И даже китобойная флотилия помогала русским и норвежцам в их взаимной торговле. Начавшись с трёх малых лодок, она нынче состояла из трёх больших, под десять тысяч пудов грузоподъёмности кочей, служивших своеобразной маткой для промысловых судов, и пятнадцати малых кочей, с которых и велась основная охота. Причём с китов брали всё, даже жир, который шёл на изготовление мыла и сальных свечей. Китовое мясо большая часть поморов не любила, зато его просто с руками отрывала местная самоядь, отдавая взамен шкурки драгоценных песцов или олешек. Увы, полярные киты редко заплывали в Белое море, так как не могли выйти из него обратно, и шансов побаловать себя китовым мясом у сыроядцев было не очень много. Зато особым деликатесом считался китовый язык, отчего и стоил он достаточно дорого.
Ну и, разумеется, очень востребованным товаром была обычная рыба, которая легко продавалась в больших количествах, что на Руси, что в Европе.
Так что Товарищество росло и богатело, хотя по своей доходности ему, конечно, было далеко до тех, кто торговал в южных морях. Но и бедным родственником для своих акционеров оно не было. Меха, рыба, моржовая кость и рыбий зуб, птичий пух и соль — всё это приносило изрядный доход и выпускаемые Товариществом векселя никогда не залёживались в ожидании своего покупателя.
* * *
*
Яркий свет восковых свечей хорошо освещал большую горницу, в которой Сильвестр принимал дорогого гостя. Андрей, облокотясь небрежно на стол с большим удовольствием тянул холодный морс, принесённый с ледника хозяйкой дома. Говорить о делах совсем не хотелось, но и времени князя было в обрез.
— Ну говори уже, не тяни, княже, — усмехнувшись в бороду первым заговорил бывший студент. — Чую, опять хочешь чем-то старика занять?
— Хочу, — рассмеялся князь, отставляя кубок. — И стариком себя не считай, Сильвеструшко. Чай всего-то полтинник стукнул. Тебе ещё работать и работать. Внуков вон, поднять надобно.
— Не льсти мне, княже, говори дело.
— Ну, дело, так дело. Пора тебе, Сильвестр, Руссо-Балт на Порфирия оставлять. Чай дело он добре знает, да и дьяков с подъячими в управлении компанией хватает. Нету тут более интересных дел — одна рутина.
— Так как же, княже! — воскликнул удивлённый Малой. — Да мы же ещё Ганзу не подмяли, перевозки под себя не забрали, а ты...
— А я считаю, что с этим и Порфирий справится. А нам пора новую компанию создавать.
— Вот те раз!
— И не одну, а почитай, парочку.
— Да зачем?!
— Затем, чтобы люди о деле не забывали. На югах прибыль завсегда больше бывает, и заставь ту же РАК сейчас в Бразилию ходить, она мигом про Канаду забудет. А потому нужна нам компания, что будет в Бразилию да Африку хаживать, да ещё одна. Самая важная! Компания Южных морей. И будет она в землю индийскую, да к островам прянностей хаживать. И далее, в Катай, что ещё Марко Поло описывал. Видал у тебя его книгу, так что не буду многого про сию страну говорить. А вот про компанию спрошу: как, справишься?
— Опять всё с пустого места начинать, — печально вздохнул бывший студент.
— Да, — кивнул головой князь. — Именно что с пустого. Нет, грамотных ребят я тебе подброшу. Из своих школ заберу.
— А мореходы? А кормщики? А корабли?
— И ещё деньги, — с усмешкой остановил поток сильвестровых вопросов князь. — Не спеши, старина, быка есть будем по кусочкам. Но раскошелиться на первых порах, скорей всего, нам с тобой придётся. Хотя в Москве отыскал меня Володька Тараканов, что нынче уже в государевых дьяках ходит, да посулил мне аж тысячу рублей для нового дела. Так что, считай, на две торговых лодьи у нас деньжата имеются.
— Две лодьи, это же мало.
— Мало. Потому я третью приобрету, а с тебя, Сильвестр, четвёртая. Ну и пару шхун в охранение пущу.
— Так может, как всегда с векселей да паёв начать?
— Ну, без этого никак, только отдача от тех паёв дай бог на третье лето пойдёт. А наши купцы к подобному не приучены.
— А с чего так?
— Работы много лишней будет. А с нею и трат. Я вот тут кое чего написал, — Андрей по-простецкому достал из-за пазухи толстую тетрадь и протянул её Сильвестру. — Ты прочти, подумай, да потом мысли свои обскажешь. А пока что разговор сей свернём, да испробуем, чего хозяйка приготовила. Ну а Порфирия ты в дела уже вводить начинай. Нечего мужику под тобой штаны протирать.
Озадачив таким образом своего старого соратника, князь с головой окунулся в дела флота. И в первую очередь посетил виколовское плотбище, где уже спустили на воду корпус первого галеона. Своим соотношением длины к ширине и низкой носовой (да и кормовой) надстройкой он разительно отличался от каракки, являя собой новый вид боевого корабля, в который был вложен не только европейский, но и русский опыт. Так с морской лодьи в галеон перекочевали непроницаемые переборки, доходящие до артиллерийского дека и поделившие трюм на несколько несвязанных отсеков. Теперь при получении подводной пробоины вода уже не затопит весь корабль, что значительно повышало его шансы на выживание. Подобный опыт уже проводился на шхунах и лодьях, так что все слова против нововведения уже давно остались в прошлом. Хотя Андрей очень сожалел, что не может воспроизвести здесь таблицу непотопляемости, как и вообще весь математический аппарат судостроения, с которым строить корабли было бы куда проще. А то самой большой проблемой для больших кораблей эпохи парусного флота было обеспечение продольной прочности корпуса. И порой даже небольшое волнение на море вызывало прогиб и перегиб кораблей, из-за чего сразу же начиналось расшатывание соединений, нарушение плотности обшивных досок и как следствие этого появлялась течь.
Зная, что решение этой проблемы есть, он грел себя надеждой, что этим займутся ближайшие потомки (если, конечно, морское дело не умрёт на Руси после его смерти).
Впрочем, кое-что он всё же иногда вспомнинал. Так, последнее, что всплыло в его памяти — это опыт Галлилея про нагруженность сечений по мере удаления от точки приложения силы. Проведённый на одной из лодей опыт показал, что параболическая конструкция балок никак не влияет на надёжность, а вот вес каждой балки удалось снизить на треть, что при строительстве такой громадины, как галеон, было уже довольно существенно.
В общем, он излазил галеон вдоль и поперёк, уже жалея, что строить его стали поздно и в этой кампании корабль участия принять не сможет. Но он сам настоял на этом, ибо петровской штурмовщины ему было не нужно. В данный момент русский флот мог и имеющимися силами постоять за себя.
А сразу после галеона он внимательно изучил склады, где хранилось и сушилось дерево для кораблей. Пока что вокруг царил относительный порядок, так что князь остался вполне доволен увиденным.
Однако флот — это не только верфи. Это огромная инфраструктура, создавать которую приходилось с нуля. По всей Руси заводились заповедные леса, где рубили деревья только для нужд флота, возле Яма для производства парусины была построена огромная мануфактура, сырьё на которую свозили из разных мест, под Новогородом готовили канаты, а кроме того создавали кожевенные, суконные и иные производства, нужные для обеспечения флота.
Как ни странно, но многое от появления у Руси своего военного флота выиграл именно Новгород, чьё значение с ростом Норовского стало довольно быстро падать. Теперь же в нём появились свой Пушечный двор, пороховой и оружейный завод. Перестав быть портом, город продолжал работать для флота.
Осмотрев более-менее всё, за что отвечал приказ, Андрей добрался и до Норовского, на рейде которого уже стоял готовый к выходу флот. Вид каракки и шхун, стоявших рядом, мог вызвать настоящий диссонанс у знатока истории своим несоответствием, но Андрей лишь улыбнулся увиденному и быстрым шагом прошёл вдоль вымолов, остановившись возле юных художников, рисовавших рейд с натуры. Это была идея князя запечатлить первые шаги флота на холсте, заодно дав обильную практику молодым дарованиям, а также возможность им получить свой первый заработок. Ибо лучшие работы приказ обещался выкупить.
Насмотревшись на их работу, князь вернулся к тому пирсу, возле которого качалась на волнах большая шлюпка, и в которую слуги уже снесли его вещи. Снизу доносились мужские голоса и знакомый стук весел на банках.
— Смирно! — подал команду старший в шлюпке, заметив спускающегося адмирала.
— Вольно! — подал князь команду, присаживаясь на банку. — Отваливай! Почувствовав на лице холодный ветер и солёные брызги, Андрей испытал настоящую радость моряка, оставлявшего землю ради морской пучины. И пусть впереди была война, но возвращение к жизни полной опасностей заставляло лишь быстрее течь по жилам кровь. Боже, как же ему надоели душные коридоры Кремля и бесконечные интриги. Душа требовала простора и отдыха. "В море — дома!" — внезапно вспомнились ему пророческие слова погибшего адмирала. И он понял, что согласен с ним полностью.
* * *
*
Вторая зима в Барбашинске прошла куда лучше, чем первая. Хотя, если бы русичи могли бы сравнить своё зимование и зимование тех же французов Картье в иной истории, то им бы пришлось признать, что и в первый раз перезимовали они просто как у Христа за пазухой. Печи, топящиеся по белому, позволяли не страдать от морозов, а различные отвары, придуманные ещё на Руси, не дали цинге даже намёка на возможность уменьшить число поселенцев, от чего так страдали первые французские поселения в иной истории. Да и голод им не грозил, так что обращаться к индейцам за помощью тоже не пришлось: своих запасов вполне хватило. А корабли, пришедшие на второй год, привезли в основном лишь зерно да скотину, что позволило создать просто огромный запас продовольствия.
Ну и зимой русичи ходили воевать деревню алгонкинов, что напали на Барбашинск, дабы показать всем, что их трогать не стоит — себе дороже выйдет. Три десятка ирокезов и десяток русских выступили единой силой, ожидая лёгкой победы. Однако, как потом выяснилось, воевать союзникам пришлось не с одним, а сразу с тремя индейскими родами, объединившимся в союз против ирокезов Аххисенейдея. Так что сражения с ними (особенно первое) получились довольно жаркими, и русичам пришлось пару раз даже вмешаться, когда их индейские союзники по своему обычаю готовы были уже отступить из-за слишком больших потерь.
Зато и полученный результат превзошёл все ожидания. В этих битвах воины Доннаконы убили почти сотню алгонкинских бойцов, потеряв при этом всего дюжину своих. Такой расклад был признан явной помощью духов, и желание продолжить войну в индейских сердцах разгорелось с большей силой. Так что, разбив алгонкинские отряды, русско-ирокезское воинство двинулось дальше и приступило к ограблению чужих деревень и захвату пленных. Причём достаточно снежная зима не позволила большей части их обитателей разбежаться и спрятаться по убежищам. И карающая рука "правосудия победителей" обрушилась на их головы, хотя кроме одежды и керамики брать с аборигенов, с точки зрения русичей, было нечего. Если не считать, конечно, пленных. Зато пленных было много, очень много. И в плен брались в равной степени все: и мужчины, и женщины, и дети, причем захваченные женщины, к удивлению русичей, совсем не подвергались сексуальному насилию, как это было принято повсеместно в Старом Свете. У индейцев по этому поводу были свои законы. Так что всех полоняников собирали в длинные колонны и уводили в сторону своих поселений, где уже и предстоял основной делёж добычи.
И вот там-то уже вовсю развернулись воевода Афанасий Крыков и дьяк Компании Филимон Скорохват. Так как в колонии имелся достаточно сильный перекос в сторону мужчин, то индейские женщины пришлись бы колонистам весьма кстати. Пожив и пообтесавшись в местных традициях, русичи уже знали, что пленницы готовы были безропотно принять свою судьбу, дарованную духами, потому как им грозило либо стать рабыней, либо войти в семью победившего племени полноценной женой. Но даже рабыня, родив хозяину ребёнка, становилась свободным членом рода. Оттого-то воевода и дьяк и принялись с жаром торговаться за каждую полонянку, легко уступая союзникам пленников-мужчин и возрастных юнаков. То, что ирокезы убьют тех в первые же дни, да ещё и с жестокими пытками, русичей нисколько не волновало. Они ведь решали проблемы своей колонии и своих людей. Зато недостатка в женской половине рода людского колония больше не имела. И даже наоборот, теперь женщин было даже больше, чем мужчин, по крайней мере, до момента прибытия новых поселенцев так уж точно.
Вот только столь грубое вмешательство в местную политику сразу обозначило русичей как сторонников малочисленных и всеми нелюбимых ирокезов, настроив против колонистов всех окрестных алгонкинов и абенаков, которые уже готовили между собой союз, направленный на вытеснение ирокезов с Большой реки. Именно благодаря этому союзу Шамплен в начале семнадцатого века и не встретил на берегах Святого Лаврентия ни одного ирокеза, а французы сделали ставку на дружбу с алгонкинами. Вот только алгонкины сами выбрали свою судьбу, напав на Барбашинск. Не ответить на подобный вызов было просто нельзя, да и охотничья территория одного из уничтоженных родов представляла собой достаточно лакомый кусок для колонистов. Ведь он широким рукавом врезался между ирокезскими землями Стадаконны и Хочелаги, выходя к берегам реки Святого Лаврентия у места впадения в неё реки Метаберутен. И раз род, проживавший в этих местах, уничтожен, то почему бы русичам и не занять эти территории для себя?
Вот только племя Бобра, куда входил род Окуня, имело на этот счёт совсем иное мнение. Их сахем так и заявил, что если даже род и уничтожен, то их родовые земли должны были достаться людям племени, а не наглым пришельцам из-за Большой воды. И хоть сориться с аборигенами русичам не хотелось, но и отдавать выгодные владения не хотелось ещё больше. Так что, когда по лету из Руси прибыл очередной конвой, колония уже находилась в состоянии перманентной войны с алгонкинским племенем и их союзниками. Причём война эта представляла из себя в основном многочисленные набеги на одиночные отряды и поселения. И поначалу русские понесли в этой войне чересчур не оправданные потери, что было связанно в основном с незнанием местных обычаев. Но недаром их союзниками были воинственные ирокезы! Племя, окружённое со всех сторон врагами, умело воевать, ведь по-иному им было бы просто не выжить. С одобрения военного вождя Доннаконы молодой воин Канассатего с товарищами лично приходил в городок учить русичей индейским ухваткам, и наука его последним впрок пошла, так что спустя некоторое время алгонкины на собственной шкуре почувствовали возросшее мастерство русских егерей.
Однако делать ставку только на войну городская администрация вовсе не собиралась. Индейское общество не было монолитным, что давало ей пространство для широкого дипломатического манёвра. В конце концов, индейские племена не меньше нуждались в торговле, чем и приехавшие русичи. Да, мудрые вожди в шикарных головных уборах возможно и понимали, что их нагло и цинично обманывают, меняя бусы и зеркальца на землю, шкуры, мясо и ценную древесину, вот только их же собственные жены могли запросто отправить их в страну предков, если не получат свою долю блестящих побрякушек! Особенно, если в соседнем роду-племени с этим будет всё нормально. Да и ножи-топоры из неизвестного металла сородичи тоже оценили по достоинству. Так что далеко не все родовые сахемы мечтали о войне с бледнолицыми, и обмен товарами перед городскими воротами по-прежнему шёл, и шёл немалый.
