И всё же Ганза смогла набрать достаточно сильную эскадру, во главе которой встали её лучшие адмиралы, способные отвечать веяниям времени. Увы, но проверенная веками тактика морской войны, где вся борьба сводилась к единоборству одного судна с другим, лишь отчасти поддержанная тяжелыми метательными машинами да стрелками, которые размещались на двух возвышенных палубах в носовой и кормовой частях корабля или же в просторных крытых корзинах наверху мачт, постепенно изживала себя. Нет, отказываться от абордажа купеческих судов никто не собирался, даже рутены, но вот в противостоянии боевых эскадр всё чаще на первое место стали выходить пушки. Первыми на этом поле выступили англичане с франками, но один рутенский князь творчески переработал их опыт. И теперь в противостоянии с ним уже не важно было во сколько раз твой экипаж превосходил вражеский, ведь для того, чтобы повлиять на исход боя, его нужно было для начала высадить на чужую палубу. А как раз этого-то рутены избегали как могли. Теперь в бою с ними стоило больше рассчитывать на быстрые повороты судов и на меткие действия артиллерии. Что предъявляло ганзейским адмиралам новые требования в управлении флотом.
С учетом же того, что силы, находившиеся в распоряжении ганзейских городов, были далеко не достаточны для борьбы с такой грозной державой, какой была единая Русь, то ставку следовало сделать на один мощный, но чувствительный удар. Ведь вести долгую блокаду, как это было можно с теми же новгородцами, с московским владыкой было бесполезной тратой времени. Тем более с учётом столь быстро развернувшейся русской торговли. А потому сразу к активным действиям ганзейцы не приступили, хотя градус воинственности от этого среди них ничуть не упал. Ведь как всегда у правящей элиты появился шанс свои внутренние проблемы свалить на внешнего врага.
Вот только годы совместной торговли создали для русских во многих городах Ганзы не только ценных, но и дружественно расположенных к ним партнёров. И тот же Мюллих, получив, в отличии от других, свои товары в целости и сохранности, тут же отписался о принятом на внеплановом съезде решении своему русскому контрагенту. И таких добровольных помощников у Руси оказалось довольно много. Так что винившийся перед государем за "нечаянно сожжённый флот" князь Барбашин сразу же стал напирать на то, что по-иному было нельзя, и зарвавшихся купчишек стоило показательно наказать. С ним вместе на Василия Ивановича буквально насели и Шуйский, и Шигона, и даже казначей Головин, буквально заваливший государя цифрами доходов от беспосреднической торговли его подданных. А там ещё и супруга царя отписалась, мол прости муж мой слугу своего Ондрюшку, ибо радел он за дело, да просто перестарался. Противостоять подобному натиску Василий Иванович не смог, вины мнимые и явные своему адмиралу отпустил и покарать купчишек позволил, но только ежели те сами что-либо первыми учудят.
По хитрой усмешке Барбашина на эти слова Шигона понял, что немцы обязательно что-либо учудят. Либо сами, либо... Ну да не стоит напраслину на людей возводить. Привыкла Ганза в своей Европе королей свергать да ставить, так что учудят они, видит бог, сами учудят что-то!
А тем временем царское войско продолжало свой поход по Ливонии, имея главной целью орденско-ганзейский город Феллин. Армия шла не спеша, несколькими дорогами, дабы и прокормиться без проблем и пограбить вдоволь. Всё ж таки земли вокруг Феллина были богатыми и практически ещё нетронутыми идущей войной.
Феллинский замок считался одним из самых мощных среди орденских крепостей. Основой его служило здание конвента — массивное четырехугольное строение, внутренний двор которого, вымощенный камнями, окружала галерея на столбах, посредством которой все помещения сообщались между собой.
Конвентгауз был окружен мощной стеной, которая формировала первое предзамковое укрепление. Подступы к зданию конвента с северной стороны защищали еще два таких укрепления. Они разделялись рвами, через которые были перекинуты подъемные мосты. С юга же и востока путь к замку преграждало озеро, так что, казалось, взять штурмом такую крепость просто невозможно.
К тому же недалеко от него стояла и армия ордена, возглавляемая самим магистром. Причём ни он, ни ландмаршал вовсе не собирались отсиживаться в обороне, а собирались навязать царским войскам бой по своей воле. Потому как вести долгую войну Орден просто не мог. Большая часть его земель, ещё подвластных магистру, была разорена и опустошена набегами. К тому же последние годы были слабоурожайными, что так же не способствовало долгой обороне. Деньги же, полученные от Померании и Ганзы под залог замков и земель, снаряжение, продовольствие и фураж для содержания нанятых немецких ландскнехтов быстро заканчивались. А новых субсидий не предвиделось. В итоге часть наёмников уже начала дезертировать, а на оставшихся больших надежд тоже не было, потому как едва закончатся деньги и они в любой момент поднимут мятеж или сбегут. Так что, пока армия была ещё относительно сильной и боеспособной, предстояло нанести как можно более сильные поражения царским войскам и лишь затем сесть за стол переговоров.
А потому, едва получив известия от высланной далеко вперёд разведки, орденская армия выступила навстречу русской и в результате её решительных действий первым, прямо на марше, был перехвачен и практически полностью уничтожен атакой из засады ертаульный полк в три-четыре сотни человек. После чего армия Ордена свернула на другую дорогу, где по донесениям лазутчиков шла другая часть русского войска. Его воеводы, получив известия от немногочисленных беглецов попавшихся им на пути, лишь отослали гонца к основной рати и продолжили свой поход. Увы, привыкшие за последние годы к легким победам, они недооценили решимость рыцарей, и были за это сурово наказаны.
Легкая конница, которая тоже имелась у ливонцев, мчалась впереди, готовая расчистить дорогу от случайных свидетелей или предупредить о встрече с противником. Следом за ней двигалась основная ударная сила Ордена — его рыцари и конные наёмники. Закованные в железо кони неспешно переставляли широкие копыта, неся в седлах неподвижные стальные статуи, зажимающие в правой руке копья, а левыми придерживающие поводья. Пехота и обоз с пушками двигались позади них.
И именно лёгкая конница и обнаружила остановившихся на дневной сон русских. Увы, русские воеводы регулярно терпели обидные неудачи, пренебрегая организацией разведки и боевого охранения. Результат был вполне прогнозируем: ливонцам оставалось лишь напасть на неготовых к битве и уничтожить их. И пусть вражеские дозоры даже и разглядели чужую разведку, но поднять ото сна людскую массу да построить её в хоть какой-то боевой порядок нужно время. А его то рыцари им и не дали.
Зато большой воевода Бельский оказался куда более сообразительным. Он и словам беглецов поверил и недооценкой врага не страдал, а потому велел немедленно собирать расползшуюся рать в единый кулак, в тайне надеясь выманить орденцев на генеральное сражение и решить, наконец, исход войны в одном полевом сражении.
А поскольку желания обоих сторон, пусть и по разным причинам, но неожиданно совпали, то и битвы пришлось ждать недолго. Армии сошлись на безымянном широком поле и рыцарям, ударившим первыми, даже удалось смять и обратить в бегство русскую пехоту, захватив несколько пушек, но затем им во фланг ударила отборная копейная тысяча и отряды поместных, которые и перевернули исход боя ровно наоборот. Ливонцы, ещё час назад праздновавшие близкую победу, теперь сами попали в окружение. Видя такое дело те наёмники и орденские кнехты, кто ещё оставался в лагере, бросились в "героическое" бегство и остановить их не смог даже сам магистр.
Разгром был полным. Последние пару часов на поле шла настоящая резня между озверевшими от крови людьми, а после тяжело раненных врагов милосердно добили собирающие хабар ратники. Причём среди убитых рыцарей был опознан сам ландмаршал Ордена. Магистр же с остатками преданных ему людей отступил в Феллин.
Собрав трофеи и обиходив раненных, Бельский продолжил движение к намеченной ранее цели и по обыкновению выслал вперёд "легкую" конную рать под руководством князя Бельского, в тайне надеясь на то, что "однофамилец" оступиться или ещё как провалит дело. Потому как Гедеминович питал к этому роду Бельских двоякое чувство.
А началось всё в далёком уже 1519 году, когда князь Иван Михайлович Морткин бежал из Руси в Литву. Там его приняли достаточно тепло и номинально пожаловали в вотчину удел Бельских, предков Ивана Фёдоровича, перешедших на службу к Великому князю Московскому. Так что князь Иван Михайлович довольно быстро стал относительно своим среди литовской знати, и как природный князь из рода Рюриковичей, даже получил свой герб. Тем не менее, "что-то у него не сложилось" на новом месте, и буквально недавно он (хотя в иной реальности это произошло чуть позже, уже в тридцатых годах) вернулся в Московское государство. Вот только потеряв "даренный" удел, он уже привык величать себя князем Бельским. Да и Сигизмунд, словно в насмешку над Бельскими-Гедиминовичами, признал за ним это наименование, потребовав от Василия Ивановича вернуть обратно бежавшего князя Бельского-Морткина. Естественно, что подобное именование тут же подхватили многочисленные недруги истинных Бельских, а Василий Иванович, прямо действуя в духе правила "разделяй и властвуй", вынужден был "принять" подобное обращение. Так и появились на Руси два рода Бельских — Бельские-Гедеминовичи и Бельские-Рюриковичи.
Сейчас Иван Михайлович, которого лишили всех былых мест, шёл при большом воеводе "для посылок". И понятно, что должностью своей он был сильно недоволен, но молчал и обязанности свои исполнял исправно. Получив же под начало "лёгкую" рать, он буквально воспрял и, велев ратникам брать лишь самое нужное, рванул вперёд, стремясь не дать магистру покинуть обречённый град и уйти на север, к морю. И чтобы там главный воевода не хотел, но со своей задачей Иван Михайлович справился. Магистр, понимая, что над Феллином сгущаются тучи, уже собрал обоз и был готов отправиться в Гапсаль, однако не успел. С подходом полков Бельского покидать хорошо укреплённый замок и идти с тяжёлым обозом стало делом опасным, так что фон Плеттенберг так и не сдвинулся с места. А русские полки, рассыпавшись вокруг, надёжно блокировали город-крепость, ожидая, пока главные силы русского войска, не торопясь достигнут этих мест.
Впрочем, осада Феллина началась ни шатко, ни валко. Город сел в осаду и надо было рыть окопы и ставить туры, защищавшие орудия от вражеского огня. Увы, ливонцы стреляли с крепостных стен достаточно метко, ведь они уже давно пристреляли всю округу. И в результате после каждого их залпа русские пушкари недосчитывались нескольких туров, а если совсем не везло, то гибли и сами пушкари, и посошные, что вели работы по укреплению позиций.
Однако после того, как в лагерь Бельского прибыл сам государь, осадные работы значительно активизировались. Пока пехота возводила шанцы и подкапывалась к укреплениям замка, пушкари князя Кубенского принялись методично разрушать стены и башни форштадта Феллина.
Между ливонцами и русскими вспыхнула своеобразная артиллерийская дуэль, которая длилась всю неделю. Несмотря на потери, русские пушкари тоже вели довольно точный огонь. Тяжёлые каменные, кованые железные и литые чугунные ядра русского наряда мало-помалу добивались своего и в конце концов все башни форштадта были сбиты. А в стенах, во многих местах образовались дыры. Пользуясь этим, пушкари частью перешли на зажигательные снаряды и вскоре форштадт занялся пожарами, который никто не тушил, отчего форштадт выгорел весь, осталось всего несколько домов. Всё это, а также отсутствие каких-либо известий извне окончательно подорвали дух гарнизона замка. И пусть в кладовых хранилось ещё достаточно провианта, а в цейхгаузе — пороха и ядер, всё это было уже совершенно бесполезно. Ни наёмники, ни вассалы не желали складывать свои головы за явно проигранное дело. В результате фон Плеттенберг, боясь мятежа внутри больше, чем атак снаружи, вынужден был пойти на переговоры.
Царь Василий Иванович готов был принять капитуляцию Феллина, а магистра взять в почётный плен, но нашлись "горячие головы", которые стали советовать ему покончить и с самой войной одним ударом. Ведь наличие мятежно настроенных наёмников заставит старого рыцаря быть более сговорчивым. А договор требовалось заключать здесь и сейчас, ведь в самой Москве уже давно шли прения между сторонниками скажем так, "выхода к Балтийскому морю", и выступавшими за перенос основной тяжести борьбы на юг, против Крымского ханства. С учётом продолжавшейся постройки Черты, эти представители знатных фамилий кроме устранения угрозы со стороны степей, желали получить и крупный земельный фонд в Диком поле, который можно было превратить в богатые вотчины. Да и дворян, не смотря на их низкий статус, не стоило сбрасывать со счетов, а они тоже желали поместий побольше да побогаче. И юг им виделся куда более востребованным, чем Ливония.
Однако Плеттенберг оказался крепким стариком и всё, на что он был согласен, это перемирие, по которому земли ордена и владения рижского архиепископа переходили под "клиентеллу и протекцию", то есть, под протекторат русского царя до момента подписания настоящего мирного договора.
Обдумав всё малой Думой (не даром в войске находилась большая часть Думы Боярской), Василий Иванович принял данное предложение, после чего Феллин капитулировал, а русские войска вошли в крепость. Сдавшиеся наёмники были вскоре отпущены, а поставивший свою подпись под договором Вальтер фон Плеттенберг со всей возможной "честью" оправлен в Москву.
Так Орден лишился последних боеспособных сил и стратегически важной крепости, а его воля к борьбе была окончательно подорвана. Лишь Ревель, Гапсаль и часть земель на севере, у побережья, ещё имели средства для ведения войны и желание сражаться. Но и они понимали, что без внешней помощи им долго не продержаться.
Русские же на волне такой победы немедленно направили в Ревель грамоту, в которой предложили жителям города бить челом Василию III Ивановичу о переходе в его подданство. Схожие грамоты были направлены и в другие ещё не покорённые города. А чтобы у ливонцев не было сомнений в серьёзности намерений русского царя, войска продолжили погром Ливонии.
При этом всем в ставке царя было очевидно, что после взятия Феллина армия должна была идти на Колывань-Ревель. Нужно было ковать железо, пока горячо. А взятие Ревеля должно было завершить Ливонскую кампанию на мажорной ноте и решало сразу массу задач. Ведь это была стратегическая крепость на побережье, а кроме того с овладением ею Русь получала, кроме Нарвы, ещё один большой порт. Также этим обеспечивались и сильные позиции для последующего дипломатического торга с императором и эрцгерцогом по поводу ливонского наследства.
Однако на пути победоносной армии стоял небольшой городок с крепким замком Вейсенштейн, охранявший пересечения нескольких сухопутных дорог...
