Мирза внимательно слушал чужие доводы, думал над ними, решал, прикидывал и, наконец, после долгих и томительных дней ожидания решился. Его, практически вождя всех ногаев, хитростью отодвинули на задворки. Что же, он покажет, что кто-то слишком рано списал его из своих раскладов. И вскоре по всем ногайским кочевьям понеслись мамаевские вестники, призывая признать Шах-Али ногайским ханом, а Мамая бием Орды.
Разумеется, стерпеть подобное Саид Ахмед даже не попытался. Орда вновь, как двадцать лет назад, встала на грань междоусобиц, чем немедленно собирались воспользоваться её соседи, боявшиеся и ненавидевшие мангытских биев, фактических узурпаторов древних царственных прав рода Чингисхана...
* * *
*
Никита Петров вернулся в родную Тарусу почитай через год после своего отбытия в персидскую землю. Дела заставили столь долго в чужедальних краях задержаться. Зато встречали его всеми семействами. Мать просто ткнулась в грудь, тихо радуясь, что единственный сын живой вернулся. Раньше вот так мужа встречала, теперь вот сына. И ведь по-иному не будет, такова она купеческая доля. Следом в объятья кинулась жена. Ту сжал с силой, аж до хруста, огладил по голове и плечам загрубевшей рукой.
— А ведь радость у нас, Никитушка, — заглядывая ему в глаза произнесла Дуняша. — Доченьку нам господь послал. Аграфеной окрестили.
— Что ж, родили няньку, — весело проговорил молодой купец, муж и отец, — родим и ляльку. Соскучился по тебе, ладо моё. Теперь бы в баньку да за стол.
— Так истопилась уже, сам же служку прислал с письмецом, — рассмеялась Дуня.
Банька и вправду к тому времени настоялась, так что парился Никита с наслаждением, поддавая парку да исходя потом. Чертил сноровисто обхаживал зятя веничком, после кидались в кадку с натасканной ключевой и оттого холодющей водой, да снова лезли на полок. А потом распаренные пили квас сидя на скамьях в беседке перед банькой, подсмотренной в своё время Чертилом у князя. А что удобная вещь получилась — от солнца крыша укрывала, а от людей кусты малины. Князь говорил, что в эллинских землях беседку лоза виноградная обвивает, но виноград в Тарусе не рос. Потому обошлись тем, что под рукой было.
— Как с Настенькой сложилось? — поинтересовался Никита судьбой старшей сестры Дуняши.
— Выдали замуж, — спокойно ответил Чертил. — Парень, как только её в церкви увидал, так и прислал сватов.
— А что же раньше не замечал, что ли? — удивился Никита
— А он не местный. Да и не купец вовсе.
— Как так, батько, вы же дочь хорошо пристроить хотели.
— Вот и пристроили, — усмехнулся Чертил. — Парень тот городской харчевней заведует. Новой. "Крошка-картошка" прозывается. И не спрашивай, что за название такое, ибо не ведаю. Зато знаю доподлино, что его сам князь придумал. Теперь эти харчевни по всей Руси поставлены под патронажем сам догадываешься кого. Сначала думали не пойдёт дело, трактиров-то в Тарусе и без того хватает. Ан нет, князь и тут всех удивил. Харчевня та не только для еды. Есть там и комнаты светлые для постояльцев, есть и развлечения разные. Певцы в ней целые состязания устраивают, а победителя средь них сами гости выбирают.
— И что, нравится певцам?
— А то, победителю целый алтын дают. И кормят-поят следующий день бесплатно.
— Надо же, — удивлённо почесал вихры Никита. — А что за развлечения?
— Так разные! К примеру, вывешивают листок с различными новостями. Но это для грамотных. А для тех, кто читать не умеет, после рабочего дня его ещё и зачитывают. А там и что в ближайшей округе случилось, и что в городе, и что в мире деется. Правда про мир с опозданием пишут, ну так пока та новость до Руси дойдёт. И для купца там много чего интересного. Особенно когда про цены пишут. Ныне каждую пятницу почитай в той харчевне купеческий день. Сидят, напитки пьют, про цены судачат, да сделки совершают. Ну и игры разные. Для тех, кто хочет голову поломать — шахматы, для кого просто время скоротать — шашки или домино. Это игра такая, говорят из самого Китая завезённая.
— Действительно хитро придумано, — усмехнулся Никита. — Давно примечено, что ради нового да интересного, люд и раскошелиться может.
— Да что игры, вот кухня там просто невообразимая. Нет, кто по-простому желает, тому нашу исконную пищу сварганят. А кто желает вкусить явств заморских, тем тоже многое что предложить могут. Вот ты плов едал?
— А как же, за морем Хвалынским это, почитай, все едят.
— Вот. А теперь и в Тарусе можно плов по рецепту самого шаха заказать. Аль кашу митрополичью.
— Это как?
— А то зерно сарацинское, что рисом в харчевне именуется, с овощем заморским — тыквою. Говорят, сам митрополит и старец Вассиан ею вельми восхищены. Причём и варят её по-разному: и на воде, и на молоке, и с мёдом, для сладости, и с пряностями. А суп царя ацтекского (тьфу, язык сломаешь, пока выговоришь)? Говорят, живёт такой царь в землице, что Америкой зовут, вот ему такой и варят. Из зерна кукуруз. Причём в двух видах: один просто уха из того зерна с мясом птицы да приправами, а другой суп-пюре кличут. Для него даже специальный прибор мастера соорудили, чтобы всё сваренное в единое крошево растирал.
— И что, едят православные?
— Ну, поначалу редко кто на заморские явства покуситься решался, а нынче ничего, приелись. У кого и свои предпочтенья появились. Старик Зосима, купец старый, заслуженный, да ты его знаешь, это тот, кому татары почитай все зубы выбили, так он к тому суп-пюре просто прикипел. Ест и нахваливает. А Берендей и вовсе теперь ни одно блюдо без ындейского соуса не воспринимает. Заодно и мошной своей хвастает. Соус-то тот не каждому по карману.
— Интересные дела на Руси творятся, — вновь усмехнулся Никита.
— А то, — наставительно поднял палец Чертил.
Потом они перешли в горницу, где уже стоял накрытый явствами стол. Причём, как с усмешкой заметил Никита, сноровисто работая ложкой, большая часть блюд лишь отчасти была посконной, вот только сготовлена была совсем по иным рецептам.
— Ну да, — подтвердил Чертил, — упросил князя подучить нашего повара. Месяца два всего, как из столицы вернулся. Теперь вот воеводского кухарёнка учит, — с гордостью добавил он в конце и пояснил: — Воевода-то теперь знаться с нами не чурается, бывает и сам в гости заходит. Вот распробовал явства заморские да упросил его людишек обучить. Ну а я что, не отказывать же в такой мелочи воеводе.
На эту сентенцию Никита только усмехнулся.
— Землю то прикупил, батько? — спросил он, после того как насытившись откинулся на спинку стула. Вот как-то так пошло, что в последнее время лавки в доме не в чести стали. Стулья да кресла куда удобнее оказались. Хотя на званые пиры, когда много народу собиралось, всё же пока лавками обходились.
— Ну да, — покивал головой тесть. — На рязанском берегу выморочную вотчину взял. Сынок в чёрную годину голову сложил, а больше у старого боярича и не было никого. Только пришлось серебром отдавать, так как старик поминок в монастырь нести собирался. Нынче-то землёй мнихам брать невместно, так они златом-серебром берут.
— Ничего, серебро мы ещё заработаем, а вот земля — это земля. На ней наш род долго держаться будет. Эх, ахронома бы нам, — мечтательно закатил глаза молодой купец.
— Вот не учи стариков, сынку, не будешь краснеть от собственной дурости, — рассмеялся Чертил. — Чай не глупее тебя живём. Ужо прислал нам князюшко умелого человека, который, почитай, озимой посевной всех хрестьян замучил. Ну да с этим сам ещё всё посмотришь. Тут другой вопрос: за сестру твою, Марфушеньку-душеньку, добрый молодец сватается. Дюже добрый, всем по нраву пришёлся, тебя только и ждали, чтобы сговор произвести.
— И кто такой? — мгновенно встрепенулся Никита, невольно расплывшись в улыбке от сестринского прозванья. А ведь появилось оно совсем недавно, аккурат после того, как Никита в Москву к князю ездил и в разговоре с ним про семью свою рассказал. Сестрицу старшую он любил особо, почитай погодки были и дрались, и играли вместе. Вот и звал он её ласково Марфушенька. А князь, услыхав, улыбнулся по-доброму, словно вспомнив что-то хорошее, и произнёс негромко: "надо же, Марфушенька-душенька". Что он имел ввиду, осталось для купеческого сына тайной, но ему понравилось. И по возвращению он так и стал сестру звать. Особенно часто на первых порах, когда та смешно дулась, думая, что он так дразниться. А следом и все остальные в семье подхватили.
— Так купец сурожской сотни. Васька Горяк, — просветил его Чертил.
И Никита от такого известия так и крякнул.
Да уж, ещё лет десять назад не поверил бы, скажи ему кто, что сурожский купец будет к ним свататься. Нет, в купеческой среде разное бывало, да вот только сурожцы в этом сильно выделялись. Долгое время это были самые богатые торговые люди на Руси и женились они чаще на мошне, а не на красной девице. А какая мошна у отца Никиты? Вот то-то!
Но ничто не вечно под луною. Торгово-экономические изменения, вызванные бурной деятельностью князя-попаданца и его последователей, привели к резкому росту доходов у тех, кто ещё совсем недавно радовался доходу в пять-десять рублей. Да и товаров на рынке стало появляться всё больше и больше, что позволило купеческому люду в разы увеличить объём собственного экспорта. А если учесть, что прослойка посредников в виде ганзейцев или ливонцев нынче исчезла, то купцы стали чрезмерно богатеть, вызывая зависть у поместных дворян, стоявших по сословию как бы выше, но подчас перебивавшихся с хлеба на квас, как какой-нибудь мужик-оратай. Знатные же аристократы к этому относились по-разному. Кто-то, следуя новой моде, уже сам вкладывался в торговые экспедиции, промыслы или мануфактуры, а кто-то бурчал себе тихо под нос про поруху старине, и выжимал доходы по старинке, с податного населения.
Не остались внакладе и монастыри, особенно те, чьи пастыри быстро поняли, в какую сторону дует ветер. Подумаешь нельзя землёй володеть. Так пусть теперь вместо сёл и угодий несут люди подношения в звонком металле. Да и займы ведь так и остались в руках у церковников. Как и промыслы, которые Собор не запрещал. Знай, нанимай себе артель да получай с неё свой кус. Тут даже повседневное течение жизни инокам менять не надобно, лишь бы брат-эконом не ленивым был.
Но, как это всегда бывает, кто-то всё равно будет обделён. Вот и на этом празднике жизни были те, кто считал себя безвинно пострадавшими. Да-да, те самые именитые гости сурожане. Ведь раньше-то они были не просто самыми богатыми в стране, после государя, конечно, но и имели огромный политический вес, несмотря на то, что были отнюдь не знатными по породе. А всё потому, что за счет своих богатств были чересчур близки к великокняжескому двору. И дочек своих выдавали чаще за бояр да княжат, чем за своего брата-купца, имея от знатных зятьёв поддержку в делах своих торговых. И тут, ни жданно, ни гаданно, появились вдруг, как грибы после дождя, непонятные торговые кумпанства: Руссобалт, Русско-Американская, Северная Торговая и Персидская. И по доходам своим купцов-сурожан разом переплюнувшие. А давно ведомо: у кого деньги — у того и власть. И гости-сурожане это быстро почувствовали на собственной шее.
И нет, они не стали от новшеств нос воротить. Да только вот хоть никто и не запрещал москвичам вкладываться в те Компании и получать с того свою прибыль, но к руководству им был путь заказан, так как в управление входили лишь держатели золотых векселей, количество которых было сильно ограниченно и были они давно уже кем-то оприходованы. Причём ни продавать, ни обменивать их никто не спешил. Что для сурожан было явной порухой их купеческой чести, не привыкшей быть на вторых ролях. Ведь и они сами, и их отцы, и деды были всегда первыми среди торгового люда.
Но недаром русские купцы слыли людьми деловыми и находчивыми, за что европейские купцы на них часто обижались, обзывая нечестными и вороватыми (в отличие от более податливых новгородцев). Достаточно вспомнить, как они Балтийскую торговлю в семнадцатом столетии организовали, не имея прямого выхода к морю (и ведь подобного размаха тот же "просвещённый" Пётр добиться уже не смог, пусть и захватив кусок побережья, но лишь порушив старое и не создав нового). В общем, быстро сообразили купцы, что коль хотят они на вершине остаться, то надобно и им что-то своё организовывать. И они организовали!
Ещё не высохли чернила под перемирием с Литвой, а решением гостей сурожан было создано Московское сто — объедение столичных купцов и их наиболее ценных контрагентов в иных городах. Казалось, духом вольного Новгорода повеяло на Москве, ведь никогда до этого московское купечество не соединялось в сословные корпорации, хотя товарищества и были известны. И хоть Московское сто управлялось коллегиально, но были у него и свои признанные лидеры, именитые гости Сузины, Подушкины, Хозниковы, Котковы и Афанасьевы. На чьём фоне, впрочем, отнюдь не терялись те же Урвихвост, Погореловы, Трубицыны и Козаковы, издавна занимающиеся торговлей с Крымом и Турцией. А чтобы ещё больше уменьшить самим себе конкуренцию, приняли в него и пару десятков семейств, что побогаче, из Москвы и окрестных к ней городов, чьи интересы также были ориентированы на Крым или Литву. А чуть позже, из-за того, что литовская дорога из Москвы лежала через Смоленск, то и смоленских купцов решили привлечь к сообществу, тем более что были они в большинстве своём переселенцами из той же столицы.
План же у купеческого сообщества был грандиозным! Они собирались завоевать под себя рынок Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского, частью задавив, а частью подчинив местных конкурентов. И ведь расчёт они сделали верный: литвины за годы войны убытков понесли в разы больше, чем их Московские коллеги, так что выдержать ценовую интервенцию были вряд ли готовы. А сурожане, через приказчиков или подручных купцов, как раз и собирались сбывать в Литве восточные товары по более низким ценам, чем другие купцы, а взамен везти литовские товары на экспорт: на юг в Порту или на запад в Полоцк. Лучше бы, конечно, было вывозить из великого княжества монету, вот только вся литовская монета была после войны порчена-перепорчена, а слитки серебра вывозу из него не подлежали. Однако именно порченая монета и сыграла на план гостей-сурожан. Ведь получалось, что они торговые потоки в османскую столицу и обратно будут тянуть на себя: купил восточный товар, обменял его в Литве на литовский и повёз в Царьград, где на него купил восточный товар и далее по кругу. То есть со временем сурожане просто становились бы посредниками между Литвой и Портой. А также Персией, ведь в Москве персидские товары уже не были экзотикой. Словом, этакая Ганза по-русски. И что самое смешное, литвинам ничего не оставалось, как принять это положение вещей ввиду собственного бедного положения. Хотя они и боролись. Вот только не всё у них получалось. Так, принятые Сигизмундом евреи, гонимые из других католических стран, принесли в страну значительную массу денег, вот только влить их в торговлю просто не успели. За что "спасибо" надо было сказать именно королю: сначала он ввязался в войну с Портой, а после стал недобрым взглядом коситься на молдавское Покутье. И это при том, что для Польши и Великого княжества Литовского главным торговым путем в страны Востока был именно "молдавский путь", начинавшийся из Львова и шедший через Молдавию к Чёрному морю. А там, либо по сухопутью, либо сев на корабли, польские и литовские купцы направлялись в Царьград или к Муданье (порту Бурсы, где закупали шёлк, привозившийся туда из Персии).
