— У нас здесь, хвала богам, не Эллада. ПОКА ещё не Эллада, — выделение слова "пока" я адресовал, конечно, не столько этой здорово подкованной в философии гетере, сколько представителям турдетанского жречества, — Но римляне, конечно, принесут и в Испанию культуру Эллады, которую сейчас перенимают у неё сами, а вместе с ней — и её богов, и все её нынешние болезни. Что в этом изменится от того, что Зевс прибудет к нам под именем Юпитера, а Афродита — Венеры? — означенного Зевса — он же и Юпитер — я упомянул уже специально для Ретогена — не по прямой профессиональной аналогии, а по аналогии главенства в местном пантеоне.

— Не нужно повторять того, что Юлия уже объясняла Вирии о будущем слиянии культов Иуны и Венеры, — предвосхитил он мой плавненький переход, — Я всё это хорошо расслышал и прекрасно понял, что сказанное касается ВСЕХ богов, включая и Нетона. По своей морской части он будет сливаться с греческим Посейдоном и римским Нептуном, а по части подземных сил — с Гефестом и Вулканом. Эта вторая часть для нас даже важнее — как для народа в основном сухопутного. Но это вполне нормально и естественно — ясно же, что каждому народу боги являлись в самом подходящем для этого народа обличье. А в чём ты видишь опасность?

— Опасность кроется в детской наивности всех традиционных мифов о создании мира, святейший — что турдетанских, что греко-римских. А слившись в одно целое, они из-за множества несовпадений в мелочах сложатся в ещё более наивную картину, верить в которую станет ещё труднее. И как греки сейчас, разочаровываясь в устаревших мифах, неизбежно тем самым разочаровываются и в самих богах, так же случится когда-нибудь и у нас. Римлян пока ещё спасает их слабая образованность, но с её ростом то же ждёт и их, а вслед за ними и вместе с ними — и нас. Тебе ли, святейший, не понимать, что когда народ разуверивается в СВОИХ богах — на их место неизбежно приходят ЧУЖИЕ, часто ничем не лучшие прежних, просто не успевшие ещё разочаровать в себе людей?

— Ну, боги могут ведь и ПОСТЕПЕННО меняться. Наши боги — не стану этого скрывать — тоже не с самого начала выглядели так, как выглядят сейчас.

— Это если у них будет время, святейший. Но что, если чужой культ окажется СЛИШКОМ чужим и не склонным к слиянию со здешними?

— Судя по этой вашей идее Абсолюта, ты намекаешь на единобожие наподобие египетского культа Атона? Но он ведь и в самом Египте продержался недолго.

— Есть страна на самом восточном краю Внутреннего моря, где культ Единого держится уже много поколений.

— А, этот иудейский Яхве? Ну и что же в нём такого уж опасного? Маленькая страна с маленьким и малокультурным народцем, и расположена по ту сторону мира, и бог у неё самый обыкновенный, и сами иудеи слишком слабы, чтобы навязать своего бога силой, да и не проповедуют они его культа даже ближайшим соседям.

— Но они ждут пророка, святейший, которого называют Мессией. И он, как они считают, должен вознести их и их бога над всеми прочими. А раз ждут — всегда найдутся и желающие стать таким пророком. Что, если какой-нибудь очередной из них предложит вдруг новое учение, соблазнительное для тёмных масс, да ещё и в момент разочарования в прежних богах у соседних народов? — и у нашего высшего духовенства "форма допуска" не та, чтобы посвящать его в наше послезнание, так что приходится шифровать его в духе "если бы, да кабы".

— Ты хочешь сказать, что их проповедники вместе со своим богом принесут и своё учение о создании мира? Но ведь и оно тоже наивно, и ничем оно у них не лучше ни нашего, ни греческого.

— Главное, святейший, что оно и НЕ ХУЖЕ, и у него будет притягательный для ротозеев эффект НОВИЗНЫ. А бог проповедников с Востока будет ведь ещё и нетерпим к другим богам, как нетерпим к ним и нынешний иудейский Яхве. И поэтому нам особенно важно, чтобы где-то на полпути к нам их проповедь столкнулась с философией, намного превосходящей иудейскую основу их учения — настолько, чтобы им пришлось выбирать между сменой этой основы и неудачей проповеди своего нового учения на Западе. И тогда — пусть выбирают, что хотят, и что бы они ни выбрали, нас это вполне устроит.

— И в качестве вот этой НОВОЙ основы ты предлагаешь вот это ВАШЕ учение?

— Я бы с удовольствием выбрал какое-нибудь из уже известных, если бы среди них нашлось подходящее. Но такого нам не попалось.

— Среди известных мне таких нет, — подтвердил жрец, — И я понял смысл вашего. Его не опровергнут ни опыт народа, ни открытия учёных, а многие из них — как вот эти раковины древних моллюсков, например — будут только подтверждать его, — он протянул оба образца обратно Серёге, — И богов, культы которых примут такое учение, народ будет продолжать чтить ещё множество поколений. Но всё-же мне кажется, что для широких масс ваше учение слишком сложно. Чтобы понимать его правильно, нужно хоть какое-то образование, а откуда оно у неграмотного крестьянина? Не получится ли так, что это ваше так хорошо продуманное и такое логичное учение проиграет наивному и нелогичному, но зато простому и понятному для любого глупца?

— Так и будет, святейший, если чужое учение поновее и пособлазнительнее для простецов, чем традиционное, появится уже завтра или в ближайшие двадцать лет. Если случится так, то мы опоздали, и сделать уже ничего нельзя. Но если наша судьба не столь плоха и отпустит нам хотя бы двадцатилетний срок — а я надеюсь, что она отпустит нам и больше — за двадцать лет мы успеем ввести школьное образование для всего народа. Не все способны понимать так легко и быстро, как понял ты, святейший, но за месяцы учёбы поймут многие, а за годы — почти все. Останутся, конечно, совсем уж безнадёжные дурни, но это будут единицы из сотен. Пускай себе живут на неподвижной и неизменной плоской Земле, вокруг которой вертятся маленькие Солнце, Луна и звёзды, и пускай над такими смеются все, кого боги не обделили умом. Так же точно будут смеяться и над приезжими с Востока — из этого плоского мира, сотворённого иудейским Яхве за неделю и с тех пор пребывающего неизменным, — тут уж расхохотались и наши, и обе гречанки, и жречество.

— С этим понятно, — резюмировал Ретоген, — Ну а учение об едином Абсолюте, создавшем мир и явившем людям самих богов — к чему оно? Мы и так прекрасно знаем о единой Высшей Силе и о том, что боги, которых мы почитаем — просто её части, явленные нам для нашего же удобства. Но зачем перегружать этим знанием простой народ, если Высшей Силе или, если угодно, вашему Абсолюту, нет дела ни до Земли, ни до людей на ней, и милость надо вымаливать всё равно у богов?

— Так в этом-то ведь и вся суть замысла, святейший. Такое знание народа никак не повредит его почтению к богам. Абсолют выше их, и ему нечего с ними делить. А чего его чтить, собственно, когда до него всё равно не докричаться, и есть специальные боги, как раз на то им и явленные? Зато над любыми проповедниками ОБЫКНОВЕННОГО бога, объявленного ими Единым и не терпящим никаких иных богов, хорошо знающий об истинном Абсолюте народ только посмеётся, как и над теми неучами, что так и не сумели осилить школьной учёбы. Захотят, чтобы и у нас чтили их обожествлённого пророка — пусть выбирают между ним и своим Яхве. Выберут пророка — пусть принимают вместо Яхве нашего истинного Абсолюта, и тогда нам нетрудно и не жалко принять их пророка в число наших богов. Всё равно их много, и одним больше, одним меньше — какая разница? Ну а те, кому дороже их Яхве, пусть и возвращаются вместе с ним туда, откуда пришли — нам он здесь такой не нужен, у нас истинный Абсолют есть.

— Ну а зачем нам тогда их пророк, учение которого они, как ты считаешь, будут проповедовать всем, в том числе и нам? Не проще ли выпроводить и его вместе с их Яхве?

— Мы прекрасно обошлись бы и без него, святейший, если бы не Рим. Ты же и сам знаешь, как топорно и неуклюже римляне боролись с сектой адептов Вакха. Поймали только часть, а остальные продолжают отправлять свои обряды тайно и втягивать в них всё новых и новых людей. Счастье римлян в том, что сами их обряды безобразны и не для всякого привлекательны. А теперь представь себе, что там появилась новая секта, гораздо благопристойнее этих, и учит правильным вещам, против которых нет возражений ни у тебя, ни у меня, да ещё и обещает за их исполнение вечное блаженство в загробной жизни, и единственный её недостаток — нетерпимость их бога ко всем прочим богам. Ну так для простого малограмотного обывателя это разве недостаток? Разве ему не дешевле одного единственного бога чтить и одного только его жреца кормить, чем десять жрецов десяти разных богов? Представляешь, как легко такая секта будет вербовать новых адептов? А римляне слишком прямолинейны и бороться с ней будут, скорее всего, так же неуклюже, как боролись и с культом Вакха...

— И могут проиграть, — закончил за меня въехавший Ретоген, — Не сразу, но в конце концов очень запросто могут и проиграть. И наши боги, слившиеся со старыми римскими, окажутся тогда на проигравшей стороне, враждебной богу-победителю.

— Да, если мы не устраним причин для этой враждебности заранее. Рим велик и силён, и враждовать с ним в случае вражды наших богов мы позволить себе не можем...

— Да понял я это, понял. Но как ты предлагаешь это предотвратить?

— Для этого НАША новая философия должна преградить путь иудейскому Яхве и его нетерпимости не на наших, а на римских границах. Ещё лучше — на греческих. Сами римляне ничего внятного не придумают, а греки хоть и придумают, но не сформулируют просто и понятно для масс, а когда спохватятся — не договорятся меж собой, чей вариант лучше, так что ни на римлян, ни на греков в таком деле полагаться нельзя — или проспят, или провалят. Лучше уж заранее подарить им готовое учение, о котором, как только оно им понадобится, они давно уже будут знать. Сумеют вообще выпроводить новый культ взашей — прекрасно, тогда он и нам не нужен, а не сумеют — он будет, по крайней мере, пересажен с иудейской основы на нашу и терпим к греко-римским и к нашим богам, а мы — готовы к мирному приёму нового бога в число наших.

— Мне кажется, Максим, что ты преувеличиваешь опасность иудейского бога. И страна его далека от нас, и не проповедуют иудеи его культа другим народам, и этому их обычаю уже много веков. С чего бы им вдруг менять его? Если и найдутся вдруг такие, то сколько их таких будет среди всего их народа, и разве не угомонят их сами же иудеи? Но вот кое в чём другом я согласен с тобой полностью. Римская культура и сейчас уже выше нашей и этим привлекательна для многих наших соплеменников в Бетике. А когда они и греческую культуру переймут, которая ещё выше их собственной — мне страшновато даже представить себе, как притягательна она будет для наших людей. Вот эта опасность ближе и понятнее. Их мифы так же стары и наивны, как и наши, но вот сами их боги — крепкие, величественные и выглядят живее и достовернее наших, а их богини гораздо женственнее и привлекательнее наших в своей бесстыдной наготе. Как греческая гетера манит сильнее, чем греческая же домашняя затворница, так же и их богини в сравнении с нашими, а с ними становятся привлекательнее и их мифы. Наша традиция не в силах противостоять такому натиску, и раз уж эллинизация нашей культуры неизбежна — будет лучше, если она придёт к нам не через римлян, а так, как предлагаешь ты — по нашей собственной воле и напрямую от греков, минуя римское посредничество и раньше его, а главное — пусть она будет такая, какую выберем мы сами, и гораздо лучшая, чем та, что принесут римляне.

— Я рад, что ты понимаешь это, святейший.

— Понимаю, как видишь. Но при этом я понимаю и Вирию с её колебаниями — ведь эта новая статуя Иуны по-гречески бесстыдна и абсолютно не в наших традициях, но она лучше и совершеннее греческих — с ТАКИМИ богами нам уже не будут страшны ни греческие, ни римские. Я надеюсь, Иуна не единственная из наших богов обновит своё обличье? Я, конечно, не могу не радоваться тому, как чтут Нетона за Морем Мрака, но не пора ли и здесь почтить его надлежащим образом? — жрец намекал на давешнюю статую Нетона, отлитую для храма на Азорах.

— Там, святейший, маленькие острова посреди бескрайнего моря, и Нетон для них нужен морской — трудно ли было "срисовать" его с греческого Посейдона? Здесь же, как ты сам говоришь, у Нетона разносторонняя деятельность, и нельзя упустить ни одной из сторон. Это гораздо труднее, и без твоей помощи нам тут, боюсь, никак не обойтись. Хорошо ли будет, если в спешке или по незнанию мы упустим что-то важное?

— Я понял тебя, — благосклонно кивнул Ретоген, — Конечно, поспешность в столь большом и важном деле только повредила бы ему, и разумеется, мой долг как служителя Нетона помочь вам изобразить его новое обличье хорошо и правильно. Что же до картины создания нашего земного мира...

— Разве не должна и она у нас быть гораздо лучшей, чем всё, что только сумеют придумать греки? Пусть уж лучше они обсуждают НАШУ философию и сравнивают её со своей, чем мы будем выбирать из их плохо продуманных и непригодных для нас учений.

— Но ведь римляне же всё равно будут насаждать в Испании их.

— Конечно будут, святейший. Поэтому нам и важно, чтобы наше учение успело стать одним из них и именно так и воспринималось самими римлянами. И тогда мы, как бы уступая им и принимая насаждаемую нам греческую философию, на деле примем то, что нужно нам самим. Своё, но через греков, и таким образом как бы греческое.

— Мне кажется, греки обязательно чего-то недопоймут и всё переврут.

— Да и пускай, святейший. А мы и сами тоже в свою очередь где-то чего-то не так поймём, где-то что-то с греческого на турдетанский не так переведём, и в результате тоже переврём "их" учение так, как нужно нам. Мы ведь варвары, и нам это простительно.

— То есть мы изобразим повышенное рвение малограмотных, но ревностных в своих устремлениях быть правильнее всех неофитов? — окончательно въехал жрец.

— Именно, святейший. И если мы сделаем это раньше, чем до этого дойдут руки у самих римлян, у нас будут хорошие шансы если и не повлиять по этой части на сам Рим, так хотя бы уж охватить этим добрую половину Испании, включая и Бетику. И тогда уже поздно, да и незачем будет что-то менять в учении, ПОХОЖЕМ на греческое, а главное — УЖЕ "открытом" своим благочестивым почитателям богами, ОЧЕНЬ ПОХОЖИМИ на греко-римских — гораздо больше похожими, чем те похожи сами на себя...

— Это вы хорошо придумали, — признал Ретоген, когда отсмеялся, — Благочестие римляне смогут только одобрить, а благочестивый человек разве спорит с божественной истиной? Богов надо чтить, а вместе с ними — и явленные ими священные откровения. То, что ты предлагаешь — очень ново и очень непривычно, и ты хорошо сделал, что заговорил об этом впервые здесь с нами, а не на Большом Совете. Всё это нужно ещё хорошенько обдумать и мне самому, и моим жрецам...

После того, как договорились о главном, Телкиза ещё поканючила на предмет статуи для ейного храма Астарты, и Вирия тут же забеспокоилась, не окажется ли она лучшей, чем статуя Иуны. Понятно, что позволить финикийской диаспоре, подлежащей в перспективе ассимиляции, переплюнуть титульную нацию было никак нельзя, так что сошлись на компромиссе — новую статую Астарта получит, и она будет сопоставимого с турдетанской Иуной качества, но существенно меньшего размера. Насколько существенно — моя супружница хохотала, когда финикиянка, баба достаточно эффектная, скосив на неё взгляд, завуалированно намекнула мне на свою готовность обсудить размер новой статуи Астарты прямо на месте, то бишь в своём храме и без свидетелей, а когда её турдетанская коллега, попросив Велию для приличия заткнуть ухи и ничего не услыхать, высказалась прямо открытым текстом, что хоть сама она уже и не в том возрасте, чтоб в постели такие вопросы решать, это абсолютно не значит, что у неё в храме не найдётся жриц помоложе, посмазливее и ничуть не уступающих кое-кому в постельных навыках, наши ржали все. Потом, когда Аглея перевела всё это Клеопатре Не Той на греческий, то и гетера, развивая хохму, поинтересовалась, нельзя ли и для Афродиты статую заказать, а размеры она тоже готова обсудить, и не за одну ночь, поскольку вопрос ведь большой и серьёзный, и она это прекрасно понимает — тут уж до слёз хохотало и духовенство. В общем, Телкизе пришлось удовольствоваться тем, что новая Астарта будет не в натуральную величину, как Иуна, а в две трети от натуральной величины. Впрочем, учитывая, что в натуральную величину в её оссонобском храме была только старинная терракотовая статуя, неоднократно битая при землетрясениях и склеенная, живого места практически не найти, мраморная поновее её была, но только половинного размера, а бронзовая — вообще в локоть, то бишь примерно полуметровой, и ни одна из них даже отдалённо не тянула на наше качество, обижаться финикиянке оснований уж точно не было.