"Блин", — потряс он головой, — тут и так не знаешь, что предпринять, а ещё и эти знания не к месту всплыли". Он оторвался от трубы и подозвал к себе дежурного адьютанта, велев тому обойти на лодке все корабли и ещё раз напомнить, что "ни одна пушка не должна выстрелить без сигнала, разве только противник первым откроет огонь".
Два флота стояли друг напротив друга, ожидая непонятно чего. Над бухтой стояла тревожная тишина, нарушаемая лишь легким плеском волн. Нервы у всех были натянуты, словно струна и, как обычно и бывает в подобном случае, у кого-то они должны были лопнуть обязательно.
Дивизион бомбардирских судов под командованием князя Барбашина-второго после завтрака снялся с якорей и взял курс в сторону Большого и Малого Карлоса. Низменные и безлесые острова принадлежали городу и были отделены от него лишь широкой отмелью, глубины в которой начинались от полусажени и доходили до четырёх саженей, что не давало чему-то более крупному, чем лодка, пересекать её.
"Гром", "Морж" и построенные за зиму "Самсон" и "Миротворец" медленно двигались вдоль берегов, изобилующих песчанными косами. Именно потому они лишь к обеду и достигли той точки, откуда их многопудовые мортиры могли докинуть свои ядра до городских укреплений. Но едва они, выбросив якоря, встали на позицию, как с "Дара Божьего" взмыла ввысь шутиха, означавшая сигнал: "Начать бой с неприятелем!".
И спустя мгновения показалось, что от грома бомбардирских пушек треснул сам небосвод.
Фриц Граверт с ненавистью смотрел на происходящее, понимая, что попал в своеобразный цугцванг. На глазах ганзейского флота противник обстреливал ганзейский город, при этом сама Ганза войны этому противнику не объявляла, да и вражеский флотоводец прямо сказал, что трогать эскадру не будет, если она сама не влезет в бой. Боже, какое искушённое коварство! Не вмешиваться было нельзя — кто после подобного будет считаться с Ганзой, но и вмешаться значило первыми начать войну.
Зло сплюнув за борт, Граверт перекрестился на распятие и велел кораблям готовится к бою.
Знаменитое ревельское сражение началось с того, что по курсу судов, подходивших к бомбардирским кораблям, встали недолётом фонтанчики воды, как приказ остановиться. Но, словно приняв обычный сигнал за залп по себе, ганзейские корабли немедленно заволокло густыми клубами дыма.
Устойчивый северо-северо-восточный ветер похватил русские корабли, окутанные облаками парусов, и понёс их вглубь бухты. Первой резала волну дубовым форштевнем каракка "Дар божий", на которой громогласно играл бравурные марши оркестр. А ветер бодро трепал взлетевшие по фалам сигнальные флаги.
Андрей, в отличие от шведского адмирала, не собирался идти в середину вражеского строя, а попытался обойти его по левому борту, пусть и рискуя влезть на отмели. Слава богу, береговых батарей и равелинов в ревельской бухте пока ещё не существовало. А ту пародию на укрепление, что ревельцы попытались сделать на Малом Карлосе морские стрельцы взяли ещё до начала сражения. Зато, когда русские корабли приблизились на расстояние пушечного выстрела, они, не задумываясь, вступили в бой. Правда, первый залп, благодаря крену, вызванному быстрым ходом, лег со значительным недолетом, но это ничуть не охладило артиллеристов.
В ответ на первый русский залп засверкала, загрохотала, задымилась уже вся бухта. Командиры ганзейских кораблей стремились правильно воспользоваться выгодой своего положения и палили по рангоуту, стремясь обездвижить вражеские корабли. Вот только стреляли они куда реже русских, на чьей стороне было обычное техническое превосходство. Ведь даже на каракке стояли пушки на нормальных станках. А ещё за русских играла их тактика. Потому что абордаж всё ещё господствовал на морских просторах и Граверт, повинуясь многолетней практике, сам разрушил свою оборонительную линию, правильно считая, что стоящий корабль лишь мишень, так как не он выбирает момент для абордажа. И вот боевые каракки, каравелы и хольки ганзейского флота принялись стремительно сниматься с якорей, прямо на ходу разбиваясь на отряды. Но кто же будет играть по чужим правилам!
Андрей ведь недаром столь внимательно изучал состав вражеской эскадры. Ганзейский флот насчитывал четыре каракки тонн по шестьсот, две каравеллы и шесть хольков. И все они были полны абордажными бойцами, согласно современных веяний тактики. Да, на русских кораблях тоже хватало морских стрельцов, но зачем же устраивать благородную драку, если ты можешь по-простому расстрелять врага? Тем более что по количеству тяжелых орудий даже шхуны не сильно уступали караккам: шесть стволов против десяти на борт. А основательно перестроенный "Дар божий" и вовсе имел по борту восемнадцать пудовых пушек и единорогов. Так что русская эскадра, к которой уже успели присоединиться бомбардирские корабли, заложила поворот и потянулась длинной кильватерной колонной навстречу ганзейцам.
Пользуясь тем, что у всех кораблей было примерно одинаковое вооружение, Андрей велел не приближаться к вражеской линии ближе ста пятидесяти саженей, что позволяло довольно эффективно использовать свои пушки и в тоже время выводило из действия две трети вражеской артиллерии. Правда крен из-за наветренного положения мешал хорошей стрельбе по корпусам вражеских судов, так что львиная часть ядер просто пролетала над невысокими каравелами и хольками, зато караккам с их высоким бортом и надстройками, доставалось изрядно. Мелкие щепки, куски разорванных парусов и вант так и сыпались на их палубу. Не менее страшно было и внутри что у русских, что у ганзейских кораблей. Корпуса то и дело содрогались от попаданий и если даже ядра не пробивали толстый борт, то вызывали буквально ливень острых щепок, разлетавшихся во все стороны. А эти щепки ранили людей не хуже стрел и пуль.
Почти полтора часа продолжалось расхождение двух эскадр. Корабли один за другим проходили мимо друг друга, осыпая неприятеля ядрами, при этом на один ганзейский выстрел русские успевали ответить дважды, и при этом легко избегая все попытки со стороны ганзейцев сблизиться для абордажа.
Однако подобная скорострельность сыграла и в обратную сторону. В момент очередного залпа на "Даре божьем" разорвало пудовую пушку (так для простоты именовали на Руси 32-х фунтовое орудие, чьё ядро весили почти пуд) и сильно покалечило её обслугу. Это вызвало определённую заминку на флагмане и некоторое время каракка шла не стреляя, пока на её пушечных деках артиллерийский офицер и старшины с помощью матюков и рукоприкладства наводили порядок. Но пропустив одну каравеллу, каракка полностью отыгралась на её мателоте — довольно вместительном хольке, всадив в его корпус сразу несколько чугунных подарков.
Андрей с подзорной трубой под мышкой, прохаживался по шканцам, наблюдая, как работают его пушкари. А те работали споро и при этом успевая похабно осмеивать своих противников, посылая вместе с ядрами и своеобразные пожелания.
Ну а когда вражеская колонна закончилась, "Дар Божий" искуссно повернул оверштаг, не потеряв при манёвре хода, и двинулся в обратную сторону. Ведь хоть время и близилось к вечеру, но бой был ещё далеко не окончен. Впрочем, не всё в этот день зависело от людей.
Андрей, в горячке боя позабывший обо всём, внезапно обратил внимание на то, как медленно каракка подбирается к противнику. Оглядев паруса и флаги как на своём флагмане, так и на других судах, он нахмурился и поспешил на ют, к командиру каракки.
— Ветер пал, господин адмирал, — встретил его тот быстрым докладом. — Ровно в половину от полуденного.
— Это плохо. Нет ветра — нет манёвра. Пора прекращать бой, а то у противника гребных судов поболя нашего будет. Идём к месту якорной стоянки и встаем на два якоря в линию.
— Есть, — бойко ответствовал бывший капер Степан Осока, записанный ныне во флотском реестре Осокиным. — Сигнальщика ко мне!
Корабли русской эскадры неспеша отползли к месту вчерашней стоянки и встали на якоря, развернувшись бортом к врагу. Наступала ночь и вместе с ней начиналась работа для гребных стругов Анцифора Бакина: отдых побывавших в бою экипажей нужно было оградить от любых проблем. Впрочем, прежде чем пойти заслуженно отдыхать, команды корабельной эскадры принялись чинить полученные повреждения и приводить себя в порядок.
Ганзейская эскадра, корабли которой оказались биты даже сильнее, чем русские, тоже не стала сильно геройствовать и отошла под защиту городских пушек. Им предстояло хорошенько поработать, исправляя повреждения, но Андрей всё же велел следить за ней строго, так как ганзейцы могли решиться на ночной прорыв из ревельской бухты. А сам же собрал на борту каракки флагманский совет.
* * *
*
Франгаг Бойс не бывал в родной Шотландии уже более двух десятков лет. Как ушёл в наёмники, так и мыкался по всей Европе, даже не думая вернуться обратно. Да и зачем? Чтобы какой-нибудь лорд или барон, чувствующий себя в своём поместье или замке маленьким королём, погнал его, точно убойный скот, в свои нескончаемые драки и разбойничьи набеги на соседей, да ещё и не платя при этом ни мерки? Вот ещё! Уж лучше он в наёмниках будет делать тоже самое, но за достойную оплату.
Так и носило его по всей Европе, пока судьба не забросила его на самый край христианского мира, в далёкую и загадочную Руссию. Страна тогда готовилась к войне за Смоленск и охотно принимала наёмников. При этом платили русины неплохо, вот только по окончании войны выяснилось, что не очень-то они любят отпускать иноземцев из своих земель. Никого, включая и выживших соплеменников Бойса. Причём держали их под любым самым малым предлогом, а уж когда стали формировать стрелецкие полки, то их опыт бывалых наёмников и вовсе оказался весьма востребован. Нет, некоторые попытались уйти восвояси, но большинству это просто не удалось, их ловили и отправляли куда-то совсем далеко, на восточную границу, где шанс словить чужую стрелу был куда выше, чем дожить до старости. Остальные же предпочли смириться со своей участью, тем более что, прижившись за десять лет войны, мало кто из них уже хотел покинуть здешние просторы, потому, как и быт уже был налажен, и деньги платили исправно. Некоторые даже женились, кто на местных, перейдя в православие, а кто и на выкупленных из плена католичках. Но Бойсу и тут повезло: ещё под Витебском свела его жизнь с одним знатным вельможей, которому нынче понадобились относительно дешёвые, но достаточно крепкие бойцы и притом в больших количествах. И вот тут ирландцы с шотландцами стояли явно вне конкуренции.
Так Франгаг с парой парней впервые за столько лет странствий вернулся в родную Шотландию. И с непонятной для себя горечью понял, что в стране ничего не поменялось: всё также древние и могущественные кланы грызлись между собой из-за первенства и интригуя против короля. И пока что в этой грызне больше всего повезло Дугласам: во главе страны встал Арчибальд Дуглас граф Ангус, которого парламент вынужден был признать регентом и правителем королевства, несмотря на то, что юный король Джеймс V уже в двенадцать лет был стараниями матери объявлен совершеннолетним (и, стало быть, не нуждающимся в опеке). Но граф столь плотно окружил короля своими людьми, что все попытки того сбежать пресекались практически в зародыше.
Ничуть не изменилась и жизнь простых людей, что горожан, что крестьян. Небольшие города Южной Шотландии всё так же находились в руках купеческой олигархии, которая ревниво оберегала свои старинные привилегии, полученные от королей или от крупных феодалов, а шотландская деревня, казалось, обеднела ещё больше. И при этом лорды и бароны в погоне за доходностью практически ежегодно поднимали плату за пользование своей землёй и сгоняли со своих земельных участков прежних владельцев, передавая землю тем, кто готов был платить более высокую ренту. Так что нищее население страны еле-еле кормилось, пробавляясь кто чем: овцеводством, рыбной ловлей и охотой, как в дедовские времена. В нагорье же, вдали от более плодородных областей восточного побережья, жизнь и вовсе традиционно была более суровой. Зато в ком не было недостатка в Шотландии, так это во всяких бродягах, готовых за умеренную плату пойти в наёмники, чтобы спастись от нищеты и голода, благо правительство в целом пока что довольно благосклонно относилось к идее, что подданные короля могут служить в армиях других монархов. Ну а с оружием любой шотландец был знаком с детства.
В общем, изрядно поколесив по родной стране (Франгаг даже в родную деревню заскочил, с роднёй повидаться) скотты смогли выполнить княжеский заказ. Пущенные ими слухи стронули лавину ищущих лучшей жизни и готовых ради неё покинуть родные места людей к побережью, где они попадали в лапы вербовщиков, грузились на корабли и отправлялись подальше от загребущих лап шотландских лордов. Ведь те, привыкшие быть королями в своих землях, не горели большим желанием лишаться как рабочих рук, так и возможных бойцов для своих дружин. Отчего на первых порах меж ними и вербовщиками случались разные эксцессы, пока прибывшие с Франгангом русичи не разобрались в ситуации более досконально. После чего главный русский дьяк, отвечавший за казну, проговорил странную фразу, что "бабло всегда побеждает зло", и приостановив на время работу вербовщиков, принялся наносить "визиты вежливости" местным лордам.
О да, гордые до чрезмерности лорды и бароны были при этом бедны, как церковные крысы. А жить всем хотелось в роскоши. Тем более, что под боком был пример английской знати, которая жила куда богаче их. Да и благодаря налаженным связям, некоторые из шотландцев бывали и на материке, чувствуя себя среди блистательного французского двора этаким нищим родственником. Это бесило гордых клановых и родовых вождей, но их владения не дозволяли им блистать точно так же, а золотой поток французской помощи оседал в карманах вельмож, приближённых к королю или регенту, не доходя даже до остальных лордов, что уж говорить о простых баронах и рыцарях. И вот тут на пороге их дома появляется вдруг странный иноземец, который предлагает роскошные вещи в обмен на право нанять всего лишь несколько парней. Такая сделка казалась владельцу феода вполне разумной, ведь если исходить из феодальных представлений, то крестьяне рассматривались лишь как кормовая база, которая, к тому же, неплохо плодится.
К тому же, доблестные шотландцы охотно резали друг друга и, если не воевали с лондонской властью, то занимались внутренними разборками. И некоторые из них были столь резонансными, что их рассматривал лично сам король. К примеру, буквально в феврале этого, 1527 года, Яков улаживал двухлетнюю вражду между жителями города Абердин и семейством Лесли. Ну а подобные столкновения обходятся не только трупами, но и пленными, которых можно было посадить на собственную землю или продать за звонкую монету. Вот только пленники не стоили тех денег, за которые можно было бы купить хороший отрез дорогой ткани. А тут, отдав этому дураку пяток самых молодых заморышей, можно было бы роскошно приодеться или повесить на прохудившиеся стены дорогой гобелен. Овчинка явно стоила выделки, и стоит ли удивляться, что после этого процесс набора "добровольцев" пошёл куда успешнее. Теперь шотландские феодалы сами везли их, обменивая прямо на берегу на дорогие товары. И обе стороны оставались вполне довольными совершенной сделкой, считая, что ловко обманули своего визави.
