— Это моя спальня! — снова повторил я.
— Алекс! — устало вздохнула Панси, устраиваясь поудобнее на подушке. — С момента твоего исчезновения здесь многое поменялось! — она похлопала ладонью по кровати рядом с собой. Я послушно лёг, отдав ей половину одеяла. На двести двенадцать овец воцарилась тишина, и я даже вздрогнул, вновь услышав её шёпот: — Когда ты пропал, я несколько ночей не могла спать. А потом как-то забрела сюда, прилегла на твою подушку и сразу же отключилась. Я потом не раз пыталась спать не здесь — не получалось. Даже в Хогвартс я таскаю с собой твою подушку, а дома — вообще только здесь спать могу.
Я улегся на подушки так, чтобы её голова оказалась у меня под боком, а моя рука — на её подушке, и погладил Панси по голове:
— Прости меня!
— За что? — удивилась она.
— За то, что так безответственно сбежал из дома!
Панси хихикнула:
— Больше так не делай, а то я тебя зааважу!
— Не буду! — серьёзно пообещал я. Ещё через полторы сотни овец пришла моя очередь вырывать её из обволакивающей тишины:
— Панси!
— М-м-м?
— Можно тебя спросить?
— М-м-м!
— Ты мне так и не сказала ничего по поводу моего двое-невестия.
— Двое-невестия?
— Потенциального двоежёнства.
— Это — не вопрос, Поттер!
Я поперхнулся:
— Хм! А ты в курсе, что ты только что назвала меня Поттером?
— Конечно! — согласилась Панси. — Раз у нас назревает семейный скандал в постели, то я тебя называю именем своего жениха!
Я глупо хихикнул:
— Правда, что ли, скандал будет? Ты бы ещё сказала “в супружеской постели”!
— Лошадку-то попридержи! — посоветовала Панси. — Сначала — колечко с очень увесистым камешком, а потом — всё остальное!
Я опять погладил её по голове. Три тысячи чертей! Нет, четыре тысячи чертей, мне это нравится! Может, превратить её в кошку и целыми сутками чесать за ушком? Рецептик у Герми спрошу, она у нас опытная нэко...
— Скажи мне, о невеста Гарри Поттера, что ты думаешь по поводу...
— Я думаю, что я очень зла, и мне хочется кого-нибудь придушить и кого-нибудь кастрировать. Придушить — чтобы чужих женихов не отбивала, а кастрировать — чтобы знал, — на всякий случай, я прикрылся ладошкой. — Я, знаешь ли, играя в принцесс и принцев, как-то рассчитывала, что принц будет мой личный, а не поделенный. Пусть даже и с лучшей подругой.
— Хорошо, тогда я попрошу отца расторгнуть помолвку с Дафной...
— Нет! — оборвала меня Панси.
— Нет? — изумился я.
— Нет! — подытожила она.
— Что значит — “нет”? — эта их хвалёная логика всё-таки сведёт меня с ума!
— “Нет” — потому, что это, во-первых, сделает мою подругу несчастной, а во-вторых, сделает тебя несчастным. Ни один из вас не сможет жить без человека, назначенного ему Судьбой! К тому же крёстный...
— А он что, и твой крёстный тоже?
— Ага! Крёстный вряд ли согласится. А без расторжения помолвки отказ от женитьбы — верная смерть!
— А ты?
— А я... — она запнулась. — А я научусь с этим жить.
Я, как и задумал ранее, с головы переключился на чесание у неё за ушком. Панси благодарно вздохнула.
— А что Дафна думает?
— Скорее всего, то же самое. Тебе нужно с ней поговорить.
— Я так думаю, до того, как кто-то из нас отправится к свахе...
— Правильно думаешь.
Несмотря на жутко неудобную позу я, похоже, наконец-то обрёл тот комфорт, который требовался, чтобы заснуть. Почёсывая невесту за ушком, я совершенно для себя незаметно провалился в объятия Морфея.
6. Флёр
Стоит ли говорить, что следующие две недели были лучшими в моей жизни. Нет, началось всё, естественно, с рутины, но эта рутина перемежалась незабываемым удовольствием от общения со всеми теми, кто меня любит.
Пару дней мы с Сириусом провели, создавая стационарную септаграмму в нашем секретном убежище. Я частенько видел гордость в глазах крёстного, когда я объяснял ему некоторые тонкости процесса, а сам при этом восторгался той чёткостью и дисциплиной, с которой Сириус проводил необходимые работы. Во всех его действиях ощущалась выучка и практика.
В одном из подвальных помещений дома, предназначенном как раз для занятий магией, мы сначала очистили, а потом выровняли и зашлифовали участок пола, представлявший собой гранитную плиту четыре на четыре метра. Потом специальным мелком нанесли рисунок, и крёстный прочитал заклинание. Там, где до этого были частички мелка, в полу осталась канавка глубиной в миллиметр. Мы заполнили канавку мелком, и Сириус углубил рисунок ещё на миллиметр. Повторив несколько раз, он заявил, что пяти миллиметров хватит. После этого настала очередь вязкого материала, сильно похожего на расплавленный янтарь, которым мы заполнили получившийся шаблон, предварительно надев на руки толстенные перчатки из драконьей кожи. Заполнив канавку на пару миллиметров, Бродяга достал нечто, напоминающее медный провод, только светящийся, и начал укладывать по центру выемки.
[image_948|left]
— Это магический проводник из тела дракона. У людей они тоже есть, но такие тонкие, что даже не заметишь, а у старых драконов иногда достигают даже сантиметра в толщину! — прокомментировал крёстный, заметив любопытство на моём лице. — Смола ядовитой тентакулы служит одновременно изолятором для проводника, снижая потери, и позволяет осуществить равномерное наполнение объёма рисунка магией, увеличивая эффективность портала. За счёт только этих двух материалов количество магии, необходимое для активации, снижается, по самым скромным прикидкам, в десять раз по сравнению с рисунком мелком на деревянном полу.
Для меня эти откровения звучали, практически, как открытие. Ничему подобному нас в Хогвартсе не учили и, судя по всему, не собираются! Уложенный проводник сверху залили смолой до самого края углубления, и Сириус полил рисунок сверху каким-то составом, отчего смола затвердела до консистенции камня и засветилась тусклым светом, став совсем похожей на янтарь. Мне не хотелось делать септаграмму в расчёте на одного лишь демона, а Сириусу не хотелось, чтобы в ней были хоть какие-нибудь детали, которые нам бы пришлось рисовать мелком. Компромисс стоил нам ещё одного дня рабского труда.
В тех местах, где должны были располагаться руны для выбора демона, мы выбрали аккуратные круглые углубления диаметром десять сантиметром и глубиной — два. Потом из магического обсидиана мы нарезали таких же кругов, уже на которых вытравили канавки и залили их волшебным композитом. Кругов, которые плотно входили в приготовленные для них углубления, сделали пятьдесят два — по числу рун. Когда мы с ними закончили, то приступили к изготовлению схемы питания и пульта управления. Это только звучит заковыристо, а на самом деле оказалось достаточно простой операцией.
От сплошного внешнего круга мы сделали канавку, которая была шире и глубже, чем сам рисунок. Туда Сириус уложил сразу несколько проводников, поскольку имевшиеся не могли пропустить достаточно магической энергии, а за толстым нужно было лететь куда-то не то в Истамбул, не то в Константинополь, где на крупнейшем магическом Базаре можно было найти самые диковинные материалы и ингредиенты. Канавка отходила к стене, на которой Сириус разместил накопители магии и большой рубин, который должен был хранить заклинание. После того, как накопители зарядились от стен, и я ввёл заклинание в рубин, всё, что оставалось сделать — лишь прикоснуться палочкой к камню, чтобы инициировать портал.
На всё это ушло добрых пять дней. Я так и остался жить во дворце у родителей, свободное время проводя с семьёй и с расширенной семьёй. Вставал я рано, быстро съедал завтрак и отправлялся в нашу лабораторию с Сириусом, который с утра пораньше приходил за мной, никогда не отказываясь от завтрака. Сначала отец пытался было поселить его в домике для гостей, но я спросил папу, хорошо ли тот знал Сириуса в молодости, намекая на удалую ночную жизнь крёстного. Родитель усмехнулся и оставил свои попытки.
Крёстный же неплохо выступил на Гриммо, очень быстро убедив остатки своих гостей, что соседство с озабоченным маньяком, иногда приводящим на одноразовую ночёвку до полудюжины дам, впоследствии легко дающих своими воплями фору самой Вальбурге Блэк, не совсем положительно сказывается не только на неокрепшей детской психике, но и вносит неожиданное смятение в жизнь других взрослых. По крайней мере, Снейп, притиснутый Молли к стенке в одном из тёмных коридорчиков, внезапно обнаружил в себе способности к стихийной телепортации и позже дал торжественное обещание Дамблодору, что ноги его на Гриммо больше не будет, а Артуру — привожу точный пересказ слов Сириусом, поскольку детей рядом, естественно, не было, — посоветовал “научиться, наконец, удовлетворять эту самку громамонта во время гона!”. Самому Артуру, сверкавшему сальными глазками в сторону Тонкс, Римус тактично объяснил, что главная задача того — исполнять именно супружеский долг, и никакой другой. В общем, Уизли теперь перестали шастать к Сириусу, как к себе домой, а крёстный, который, наконец, примирился с собой и своим наследием, куролесил вовсю.
Работа над септаграммой сблизила нас сильнее, чем всё совместно проведённое время до этого. Рассказы о Джеймсе и Лили, о моих родителях и крёстных, сменяющиеся обсуждением деталей того, что нам предстоит сделать не только в работе над этим конкретным проектом, но и в целом с нашими жизнями... Я чувствовал, как он буквально напитывает меня своей силой и уверенностью, делая в чём-то совершенно другим человеком.
К вечернему чаепитию он возвращал меня в объятья родителей и садился с нами за стол. По окончании девушки утаскивали меня играть в сад, где мы либо бегали друг за дружкой, либо гоняли на мётлах, либо просто сидели на качелях, делясь историями своей жизни. Как-то во время того, как я в который раз описывал теперь казавшиеся почти забавными подробности Первого Тура Турнира, Панси почти незаметно скрылась в вечернем саду. Ещё через пару минут Дафна, не поднимая своей хорошенькой головки с моего плеча, поинтересовалась, заметил ли я, что мы остались одни.
— Да, мисс Гринграсс, внезапный уход Панси не ускользнул от моих глаз! — подтвердил я.
— Мисс Гринграсс? — она подняла на меня свои голубые глаза. — Ну что ж, мистер Парсинсон, если вы настаиваете... — она не договорила, что именно будет, если я настаиваю.
— Панси хочет, чтобы мы поговорили... — вставил я в многозначительную паузу.
— О чём, Алекс? — спросила она.
— Об этой ситуации, в которой мы оказались. О двух перстнях у меня на руке. О нас, Дафна!
Ещё минут через пять она провела пальчиками по моей руке, которую держала в своих:
— Очень содержательный у нас разговор получается, мистер Паркинсон.
— Мне нравится, мисс Гринграсс, — согласился я.
Ещё минуты через три она, немного повозившись, чтобы удобнее устроиться, снова напомнила:
— Так что там о нас?
Опыта разговора с девушками у меня не было совсем, и я откладывал начало, как только мог, при этом лихорадочно пытаясь сообразить, что ей сказать. Ничего говорить не пришлось, она сама начала:
— Я намедни читала книжку... В семи томах... Такая... Средней паршивости сказочка. Ни литературной ценности, ни назидательного эффекта... Однако несколько моментов меня не то, чтобы заинтересовали... Разочаровали!
Дафна опять на меня посмотрела, но уже не совсем ласково. Имя ещё не сорвалось с её языка, а я уже знал, что она сейчас скажет.
— Чо Чанг, Алекс? Серьёзно? А потом ещё и Уизли? И почему нигде в этих... книжках не говорится о предшествующей этому контузии с полной потерей памяти и разума?
Я было развеселился, а потом у меня перед глазами встал оригинал, контуженный и потерявший всё, а не только разум.
— Прошу тебя, Дафна, не шути на эту тему никогда, хорошо? — сглотнув, выдавил я. Она замолчала, отвернувшись. Я ободряюще сжал её пальчики.
— И всё равно, целоваться с Чо... — её лицо вдруг оказалось совсем рядом, и она не то говорила, не то мурлыкала: — Получше, что ли, никого нет?
Я вдруг понял, что она подставляет мне свои губы, и осторожно прилепился к ним своими. Дафна, до этого плотно зажмурившаяся, приоткрыла глаза и прошептала:
— Да не стискивай ты так губы! Мягче! — и снова закрыла глаза. Тогда я вытянул губы трубочкой и сделал “чмок!” Моя невеста хихикнула и отстранилась, весело глядя на меня:
— Ну кто так целуется! — с улыбкой упрекнула она.
— Можно подумать, у меня было много практики! — буркнул я.
— А у меня? — она лукаво склонила голову. Я, насколько мог, пожал плечами.
— Хочешь, расскажу, как я в прошлый раз целовалась?
Внезапно я почувствовал, как меня что-то укололо. Мне была неприятной мысль о том, что Дафна с кем-то целовалась, причём, я не понимал, отчего — до сего момента я, конечно, понимал, что она мне очень нравится, но каких-то совсем уж романтических чувств не испытывал. Как мне казалось ровно до этого момента.
— Нет уж, избавь меня от подобных откровений! — насупился я. Дафна тихонько рассмеялась:
— Видишь вон то дерево? Мы с Алексом за ним прятались от Панси, когда играли в прятки, а она нас долго не могла найти. Вот мы и решили поэкспериментировать.
Теперь у меня появился личный враг! Осталось только его найти и сделать с ним что-нибудь ужасное!
— Что это за Алекс? — как можно более небрежно спросил я, сам при этом навострив ушки. Дафна захохотала в голос.
— Что? — обиженно спросил я. Она перестала смеяться и сказала серьёзным голосом:
— Алекс Паркинсон!
— Что? — повторил я.
— Не “что”, а “что за Алекс”. Алекс Паркинсон!
Вот иногда мне непонятно: я такой тормоз с рождения или меня пересадка мозгов Поттера таким сделала? А эта змея ещё и веселится.
— Мы с тобой целовались? — переспросил я. Она радостно кивнула. — Когда нам было по десять? А можно ещё попробовать?
Дафна с коленями забралась на скамейку рядом со мной так, что её лицо теперь оказалось выше, одной рукой упёрлась мне в грудь, а другой убрала свои локоны в сторону. Она сосредоточенно облизнула губы, и меня вдруг охватила какая-то непонятная дрожь. Такого я ещё никогда не испытывал. Склонившись ко мне, она прикрыла глаза и наконец приникла к моим губами своими. Они были тёплыми и мягкими, а ещё — чуточку влажными. Она присосалась к моим губам, а потом, когда я слегка приоткрыл рот, захватила мою нижнюю губу, нежно сжав её. Я высвободился и сделал то же самое с её губой. Он оторвалась от меня, всё так же сосредоточенно глядя мне в глаза, и тут я осознал, что мы оба тяжело дышим, моё сердце колотится, как бешеное, и кровь прилила к лицу. А ещё мне казалось, что у меня вдруг выросли крылья. А ещё заходящее солнце сквозь её волосы...
