Он сразу же бешено замахал кулаками, но я отскочил, докрутил его, толкнув вдогонку его кулак, и пнул ещё раз. Не мытьём, так катаньем… После примерно десятка таких попаданий он начал немного прихрамывать. Ещё через пару дюжин он уже не решался опускать вес на эту ногу. Я лично уже был весь мокрый и сам мог лишь еле ходить — куда там делась изначальная прыть! Благо, противник мой мог лишь прыгать на одной ноге, но кулаки его мелькали по-прежнему убийственно. Я в очередной раз на излёте принял кулак на блок, толкнул дальше и ударил ногой в бедро…
Как раз в этот момент Благэрд потерял равновесие, и мой ботинок лишь скользнул по поверхности, пролетая мимо. Благэрд моментально извернулся, презрев боль, ухватил меня за ногу и рванул вверх. Больной ногой он подсёк мою опорную ногу, и я рухнул на спину, едва успев погасить удар. Мне сразу же пришлось сгруппироваться, поскольку Благэрд тут же с размаха пнул меня в рёбра. Частично принял удар на блок, но всё равно отлетел, как мешок с органическими удобрениями, пару раз перевернувшись. Он уже подскакивал ко мне, снова замахиваясь ногой, но я лёжа ткнул его пяткой в голень, крутанулся и снова пнул, как мог, в истерзанную заднюю поверхность бедра. Он заорал от боли и начал заваливаться, а я опять перевернулся, и когда он упал, тут же с размаха сверху вдарил ему пяткой точно под рёбра. Поскольку руки у него как раз были за спиной, удар прошёл, заставив его согнуться. Другая нога уже была в воздухе, и я ботинком попал ему в голову. После ещё нескольких ударов в живот и голову у него хрустнули рёбра, и я ухватил его за руку, чтобы взять на болевой.
— Удушающий, — бросил мне Краб, когда моя попытка разогнуть толстую, как дерево, руку Благэрда провалилась, а сам он развернулся на бок и, вопя от боли, приложил мне кулаком в плечо. Я извернулся, перекатился через него и обхватил сзади за шею, беря в замок. Пришлось ещё пару раз ударить пяткой в живот, чтобы просунуть руку ему под подбородок. Замок закрылся, я надавил на его затылок, и тут-то мне прилетело… Благэрд сообразил, что происходит, и принялся неистово молотить кулаками позади своей головы, пытаясь пришибить меня до того, как я его придушу. Сцепив зубы и максимально вжавшись лицом в его потную шевелюру, я принимал это запоздалое избиение, стараясь не позволить фейерверку в голове ослабить хватку. Когда в глазах уже всё плыло и двоилось, я совсем перестал что-либо соображать, лишь продолжая давить на его затылок.
Момент, когда удары, постепенно становясь слабее, совсем стихли, я пропустил, и лишь откуда-то из тумана до меня донёсся голос Краба, который, похлопав меня по руке, просил меня отпустить Благэрда.
— Поттер, уже всё, — говорил он мне. — если ты его не отпустишь, то ему совсем каюк!
На меня это не подействовало, поскольку я действительно в этот момент жил лишь одной мыслью, и тогда они с Гойлом — как я узнал позже — в четыре руки принялись разгибать мои пальцы, чтобы разорвать треугольник, а потом резвые рейвенкловцы подхватили Благэрда, стаскивая его с меня, и судя по всему положили рядом, чтобы начать откачивать. Меня оставили было в покое, но в какой-то момент чьи-то умелые пальцы сжали мою челюсть с двух сторон, раскрывая рот, и в него полилось неведомое мне пойло с совершенно жутким вкусом. Глаза мои чуть не вылезли из орбит, и я сделал глубокий судорожный вдох, изогнувшись, как эпилептик, а потом туман в голове рассеялся, словно порывом холодного ветра, и я пришёл в себя.
Склонившийся надо мной Ривкин одобрительно улыбнулся и стал щупать мои рёбра, а потом перешёл на лицо, надавливая на скулы, челюсть и трогая нос.
— Ну-с, голубчик, гематомы, конечно, пока останутся, — довольно сказал он, — но вроде всё цело. Если дойдёшь до мадам Помфри, то она тебе залечит синяки и раззвонит об этом на всю школу.
Это в смысле — чтобы я не думал обращаться в больницу. К счастью, у меня имеется резервный источник целебных зелий, но сначала должна пройти ночь, поскольку нормальной связи со внешним миром у меня так и не было. Ривкин осторожно похлопал меня по груди и отвернулся. Там лежал Благэрд. Вопреки моим опасениям, он уже дышал. Нет, если бы мерзавец окочурился, я совсем не переживал бы по этому поводу. Ну, может, самую чуточку — всё же желал сделать ему больно, а не отправить на тот свет. Однако это вызвало бы ненужную шумиху с неизвестными последствиями. Надеюсь, что ему сейчас больно. И надеюсь, что лекарь не станет облегчать его страдания.
Я встал и, к своему удивлению, не обнаружил никаких последствий разыгравшейся баталии. Голова не болела, да и чувствовал я себя вполне сносно. Костяшки пальцев были разбиты, но кровь была остановлена, да и боли не чувствовал. Судя по реакции Ривкина, переломов мне удалось избежать, да и в целом жизнь стала хороша. Особенно когда я заметил, как ещё один семикурсник запихал Благэрду в рот кляп, когда тот пришёл в себя и начал стонать. То есть обезболивающего ему всё-таки не будет. Тоже хорошо.
— В целом неплохо, Поттер, — с безразличным видом сказал подошедший с Гойлом Краб. — Три минуты двадцать семь секунд. Неудивительно, что ты сдох…
Три минуты двадцать семь секунд! Три минуты двадцать семь секунд!!! Да я подумал, что полчаса прошло как минимум, если не больше! Ну разве мог я сдохнуть за каких-то три минуты?!!
— Ошибки, конечно, были, — продолжал тем временем Краб, — но зато стало видно, над чем дальше трудиться…
— Нормально так ногу ему разработал, — пробасил Гойл. — Жаль, не дотерпел…
Да знаю я, знаю. Я и собирался подождать, пока он сам упадёт, но вот же как получилось… Хлопнув меня по плечу — ну правильно, надо же всё-таки добить! — Двое-из-Ларца всё с тем же флегматичным видом удалились, и я тоже двинулся было на выход, но меня поймал Питкин.
— Поттер, на два слова, — сказал он. Я остановился и подождал. — Поттер, я доложу обо всём профессору Флитвику, но ты при этом должен держать язык за зубами. Нам, я думаю, достаточно будет того, что Флитвик с нас сотню очков снимет. Не хватало ещё, чтобы Амбридж узнала…
— А этот? — спросил я, кивая на всё ещё лежащего Благэрда. — Что, если он опять…
— Это будет решать Флитвик, — сказал Питкин. — Я думаю, он всё сделает, как надо.
Я пожал плечами и пошёл наконец вниз. Честно говоря, ожидал наконец увидеть Дафну, но не встретил её ни внизу в коридоре у башни, ни в одном из наших обычных местечек для встреч, ни по пути в палаты Гриффиндора. Мне до ужаса нужно было сказать ей, что со мной всё в порядке, но она так мне и не встретилась. Оставалось надеяться, что хотя бы Краб и Гойл её успокоили, не рассказывая при этом лишних подробностей. В гостиной по-прежнему сидела за учебниками Гермиона, которая моего отсутствия, похоже, не заметила. То кресло, где я сидел перед уходом, было занято взъерошенной Муркой. Когда я только зашёл, она встрепенулась и, увидев меня, громко и требовательно мяукнула. Гермиона вздрогнула, с осуждением покачала головой, глядя на кошку, и снова уткнулась в книгу. На мой изрядно помятый вид она внимания вообще не обратила — не до ерунды!
Едва я подошёл и протянул руку, Мурка сразу же вспрыгнула мне на грудь, слегка царапая кожу когтями, и я, шипя, поймал её, чтобы она меня не поранила. Словно боясь чего-то, она сначала забралась ко мне под мантию, предварительно засунув туда голову, а потом стала пытаться залезть под рубашку. Я расстегнул пару пуговиц, позволив ей шмыгнуть в укрытие и удивляясь такому поведению. Всё, что мне приходило на ум — это то, что она присутствовала при нападении Благэрда на Панси — а может, даже и помогала ей отбиться, поскольку я явно слышал, как Благэрд что-то бормотал про “чёртову кошку”, которая на него напала — и теперь из-за этого сильно переживает. Вопроса “почему ко мне” у меня не возникло — ко мне все лезут. Девушки, кошки… Мурка устроилась поудобнее у меня за пазухой и затихла.
— Ты как сюда попала? — спросил я её.
— Поскреблась в окошко минут через пять после того, как ты куда-то умотал, — ответила за неё Герми, даже не поднимая головы.
— Спасибо, что её пустила, — сказал я.
Она никак не отреагировала — её здесь нет. Заучка!
Я сел обратно в кресло и достал книжку. Поняв, что я никуда не иду, Мурка выскользнула наружу и улеглась мне на колени. Некоторое время ничего не происходило — я читал и гладил кошку, а она лежала тихо-тихо и даже не тарахтела, как обычно, хотя по моему опыту, чтобы ввергнуть её в состояние нирваны, мне достаточно было пару раз почесать за ушком. Потом кошка извернулась, цапнула — очень осторожно цапнула, а не как обычно — меня зубами за палец и привалила руку лапой. Мне стало интересно, что она там такое делает, и я отвлёкся. Она же, высунув розовый шершавый язычок, аккуратно вылизывала разбитую в кровь руку, при этом временами очень серьёзно на меня поглядывая.
Это неправда, что кошки не улыбаются — вполне даже улыбаются. Мурка так обычно и делала, когда я её гладил — с улыбкой жмурилась от удовольствия, с улыбкой кусала за пальцы, с улыбкой вонзала мне когти в грудь. Обычно — но не сейчас. Сейчас на её мордочке было серьёзное, я бы даже сказал мрачное выражение, словно она на меня сердилась. Тем не менее, она очень быстро очистила мои раны и принялась размягчать и откусывать комочки свернувшейся крови по краям. Я предоставил ей этим заниматься, снова углубившись в книгу.
— Мяв! — сказала она.
Я снова отвлёкся. С правой рукой она закончила, и теперь демонстративно отпихивала её с себя лапой. Я поменял руки, подавая ей левую. Мурка снова занялась целительством, а я продолжил читать. Когда она оставила и эту руку в покое, я посмотрел на часы. Время было довольно позднее. Почти все мои товарищи, кроме Рона, уже вернулись, а он, по словам Гермионы, которая нашла в себе силы оторваться от книги, чтобы выдать мне гневную тираду, где-то ошивался со старшекурсниками. Я пожелал ей спокойной ночи и пошёл спать, хотя она и этого не заметила в учебном угаре. Мурка даже и не подумала уходить, а дождавшись, пока я разденусь, сразу шмыгнула мне под одеяло и легла не сверху, как обычно, а отчего-то мне под бочок. Я приоткрыл одеяло, чтобы она не задохнулась, положил руку на пушистый бок и довольно быстро уснул.
Проснулся я, как всегда, рано, только на этот раз не сам по себе. Мой палец сжимала в зубах Мурка, которую очевидно разбудил поистине гомерический храп с соседней койки, от которого не то что дрожали стёкла в окнах — стены, казалось, тоже тряслись, и вот-вот должна была начать сыпаться штукатурка. Помимо того, в комнате стоял удушливый запах перегара. Кошка, которая уже похоже давно лежала поверх одеяла, оскалилась и беззвучно рычала, повернув голову в сторону Рона.
— Действительно, свинство, — согласился я.
Как оказалось, Рон лежал на кровати пузом кверху по диагонали так, что с одной стороны свешивались ноги, а с другой — голова. Почему — понятно. Похоже, сил стянуть с себя обувь у него в ночи не оказалось, но последняя кроха сознания не позволила залезть в ботинках. Естественно, в таком положении он храпел, как выброшенный на берег кит. Встав, я снял с него ботинки, повернул друга набок, так, чтобы он дышал в другую от меня сторону, и зафиксировал Инкарсеросом, чтобы опять не перекатился. Напоследок ещё и наложил на него Силенсио. На всякий случай. Потом я помыл руки с мылом, открыл настежь окно и палочкой начал выдувать из нашей спальни спёртый воздух. Когда амбре улетучилось и стало возможно дышать, я оделся, потрепал Мурку по спине и пошёл заниматься физкультурой.
После завтрака мне-таки удалось увидеться с Дафной. Она выглядела уставшей и озабоченной, причём отнюдь не по моему поводу. Странно, я-то ожидал, что она хотя бы волноваться будет, а тут…
— Как там Панси? — спросил я её, кода мы спрятались в одном из классов.
Она вздрогнула и удивлённо посмотрела на меня.
— Хм, — сказала она. — Не очень. Странно, что ты задаёшь мне такие вопросы.
— Я не понимаю, — покачал я головой. — То есть я ещё и виноват…
— А кто же ещё? — пожала она плечами. — Если бы не обидел Панси и если бы она не захотела тебе доказать…
— Давай замнём, — предложил я, поняв, что мне совсем не нравится, куда вдруг зашёл этот разговор.
Впрочем, я её не виню — лучшая подруга, самая близкая и верная, ближе, может, чем даже родная сестра, попала в беду — естественно, она переживает, как за саму себя. Но я, в общем-то, тоже не железный…
— Давай, — согласилась она и совершенно неожиданно спросила: — Ты кошку мою не видел?
— Которую? — решил я уточнить. — Бастинда меня вчера позвала… на помощь. А Мурка, по словам Гермионы, заявилась в башню сразу после моего ухода. Так, наверное, и дрыхнет сейчас в моей кровати…
— Хвала Мерлину, нашлась! — выдохнула Дафна и, бросившись мне на шею, стала целовать, куда попало. — Я так за неё переживала! — сказала она, успокоившись и прижавшись ко мне, и я почувствовал, как мне за воротник упало несколько горячих капель.
Это что, она по какой-то кошке плачет? Нет, я, конечно, понимаю, что Мурка и умница, и вообще замечательное животное, но лить слёзы… Пока я гладил Дафну по плечам и спине, меня вдруг озарила догадка. Вот оно, точно! Она злится на Панси за то, что та слишком далеко зашла в демонстрации своего крутого нрава, и поэтому проецирует волнение за Панси на кошку. Когда я это сообразил, у меня как камень с души свалился — одной загадкой меньше!
— Послушай, — сказала Дафна, которая, высунув от усердия язычок, крутила в пальцах пуговицу у меня на рубашке, пытаясь оторвать. — Ей ведь вчера тоже досталось…
— Панси? — не понял я.
— И Панси тоже, — согласилась она спокойно. — Мурке досталось. Она же к такому обращению вообще непривычна…
— Пыталась помешать Благэрду? — поморщился я при упоминании мерзавца.
— Да, помешала ему, — кивнула Дафна. — И ей от него тоже попало… А тебе она доверяет. Может, даже больше, чем мне…
— С чего бы это? — хмыкнул я.
Она о ней и вправду, как о члене семьи печётся…
— Ну у себя на груди я ей спать не позволяла, — объяснила она.
— Как будто меня кто-то спрашивал, — ошалело пробормотал я.
— Присмотри за ней, хорошо? — попросила она.
— Хорошо, — согласился я. — Может, пойдём погуляем?
— Пойдём, — улыбнулась она. — Только кошку возьми.
