, после того, как Ваньку Сабурова осудили да сослали в дальнюю вотчину за потворство своей сестре в приводе во дворец ведуний, сабуровский безопасник лишился головы, ибо сказано в писании: "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь". Ну а всё его имущество отошло к государю, так что вдова ныне с детишками чуть ли не побирается. Нет, таких как он в живых победители не оставляют, так что он либо через князя будет как сыр в масле кататься, либо, как сабуровский безопасник сгинет, а семья по миру пойдёт.
— Хорошо, Лукьян, — проговорил князь, принимая от него пухлую папку с бумагами. — Надеюсь, твоего шпега Курбские не отыскали?
— Вроде нет, хотя их люди роют сильно.
— Хорошо, пусть притихнет пока, а ты поищи, кого можно на крючок подцепить, да в случае чего и сдать людям Курбских, чтобы успокоились.
— Уже, княже, — сделал обиженное лицо Лукьян. Всё же не первый год он в своём деле варился, сам соображать тоже умел, хотя князь до сих пор иной раз мудрым советом помогал разрешить, казалось бы, нерешаемую ситуацию.
— Ну и хорошо, — хлопнул себя ладонью по ноге князь. — А что со Мстиславским?
— Худо, — поник головой безопасник. — Люди у князя литовские, подхода к ним нет. Слуг из москвичей только-только набирать стали.
— Да не журись, сам понимаю, что с наскока не подступиться, — вздохнул князь. — Ты, главное, не пускай это на самотёк. Мстиславский — фигура знатная. Так что подходы к нему искать надобно.
— Буду, княже, не сомневайся.
Да, как и в иной истории Фёдор Михайлович так же разругался и с Сигизмундом, и с паной-рады, да и отъехал из Литвы на службу к московскому царю. И, как и в иной истории, стал этаким символом правильного выбора для литовских магнатов, отчего был государем безмерно обласкан и наделён огромными вотчинами. А также, минуя окольничего, пожалован сразу боярской шапкой, для чего состав Думы был даже слегка увеличен. И потому Андрей был уверен, что, как и в иной истории, князь ещё и с царём породнится. Так что иметь своего послуха в том доме сам бог велел!
Когда Лукьян удалился, Андрей сначала забросил папку в сейф, а потом подошёл к стене, на котором висела на крючке гитара, и взяв в руки инструмент, плюхнулся на стул и стал перебирать струны пальцами. Несколько дней назад он вдруг вспомнил одну песенку, и сильно поразился тому, что ещё что-то может вспоминать из ТОЙ жизни.
Побренчав немного, он, наконец, подобрал аккорды и тихонько запел:
Так говорится с античных дней,
Хочешь хвалиться, считай друзей.
Я о подобном скажу не так:
Высшая доблесть — достойный враг.
Право на слабость дают друзья,
Перед врагами слабеть нельзя.
Всё что угодно мишень атак.
Высшая доблесть — достойный враг.
— То есть Курбские для тебя, это "хвастунишки", которые не годятся в твои враги?
Голос тихо вошедшей в кабинет жены заставил князя подскочить от неожиданности. Однако, глянув на сильно округлившийся животик супруги, он вместо отповеди непроизвольно расплылся в дурацкой улыбке. Варя была вновь беременна, и все повитухи как одна утверждали, что уж теперь-то точно будет мальчик.
Встав со стула, он обнял жену, и застыл, даже не слушая, что та ему при этом говорила. Кстати, очень многие женщины ещё там, в ином прошлом-будущем обижались на это его свойство пропускать женские слова как белый шум, не реагируя на их смысл. Варя же, воспитанная в иной морали, просто приняла эту его особенность и всё. Потому что знала, что уж потом-то он всё равно её выслушает.
— Ну так, что скажешь, милый? — голос Варвары наконец пробился к его разуму.
— Что? Ах, да! Не знаю, милая, но тот же Сабуров, имея сестру царицей был, по-моему, куда опаснее, просто не смог извлечь всего из ситуации. Или вот кто-то из родичей, от которых недавно "подарочек" приносили. Уже то, как они ловко оборвали след, показывает, что это действительно опасные враги. А Курбские, — он махнул рукой. — Гонору много, а толку нет.
— А может, ты всё же неправ, родной? — и Варя, обернувшись, внимательно вгляделась в глаза мужа.
А Андрей задумался. Надолго. Всё же жене своей он доверял, ведь она давно стала его настоящей правой рукой, как в жизни, так и в делах. И, раскидав ситуацию так и так, он понял, что, похоже, в её словах была своеобразная толика правды. Ему в последнее время столь многое удавалось протащить, совершить или согласовать, что он, похоже, и вправду зазвездился, забыв простую истину, что выше могут быть только звезды, а круче только вареные яйца. И именно потому стал допускать ошибки. Везде.
Взять тот же дурацкий прорыв ревельцев. Ведь это он решил, что позднеосенняя Балтика с её штормами не место для плаваний, и отвёл флот на базы, посчитав, что ревельцы, ушедшие по весне из города, тоже перезимуют в портах Европы. А вот те, прекрасно понимая, что городу нужен их подвиг, взяли и вернулись домой, пусть и потеряв от бурь несколько кораблей, но привезя с собой столь нужных наёмников и припасы. И плевать, что набраны были те наёмники по принципу "абы кто, лишь бы было". Ведь возьми они Дерпт, и многие бы в коридорах власти задались любимым вопросом, что витал среди петербургско-кремлёвских обитателей в последние триста лет: а зачем нам флот? Уж желающие его укоротить точно мимо такого мимо не прошли бы.
А теперь вот и вовсе соперников стал делить на достойных и нет. А ведь когда-то даже соседского помещика опасался, прекрасно понимая, что подставить или просто доставить проблем может даже он. Зато теперь на полном серьёзе посчитал Курбских слабыми, начисто забыв, что это достаточно спаянный и амбициозный клан, способный подкинуть немало проблем любому, кто встанет у них на пути. Даже царю! Так что, похоже, у кого-то и впрямь началось головокружение от успехов. А ведь, если хорошенько подумать, то он ничем не лучше тех же Курбских. Даже наоборот, те в интригах куда более его поднаторели, а он выкручивается лишь потому, что, во-первых, пользуясь послезнанием, достаточно крепко привязал себя к самому влиятельному вельможе, а во-вторых, просто применяет методы, опробованные веками, но рождённые уже после этой эпохи. Своими действиями он заставлял врагов теряться, ведь они, наученные годами, ждали от него определённых реакций, а их не следовало. И на этом он и выезжал, успевая обходить расставленные ловушки. Но и враги не дураки, и тоже учатся. А Немой, как и любой человек, не вечен. Так что если он немедленно не возьмётся за ум, то его сожрут и не подавятся. Потому что вера в свой всехпобедизм всегда приводит к одному — к собственной могиле.
Додумав мысль до конца, он крепко сжал жену в объятиях.
— Раздавишь, медведь, — тихо рассмеялась Варя.
— Не раздавлю, — не согласился он. — Куда я без тебя. Ты даже не представляешь, какая ты у меня умница.
— Расскажи.
— Нет, а то зазнаешься. И вообще, нечего дома сидеть, пойдём лучше в саду погуляем.
Следующие три дня князь, плюнув на все дела, просто наслаждался семейным уютом и играл с детьми. А заодно психологически перезагружался. Впереди ведь были не только война, но и многоходовые, расписанные на годы вперёд комбинации, придумать которые ему позволили разросшиеся амбиции и послезнание. И, слава богу, что жена так ловко и, главное, вовремя осадила его самомнение. Иначе сколько ошибок он мог ещё совершить. Нет, всё же правду говорят, что хорошая жена мужу продлевает жизнь, а в его делах приносит удачу. А его Варя ещё и держит на своих хрупких плечах всё княжеское хозяйство, которое давно бы рухнуло без должного пригляда, пока он по морям скитается.
И даже стыдно как-то стало за свои шашни с немецкой дворянкой, хотя и понимал, что, увидев Агнессу опять не устоит. Похоже, так и будет жить меж двух домов, за что гореть ему, по словам священников, в геене огненной. Впрочем, родившись в атеистическом обществе, он легко нарушал все церковные запреты, не веря написанному людьми Священному писанию, которое к тому же людьми и редактировалось (ведь на том же Никейском соборе что канон, а что ересь не бог объявлял, а сами люди решали). Зато именно поэтому он и смог в глазах всех, включая собственную жену, достаточно законно залегендировать своего же сына от чужой женщины. Он просто стал его крёстным отцом, чем нарушил требование, что крестными не могут быть отец и мать ребенка. Почему так, он не сильно разбирался, вроде как ему говорили, что в этом ограничении кроется практический смысл: если настоящие родители умирали, то воспитанием сироты должны были заняться крестные. Может быть. Но ему нужно было залегендировать своё присутствие при малыше и свою опёку над ним, и потому это именно он, а не кто-то другой присутствовал при таинстве крещения младенца и после погружения Ваньки-Иоганна в купель принимал его из рук священника. Кстати, крещён был юный граф Волинский по православному обряду, чему Агнесса хоть и пыталась противиться, но не сильно. И теперь его ещё не родившийся сын от Вари (а он почему-то верил, что третьим ребёнком будет именно сын) сможет законно называть графа братом.
В общем, эти три счастливых дня пролетели как один. А на четвёртый во двор примчался гонец из Кремля, и пришла пора князю в очередной раз оставлять родных дома, а самому садиться в седло и трястись по дорогам, ведущим к далёкому морю...
* * *
*
Северное лето короткое, а дел, как всегда, запланировано много. Молодое, но весьма активное Северное торгово-промысловое товарищество росло от года к году, постепенно становясь практически монополистом во многих делах, или, как минимум, видным игроком, потеснив кое в чём даже монастыри.
Нужна соль? Так их есть у меня! Товарищество где уговорами да посулами, а где и действуя более решительными методами, приобрело для себя несколько удобных мест на берегу Студёного моря, установив там на данный момент уже четыре варницы. И хотя для торговли соли из морской воды выпаривали ещё мало, но уж для засолки рыбацкого улова теперь хватало и собственной.
Конечно, у монастырей, того же Соловецкого, Николо-Корельского или Михаило-Архангельского, варниц было куда поболее, но ведь и товариществу было ещё слишком мало лет.
Корабли? Да какие хотите! Своё плотбище позволяло строить всё, что ходило по морю: от морских шхун до речного карбаса. И если привычные кочи местные артели всё же предпочитали брать у проверенных мастеров, то заказы от Корабельного приказа и Русско-американской компании оседали именно у корабелов товарищества.
Правда, военные шхуны и новоманерные лодьи были уже достаточно крупны для мелководья Северной Двины, так что их в Холмогорах только строили, а потом, по весеннему половодью, спускали вниз по реке и дальше они уже за Пур-Наволок в реку практически и не ходили. Отчего там, на мысу, постепенно стали воздвигаться склады, амбары и избы купцов не только из Холмогор и Вологды, но даже и из Москвы, приезжавших сюда на сезон навигации. А РАК так и вовсе сразу построила там и свой Гостинный двор и Управляющую избу. Ведь что им в Холмогорах-то делать, если их кораблики сюда лишь через раз пройти могут? Причём насколько Донат сам слыхал, они со временем и вовсе собирались либо на Мотку, в становище Кегор, либо в Колу уходить, ибо там море круглый год безо льда было.
Впрочем, Пур-Наволок это их решение от людского нашествия уже не избавит. Ведь кроме американской компании, там и большие суда Товарищества зимовали, и Северная эскадра его своим местом обитания признала. Причём по воле царя велено было для неё рядом с монастырём целый городок со своей крепостью строить. Который уже так и прозывали в Поморье: Архангелогородский городок. И многие холмогорцы на тот городок тоже уже стали посматривать: всё же до моря там было куда ближе, чем от тех же Холмогор. Да и князь, чего греха таить, давно советовал к тем местам присмотреться, потому то Донат, от себя и от имени Товарищества, конечно, кусок земли на мысу оформил, следуя дедову правилу: "не купи дом, купи место", но строиться ещё не начинал.
В общем, обрастал Север людьми, да и как ему было не обрастать, если мореходство в Студёном море росло, как на дрожжах. Взять опять же Товарищество. Только у него с десяток больших кочей ежегодно уходил к Груманту, ещё пять или шесть шли к Пустозёрску. А нынче по весне и в более дальний ход его кормщики отправились: в Пулинг-авот-вош на пяти кочах вышли.
А ведь был ещё и Нидарос, товарообмен с которым тоже рос с каждым годом. Из-за чего Олафу Энгельберцену в последнее время приходилось вертеться как ужу на сковородке, так как король Фридерик, став датским королём, принялся недвусмысленно напоминать о необходимости исполнения любых указов, даже овеянных прахом веков. Мол, закон суров, но это закон!
Однако архиепископ, глядя на то, как воспрял духом древний город, не мог позволить себе лишить его выгодной торговли и оттого особенно ревностно занялся эпистолярным жанром, скорее требуя, чем прося короля пересмотреть старое уложение, в душе не особо-то и веря в королевское понимание. Ни для кого не было секретом, кто посадил Фредерика на престол и чьи интересы были попраны несоблюдением древнего указа.
Впрочем, Энгельберцен давно уже был больше норвежцем, чем датчанином, недаром же он способствовал изданию для месс "Missale Nidrosiense", первой норвежской печатной книги, и для него датский чиновник был так же плох, как и ганзейский. Именно поэтому он и поддержал выставленные Фридерику перед коронацией условия, что Норвегия в совместном союзе должна была стать равноправным партнером Дании, а управление страной должно было осуществляться ее собственным Национальным советом, и этот же Совет должен был иметь право голоса и согласие в вопросах национального налогообложения и внешней политики. И поэтому же трижды откладывал коронацию Фридерика как короля Норвегии! Но ещё больше он желал, чтобы не Фридерик, а Кристиан вернулся в Нидарос в качестве правителя. Ведь пока принц Кристиан управлял ею, набираясь опыта перед тем, как стать королём Дании, Норвегия процветала!
В общем, фактический лидер Норвегии не собирался без боя уступать то, что считал полезным для страны. И Донат знал об этом, ибо поддерживал с ним постоянную связь, как выпускник одной и той же альма матер. Воспоминания о студенческих шалостях и обучение у одних и тех же профессоров позволяли католическому священнику и русскому дьяку хоть ненадолго вернуться в дни бесшабашной юности. И совсем не мешали делам.
