В общем, посмотрел воевода на все эти новаторства, да и пошёл думу думать. Точнее, по осени приехал он к Тихону об урожае поговорить и поразился. Выходило, что в пересчёте на одного крестьянина тут и вспахали больше, и собрали тоже. Вот воеводу словно бес в ребро и толкнул: сам не понял отчего, но захотел он в своё хозяйство подобные машины справить. Чай он себе тоже тут землицы немало приобрёл, а людей у него, как и у других, было мал-мала меньше. А пить-есть хотелось досыта. Да и стоил хлебушек немалых денег, и раз застрял он тут надолго, так почему бы и не поработать на свой карман, раз уж сложилось так?
А Тихон воеводу выслушал, согласно головой кивая, да потом цены на агрегаты и озвучил. Тут уже воеводу оторопь взяла: дороговато, однако, выходило. Да только ведь и Тихон торг вести умел, и интересы свои да княжеские блюсти тоже. Что-то он воеводе в дар преподнёс, что-то оформили в долгосрочную аренду с последующей передачей. Вот так и стали князь и воевода живой рекламой механизации сельского хозяйства среди дворян и старост черносошных земель.
Тихон-то, даром что боярский сын, а хваткой обладал деловой. Понимая, что дорого обычному поместному косилку или жатку-сеялку покупать, а траву косить, да урожай убирать всем надобно, начал он предлагать за долю малую в сене аль зерне помощь свою. Да и князь не скупился: прислал уже несколько экземпляров, что было явно избыточно для нынешней вотчины. И пусть не все ещё поместные готовы были по-новому поля орать, но ведь не только они, но и черносошные крестьяне в округе жили. И считать свою выгоду умели. Так что вскоре пришёл Тихон к Ивану Осиповичу с предложением создать в волости этакую машинно-тягловую станцию, сиречь МТС, дабы на пару скупить ещё жаток-косилок-сеялок, да и сдавать их всем желающим за твёрдый процент. А то, что нынче мало ещё людей на подобное идут, так то ерунда: распробуют со временем людишки сию затею и не они, так кто-то другой к чему-то подобному придёт. А так Тихон умельцами, что будут сии жатки-косилки чинить обихаживать, а Иван Осипович своим воеводским словом и людям помогут, и себя не забудут. Заодно запасов хлеба да сена в Осколе побольше наделают, так что коль придут татары — всё легче в осаде сидеть будет. От того и людям хорошо и воеводе от государя поощрение выйдет (уж благодетель-то тихоновский сообщит, коли что!). В общем, сговорились они, и заработала первая МТС на Руси на оскольских чернозёмах на пятьсот лет раньше, чем в иной истории.
Ну а жизнь на южных рубежах, благодаря строительству Черты и наплыву переселенцев, начинала всё сильнее оживать и налаживаться, даже о крымских набегах как-то стали забывать. И как показали дальнейшие события, зря...
"Великая замятня" в Крыму затихла в неустойчивом равновесии, и даже поражение Ислям-Гирея в походе на Хаджи-Тархан не сказалось на нём, хотя битый царевич, прибежав в Очаков, выделенный ему ханом в качестве владения, и ждал, что дядя решит воспользоваться оказией и раз и навсегда покончит с претендентом. Вот только зря битый царевич беспокоился: Саадет-Гирей посчитал, что теперь калга будет куда более управляем, так что на обострение ситуации не пошёл. Более того, уже зимой, чтобы мятежный племянник не заскучал от безделья, он отправил его в набег на Литву. Причина набега была в том, что великий князь литовский и польский король Сигизмунд I отпустил-таки на волю Шейх-Ахмеда, да ещё и задолжал крымскому хану "поминки" за несколько лет. Увы, но изрядно пограбив литовские пределы, орда уже на пути назад, под Каневом, была настигнута большим литовским отрядом князя Константина Острожского и переселённых в южные пределы шляхтичей, объединившихся для отпора, и наголову разгромлена. И что странно, разгром этот боком вышел не потерпевшему поражение калге, а самому крымскому хану, трон под которым ощутимо зашатался.
В то же время Сигизмунд недвусмысленно намекнул, что если хан и калга желают восстановить прежние отношения между Крымом и Великим княжеством Литовским, а также получить столь желаемые ими "поминки", то пускай дядя и племянник окажут Сигизмунду "уважение". А не то он и султану пожалуется, ведь король и султан подписали между собой мирное докончание, по которому обязались земли друг друга не трогать и не зорить.
Вот тут-то Саадет и вспомнил, что обещал Сигизмунду воевать вовсе не с ним, а с его врагом — Москвой. Вспомнил и задумался: нынче ведь основная рать урусов занята была в ливонских пределах и быстро выйти назад, к бродам, уже вряд ли сможет. А раз так, то в ханской ставке посчитали, что вполне могут повторить успех 1521 года. И напрасно Никита Мясной — посол русского царя в Крыму — пытался подкупить мурз и беков в надежде уговорить их на большой поход в Литву. Те, вспомнив, какую добычу они взяли в русских пределах, на время отложили в сторону интриги против хана и возжелали повторить тот удачный поход. Не учли лишь одного: за время "замятни" ханские войска изрядно уменьшились.
Правда ни весной, ни летом Орда так никуда и не тронулась, ибо большая царская рать стояла под Москвой, и встречаться с нею в бою крымцам как-то не хотелось. Но едва до Крыма дошли вести о том, что царь Василий с войском убыл в Ливонию, как Ислам-Гирей со своими людьми покинул лагерь на Молочных водах и поспешил на север, к московским рубежам.
Вперёд царевича гнала не только жажда наживы, но и жажда будущей мести. Дело в том, что ширинский бей Мамиш, как и все уставший от реформ и неуважения османских друзей хана, предложил калге захватить в Руси как можно больше добычи, обернуть её в деньги, а уже их дать турецкому султану в качестве взятки, чтобы купить себе крымский трон. Совет, мягко говоря, был не самый умный, учитывая, что Сулейман Великолепный с юных лет был другом Саадет-Гирея. Но с учётом внутренней обстановки в ханстве была большая вероятность, что он мог сработать.
Нельзя сказать, что в Москве не ждали набега. Посол, используя полоняников, которым устроили банальный "побег", отписал в Москву предупреждение о "вероломстве" хана, да и привычные доброхоты в стороне не остались. Так что государь Василий III и Боярская дума начали готовиться к встрече незваных гостей заблаговременно. А поскольку Черта ещё не была готова сдержать большую Орду, то полки привычно расставили по поясу Богородицы. Пять воевод стояли на Коломне и Кашире, был усилен гарнизон Рязани. Четверо воевод были в Туле и столько же — в Одоеве, у князя Воротынского. И всего на окский рубеж вышло шесть тысяч дворян и их послужильцев.
Правда, с учётом тех двух десятков, что сейчас воевали в Ливонии, и тех, кто сражался на казанской и сибирской земле, получилось так, что военных сил Руси оказалось недостаточно. Война на два фронта впервые показала себя во всей красе. Да так, что, когда, наконец, пришло известие о выступлении татар, разрядные дьяки еле наскребли полторы тысячи сабель для усиления обороны по Берегу.
Хотя поначалу оставшийся в Москве на хозяйстве вместо умершего царевича Петра царевич Фёдор Мелик-Тагирович понадеялся, что вторжения с юга в этом году всё же не будет. Лето выдалось довольно дождливое и дороги давно уже превратились в чавкающие грязью под копытами коней направления, да и воеводы тоже посчитали, что раз в воздухе уже почувствовалось холодное дыхание осени, то татары уже не придут. И тут, как гром среди ясного неба в Москву и в подмосковное село Воробьёво, где молодая жена царя жила на природе в ожидании родов, прискакали гонцы с Берега с тревожной вестью: 'Ислам царевич идёт, а с ним тритцать тысеч тотар'.
И хоть все понимали, что таких сил у царевича быть не может, но всё же Фёдор и думцы, оставшиеся в Москве, слегка растерялись. Второй погром государь им уж точно не простит.
Стоявшие в Кашире и в Коломне воеводы получили немедленный приказ идти к предполагаемому месту форсирования Оки татарами. Сам Пётр оставался в Москве, ожидая новых вестей о намерениях калги и готовя казну к эвакуации. В Воробьёво же убыл большой обоз, дабы увезти беременную царицу подальше от татар.
6 сентября Ислям Гирей с войском подошёл к Ростиславлю, возле которого был удобный перелаз через Оку, и 7 сентября попытался совершить переправу. Стоявшие на московском берегу полки князей Одоевского-Швиха Василия Семёновича и Охлябинина Петра Фёдоровича прекрасно понимали, что если татары, имея многократное преимущество в силах, разом ударят на них, то вряд ли они долго удержатся на своих позициях. Однако им на руку играло то, что из-за сильных дождей вода в Оке значительно прибыла, и переправа через неё оказалась довольно затруднена. А также то, что по реке постоянно ходили струги Степана Григорьевича Сидорова.
Этот весьма неординарный рязанец, переселённый после бегства Ивана Ивановича на московскую землю, попал в разряд Корабельного приказа можно сказать по оказии. Но князю очень понравился немногословный сын боярский, к тому же пользующийся большим и явно заслуженным авторитетом у дворян и даже воевод. В иной реальности сей дворянин почти два десятка лет был незаслуженно обойдён чинами и службой, прежде чем вошёл в состав государева двора, а дети его были внесены в избранную тысячу. Но здесь ему дали проявить себя во всей красе, и он жёсткой рукой держал в узде всю окскую флотилию, которая сейчас радостно обстреливала из орудий татарские тысячи, скопившиеся на берегу или пытавшиеся переправиться через реку. В чём им с левого, высокого берега Оки, помогали русские всадники, расстреливая из луков пытавшихся переплыть мутные воды татар, сами не неся при этом существенных потерь. При этом струги, из-за большой воды не боявшиеся сесть на мель, хорошо разогнавшись на течении раз за разом крушили плывущих своими окованными металлом носами.
Поняв, что прорваться с налёта на московский берег им не удалось, Ислям Гирей собрал в своём шатре большой совет. Мнения на котором радикально разделились. Часть мурз советовали повторить попытку тут, или поискать иное место для переправы, справедливо считая, что больших сил урусы всё равно выставить не смогут: от Ливонии до Москвы не один день хода. Однако другая часть считала, что самый важный фактор — фактор внезапности — уже утерян и переправиться на московский берег им вряд ли удастся. И искать новое место тоже не стоит. Ведь река нынче, словно по наущению иблиса, куда полноводнее, чем обычно и большинство бродов стало просто неодолимо для конницы. А ещё за спиной стояли непокорённые крепости, в которых до поры до времени отсиживались урусутские воины. И как бы дорога назад не стала более тяжёлой. Так что, взвесив все за и против, и кляня неверную судьбу, Ислям Гирей приказал своему войску отступать.
Оскол о приближении орды узнал вовремя: не зря всё же дозоры далеко в степь ходят. Узнал сам и ближайшие селения предупредить успел. Люди, хоть и расслабились в последние годы, но укрытия для таких дел всё же приготовили, и теперь кто в чащобы непролазные подался, а кто под защиту стен. Не один ведь Оскол крепостью был. Многие дворянские усадьбы были превращены в маленькие замки, за стенами которых легко можно было пережить набег не имеющих осадных механизмов кочевников. Та же барбашинская вотчина была обнесена высокой земляной стеной с частоколом и башнями поверху и глубоким рвом перед ней. А на башнях грозно поблёскивали в сторону поля пушки.
В общем, крестьянский люд, побросав все дела, быстро укрылся в ближайшем к проживанию укрытии и теперь с тревогой наблюдал за проходящей мимо них силою.
Первые разъезды появились у Оскола аккурат перед закатом, а с утра к городу стали подходить и основные силы. Сам царевич, приблизившись верхом на скакуне на безопасную дистанцию, хмуро оглядел выросшее на пути препятствие. Помня о неудаче под Хаджи-Тарханом, он хорошо понимал, что попытка забраться на стены лишь с помощью лестниц сулит его армии только ненужные потери. А никаких иных средств для осады у идущей в набег орды не имелось.
Так что крепость ему быстро не взять. А он ведь не для того шёл сюда, чтобы встать перед первым же укреплением. Так что не стоит тут задерживаться, и пора двигаться вперёд, к Оке! В конце концов, степная армия врывается в атакуемые земли вся целиком, не имея коммуникаций, по которым должна снабжаться. И этим она и отличается от армий оседлых народов. Грабя и убивая, питаясь тем, что успела найти в чужих домах, татарская орда не боялась, что ей отрежут снабжение засевшие за стенами небольшие отряды.
Вот только возвращение назад было для орды не таким триумфальным. Не было с ней ни верениц набитых хабаром телег, ни верениц связанных рабов. Тёмной змеёй орда протекла мимо затворившихся крепостей и скрылась в степи, кусаемая исподтишка лёгкими отрядами поместных.
Однако этот поход не прошёл бесследно, сильно ударив по экономике южных земель и напомнив русичам, что вековой враг никуда не делся, так что работы по застройке Черты нужно было ускорять. А дозоры, высылаемые в степь, усиливать.
Однако большой поход Орды пусть и обошёлся без трофеев, но никак не без последствий. В Москве вернувшийся из похода государь Василий Иванович приказал утопить крымского посла Саадета в реке за "вероломство". Да и хан, как позже стало известно от доброхотов, тоже был вне себя от ярости. И весь свой гнев выплеснул именно на виновников похода. В результате по весне обиженный в лучших чувствах Ислям Гирей возобновил борьбу против своего дяди, да только воинское счастье в очередной раз изменило ему, и крымский хан при поддержке осман в жаркой битве разгромил царевича. Ширинский бей Мамиш, поставивший не на того, был казнён, а Ислям Гирей едва спасся с несколькими своими слугами и, прибыв в южные литовские владения, под Черкассы, попросил у великого князя литовского Сигизмунда Старого защиты и помощи. А также войска. Ибо грезить о ханском троне, не смотря на очередной разгром, не перестал.
И "Великая замятня" в Крыму вновь набрала обороты...
* * *
*
Ох вы деньги, деньги, деньги рублики,
франки, фунты, стерлинги да тугрики.
Ой вы день-день-день деньжата, денюжки,
Слаще пряника милее девушки.
Все ищут ответа в чём главный идеал,
пока ответа нету — копите капитал!
Именно такую песенку напевал Андрей, листая финансовые отчёты своих компаний. Читал и морщился. Вот вроде деньги были, ведь русский рынок был огромен и с жадностью пожирал всё: железо, медь, ткани, лесоматериалы, стекло и бижутерию — всё то, что выпускали его мануфактуры, не говоря уж про дары вотчинных земель в виде зерна, мяса и овощей. И в тоже время их не было, ибо их пожирали проекты, которые тянул на себе князь. Слава богу, хоть купцы наконец-то расшевелились и даже вошли в раж, отчего торговые компании перешли, наконец, в режим самоуправляемости и саморегулирования. Огромные доходы заставили их сбросить шоры с очей и отринуть любимую всеми поговорку: "деды так делали". Делать-то делали, но вот ТАКИХ доходов как раз-то и не получали. Так что теперь купцы уже сами шли в конторы, а векселя выкупались, словно хлеб в голодные годы. Однако, кроме торговых компаний, у князя были и другие, куда более затратные программы, отдачи от которых в ближайшие годы ждать просто не приходилось.
