Идеальный план, созданный в далёкой Москве, столкнувшись с реальностью, потихоньку трещал по швам и расползался, как тот самый приснопамятный тришкин кафтан.
Взять, хотя бы, знаменитую Ватиканскую библиотеку. Хорошо, что ринулись туда в первый же день, даже потеряв пару домов, намеченных себе на разграбление. Зато успели хорошо поживиться до того, как Филибер де Шалон, принц Оранский, выбранный солдатами после смерти Бурбона своим главнокомандующим, взял ей под защиту, пусть и ценой грабежа позолоченных обложек. А ведь планировали прибыть туда позже и поработать там более вдумчиво...
Ну а самое жестокое опустошение Рима продолжалось восемь страшных дней. Укрывшись за стенами замка Святого Ангела, папа и другие спасённые с ужасом наблюдали за той вакханалией, что творилась внизу на городских улицах. Казалось, что вновь вернулись времена готов и вандалов, ограбивших Рим тысячу лет назад. Да что папа! Сама Италия взирала на разграбление Рима в полной растерянности.
Правда понтифик за какие-то "жалкие" 400 тысяч дукатов был вскоре освобождён из своего заточения в замке Святого Ангела и отправился в изгнание в Орвието, однако оккупация Рима, с полным беззаконием и властью силы, продолжалась ещё долгих восемь с половиной месяцев, пока вспыхнувшая эпидемия чумы и собранное, наконец-то, войско, верное римскому папе, не заставили наёмников в спешке покинуть усеянное разлагающимися трупами пепелище.
Что же касается представителей одного русского князя, то они исчезли ещё раньше, оставив вместо себя некоего синьора Луиджи деи Грумарди, который и должен был истребовать нотариально заверенные на его имя римские долги, продать всё же полученные в качестве "выкупных средств" дома, лавки и прочие строения, и попытаться всучить нереализованные "акты дарения" какому-нибудь банкирскому дому, пусть и за треть цены.
* * *
*
Передовые отряды русских выскочили к Вольмару под вечер пятницы. И выскочили столь неожиданно, что городское стадо не успело ещё покинуть пастбища и спокойно паслось себе за городской стеной. Обрадованные подобным подарком, русские помещики бросились собирать мычащую и блеящую животину в единое целое, одновременно отгоняя его подальше от города.
Вольмарцы же в первые мгновения думали лишь об одном — успеть затворить ворота. И лишь потом стали с горечью взирать на угоняемое чужаками имущество. Однако, убедившись, что русских пришло не так и много, решили отбить угоняемое стадо. Отряд ландскнехтов и вооружённые бюргеры с громким криком выбежали из распахнувшихся ворот и бросились в атаку на сразу же побежавших к лесу поместных. Вот только преследуя убегающего противника, вольмарцы слишком далеко отбежали от родных стен и когда русские, закончив отступать, развернулись и набросились на них, оказалось, что сил обороняться в поле у выбежавших нет, а отступать далеко и поздно. В результате простого обманного манёвра русские смогли не только угнать городское стадо, которым потом кормили осаждающую армию, но и повязать большое количество тех, кто очень бы пригодился на стенах.
А через сутки к городу подтянулись и главные силы. Поскольку взять город с налёта не получилось, то войско принялось привычно зорить окрестности и неспешно готовиться к осаде. Неспешно, потому как "большой наряд" подтянулся и вовсе лишь к понедельнику, но князь Бельский никуда не спешил и выговаривать пушкарям за отставание не стал.
А серьёзные осадные работы начались и вовсе к среде. Вольмар (или как его звали на Руси Владимирец-Ливонский), как и все ливонские крепости, был с точки зрения фортификации безнадёжно устаревшим. Хотя замок и стоял на возвышенности и с трёх сторон был окружён водой, однако небольшие его размеры вкупе с небольшой же толщиной стен не могли служить надёжной защитой для укрывшихся в нем людей. Да, небольшим отрядам, не имеющим хорошей артиллерии, Вольмар, конечно, был не по зубам, но только не царскому войску с "большим нарядом".
Так что пока мелкие отряды помещиков и детей боярских, рассыпавшись по округе, занимались своим привычным делом, главные силы приступили к окружению города, установке древо-земляных укреплений и правильной расстановке орудий. Работа у набивших руку за прошлую войну воинов спорилась и уже через день первые пушки изрыгнули в сторону города первые "подарки". И спустя какое-то время за стенами занялись первые пожары, которые, впрочем, пока что горожанам удавалось вовремя затушить.
Зато под рёв царской артиллерии стрельцы, поместные и казаки постепенно придвигались к самому рву, прикрывавшему подступы к городу с западной стороны, используя для прикрытия от пуль и стрел изготовленные в ближайшем лесочке туры. А придвинувшись, стали постреливать в ответ, и вскоре отучили вольмарцев надолго высовываться из-за укрытий.
Впрочем, долго терпеть обстрел и пожары вольмарцам не пришлось. Спустя каких-то три дня непрерывной работы наряда западная замковая стена была срыта до основания, открыв дорогу для штурма. Дело оставалось за малым: завалить полуосыпавшийся ров фашинами и, перебив немногих оставшихся боеспособными защитников, ворваться через пробитую брешь в город, предав его огню и мечу.
Широким фронтом тремя большими густыми колоннами, прикрываясь несколькими сотнями гарцующих врассыпную всадников, русские полки пошли на приступ. И как бы смело не защищались вольмарцы, но перевес в силах был явно на стороне атакующих. Так что, когда русские войска всё же заняли город, ладскнехты и вооружённые горожане отступили в замок, где и закрылись в ожидании помощи.
Но помощь не пришла, и осыпаемый ядрами гарнизон предпочёл через несколько дней сдаться на милость победителя и на полной его воле.
Захватив таким образом Вольмар и оставив тут небольшой гарнизон, Бельский двинул армию дальше, на Влех (как на Руси именовали небольшое поселение Валку). Сам городок крепостных сооружений не имел, зато в его округе было расположено сразу два орденских замка: Лунге и Эрмес. Причём Лунге, принадлежавший Иоганну фон Плеттенбергу и его жене, урождённой Барбаре фон Тедвен, был слабо приспособлен к обороне. Так что при первых же известиях о приближении русских Барбара и их сын, Вальтер фон Плеттенберг (полный тёзка магистра), немедленно покинули свою усадьбу и укрылись в соседнем замке. Впрочем, Эрмес продержался тоже недолго, а Влех и вовсе не сопротивлялся, так что русская армия неудержимым потоком двинулась в сторону Феллина.
А пока она двигалась на север, отряд князя Барбашина "примучивал" южные провинции Ливонской конфедерации. Один за другим падали в его руки орденские замки, а дорожные сумки поместных наполнялись различным хабаром. Война за Ливонию шла своим чередом.
* * *
*
Кристиан второй в своём имени никак не мог смириться с тем, что его заставили отказаться от трона предков. И путешествуя по Европе, просил и просил у любых владетелей денег, наёмников и любой иной помощи для возвращения былых владений. Увы, но проигравших не любят нигде и даже император был глух к его просьбам. Даже к той, где он просил хотя бы отдать приданное за жену. Сумма там выходила немалая, сто пятьдесят тысяч гульденов! Однако и её Карл не спешил отдавать, так как ему было не до Дании: он в очередной раз воевал с Францией.
А между тем оставшиеся доброхоты доносили до королевского слуха свежие новости из родной стороны. Новый датский король Фредерик хоть и обещал, что будет бороться с ересью вплоть до применения смертной казни, но вскоре изменил своё мнение. Стремясь к фактической независимости датской церкви от папства он покровительстовал ученику Лютера, священнику Гансу Таусену, и ограничил права епископов. А чуть позже и вовсе стал передавать в лены дворянам монастыри.
И это вызывало скрытый гнев основной части населения, остававшегося верным католической вере. К тому же крестьяне, горожане и мелкопоместное дворянство по-прежнему хранили верность Кристиану и в датском обществе все чаще стали раздаваться голоса, призывавшие вернуть свергнутого правителя.
Впрочем, находясь в изгнании, Кристиан сам познакомился с Лютером и нашёл его учение достаточно убедительным, что рассорило его уже с императором, который и отослал бедного родственничка подальше с нищенским содержанием в 500 гульденов в месяц. А потом еще и отобрал детей, чтобы папа-лютеранин не воспитал их еретиками.
Однако, если его подданным был нужен король-католик, то Кристиан был готов поменять своё отношение к учению Лютера ради отчего трона. Вот только не было на горизонте никого, кто готов был бы выложить ему кругленькую сумму на армию. Оттого и прозябал в сырых Нидерландах бывший датский король, мечтая о реванше.
Гость на пороге королевского жилища возник с утра и без приглашения, так что поначалу Кристиан даже подумал прогнать его. Однако любопытство всё же взяло своё и незнакомца пустили в гостинную, где он протомился пару часов, ожидая аудиенции.
Наконец король соизволил спуститься вниз.
Гость, одетый достаточно дорого для простого гонца, быстро подскочил с кресла и поклонился монарху. Причём поклон был не такой, как принят в Европе, зато так кланялись послы русского царя, когда приезжали в Копенгаген.
— Вы рутен? — спросил Кристиан по-немецки, помня, что датский язык даже в Дании использовался не везде. Это ведь лишь при его правлении всё королевское делопроизводство было официально переведено с немецкого языка на датский, а до того везде и всюду по стране, кроме деревни, царил язык Ганзы.
— Да, ваше величество, — снова поклонился гость. — Степан Грязнов, личный дворянин князя Барбашина к вашим услугам.
— Князь Барбашин? — левая бровь короля взлетела вверх. — А, помню — этакий Северин на службе моего московского брата.
— Старшего брата, ваша величество. Всё же мой господин принял титул императора, доставшийся ему по матери.
Кристиан хмыкнул и отошёл к окну. Гость позволил себе дерзость, но московиты всегда были щепетильны в титуловании своего государя. Да и императорский титул Василия, третьего в своём имени, был признан в Европе почти всеми, кроме королей Франции и Польши. Так что не ему обижаться на подобную поправку. К тому не даром русские прислали к нему гонца. Неужели Василий вспомнил о былом союзе?
— Что же хочет сказать мне ваш господин, герр Грязноф?
— Князь, которому я служу, просил меня передать вашему величеству, что государь печалуется по вашей судьбе. Однако он не может оказать вам помощь напрямую, так как Фредерик, первый в своём имени, коронован по всем правилам вашей страны, что, впрочем, не отменяет узурпацию им власти, так как он поддержал мятежников, поднявших руку на своего суверена. Однако, по многим причинам, король Фредерик был признан в Москве.
— Но всегда есть какое-то "но"? — хитро прищурился Кристиан. В душе же бывшего короля бушевал пожар. "По многим причинам" — как красиво гость высказался про политику. Но он-то понял всё прекрасно: рутенам нужен проход по Зунду и ради него они признают владыкой любого, кто оденет корону в Копенгагене. Тем более, если сделает это "на законных правах".
— Ваша прозорливость вызывает восхищение, ваше величество, — казалось, что с уст гонца вот-вот польётся елей. Но Кристиан лишь усмехнулся столь откровенному подхалимству. И не поверил ему. Слоняясь по Европе, он много слышал про то, что происходит на востоке и понял, что рутены не стой ганзейцев — мягко стелят, вот только за ночлег потом не расплатишься.
— Как стало известно в Москве, — продолжил между тем Грязнов, — вас не забыли в вашей стране и многие ждут вашего возвращения. Особенно епископ Нидароса.
Кристиан печально вздохнул. Осведомлённость рутенов вызывала трепет. Да, Олав Энгельбректссон писал ему, что в Норвегии только и ждут его высадки, и готовы признать своим королём даже без датской короны. Ах, Норвегия! Его лучшие годы, его милая Дивеке, его мудрая Сигбритта. Его враги вылили кучу грязи на имя советницы, мол это она без конца настраивала монарха против его окружения. Но он-то знал, что голландка хотела совсем другого!
Однако гость продолжал говорить и Кристиан отбросил нахлынувшие воспоминания:
— Частные лица, которые недовольны вашим свержением, из-за чего полностью провалился проект русско-датской торговой компании, готовы пожертвовать вам нужную сумму и корабли, что доставят вас с войском в Нидарос.
— Хорошо, это я понял. А что эти "частные", — король выделил последнее слово интонацией, — лица захотят взамен?
— О, совсем немного, ваше величество. Ведь издревле Финмарк является яблоком раздора между Норвегией и Русью. За оказанную Вам помощь, вы просто уступите север по 68 градус, до озера Дуортносьяври, как прозывают его местные самоеды, и дальше по реке Турнэ-эльв до самого залива. Ах да, Лофотенские острова Вам придётся уступить полностью.
— А не много ли желают ваши "частные" лица?
— Ах, ваше величество, не думаю, — состроил скорбную мину Грязнов. — В конце концов, вы так желали помощи, что готовы были заложить куда более богатую и населённую Исландию. А тут Финмарк, где бегают нищие самоеды и всех крепостей — один Вардегуз.
— Ну, допустим, не один, но, пожалуй, я действительно уступлю Финмарк скажем, за двести тысяч гульденов.
— Побойтесь бога, ваше величество. Ту же Исландию вы торговали куда дешевле. Хотя, если к Финмарку вы присоедините ещё и Исландию...
— Думаю, это будет чересчур много, — поспешно проговорил Кристиан. — Да те же Лофотены, издревле самое богатое место рыбной ловли вдоль всего побережья и норвежцы, живущие за счёт промысла, никогда не смиряться с этой сделкой. И зачем мне тогда норвежская корона? Пусть ваши "частные" лица подумают над этим, а пока просто озвучьте, на какую сумму они хотели бы расщедриться, герр Грязноф? Мне ведь нужна не только армия, но и поддержка подданных, особенно в первые месяцы...
— А вот этот вопрос мне позволено обсудить с вами, ваше величество, — Грязнов даже внешне подобрался, предчувствуя азартный торг, пусть и с коронованной особой.
Глава 18
Лонгин Сотников (получивший свою фамилию благодаря званию римского центуриона, пронзившему копьём бок Христа и ставшему мучеником Православной церкви) стоял на юте каравеллы "Песец" и с вожделением рассматривал в подзорную трубу большую каракку, что медленно плыла вдалеке, держа курс на пролив. Что она делает вблизи английских вод, Лонгин не ведал, но вот глаз на неё уже положил, так как груз подобной каракки, тем более поднимающейся с юга, явно стоил немалых денег. И если при сближении окажется, что судно принадлежит либо франкам, либо португальцам, то он с лёгким сердцем отдаст приказ об атаке. И пусть Русь с португальцами не воюет, но ведь у него в кармане лежал ещё и каперский лист от французского короля (точнее очень хорошая подделка, но списанная с настоящего свидетельства).
При этом сам Лонгин даже не догадывался, что, готовясь к атаке, он тем самым готовился в очередной раз разорвать ткань исторического полотна, ибо в иной реальности в эти январские дни 1527 года в этих водах не было никаких пиратских судов, и идущему сейчас вдали кораблю была уготована совсем другая судьба. Вот только на беду ничего не подозревавших моряков, ещё несколько лет назад в голове одного русского князя мелькнула здравая мысль, что лить при абордажах только русскую кровь излишняя трата того бесценного ресурса, каким является православный народ. И это в то время, когда такого понятия, как нация ещё не существовало, и ограбленный наёмниками крестьянин легко вливался в ватагу и без угрызений совести уже сам грабил такого же бедолагу в соседней деревне. Ну и почему бы в такой ситуации не воспользоваться хорошим советом из песни (ага, той самой, где "плати, и мы твою победу в дар тебе принесем") и не разбавить абордажные команды иноземцами, сохранив при этом русских мужиков для более нужных дел. Пусть уж лучше детишек плодят да землицу православным народом заселяют.
