Но предлагать организовать в тамошние дали поход по типу казанского Шигона, знавший государя, наверное, лучше всех, даже не заикался. Понимал, что тот его не одобрит, ведь денег это будет стоить вельми и вельми больших. Вот и придумал, как ему показалось, весьма достойный вариант. Ведь Шах-Али был по роду Чингизид, а в степях близ Тюмени кочевали ногайские роды, оставшиеся верными мирзе Мамаю. Которому, ввиду последних событий, уже не грозило стать хоть номинально старшим в Орде. Хан, провозглашённый ещё Агишем, был жив и теперь отирался в ставке Саид-Ахмеда, который большой доверчивостью к родичам не страдал. И вполне возможно, будет рад принять Шах-Али, как знамя борьбы за собственную власть.
В общем, найдя достойное, как ему показалось, решение, Шигона принялся нашёптывать государю, что надобно бы опального Шах-Али вернуть, да направить его энергию на решение истинно государевых задач. Заодно и делом докажет, что вправе носить титул хана. А то на казанском престоле он себя правителем как-то не показал. Вот пусть и заступится за обиду малолетнего хаджи-тарханского хана, а коль господь сподобит, то и Тюменский стол под себя заберёт. Раз он так хочет быть полновластным ханом — пусть будет! На Тюмень многие рот разевают, так что отложиться от тебя, государь, Шах-Али не посмеет — съедят его местные шамхалы да шахи, и косточек не оставят. Ну и я его без своего внимания в тех далях тоже не оставлю.
Андрей о подобной инициативе узнал уже когда Шах-Али из своего заточения вернулся и за ближника царского порадовался: Иван Юрьевич явно вырос как игрок в геополитических шахматах. Хотя сам план ему показался сплошной авантюрой, к тому же лишённый запаса прочности. Однако, если он выгорит, то это открывало перед Персидской компанией огромные перспективы.
Тюмень Кавказская была хороша не только с точки зрения войны, но и с точки зрения большого хозяйства выглядела весьма привлекательно. Плодородная долина Терека позволяла выращивать на своей земле не только хлеб, но и различные восточные лакомства. А главное — там можно было высадить тутовник, на котором и живёт шелкопряд. Что позволит завязать будущие шелкопрядческие мануфактуры не только на гилянский шёлк, чересчур подверженный колебаниям в русско-персидских отношениях, но и на тюменский.
А ещё Тюмень можно было сделать этаким форпостом православия на Кавказе. Ведь горские племена ещё со времён Ромейской были частично крещены и до сих пор числились христианами. А ислам ещё только начинал свой поход на Кавказ. Только тут действовать нужно будет осторожно, поступательно двигаясь от моря вглубь. И главным врагом на этом пути станет, как ни странно, Тарковское шамхальство, беспокойный сосед Тюмени, чьи шамхалы взяли на себя роль руководителей процесса исламизации Дагестана и окрестных земель.
Все эти доводы Андрей изложил Шигоне не таясь и в гости к возвращённому из опалы царевичу они отправились уже вдвоём.
Изрядно похудевший на монастырских харчах Шах-Али встретил приход двух могущественных вельмож настороженно. И поданые ему листы с исписанными условиями соглашения читал внимательно. Чтобы про него не говорили современники, но глупцом царевич не был и прекрасно понимал, что никто его на вольные хлеба не отпустит. Даже в такой дали, как Тюмень Кавказская, царские люди найдут, как его приструнить. Недаром же большую часть его ближников уморили в заключении. А ни один правитель не может усидеть на троне без команды преданных ему лично людей. Играя на противовесах между ними и иными центрами сил, умный правитель ведёт свою политику, глупый — служит марионеткой. Но сам-один не может править никто. А значит, ему придётся набирать себе новых людей, куда русский царь обязательно пристроит своих доглядчиков. Да и вот это требование разрешить строить православные церкви в местах компактного проживания христиан явно намекало, что такое проживание стоящие перед ним вельможи уж точно обеспечат. А русская церковь ведь тоже работает на царя (уж он-то почувствовал это на собственной шкуре!).
С другой стороны, ему в последнее время действительно стало неуютно на Москве. Ведь сладкая морковка в виде казанского стола ушла навсегда, а Касимовское ханство всё больше становилось бельмом на глазу у некоторых царедворцев, один из которых, кстати, и был сейчас у него в гостях. Тюмень же Кавказская позволяла стать в глазах людей истинно полноправным властителем, тем более, что ему буквально прямо в глаза сказали, что он будет полностью волен в своих поступках, если только они не будут вредить интересам Руси. А значит, с помощью тех же ногайцев он может попытаться значительно расширить свои новые владения. И если это получится, то, найдя новых соратников и укрепив свою власть, он сможет потом уже по-иному поговорить и с русским царём, припомнив тому все обиды. Ну а пока можно и послужить чужим интересам, благо ничего нового от него и не требовалось.
И вот теперь, прибыв с русским посольством в ставку ногайского мурзы, шахалиевские люди охаживали того, предлагая Мамаю отложиться от заволжской части ногаев и образовать собственную Орду. Да, мирза не мог стать ханом, но ханом мог стать Шах-Али, Чингизид по роду. И как хан, он немедленно признает не мирзу, но бия Мамая своим беклярбеком. И при этом совсем не будет навязывать тому свою волю, так как собирается стать с его помощью ещё и ханом Тюменским, после чего Мамаевская Орда будет вольна по своему желанию кочевать от Волги и до гор Кавказа, а Шах-Али начнёт строить своё ханство.
Исходя из сказанного, присутствие нынче в ставке мирзы черкесских послов словно указующий перст Аллаха. Крымские ханы ведь считают всю волжско-донскую излучину своим улусом, каждый раз грозя набегом тем ногайским родам, что смели прийти сюда на летование. Союз Тюмени, Орды и Черкессии позволит навсегда закрепить эти пастбища за мамаевыми кочевьями, силой объяснив неразумным ханам из Кыркора, чья это земля.
Или мирза желает быть кем-то на побегушках у нового беклярбека ногаев?
Надо сказать, что предложение застало мирзу Мамая врасплох. Да, он не ведал, что через каких-то два десятка лет его потомки сами придут к подобному решению, но как опытный политик, чувствовал, что Орда не была единой силой, а состояла из многочисленных уделов потомков великого Эдигу. Сильнейшим среди мирз в последнее время стал Саид Ахмед, а он, Мамай, благодаря собственным неудачам, находился в самом низу неписанного списка владетелей. И это сильно задевало его, как потомка Эдигу и сына бия Мусы. А ведь это он после смерти казахского хана Касима одним из первых возглавил борьбу за возвращение родных пастбищ. Но вся слава победителя досталась Саид-Ахмеду, который с помощью хитрости ловко перехватил бразды правления и отстранил его, мирзу Мамая, от верховодства в Орде. И это случилось как раз в то время, когда тот думал, что у него появилась реальная возможность собрать всё воедино. Причём, сам того не ведая, Мамай был в чём-то прав: центробежные силы истории, что в иной реальности и раскололи Ногайскую Орду на Большую и Малую, ещё не стали неодолимы и решительный вождь мог ещё многое исправить.
Но на их беду в игру вступили не только слепые силы истории, но и русские дипломаты, которым взялся помогать один неистовый попаданец, помнивший, что Ногайская Орда в этот момент стояла перед новым пиком собственного могущества, остановить или существенно ослабить который может только принудительный разрыв между её правителями. Русские строили свою игру на поле честолюбия и жажды власти — том поле, где начавший первым часто имеет неоспоримое, а порой и неодолимое преимущество. Тут, правда, главным секретом успеха было выбрать правильную фигуру для воздействия. А вот Андрей, хоть убей его, не помнил, кто там кем был. Но помнил, что Малая Орда, отколовшись от остальной Ногайской Орды, кочевала в предгорьях Кавказа. А поскольку в тех местах сейчас кочевал авторитетный и неуживчивый Мамай, то иной креатуры у русских просто не было.
Нет, всё же есть преимущество у знаний из будущего, даже таких вот отрывочных. Всё же распад любого государственного образования не происходит вдруг, как по мановению волшебной палочки. Его тенденции возникают и копятся годами, определяя вектор деяний исторических персон, хотя даже в самый последний момент решительный лидер способен изменить многое, если не всё. Вот окажись Ельцин на месте Горбачёва, ещё не известно, как повернулась бы история СССР. По крайней мере, свою решимость бороться за власть любыми методами он доказал уже в 1993, просто расстреляв Дом Советов, где засели его оппоненты, из танковых пушек.
И всё же всегда легче сломать то, что уже само готово сломаться. А Руси раздробление ногайцев на данном этапе было выгодно. Просто там, в иной реальности, это произошло само собой вследствие действий законов истории, и Русь порой даже не успевала реагировать на изменения в Степи. Теперь же ей было предложено не просто воспользоваться ситуацией, но и возглавить её. Конечно, чрезмерно консервативный и очень осторожный Василий Иванович не был готов к подобной революции во внешней политике, но тут, как ни странно сработал именно стереотип "деды так делали". Ведь отец Василия Ивановича именно что так и делал: садил "своего" ставленника на столь нужный ему стол. Про ромейских базилевсов, чьим потомком был царь и говорить нечего. Так что, опираясь на мощную фигуру Ивана Васильевича, Шигона и Андрей и смогли получить у государя его согласие, после чего и отправились в гости к тому, кто должен был стать исполнителем всех планов.
И вот теперь мирза Мамай слушал сладкие речи послов, что капали ядом на старые раны и тут же лили елей на владетельные мысли. За витийством слов стоял анализ разногласий между мирзами по поводу экономической и политической ориентации Орды, но упор всё же делался на личное. В конце концов, чем Чингизид Шах-Али хуже для мамаевских планов, того же Ислям Гирея? А вот Ахматович точно будет играть не под мамаевскую дуду. И это просто счастье, что Саид ещё не начал активно действовать. Осторожничал, выясняя, как к его беклярбекству отнесутся Шейх-Мамай и он, мирза Мамай. И если за Шейха сказать было невозможно (всё же тот имел под рукой собственного хана и мог сам претендовать на высшую власть в Орде, но тоже отчего-то выжидал), то за себя Мамай мог ответить одно: он мирился с властью Агиша и даже поддержал его возвышение при условии, что самого Мамая это коснётся лишь краем. Да, он готов был дать своих воинов в единый поход против врагов ногаев. Но в своих улусах он хотел властвовать сам. Да и в Орде, после смерти Агиша, хотел играть куда более значимую роль, но титул бия и беклярбека неожиданно захватил в свои ручонки Саид, автоматически отодвинув его, Мамая на задворки.
Более того, среди его людей всё чаще стали распускаться слухи, что народ ногаев уже избрал своего хана согласно старинному обычаю. И хан этот жив и готов нынче признать мирзу Саид-Ахмеда своим беклярбеком, вместо начавшего новую смуту Агиш-бия. Так отчего славные батыры мирзы Мамая кочуют нынче столь далёко, словно не хотят быть единым народом? Хан справедлив, Саид-Ахмед удачлив в битвах, а у Орды есть один общий враг — казахи. Неужто же им более по сердцу смута, что прошлась по ногайским улусам десяток лет назад?
И слушая выловленных подсылов, Мамай свирепел от того елея, что лился с их языков. Уж кто-кто, а он не верил в миролюбие Саида, точно зная, что тот при первой же возможности со спокойной совестью объявит его врагом и мятежником. По крайней мере, он бы сделал тоже самое.
И потому сейчас мирза внимательно выслушивал чужие доводы, думал над ними, решал, прикидывал и не знал, что делать. Он попал в ситуацию, про которую в народе говорят: и хочется и колется. Его, сына бия Мусы, довольно ловко отодвинули на задворки власти. И в тоже время всеми силами призывали сохранить единство потомков Эдигу. При этом и сам Мамай не хотел дробить ногайский улус, желая править всем народом, а не только лишь его частью. Так что зря кто-то в Сарайчике поспешил списать его из политических раскладов. Он ещё поборется за своё. Вот только если его кочевья отколются, то обо всех этих планах придётся точно забыть. С другой стороны, объявить свою самостоятельность он сможет и чуть позднее, когда поймёт, что его окончательно оттёрли от власти.
Так что, выслушав всех, Мамай не сказал послам ни да, ни нет. Но и не отказал Шах-Али в помощи, хоть и не признал его своим ханом. В конце концов, если царевич удержится в Тюмени, а в степи его дела пойдут не так, как он планирует, то к этому разговору можно будет вернуться и позднее. Если же Шах-Али вновь облажается, то зачем ему такой хан-неудачник?
В общем, мирза Мамай решил попытаться усидеть на двух стульях, прекрасно понимая, что задача эта довольно трудная. Но ведь и на кону стояло немало...
* * *
*
Никита Петров вернулся в родную Тарусу почитай через год после своего отбытия в персидскую землю. Дела заставили столь долго в чужедальних краях задержаться. Зато встречали его всеми семействами. Мать просто ткнулась в грудь, тихо радуясь, что единственный сын живой вернулся. Раньше вот так мужа встречала, теперь вот сына. И ведь по-иному не будет, такова она купеческая доля. Следом в объятья кинулась жена. Ту сжал с силой, аж до хруста, огладил по голове и плечам загрубевшей рукой.
— А ведь радость у нас, Никитушка, — заглядывая ему в глаза произнесла Дуняша. — Доченьку нам господь послал. Аграфеной окрестили.
— Что ж, родили няньку, — весело проговорил молодой купец, муж и отец, — родим и ляльку. Соскучился по тебе, ладо моё. Теперь бы в баньку да за стол.
— Так истопилась уже, сам же служку прислал с письмецом, — рассмеялась Дуня.
Банька и вправду к тому времени настоялась, так что парился Никита с наслаждением, поддавая парку да исходя потом. Чертил сноровисто обхаживал зятя веничком, после кидались в кадку с натасканной ключевой и оттого холодющей водой, да снова лезли на полок. А потом распаренные пили квас сидя на скамьях в беседке перед банькой, подсмотренной в своё время Чертилом у князя. А что удобная вещь получилась — от солнца крыша укрывала, а от людей кусты малины. Князь говорил, что в эллинских землях беседку лоза виноградная обвивает, но виноград в Тарусе не рос. Потому обошлись тем, что под рукой было.
— Как с Настенькой сложилось? — поинтересовался Никита судьбой старшей сестры Дуняши.
— Выдали замуж, — спокойно ответил Чертил. — Парень, как только её в церкви увидал, так и прислал сватов.
— А что же раньше не замечал, что ли? — удивился Никита
— А он не местный. Да и не купец вовсе.
— Как так, батько, вы же дочь хорошо пристроить хотели.
— Вот и пристроили, — усмехнулся Чертил. — Парень тот городской харчевней заведует. Новой. "Крошка-картошка" прозывается. И не спрашивай, что за название такое, ибо не ведаю. Зато знаю доподлино, что его сам князь придумал. Теперь эти харчевни по всей Руси поставлены под патронажем сам догадываешься кого. Сначала думали не пойдёт дело, трактиров-то в Тарусе и без того хватает. Ан нет, князь и тут всех удивил. Харчевня та не только для еды. Есть там и комнаты светлые для постояльцев, есть и развлечения разные. Певцы в ней целые состязания устраивают, а победителя средь них сами гости выбирают.
