Цивилизация

— Ну вот я и хочу заранее всё выучить, ответить и освободиться от этой скуки. Я же не прошу никаких поблажек. Если плохо выучу и отвечу, тётя Юля не зачтёт, и тогда мне придётся переучивать, так что в моих интересах будет выучить сразу хорошо.

— Колись уж, что задумал?

— Ну, ты ведь весной отплыть на Горгады собираешься, и если я не доучусь ко времени отплытия, то ты меня туда с собой уж точно не возьмёшь...

Мы с супружницей переглянулись и расхохотались. Ну ни хрена ж себе, млять, заявочки! А доучится, так тогда типа могу и взять, значит, если в настроении окажусь?

— Об этом и речи быть не может.

— Ну папа, ну почему? Я обещаю хорошо себя вести и не путаться под ногами!

— Волний, если папа сказал, что нет, значит, вопрос закрыт! — одёрнула его мать, не акцентируясь на том, что ещё и сама бы упёрлась рогом, окажись я вдруг сговорчивее.

— Нет, на вопрос "почему" я ему отвечу, поскольку он не совсем уж малое дитя, а разумный человек и имеет право знать причины запрета, — решил я, — Но сперва объясни мне ты, Волний, почему Горгады? Если бы ты попросился со мной, скажем, на Кубу — об этом, конечно, тем более, не могло бы быть и речи, но по крайней мере я бы хоть понимал твой интерес — другой мир, для тебя абсолютно новый, зелёный, красочный, масса новых впечатлений — конечно интересно и хочется побывать. Но Горгады? Маленькие и пустые острова посреди океана! Что интересного ты надеялся на них увидеть?

— Ну папа, ну на Азорах же интересно было! А тоже ведь маленькие острова.

— Так в том-то и дело, что это — Азоры. Зелёные, с плодородной землёй, с лесом, с ручьями и водопадами — смотреть приятно. И уже целый город на них есть — для тебя новый, необычный, с новыми людьми и новыми впечатлениями. А Горгады — я ведь почти не преувеличиваю, когда называю их пустыми. Там не только людей нет, там нет вообще почти ничего. Ну, немного деревьев в долинах, кое-где кусты, местами трава, а в целом — пустыня пустыней. Чёрный песок разве только на пляжах — ну так ты его видел вполне достаточно и на Азорах — точно такой же, ничем абсолютно не отличается. Ну, день ты прозагорал бы на чёрном песке, за пару дней облазил бы остров, четвёртый день половил бы крабов и ящериц, пятый попутался бы под ногами у строителей, на шестой сплавал бы с нами на соседний остров посмотреть угольные пласты, на седьмой, допустим, рыбалкой бы поразвлёкся — и всё, неделя самое большее, а на вторую ты бы уже заскучал и захотел домой, а как тебя домой отправишь, когда нет попутного рейса?

— Ну папа, с вами же разве бывает скучно? То ты сам мне что-то интересное расскажешь или покажешь, то дядя Серёжа, то дядя Володя. Или дядя Велтур, или дядя Бенат. Там и пострелять с вами можно из винтовки или револьвера, и петарду бабахнуть...

— Ты уже бабахнул разок! — напомнила ему Велия, — Мало тебе того ремня, что ты за это схлопотал? — было дело на прошлой неделе, и всыпал я ему не за то, что взорвал, а за то, ГДЕ взорвал. В школе-то нахрена было, спрашивается? Неужели так трудно было дождаться поездки в Лакобригу, а там и попросить, и хрен бы я отказал, потому как один хрен там в кузнечном цеху молоты грохочут, и все давно к тому грохоту привыкли, а что интересно пацану чего-нибудь рвануть — что я, сам мелюзгой не был и не понимаю? Кто сказал, что нормальный мальчишка должен быть другим? Тем более, что и петарда-то — так, чисто сигнально-шумовая, ни разу не настоящий фугас. А уж линза зажигательная в поясном кошеле — ну, в годы моего детства если какой пацан не имел при себе складного ножика и спичек, то на него и смотрели все сверстники как на убогого, а реально не одни только хулиганистые сверстники, но и те самые взрослые, которые официально всей этой хулиганки как бы даже и не приветствовали...

— Что сам придумал, как и из чего сделать — молодец. Что правильно всё учёл, и сам цел, и никого другого не поранил — тоже молодец! Надеюсь, ты понял, Волний, что я совсем не за это тебя тогда высек?

— Конечно понял, папа! С тобой ведь даже и интереснее всё это проделывать, чем тайком самому — и показываешь всё, и рассказываешь.

— Ну так в Лакобригу вот как раз съездим на днях, там и постреляем с тобой, и петарды повзрываем, и что ты там ещё хотел?

— А со мной? — встревожился Ремд, отчего мы рассмеялись всей семьёй — типа, все в Лакобригу уедем, а его одного дома на слуг оставим? Или типа, Волнию дам свой револьвер стрельнуть, а ему ни хрена не дам?

— Ну папа, я же не только ради стрельбы и взрывов петард, — снова заканючил мой наследник, — Вы же не только на этих пустынных Горгадах высаживаться будете, но и в Африке, а там уж точно будет интересно.

— А почему ты решил, что мы непременно высадимся в Африке? — и ухмыляюсь.

— Очень просто, папа. О том, что Горгады очень сухие и почти без леса, ты и раньше говорил. О том, что деревья там надо поберечь, и для этого нужен тот земляной уголь, ты тоже говорил. Но ведь вы там будете строить пусть и небольшой, но город, и даже если жечь только земляной уголь, всё равно нужны деревянные балки. Что ж я, по стройкам не лазил и из чего дома строятся не видел? И этих балок понадобится много, и на строительные машины тоже нужно много хорошего дерева, а они громоздкие, и отсюда их везти неудобно. Ну и где вы возьмёте столько хорошего дерева, если не в Африке?

— Молодец, соображаешь! — одобрил я его дедукцию, — Но вот именно поэтому, Волний, я тебя взять в это путешествие и не могу. Не потому, что не хочу там с тобой возиться — всё равно ведь придётся позже, когда ты взрослее будешь, а потому, что будет опасно. Не плавание — оно почти всё вдоль берега, и не Горгады — они пустые, а именно Африка. Причём, главные опасности в ней — не те, о которых ты сейчас подумал. Не львы, не леопарды, не слоны, не носороги и даже не дикари. Мы будем хорошо вооружены, и если уж я сам без охраны там лишнего шага не ступлю, то и тебя без неё тем более никуда не выпустил бы. Главная опасность там — мелкая, невзрачная и малозаметная. Я ведь уже рассказывал тебе о нашем походе в стране за Морем Мрака за хинной корой? Там один человек погиб от укуса змеи, которую он не ловил и не дразнил, а просто не разглядел её вовремя в зарослях. Это только на картинках у дяди Серёжи опасные змеи показаны очень яркими и хорошо заметными, чтобы показать их характерные признаки понагляднее, а в жизни они бледнее и невзрачнее, и заметить их среди веток, да ещё и в полумраке густого леса, гораздо труднее. Даже взрослому и опытному человеку — тот финикиец вовсе не был зелёным новичком, но не повезло именно ему.

— Ну папа, нам же делали всем прививки от яда гадюки.

— От нашей здешней гадюки. Ну, от яда гюрзы или эфы эта прививка, конечно, тоже поможет — по крайней мере, ты теперь от их укуса уже не умрёшь, но болеть всё равно будешь — их яд хоть и такой же, поскольку они — тоже гадюки, но гораздо сильнее. А кроме гадюк там есть ещё и кобры, а у них яд совсем другой, и от него не поможет ваша прививка. Но и змеи не так страшны — можно целыми днями ходить, но так и не встретить ни одной. Малярия, которую называют ещё болотной лихорадкой, там тоже пострашнее здешней, а подцепить её можно от обыкновенного комариного укуса. Но если от малярии помогает отвар привезённой нами из-за Моря Мрака хинной коры, то есть в Африке ещё одна болезнь, от которой нет исцеления, а разносит её обыкновенная муха вроде нашего слепня. Вот от этих маленьких и невзрачных комаров и мух тебя не спасёт никакая даже самая надёжная охрана, и я не хочу рисковать без необходимости. А взять тебя с собой на безопасные, но скучные Горгады, но не взять с них в красочную и интересную Африку — разве это не было бы ещё хуже, чем не взять тебя с собой вообще?

— Я понял, папа, — он, конечно, насупился, хоть и честно старался не показать виду, — А на лодке мы в выходные хотя бы покатаемся?

— Как он себя вёл? — спрашиваю супружницу.

— Дома-то хорошо.

— А в школе?

— Ну папа, ну тёте Юле же всё равно не угодишь!

— Так, ясно. Ну-ка, рассказывай сам, чем ты ей на этот раз не угодил? Ты же понимаешь, что лучше будет, если я узнаю об этом от тебя самого?

— Понимаю, папа, — и тяжко вздыхает.

— Ну так и чего ты натворил?

— Ну, в общем, был урок истории...

Тут затрезвонил радиотелефон, и я кивком попросил Велию послушать, кому там не терпится что-то супер-пупер-важное нам сообщить, а спиногрызу говорю:

— Ты рассказывай, рассказывай, я весь внимание.

— Ну, тётя Юля меня вызывает и спрашивает...

— Максим, Юля тебя просит, — доложила супружница.

— Папа, я же начал уже рассказывать!

— Успокойся, чистосердечное признание тебе засчитано, — подымаюсь с кресла, иду к аппарату, усаживаюсь:

— Рассказывай, Юля.

— Макс, я тебе сейчас на твоего Волния жаловаться буду.

— Да я уж понял. Что он сделал-то?

— Ну, жертв и разрушений нет — физических, во всяком случае, а вот в учебном процессе он мне опять набедокурил. А всё ты, Макс!

— Об этом я тоже уже, представь себе, начинаю догадываться.

— В общем, на прошлом уроке истории я им про минойский Крит рассказывала. А сегодня вызываю его отвечать, а он...

— Ответил, что на минойском Крите жили минойские кретины?

— Естественно, хи-хи! Но это-то ладно, шутка как шутка, класс посмеялся, я не против. Но основы-то при этом ниспровергать зачем?

— Какие основы?

— Какие, какие... Каменные! Кносский дворец, между прочим!

— Так это ж разве он? Это всё проклятый Санторин наворотил, гы-гы! — отмазал я своего наследника от облыжных обвинений в разрушении этого шедевра минойского зодчества, — А потом ещё и землетрясения добавили. Ну и ахейцы, кажись, с дорийцами тоже между делом похулиганили.

— Макс, я же не об этом! — ответила Юлька, когда отсмеялась, — Я рассказывала детям, что дворцы были выстроены из монументальных каменных плит, а Кносский был самым великолепным из них, а твой идеологический диверсант сказал, что эти плиты на фасаде — тонкая облицовка, а внутри — мелкий бесформенный булыжник на глинистом растворе, из которого весь этот знаменитый критский Лабиринт на самом деле и построен.

— Ну Юля, это вообще-то правда. Что ты, сама фоток интернетовских не видела?

— Да знаю я об этом, Макс! Но детям-то зачем об этом говорить?

— А зачем им врать? Чтоб комплекс неполноценности перед "седой стариной" вырабатывался, от которого руки опускаются и делать уже ни хрена не хочется? Нет, ну ты-то тут, само собой, ни при чём, не от тебя эта дурацкая традиция приукрашивания и возвеличивания всего древнего пошла, но нам-то она на кой ляд сдалась? Да и так-то если разобраться, разве этой облицовкой Кносский дворец знаменит? Он знаменит размерами, фресками, ваннами и канализацией, и это что, хоть раз умаляется кладкой стен из этого бесформенного булыжника? Как умели, так и строили, и на том им спасибо — вон, до сих пор некоторые части стоят и не развалились, а когда новенький был, так и не было видно той кладки под облицовкой и штукатуркой с фресками. Ну так и смысл приукрашивать?

— Ну Макс, ну ты уж прямо сразу в такие дебри лезешь!

— А нельзя иначе. Сейчас — да, детвора всё схавает, но через несколько лет она поумнеет и призадумается, а с чего бы это вдруг всё это великолепие рухнуло, да так и не восстановилось, если всё было так прекрасно и замечательно? С того, что натуре все они кретинами были, прямо весь народ поголовно?

— Ты и на социальные моменты заодно намекаешь?

— А как же? Дворец — это ещё и склад, на котором всё у всех "околхозивается", выдаются пайки и премии тем, кого "завхозы" достойными посчитают, а всё остальное сгноят, но хрен кому раздадут, и смысл всего этого — в том, чтобы все вокруг зависели от Дворца и прожить без его милости не могли. В этом ведь твоя вторая претензия к моему оболтусу по поводу минойских "кретинов"?

— Ну, в общем-то да, шокировало, если честно. Это-то детям зачем?

— А чтоб знали, чем такое кончается, и на такие грабли не наступали. У нас вон с Ретогеном, "святейшим" нашим, на днях разговор на эту тему был. Прикинь, его жрецы такую историю Тартесса обрисовали, что прямо сусальная картинка получилась — и круче вкрутую сваренных яиц тот Тартесс у них был, и жизнь в нём была — прямо рай на земле. Непонятно только, отчего ж тогда вся Испания в очередь за "грин-картами" в тот Тартесс не выстроилась, и какого хрена всё это райское величие под натиском каких-то там Гадеса с Карфагеном развалилось? Нельзя строить государство на такой дебильной пропаганде — разочарование придёт неизбежно, а к чему оно приводит — ты сама не хуже меня знаешь. Один такой проект, помнится, и века не продержался при всей своей грандиозности, а у нас — и десятой доли тех масштабов нет, но на многие века замахиваемся, иначе смысла нет, так что тщательнЕе надо, ребята...

9. Керна.

Трудно сказать, что это за место на современной карте — береговая линия за две с лишним тысячи лет изменилась, конечно, до полной неузнаваемости, а уж о ландшафте и говорить нечего — ага, Сахара называется. Серёга терялся в догадках, но определённо мог сказать только, что это уж точно не Нуадибу, мелкий рыбацкий городишко, но при этом второй по величине город Мавритании — современной, конечно, а не марокканской античной. Тут он был уверен на все сто, поскольку полуостров Рас-Нуадибу с его Белым мысом мы таки миновали, и будущий "тоже типа город" остался к северо-западу от нас, но вот Арген это или что-то ещё, наш геолог определиться не мог. Где-то на побережье Аргенской банки, то бишь отмели, и скорее в средней её части, чем в северной или южной — таков был его вердикт, вынесенный им после немалых раздумий. Но мы здесь, конечно, вовсе не ради исследования означенной Аргенской банки, а просто потому, что именно здесь триста с гаком лет назад Ганнону Мореплавателю вздумалось основать последнюю из своих колоний на западно-африканском берегу — Керну. То ли колонистов дальше к югу у него уже не хватило, то ли те просекли, что дай ему волю, так вообще на край света завезёт черномазым людоедам на поживу — в общем, финикийская Керна, расположенная южнее Канар, но севернее Горгад, то бишь Островов Зелёного Мыса, так в конечном итоге и осталась самым крайним форпостом финикийской экспансии в Западной Африке. Да и куда уж дальше-то? Это в наше время и сюда добралась пустыня, в которой только берберы и ухитряются обитать, а сейчас, в античное, это уже самая натуральная Чёрная Африка. Негры тут, короче, коренная и титульная нация, а они — подарок ещё тот. Ну, ещё мавры набегают время от времени за добычей в виде золота со слоновой костью и рабами, но на постоянное место жительства не обосновываются — тоже ведь понимают, что к чему. Фиников же, как и того фраера, жадность губит — давно бы уже наплевали на ту светлую память того Ганнона и уплыли бы отсюда на хрен, оставив только посещаемую купцами в торговый сезон факторию вроде тех, что имеют и южнее, если бы не добываемое где-то в этих местах здешними черномазыми золото. Золотая лихорадка — тяжкий недуг, и кто её подцепит — и из нормальных-то людей мало кто излечивается, а это ж финики, помешаные на барыше потомственные торгаши. Нет, ну поначалу-то Ганнон и земледельцев привозил и высаживал, но надолго те пейзане в Керне не задержались — не дают здесь нормальных урожаев ни пшеница, ни даже неприхотливый ячмень, на одних финиках хрен проживёшь, а сорго это, пшено африканское — ну, как-то на любителя оно, да и вообще, пшено — оно и в Африке пшено. Финикиец вам что, птичка? Но то нормальный финикиец — ну, по нашим меркам нормальный, который от тесноты и нищеты карфагенской за моря с тем Ганноном отправился, а финик-торгаш, для которого весь смысл жизни в "товар — деньги — навар" — этот всё стерпит ради блеска золота. Ну, не одного только золота, конечно, там и слоновая кость, и ценное дерево, и прочие африканские ништяки, но прежде всего — золото.