Ну и война войной, а жизнь-то продолжалась! Колонистам нужно было к приходу каравана из Руси построить новые дома, для чего ещё по осени была организована массовая лесозаготовка, вспахать поля, в том числе и новые, и организовать сев, убрать озимые и произвести заготовку шкур. Отдельной строкой в жизни колонии шло рыболовство. Ведь благодаря каперской грамоте, пришедший в прошлом году старший над конвоем неплохо так порезвился среди французских рыбаков у Винланда, как официально прозывали Ньюфаундленд русские поселенцы, так что теперь у Барбашинска с Васильградом имелось множество "своих" рыбачьих посудин, что позволило наладить между городами бесперебойную торговлю и обмен новостями. Ну и организовать свои рыболовецкие флотилии. Причём в Васильграде, вокруг которого жили не боящиеся моря микмаки, изначально создавались совместные экипажи, что вело не только к усилению русско-микмакского союза, но и к высвобождению части рабочих рук, что позволило васильградцам организовать дальнейшее изучение чужих берегов.
Наконец к лету прибыл из Руси очередной конвой, который привёз на этот раз не только припасы, но и новых колонистов, отчего и в Васильграде и в Барбашинске разом сделалось довольно тесно. Но зато прибывшее пополнение позволило, наконец, начать настоящую колонизацию края.
Так Афанасий принял решение заложить на месте отвоёванного алгонкинского стойбища укреплённую деревушку, куда разом отселилось полсотни человек, положив начало новому поселению с красивым именем Троеречье. Причём в новое поселение отъехали не только новички, но и люди, уже пообжившиеся в этих местах, чтобы уберечь троереченцев от ошибок в общении с местными аборигенами. Ну а Донат и вовсе просто организовал на острове несколько починков, нарезав новоприбывшим столько земли, сколько они просили. Хотя последние, узнав о тонкостях налогообложения в Заморской Руси, значительно поурезали свои желания. Ибо никакого двора, как единицы налогообложения, в Новом Свете не было. Налоги взымались с мужчин, достигших шестандцати лет, что по идее автора должно было способствовать скорейшему отселению взрослых парней на собственное хозяйство, а это вкупе с неделимостью участков тянуло за собой быстрейшее освоение новых земель.
Конечно, все эти нововведения не очень-то радовали приезжавших, но необходимость отработки долга заставляло их всё равно принимать предложенные условия. Ну, или бежать в леса, где обитали отнюдь не мирные аборигены.
В нынешнем же, 1527 году, обе колонии ожидали ещё большего наплыва людей, обещанного им руководством Компании. Так что оба управленца приступили, наконец, к давно запланированной реформе местного управления, даже не зная, что закладывают тем самым очередной камень в предстоящую земскую реформу. Князь Барбашин, опробовав некоторые свои предложения на Овле, собирался здесь, вдали от взоров царя и бояр, отработать следующий этап местного самоуправления.
Таким вот образом и в Барбашинске, и в Васильграде появился свой городской совет (этакий магистрат по-русски), состоявший из городского головы, городового приказчика, в чьи функции входили надзор за городскими укреплениями, нарядом и воинскими запасами, а также дозорная служба, городового исправника, осуществлявшего надзор над законностью и сотских, выбранных горожанами от своих улиц. Кроме того, каждый городок получил Городской устав, единый для всех поселений в землях Компании и по которому полномочный представитель Компании имел право "вето" на любое решение совета, если оно шло вразрез с интересами Компании.
Ну и поскольку все обследованные территории, не зависимо от того стали они русскими или ещё нет, были сразу разбиты, как и на Руси, на уезды, то и Барбашинск, и Васильград тут же превратились в полноценные уездные города, хотя жалованных грамот от царя на то и не имели. И управлять новыми уездами должны были не царские наместники, как на Руси, а уездные старосты, которых назначал Совет Компании. Причём главным критерием к претенденту были определённый срок жизни в колонии и его полная грамотность, то есть он должен был уметь не только читать, что, как известно, и означало на Руси грамотного человека, но и писать и считать. Помогать ему в непростом деле управления должны были уездный судья, уездный исправник, уездный приказчик и комиссар — особый чиновник, на котором висел вопрос земельного межевания.
Чтобы не плодить новых сущностей, уезды, как и на Руси, разделялись на волости и станы, представлявших собой отдельные судебные округа, во главе которых назначались выборные губные старосты. Их избирали из дворян и детей боярских (а за их отсутствием, из самых образованных людей) всем населением, включая крестьян. Помощники старост — губные целовальники — избирались из среды тяглых.
В общем, по большей части реформа представляла из себя компиляцию губной реформы Ивана Грозного с более поздними дополнениями. А колонии становились этакими пилотными проектами, и Андрей очень сильно надеялся, что, когда время придёт до реформ уже на самой Руси, у него под рукой будет вполне опробованный вариант, который нужно будет всего лишь "доработать напильником". Хотя невозможность управлять процессом становления столь сложного механизма лично его слегка напрягала. Вот только покидать надолго двор, даже ради столь благого дела, было бы сродни самоубиству. Причём не лично князю Барбашину, а всем тем новшествам, что он затеял на Руси. Ведь большая их часть ещё не вышла на стадию самовоспроизведения, когда личное участие создателя будет уже не нужно. Так что оставалось лишь положиться на воспитанных в ЕГО школах людей, и что они смогут не напортачить слишком уж сильно. С другой стороны, эти люди были плоть от плоти местной реальности и, возможно, именно они-то и смогут правильно адаптировать его придумки к местным условиям, ведь он, сколь бы долго не прожил тут, а всё равно пытался порой изобрести, фигурально выражаясь, сразу паровоз, а не паровой двигатель...
* * *
*
Донат Иванов сын, вернувшись после долгого отсутствия, с огромным удовольствием обнял молодую жену, уже разродившуюся за это время вторым ребёнком, и подкинул в воздух завизжавшего от переполнивших его эмоций первенца. Всё же хорошо быть дома рядом с семьёй. И не скажешь, что далёкая Русь перестала быть родиной, но всё же остров Аскольда и сильно разросшийся Васильград нынче воспринимался куда более родным. Он бы и мать с отцом сюда перевёз, но им и в далёком Новгороде было хорошо, тем более, что остальные родичи Доната переезжать в Русь Заморскую пока что не спешили.
Ну, ничего, он и сам их мог навестить в любой момент, благо корабли между материками ходили исправно, так что с внуками родители познакомятся обязательно, а пока что у него и без того забот было много. Всё же за те полгода, что его не было, жизнь в Васильграде не замирала и текла своим чередом.
Но прежде чем браться за дела, он собирался хоть немного отдохнуть в кругу семьи. Потому как прошедшая поездка его изрядно вымотала: пришлось ведь не только в Новгороде перед пайщиками отчитываться, но ещё и до Москвы прокатиться. Причём князь вопросами как бы не сильнее вымотал, чем купцы да боярские приказчики. Ну и поручений надавал тоже больше, чем весь Совет. Зато и помощь от него была куда более действенной.
Так, он за собственный кошт выделил Васильграду два новых корабля, что только-только на виколовской верфи строить начали. Старый мастер вновь изобрёл что-то невероятное, совместив в одном судне сразу и шхуну, и лодью. Новый кораблик был длиной в двенадцать саженей, и три сажени в ширину, а легкая седловатость как бы подчеркивала готовность судна к стремительному бегу. Наружная обшивка была привычно выполнена вгладь, что давно уже было отличительной чертой всех новоманерных судов. Имея три мачты, эта шхуно-лодья несла на первой только прямые паруса, а на второй и третьей — гафели, что позволяло ей иметь в команде всего пятнадцать человек и при этом лучше использовать энергию движения свободных воздушных потоков. Да, на полном ветре этот кораблик мог отстать от той же лодьи, зато он был значительно более маневреннен, и мог не хуже шхун ходить под острыми углами к ветру, беря при этом в трюм двенадцать тысяч пудов груза.
"Юнону" и "Авось" (говорят, сам князь выбирал кораблям эти имена), было предложено использовать для продожения географических исследований в Новом Свете и поиска новых и куда более благоприятных мест для колоний. А также для плавания к испанским владениям в Вест-Индии и возможной торговле с ними.
Однако княжеская помощь заключалась не одними лишь кораблями. Для заморских владений тот выделил из пленников, захваченных в Ливонии, тех, кто так или иначе был связан с морем, хотя подобные специалисты были и на Руси весьма востребованы. Да ещё и очередного ученика Викола соблазнил на переезд хорошим заработком и возможностью наладить собственное дело. Что было весьма полезным дополнением, так как на одних трофейных кораблях всю жизнь не походишь.
Да и кроме корабельщика других мастеров для Заморской Руси тоже было нанято немало. Чувствовалось от князя хозяйское радение.
Так что, вернувшись домой и отдохнув несколько первых дней, Донат приступил к делам насущным.
Географическая экспедиция рождалась в муках. Те же тридцать человек — это было очень существенно для молодой колонии, а экипажи, перегнавшие суда, нанимались на Руси лишь на сам перегон, хотя уже в Васильграде кое-кто и передумал, согласившись остаться в Новом Свете навсегда. Но таких было не слишком много, отчего основной костяк должны были всё же составить васильградцы. Но тут колонистам всё же повезло: микмаки и до знакомства с поселенцами не боялись моря, а теперь и вовсе обрели настоящую уверенность перед морской пучиной, да и с европейским парусным вооружением за прошедшие годы научились ловко обращаться. И оказалось, что у детей леса тоже рождаются романтики дальних походов. Так что десяток молодых индейцев легко согласился вступить в экипажи новоприбывших судов. Но если вакансии мореходов заполнились достаточно быстро, то с капитанами и навигаторами пришлось изрядно повозиться. Да, от былого экипажа "Аскольда" на острове осталось несколько умельцев, включая двух вахтенных офицеров: Олексы Шубы и Никодима Рыбака. Но Никодим нынче заведовал всей рыбацкой флотилией, так что на два корабля у Доната был только один полноценный командир, который тоже не сидел без дела. Но на морском струге, что курсировал между Васильградом и Барбашинском, его можно было легко заменить, так как и маршрут был уже хорошо отработан, и помощников себе Олекса подготовил хороших. В общем, ограбив на кадры все, что только было возможно, Донат сумел оснастить "Юнону" и "Авось" для дальнего похода и крепко задумался над созданием в колониях своего навигаторского училища. А то зачем тогда нужно будет своё плотбище, если некому будет доверить построенные на нём корабли?
Когда же, наконец, "Юнона" и "Авось" скрылись за кромкой горизонта, Донат немедленно переключился на дипломатические дела. Ведь для колонии давно уже созрела необходимость перейти с острова на материк, но тот хоть и выглядел безлюдным, однако был давно уже поделён между племенами родственных роду сахема Мемберту, и своими охотничьими угодьями делиться с кем бы то ни было желанием не горели.
И Донат, договорившись через "своего" сахема о встрече, отправился через пролив в гости к микмакскому племени ипигоитнаг, одному из пяти обитавших на полуострове Новая Шотландия (который, впрочем, пока что этого имени не носил и вряд ли уже будет когда-нибудь носить).
Попыхивая трубкой мира, Донат и родовые сахемы неспеша обсуждали предложенные им условия совместного сосуществования на их землях русских поселений. Вот только мудрые старцы, кивая в такт своим мыслям, при любом удобном поводе пытались вспомнить про старую вражду с беотуками, которые не давали им закрепиться на богатом рыбой острове Ктакмкук (так по-микмакски именовался Ньюфаундленд). Усмехаясь столь нехитрым намёкам, Донат смело обещал сахемам помощь в деле закрепления союзных русичам племён на столь важном острове, но не сразу, а как только сами они более-менее закрепятся в новых землях. В общем, типичное "как только, так сразу", обрисованное князем ещё несколько лет назад. Ведь обещать — ещё не значит жениться, а с другой стороны Винланд был достоен того, чтобы за него побороться, но не самим, а руками союзных индейцев. Взамен получив право селиться на материке.
А пока Донат вёл свои переговоры, два корабля под русским торговым флагом медленно спускались на юг, ведя по пути разнообразные исследовательские работы. За месяц они прошли полторы тысячи вёрст, более-менее подробно описав береговую черту и выяснив, что материк, видимый с острова Аскольда — это всего лишь огромный полуостров, где расстояние между Васильградом и северным побережьем огромного залива, приливы в котором оказались пострашнее, чем в Дышащем море, всего-то градус по широте. И микмаки жили практически по всему побережью, а остальную его часть заселяли малесс'джик и те самые пассамокводи, что были кровными врагами союзного русичам племени.
Здесь же, на условно враждебной территории, была обнаружена и описана удобная естественная гавань в устье реки, которую местные индейцы народа малесс'джик именовали Воласток, что означало изобильный и добрый. Сами малесс'джики жили в поселении Уигуди на небольшим острове, расположенном во внутренней гавани и представлявшем из себя узкий кусок скалы овальной формы. Впрочем, малесс'джик это было микмакское наименование народа, что означало "он плохо (медленно) говорит, ленив", а сами же себя они именовали вэластаквевийика, что означало "люди Светлой реки".
Не смотря на сложные отношения вэластаквевийика и пиктогеогов, к которым и относился род сахема Мемберту, прямой вражды, как с жившими южнее пассамокводи, между ними не было, а гавань в устье реки была очень хороша для будущего порта. Причём свои же микмаки и рассказали, что по Воластоку пролегал короткий путь до долины реки Святого Лаврентия, а все земли по дороге принадлежали малесс'джикам, родственным вэластаквевийика. То есть обнаруженная в ходе экспедиции река представлялась теперь как важный торговый маршрут. А поскольку залив, как уже знали русичи, не замерзал зимой, то это открывало широкие перспективы и для морской торговли.
Наладив с жителями Уигуди более-менее нормальные отношения и пополнив запасы воды и пищи, русичи, не смотря на наступившую осень, тронулись дальше в путь.
Весь следующий месяц экспедиция исследовала побережье залива Мэн (который, разумеется, никто так не именовал), а затем они заплыли в пролив, который по мере их продвижения всё сужался и сужался, пока оба берега не предстали взору мореходов монолитной стеной. Бросив якоря, "Юнона" и "Авось" застыли на морской глади в ожидании "гостей", привести которых пообещали микмакские парни. Прыгнув в шлюпку, они высадились на побережье и скрылись в лесных зарослях, чтобы на третьи сутки появиться вновь.
"Гости", "приглашённые" микмаками на борт флагманского "Авося" старательно делали вид, что презирают своих похитителей, однако и невооружённым взглядом было видно, что они явно подавлены случившимся.
