Игры вампира

Содержание: Игры в шпионов Игры с законом Игры в друзей Игры в иного Игры амура Игры со светом Игры закончены Игры в шпионовВиктор

— Мне кажется, вам лучше признаться добровольно на кого вы работаете, — изысканно вежливо произнес Давид, эдакий добрый дядечка, совершенно непонятным образом оказавшейся в застенках РРС... Однако именно его я бы и опасался. Если бы умел.

Допрашиваемый, явно арабских кровей, лишь презрительно скривил губы. Кроме проводов на нем ничего не было, холодный и неудобный металлический стул тоже не способствовал комфорту, но мусульманин держался молодцом. Вот что делает правильная идейная подготовка... Жаль, после последнего провала правительства такое с русскими людьми не учудишь, чуют промывку мозгов за версту... И ладно бы сами думать головой умели, так нет же, все желудками да тем, что ниже пояса. Религия, несмотря ни на что, помогает развитию личности на определенном этапе.

Впрочем, я, как жрец Богини Крови, о пользе веры могу рассуждать очень долго.

В стекле, ограждающем нас от пакостей пленника, полупрозрачно отражались четверо. Давид, слегка грузноватый сорокалетний мужчина небольшого роста, по национальности жид. В Российской Разведывательной Службе оказался как раз из-за недостаточной религиозности и верности идеалам иудейства... Точнее его выперли из АНБУ за роман с женой собственного начальника еще в веселых восьмидесятых.

Лучшего аналитика РРС было видно лишь самую малость, опять заныкался в самый дальний угол на своей инвалидной коляске. Алексей Казаков, четырнадцать лет, нехилое айкью и костная дистрофия вкупе с кучей не самых приятных болячек. Нашли его по выдающимся оценкам в школе, завербовали просто: высокая зарплата и самое квалифицированное лечение. Его мать, учитель математики с двадцатилетним стажем, воспитывала его одна и очень обрадовалась, когда её сыну прислали приглашение в престижную частную школу.

Кстати, он не всегда в коляске ездит, иногда бывают достаточно большие промежутки времени, когда он ничего себе не ломает. В основном летом, если оно выдается сухим.

Справа от меня, с искреннем азартом на лице стоял Владимир Пономарёв, боец, стажер, мой напарник в деле поимки очередного террориста-смертника. Высокий, спортивный, темноволосый мальчишка, обладатель черного пояса по карате, причем настоящего, а не выдающегося для приличия. Завербовали классическим методом: Мы вытаскиваем тебя из тюрьмы, а ты нам по гроб жизни будешь обязан. Хотя, в данном случае, даже не пришлось подстраивать никакого преступления, сам с особой жестокостью убил нескольких подростков, напавших на него на улице. Перспективный молодой человек, умный, сильный, волевой... А то, что садист слегка... Не мне его осуждать, вот уж точно.

Я, традиционно, в зеркале не отражался и так же традиционно держал щит невнимания, чтобы этого никто не заметил.

Дикий крик эхом проскакал в почти пустой комнате. Да, родные двести двадцать вольт — это не слишком много, но если пропускать электричество через места наибольшего количества нервных окончаний, то эффект может быть совершенно ошеломляющим.

Когда начальник базы — жид, электричество приходится экономить даже на пытках.

— На кого ты работаешь? — уже с нажимом продолжил Давид.

Очень серьезный вопрос, между прочим. Экстремистских группировок развелось немеряно, причем, каждый олигарх считает своим долгом прикормить хоть одну. Надо же выяснить, кому предъявлять претензии из-за моей сверхурочной работы.

Пленник лишь презрительно сплюнул на пол и ощерил зубы в оскале. Я ему сочувствую. Нет, честно. Мне тоже иногда хочется взять автомат калашникова, выйти на улицу и расстрелять всех к чертям собачьим... Останавливает только осознание, что на куриц глупо злиться.

— Подавитесь, чистоплюи, ничего я вам не скажу, — внезапно внятно произнес араб.

— Да? — тут же оживился Давид. Говорящего противника легче уболтать, чем молча игнорирующего тебя.

Однако меня что-то в его облике насторожило. Радость. Еле сдерживаемая, злорадная, но радость. Даже у абсолютных фанатиков такого не должно быть, особенно после провала миссии. Значит, она не провалена...

— Мотаем отсюда! Живо! — заорал я, разворачиваясь к двери.

На меня посмотрели как на идиота. Ну да, ну да, я тут недавно и зарекомендовать своё чутьё ещё не успел... Однако это не значит, что можно так запросто игнорировать дельную мысль... Естественный отбор — хорошая штука.

Не обращая на эти взгляды внимания, я быстро, но стараясь не сорваться в сверхскорость, подбежал к Алексею, подхватил его на руки вместе с одеялом и бросился из комнаты, стараясь уйти подальше. Конечно, наш гений пробовал сопротивляться, но бить меня в стрессовых ситуациях — это все равно, что пытаться пробить обшивку ракеты пальцем. За спиной я услышал театрально-злобный смех, которому прибавляло жуткости ощущение надвигающейся беды. Все, больше тянуть нельзя. Я быстро завернул за угол.

— Задержи дыхание, — бросил я своей ноше, которая ещё даже не успела смириться с положением ведомого.

Как ни странно, Казаков послушался. Я аккуратно положил его на пол — Зачем его вообще тащить сюда надо было, если я самостоятельно разобью ему голову? — опустился сверху, почти придавив его, и закрыл нас одеялом.

В следующее мгновение грянул взрыв.

Алексей

На пленного я старательно не обращал внимания. В конце концов, он — не моё дело, моё дело — наблюдать за агентами... Один из них сливает информацию конкурентам, а мне, как самому умному, по официальной версии, или же как самому честному и наивному, если говорить по правде, надо его найти. Впрочем, это могут быть вовсе не эти агенты, в здании ещё двести тридцать четыре сотрудника достойны подозрения.

Технически и психологически крысятничать может каждый из этих трех. Давид Абрамович слишком стар для агента, в высших кругах уже рассматривается решение об его отставке, но работу он свою любит, так что вполне мог переметнуться в лагерь соперников лишь бы оставаться на посту.

Пономарёв — вообще псих. Садист, с мазохистским уклоном, совершенно не ценит жизнь, как свою, так и чужую, да ещё и азартен как последний игрок... Идеальный кандидат, да вот только он и без меня доверием начальства не пользуется: доступ у него ещё самый низкий, несмотря на участие в боевых операциях; хотя сомнительно, что этот кровожадных псих вообще заметил подобную несправедливость... Ему лишь бы убивать давали.

Да и крыса появилась до его вербовки... Что не мешает Пономарёву быть его наследником.

Словно почувствовав мой взгляд, Владимир обернулся и хищно оскалился. Совершенно невольно я вздрогнул. Да-да, личная неприязнь тоже присутствует... Оба мы не понимаем, как можно было в такую серьёзную организацию принять такого нестабильного человека.

Впрочем, он хоть и псих, но вполне предсказуемый и понятный, а вот его напарник, Виктор — тёмная лошадка. Добрый и вежливый, всегда заступается за меня, всегда поможет... Не особый красавец, но вся женская часть нашего отдела по уши влюблена в него, а всё из-за едва уловимого ощущения тепла и уюта, который его окружает. Для наших стерв — это самая дефицитная вещь. Однако даже Владимир, для которого авторитетом не является и дьявол, без вопросов принимает его первенство и беспрекословно выполняет все его распоряжения. Сомнительно, что этот псих мог бы подчиняться тому мягкому человеку, которым выглядит Виктор для нас.

Виктор был стремительным, резким, беспечным. Он не жил — играл, не ходил, а танцевал, не касаясь пола, наплевав на какие-то глупые законы физики. Сомневаюсь, что должностные инструкции он хотя бы читал. Когда не надо было куда-то бежать, он замирал на месте в абсолютной неподвижности, с крайне резкой реакцией на внешние раздражители.

Он играючи, почти мимолётно манипулировал людьми, одним движением брови разбивая сердца и заставляя ненавидеть. И если бы менп спросили бы, я бы не раздумывая сказал, что невысокий худощавый Виктор гораздо опаснее отморозка Пономарёва. Потому что у бойца есть только его тело и оружие, а Виктор может одной улыбкой собрать целую армию.

Впрочем, у меня и сейчас от него мороз по коже. Смотрит на пытки абсолютно спокойно, даже можно сказать сквозь них, явно задумался о чём-то своем... Азарт Пономарёва я понимаю, как и усталое злорадство Давида Абрамовича, но спокойствие... Это пугает.

А ещё ко мне совершенно случайно попала папка с досье экономического отдела наших конкурентов... Какого же было моё удивление, когда я встретил среди них знакомое лицо! Однако докладывать я не спешил, слишком сильно было сомнение, а он ли это? Может, просто похож? Или какой-нибудь неизвестный родственник... Насколько я знаю, Виктор детдомовский, может у него брат-близнец есть? Пусть мои сомнения кажутся смешными для опытных агентов, но у меня просто в голове не укладывалось, что это может быть один и тот же человек... Имя, легенда, манеры — это все мелочи, но послужной список-то не сфальсифицируешь! Как может быть аналитик-экономист высшего уровня быть одновременно и боевиком-универсалом?! Даже в его тридцать девять лет добиться такого мастерства в обоих направлениях невозможно.

Поэтому я сомневаюсь. А вовсе не из-за того, что жалоба на него кажется мне предательством!

— Мотаем отсюда. Живо! — властно приказал Виктор.

Ноги, без участия сознания дернулись, но с гипсом особо не побегаешь... Вот это сила, а я ведь никогда не отличался особой внушаемостью.

В следующее мгновение я оказался в воздухе. От неожиданности, чисто инстинктивно, попытался ударить в болевую точку, как меня учили... Чуть руку себе не отбил. Никакой заботы о ближнем!

С неким фаталистическим чувством замер в чужих руках. Блин... Меня всю жизнь так... В смысле хватают и тащат куда-то без моего согласия, а не бережно на руках несут. Впрочем, если бы не выпитое с утра обезболивающие, то я бы не отнесся к этому так спокойно... Только результат это вряд ли бы изменило.

Когда надо мной нависло тело, я хотел было уже возмутиться, но не успел: мир содрогнулся. На время я ослеп и оглох, чувствовал только болезненную вибрацию от пола и стены, к которой меня прижали. Так же неожиданно, как началось, всё закончилось. Просто в какой-то момент я осознал, что больше не трясёт. Звенящая тишина писком сдавила уши и только далёкий грохот позволял узнать, что слух всё ещё работает. Я попытался пошевелиться, но без особого успеха: меня придавило что-то тяжёлое и тёплое. Заторможенное сознание не хотело анализировать происходящее, но и сачковать не могло, просто не понимало, что можно делать вместо этого.

Звук, тряска, разрушения. Взрыв. Сверху, тяжёлое, почти-мягкое. Виктор. Положение, действия. Спас. Манера, состояние. По проекту в стенах базы должны быть стальные листы по всей площади... Но с русской-то обязательностью вообще удивительно, что стена не разрушилась в пыль. Агент знал, куда падать. Но о бомбе он узнал только тут, иначе бы не пришёл и не у... Непроверенно.

С трудом освободив руку, я на ощупь нашёл чужую шею. Я старался дышать размерено тем спёртым воздухом, что остался под одеялом... Предусмотрительно, однако. Сейчас снаружи, наверное, пылища стоит.

Пульс нащупался. Размеренный, спокойный... Наверное, это из-за того, что он без сознания. Ну и хорошо, не хотелось бы находиться в такой близости от трупа. А если он не очнётся? В сознании мгновенно всплыли возможные последствия пережитого взрыва. У меня контузии нет. Странно. Неужели хоть одну стену построили правильно? А вот у Виктора что-то течёт из ушей... Наверное, изоляция была только внизу.

Взрывчатка, пронести, манера. Внутри организма, желудок, кишечник. Пластиковая или что-то неизвестное. Детонация. Радио? Изоляция. Электричество? Еврейская экономия спасла мне жизнь. Мощность... Мощность... Мощность... Мало данных. Повреждения? Не всё так плохо, как можно было бы подумать. Почва не задавила. Каркас цел. Техника?.. Электромагнитная волна, защита. Проводка, аккумуляторы. Неизвестно. Шансы на выживание... Шансы на выживание...

Я несколько раз глубоко вздохнул, чувствуя боль в рёбрах... Как ещё не сломались. Или уже? Неважно. Выбраться. Не получается. Шансы на выжива... выживание двадцать процентов. Десять. Пять. Нет, забыть. Паника. Отключить. Нельзя. Способы успокоиться. Свет, уют, безопасность, отвлечься. Свет, точно, свет.

С неким трудом удалось достать мобильник. Подсветить обиталище экраном. Душно, тесно. А у Виктора действительно кровь из ушей идёт. Шла, уже подсыхает. Тяжёлый, сдвинуть. Не получается. Пропыхтев пару минут, я потерпел сокрушительное поражение. Что-то мешает. Или придавило. Или у меня из-за паники совсем сил не осталось. Отвлечься. Чужое тело. М-да, это, конечно, не совсем этично, но когда ещё будет подобная возможность...

Шея. Кожа гладкая, словно это не здоровенный мужик, которому положено бриться, а ребёнок. Жилы, артерии, трахея. Чёткая челюсть. Ухо, холодное. Волосы, короткие, мягкие, приятно колют ладонь.

— М-м-м... — страдальчески простонал Виктор, приподнимая голову.

И всё. Режим анализа разлетелся вдребезги, оставляя сознание на попечении паники. Отвлечься! Отвлечься, я сказал!

Я резко отдёрнул руку: только ехидных замечаний мне тут не хватало. Впрочем, боевик явно не в том состоянии, чтобы издеваться.

Пятьдесят метров под землёй... Отвлечься!

— Ты как? — задал я прекраснейший в своей глупости вопрос.

Виктор меня не услышал, помотав головой он приподнялся на руках. Несколько раз моргнул, фокусируя взгляд, сглотнул и глухо спросил:

— Ты цел?

На его губах блеснула кровь. Страшно. И красиво.

— Нет, но жить буду. А ты?

Он чуть улыбнулся, глядя всё ещё немного ошалело, но мне сразу стало спокойнее.

— Жить буду. Подвинься-ка... Нет, от стены.

Агент скинул одеяло к стене. Сразу же запахло всякой дрянью. Захотелось закашляться, но это бы не помогло. Ну, зато не душно.

— Двигай обратно. Отлично. Удобно?

— Да, спасибо, — кивнул я, укладываясь на одеяльце. Охренеть просто.

Виктор бесцеремонно отобрал телефон, подсветил то, что упало сверху. Во время взрыва арматура в стене изогнулась, нависая над нами, а затем на неё ещё упала потолочная балка, прижимая железяки к полу. Хорошо, что место изгиба было где-то в метре от нас, а то бы разорвало нас нафиг. Крайне удачное место. А ещё повезло, что кто-то сэкономил на штукатурке и бетоне. Даже звукоизоляция была с той стороны относительно арматуры.

Чихнув пару раз от всей души, агент деловито распихал по сторонам осколки бетона и что-то передвинул над железной аркой. Загрохотало, посыпались камни и пыль, но Виктор что-то одобрительно пробормотал. Затем ещё раз чихнул, почесал в затылке и сказал:

— Сползаю-ка я на разведку...

И почти бесшумно скользнул параллельно стене, умудрившись ни разу на меня не наступить.

М-да... Почувствуй себя бесполезным дерьмом, называется... Да ещё и телефон забыл, разведчик блин. Сразу стало холодно, темно и одиноко. А вдруг его завалит? Отвлечься. Я уныло посмотрел на свои загипсованные ноги. И даже помочь ничем не могу. Хотя...

С помощью телефона я попытался соединиться с сервером базы. Глухо. Питание отключено, аккумуляторы давно растащили... Единственная техника, что откликнулась, это мой старенький ноут в раздевалке.

Старенький-то он, конечно, старенький, но очень даже удаленький. Так что если, если что, я вполне могу послать сигнал SOS достаточной мощи, чтобы нас засекли конкуренты, вечно сканирующие эту зону. Другое дело, что попадаться к ним крайне не хочется, они, может быть, нас и спасут, но и расплату потребуют соразмерную.

Где-то совсем рядом послышался грохот, следом — вскрик. Не Виктор, голос ниже. Давид. Так он жив?.. Что-то подсказывало, что уже нет. Я сглотнул, но панике решил не поддаваться. Да, начиная здесь работать, я не понимал, куда попал, но осознание пришло быстро и ничего ужасного в нём не было. Кроме того, раз меня спасли, значит что-то от меня ему всё-таки нужно, а значит, можно торговаться.

Через пару минут вернулся Виктор.

— Соскучился? — радостно спросил он, как ни в чём не бывало. — О, этот взгляд. Значит, слышал... Хочешь оправданий или объяснений?

Это он как в такой темноте смог заметить взгляд, к слову, абсолютно спокойный? Неужели он ещё по профилю психоаналитика работает, а не только как экономист?

— Знаешь куда их засунь?.. — проворчал я, но всё же было как-то тяжело ругать человека, спасшего тебе жизнь. — Пономарёв так же? Угу, почему-то я так и подумал. Ладно, сойдёмся на том, что они не пережили взрыва. Ложись давай, кажется, мне удалось подключиться к моему ноутбуку...

— Ты же в курсе, что нельзя ни вносить, ни выносить несанкционированную технику из здания? — уточнил он, пристраиваясь рядом.

Сразу стало тепло и... Не так страшно. Коль лежит рядом, то, наверное, и не убьёт. Пока.

— А я и не вносил, он остался в раздевалке, — пожал плечами я, облизнув губы.

— Она тоже в здании.

— Но не просматривается так строго.

— Очаровательно, — хмыкнул боец, положив мне голову на плечо. — Ты не против?

Тяжесть была не очень к месту, плюс мешала работать с телефоном, но возражать я не стал. Мало ли что этому психу в голову взбредёт.

— Нет. Короче, можно включить маячок. Думаю, нас могут найти...

— Включи, — согласился он. — Нас в любом случае найдут через два часа, откопают через шесть, а вытащат через восемь. Но включи, может получится как-то ускорить процесс.

— Откуда ты знаешь?...

— Это запрещённый вопрос, ты же в курсе, — насмешливо сказал он.

Ну вот, начинается.

— А я всё ещё следователь, имеющий право задавать подобные вопросы, — надулся я. Понимаю, глупо размахивать своими полномочиями, особенно в такой ситуации, но ничего поделать с собой не мог.

— Да ладно, — боец слегка хихикнул, что я больше почувствовал телом, нежели услышал. — Даже если я тебе всё по правде расскажу, ты всё равно мне не поверишь.

— А ты попробуй, — с вызовом сказал я.

— Не-а...

Помолчали.

Виктор

Пиздец подкрался незаметно, хоть виден был издалека. Мощность взрыва была неожиданно велика, выставленные щиты устояли перед первой механической волной, сберегая от разрушений небольшую область вокруг нас, однако энергия электромагнитного компонента взрыва сумела пробить защиту и выкинула меня из физической оболочки к чертям собачьим. Прежде, чем я успел вернуться обратно, материя, возвращающаяся на освобождённое место, сломала одну из нависающих балок и воткнула её мне в спину.

Возвращение принесло мне много боли: я слишком долго пытался превратить своё тело в одну большую чувствующую клетку и на такие повреждения не рассчитывал. Искусственно усиленный позвоночник не сломался, зато пострадали внутренние органы, в первую очередь лёгкие и почки. Во рту стоял омерзительный привкус крови, кажущийся ещё более противным с каждым годом моего отказа от этой низкокалорийной пищи.

Пока я пытался телекинезом убрать лишние вещи из моего организма, действуя как можно более незаметно, подо мной кто-то подозрительно зашевелился. Отлично, значит спасаемый не пострадал, а то с него бы сталось развалиться на части просто от вибрации пола. Да и паникой от него пахло совсем чуть-чуть... Или он с ней уже справился, или же она ещё не началась из-за шока.

Меня деловито ощупали на предмет наличия жизни, затем Алекс достал мобильник и начал осматриваться. Да, его не зря взяли в РРС, первым делом самолёты, ну а паника потом... Меня, правда, слегка смущало его чересчур глубокое дыхание, но это могло быть из-за недостатка кислорода под одеялом.

Кхм, а вот это уже явно не медицинский осмотр. Пришлось в срочном порядке убирать балку куда подальше и подавать признаки жизни, а то мало ли... Куда этого гения занесёт в его экспериментах.

Первые его слова я не услышал. Неужели поврежден слух? Вот чёрт. Оболтус древний, когда же я перестану халтурить? На дитё защиту по полной программе поставил, а себе чуток, думал, обойдусь. И вот результат, контузия. Как у самого последнего человека. Совсем я что-то расслабился в этой стране непуганых идиотов. А если бы это была настоящая атака, рассчитанная на таких как я? Все, конец, можете забирать мой хладный труп.

— Ты цел? — спросил я, слегка невнятно из-за крови во рту. Под действием гравитации она попыталась вылиться, пришлось глотать. Ну и мерзость.

— Нет, но жить буду, — отрапортовал он. — А ты?

Надо же, достаточно бодро. Конечно, было бы логично ожидать такого поведения от человека, работающего в разведке, но он же не оперативник и к стрессовым ситуациям, теоретически, привыкшим быть не должен. Однако, смотри же... Бодриться.

— Жить буду, — повторил я за ним. Жаль, что Казаков не в силах оценить иронию этих слов, звучащих из моих уст. — Подвинься-ка... Нет, от стены.

Аналитик послушно выполнил команду. Ох, какое это облегчение, когда не надо никому доказывать своё право приказывать и не надо утешать великовозрастных малюток, которым показалось, что ты с ними жестоко обращаешься и не ценишь их нежную, ранимую душу. Так, не отвлекаться.

Старое советское одеяло надёжно защищало нас от пыли, но та уже осела, так что куску ткани придётся приступать к своей основной деятельности, защите от холода. Я постелил его в уголочке, под остатками стены. Не хотелось бы, чтоб спасённый хлюпик заболел воспалением лёгких и умер от этого, пережив такую уникальную авантюру со взрывом.

— Двигай обратно, — скомандовал я, приподнимаясь на руках. — Отлично. Удобно?

— Да, спасибо, — кивнул мальчишка, от удивления даже забыв, что теоретически я этого видеть не могу.

Да, кстати, я же не должен видеть в темноте. Пришлось отбирать у мелкого телефон и с умным видом рассматривать то, что на нас навалилось сверху. Защита вероятностями частично всё-таки сработала, вся та хрень, что должна была раздавить нас в лепёшку, сложилась аккуратненьким домиком. Исключением была как раз та самая балка, упавшая в тот момент, когда я потерял контроль над ситуацией, и пара небольших кусков бетона, которых защита посчитала незначительными. Однако сама структура «домика» не казалась мне достаточно надёжной: не было никакой гарантии, что он выдержит, когда сверху на нас навалится что-то ещё, что пока держится на соплях.

Пара переставленных кусков арматуры, и наше убежище уже не грозит развалиться с первого чиха.

Кстати, об этом...

— А... Апчхи! — громко заявило тело о своих правах. — Сползаю-ка я на разведку.

Сообщив это, я положил телефон и проскользнул вперёд, в щель. Где-то еще, совсем-совсем рядом, оставались живые. Негоже оставлять сей радостный факт без внимания.

Выбравшись из нашего уютного убежища, я пожалел что не могу, как книжные вампиры, превращаться в туман: так было бы гораздо проще передвигаться по этой разрухе. Но ничего, мы тоже не лыком шиты, моя растяжка позволяет мне пролезть во многих местах. Другое дело, что рубашка и джинсы не рассчитаны на подобные пируэты.

Взрыв повредил не все несущие стены, во многих местах потолок обвалился, но строительный мусор — это не вода, полностью всё помещение он заполнить не в состоянии, оставалось множество щелей, в которые можно пролезть... Если забыть о том, что это хрупкое равновесие хаотично сложенной конструкции может рухнуть в любой момент. Ну ничего, я лёгкий, да и телекинезом пользоваться умею.

А в пыточной меня ждал сюрприз: Давид был жив. Взрывом его практически размазало по стене и пригвоздило стеклом. Казалось, в его теле не осталось ни единого целого органа: ни кости, ни мышцы, не говоря уж о более мягких вещах вроде сердца. Но он был жив и даже в сознании. Почему? Магия этого мира весьма специфичная и не могла дать такого эффекта, скорее она сама первой же прибила того незадачливого адепта, который ухитрился получить подобные повреждения. Да и не был Давид ни магом, ни магическим существом. Но как тогда?

Я подошёл ближе, не в силах оторвать взгляда от этой картины. Живое, одушевлённое и чувствующее боль кровавое месиво, которое удивлённо моргает уцелевшим взглядом, в мою сторону.

— Что же ты наделал, старина... — рассеяно прошептал я, совершенно не имея ни малейшего понятия что делать.

Пять сотен лет совсем не спокойной жизни, но всё равно судьба умудряется подкидывать мне сюрпризы. Не смотря ни на что, начальник базы мне нравился, он был профессионалом в своей области, а это осталось единственным, что я ценю в людях после стольких лет общения с ними.

— Виктор? — донеслась до меня удивлённая мысль.

Надо же, в сознании, да ещё и думать может с такими-то повреждениями. Впрочем, оно может быть и не так больно, если оборван один из основных нервных узлов, боль просто может не доходить до мозга.

Чуть помедлив, я подошёл ещё ближе, зажигая в ладони крохотный огонёк из белого, чистого пламени. Кровавая масса задёргалась, словно стараясь уйти подальше от света. Странно... Я призвал одну из самых милосердных и светлых сил, благовествующую к людям, и обычно они замирают в священном трепете, глядя на неё. А этот — боится. Он не нечисть, иначе бы я это давно заметил, но как-то с этим связан.

Приблизив огонёк ближе, я с удивлением смотрел, как сила исцеления сжигает плоть. Спустя секунду до меня дошло. Да, не зря говорят, что всё новое — это хорошо забытое старое. Я уже встречался с таким и не так давно, чтобы это затерялось под грузом другой информации... Просто не ожидал увидеть такое в этом мире, вроде же здесь другая магия, которая слыхом не слыхивала о демонах...

... и продаже души.

А Давид был именно контрактником, человеком, заключившим договор с адом. Причём, скорее всего, там был пункт о фиксированном возрасте смерти. То есть, раньше положенного не умрёшь. А вот об исцелении в контракте, как обычно, не сказано ни слова.

— Мало мы вас на кострах жгли, — покачал головой я в растерянности.

— Виктор... Помоги... — долетело до меня слабое, испуганное.

Я смотрел на это существо. Просто смотрел. Можно было его исцелить... Я могу, несмотря на то, что сама сила этого не хочет. Я бы мог собрать его по кусочкам, лучше, чем было. Я бы мог оставить его таким, какой он сейчас. Вот спасатели удивятся, найдя моргающий кровавый бульончик. А ещё я могу его убить. Разрушить контракт, разорвать оковы, создавшие такое противоестественное зрелище. Сжечь душу в святом пламени.

— Льдом моего сердца, заклинаю... — чуть слышно шепнул я. От моих ног к стене рванулась дорожка инея. Начальник базы вскрикнул из последних сил и замолк, уже навсегда. Остекленевший глаз смотрел на меня с немым удивлением. Нет, это не смерть. Я просто заморозил его душу, разрывая его связь с телом, чтоб он мог дождаться указанного в договоре срока, не шокируя учёных.

Коль имел глупость заключить с адом контракт, пусть имеет мужество и отвечать по нему.

Погасив пламя, я помотал головой, словно сбрасывая наваждение. Бр-р-р... Не ожидал, честно, не ожидал. Ладно, нечего раскисать, у меня там человек недоспасённый лежит.

— Соскучился? — радостно спросил я. К несчастью, парнишка моей радости не разделял. — О, этот взгляд. Значит, слышал... Хочешь оправданий или объяснений?

Туча вопросов и обвинений, готовых вывалиться на меня потоком, замерли перед возмущением. Люди так предсказуемы в своём желании быть непредсказуемыми.

— Знаешь куда их себе засунь?.. — возмущённо начал было Казаков, но потом, видимо, вспомнил, что я его как бы спас... И как бы являюсь хладнокровным убийцей. — Пономарёв так же? Угу, почему-то я так и подумал. Ладно, сойдёмся на том, что они не пережили взрыва. Ложись давай, кажется, мне удалось подключиться к моему ноутбуку...

Вот это деловой разговор. Я улёгся рядом с тёплым и таким удивительно живым человеком, с интересом заглядывая в экран.

— Ты же в курсе, что нельзя ни вносить, ни выносить несанкционированную технику из здания? — на всякий случай уточнил я.

— А я и не вносил, он остался в раздевалке.

Он пожал плечами, едва не засветив мне в нос. Мило. Он явно не привык к столь близкому контакту. Хм, а от облизывания губ мог бы и удержаться. Я ж теперь всю голову сломаю, в попытках угадать к чему это.

— Она тоже в здании, — заметил я.

— Но не просматривается так строго.

— Очаровательно, — протянул я. Значит, он вполне осознанно нарушал правила РРС. Сплошной день неожиданностей. — Ты не против?

Это я наконец нашёл удобное положение для головы... У него на плече. Другой подушки тут, как бы, не наблюдается. Правда и та оказалась не лучшего качества: костлявая и невысокая, но на безрыбье и рак рыба.

Алекс

Молчание затягивалось. Конечно, ситуация располагала к откровенности, но я элементарно не знал с чего начать. Спросить, не он ли случайно подрабатывает у конкурентов в экономическом отделе? Фу, глупость какая, даже подумать о таком стыдно. Спросить, как он узнал о взрыве? Да как же, будет он выдавать мне профессиональные тайны...

Так что молчание продолжило виться над нашими головами. Я поставил мобильник на минимальную яркость, сунул его в щель между арматурой, делая своеобразную люстру. И... Всё. Больше делать нечего. Виктор, кажется, задремал, прямо на моём плече, ничуть не беспокоясь на счёт нашего положения, а я...

В голову лезли всякие мысли. Одна пессимистичнее другой. О жизни. О смерти. О смысле бытия и моей работы. Я пробовал выкинуть их из головы, считая баранов, вычисляя предельную скорость Айрон-мена, вспоминая алгебру, но мысли — эти злобные предатели — всё равно возвращались к моей жизни. А подумать было о чём... Столько грёз и фантазий, которые уже никогда не станут реальностью. Мать, которая не переживёт известия о смерти единственного её смысла жизни. Столько всего... Но я просто не мог позволить себе утонуть в пучине отчаяния, поэтому наплевал на смущение и сказал:

— Слушай... Ко мне тут недавно попали досье из ССРФ... Экономический отдел...

И тут вся смелость покинула меня. Ну, и что я ему могу сказать? Глупо это всё. Глупые подозрения. И глупый я.

Но Виктор решил по-другому.

— Да, я иногда подрабатываю там, — невозмутимо произнёс он, даже не соизволив пошевелиться. — В свободное время. Не волнуйся, я не крот: Секретная Служба тоже не в курсе, что я здесь бываю.

— В свободное время? — не веря, уточнил я.

— Ну да. Ты же знаешь, бойцов вызывают в лучшем случае раз в месяц, — он сделал замысловатый жест рукой, словно выражая своё пренебрежительное отношение ко всем этим глупым правилам. — И что мне в это время делать? Скучно же, до невозможности. Вот и приходится подрабатывать, чтоб форму не потерять.

— В экономическом отделе?

— Да. Надо же и мозги разминать иногда.

— И... Во скольких организациях ты так... «подрабатываешь»?

Оперативник едва слышно хихикнул. Я уловил даже не столько звук, сколько вибрацию от прижатого ко мне тела.

— Умный мальчик, — похвалил он. — Хорошо прослеживаешь тенденции... Я расскажу, где я ещё работаю, но только если ты пояснишь, как догадался.

— Уловил тенденцию? — на вскидку предположил я.

— Не верных ответ. Думай.

Поморщившись, я глубоко вздохнул, но принялся исполнять приказ старшего по званию. У меня частенько бывали такие озарения, когда я делал правильный вывод, минуя стадию обдумывания предпосылок. Это экономило время и позволило мне зарекомендовать себя как прекрасного аналитика, но вот такие вопросы ставили меня в тупик... На секунду. А в следующее мгновение я уже понимал, что это так очевидно, что не может быть по-другому.

— График работы. Насколько мне известно, во всех организациях нашего типа используется правило: Один месяц — одно задание. Учитывая, что здесь ты никогда не тратил на них более трёх дней, можно предположить, что и в остальных твоих «подработках» дело обстоит так же. А значит, одной тебе мало.

— Ну-у-у... — с хитринкой протянул Виктор. — А может я на экономических делах сильно зависаю?

— Никак нет. В том досье тоже была отмечена повальная успешность. Кажется, ты провалил только одно задание.

— Небось, ты ещё этот файл наизусть знаешь?

Я невольно покраснел. Да, знал. Потому что слишком часто изучал его вместе с официальным досье Виктора, не решаясь сообщить об этом начальству.

— Ладно, — смилостивился он, немного потеревшись щекой о моё плечо. — Ты честно ответил на мой вопрос, теперь моя очередь. Я состою во всех известных на данный момент организациях на территории Российской Федерации.

Помолчали. Я был ошарашен этим заявлением, а Виктор с явным удовольствием наслаждался произведённым эффектом. Двадцать три шпионских формирования. В каждой из них он работает. И, готов биться об заклад, что каждый раз с разной спецификацией.

— Ты, должно быть... — начал было я.

— Трудоголик, знаю.

— Нет. Я хотел сказать «гений».

— Гениальность — понятие весьма относительное... И почему бы тебе не подумать, что я соврал и слегка приукрасил действительность?..

Действительно, почему? Всё-таки достаточно сложно подумать, что один человек может надуть одновременно все шпионские организации. Но одного взгляда на Виктора было достаточно, что бы понять: Да, он может. Если захочет. Такие как он просто не могут что-то не уметь или боятся. И, если он говорит, что участвует во всех, значит так оно и есть.

— Но... На кого ты работаешь? В смысле, реально? — всё же решил спросить я.

— На себя, — фыркнул он. — Между прочим, я ещё и преуспевающий бизнесмен, и на все времена эта работа будет для меня важнее всего. А шпионство так, хобби. И да, никто не знает о моей маленькой махинации.

— Кроме меня.

— Кроме тебя, — легко согласился он. — Но после того, как нас от сюда вытащат, я сбегу и ты ничего не сможешь доказать.

Эта фраза слегка кольнула сердце. Нет, было бы глупо поверить, что опытный агент тебе доверился, но... Да, я глупый.

— И зачем ты мне всё это рассказал? — спросил я, пытаясь скрыть горечь.

— Чтоб тебя подбодрить, — он повернулся ко мне, улыбаясь так тепло-тепло, что не оставалось ни капли сомнения в том, что он искренен. — Обмануть всю сеть, разве это не повод для злорадства?

Я представил, как эти напыщенные от чувства собственной важности индюки-главы служб отдают приказы, ощущая себя чуть ли не властителями мира и душ, а в их подразделениях живёт крот, которых даже никому не подчиняется. Невольно на губы выползла усмешка. Да, это серьёзный удар по имиджу начальства. Наверное, я никогда больше не смогу смотреть на Александра Сергеевича с прежним благоговенным ужасом.

— Ну, вот видишь, так гораздо лучше, — снова улыбнулся он и чмокнул меня в лоб. — А теперь спи, так быстрее пройдёт время до того момента, как нас откопают.

Послушно закрыв глаза, я попытался последовать приказу. Виктор вернул голову на моё плечо, чужая тяжесть давила. Да и сам он был не слишком уж мягким: тренированные мышцы создавали впечатление, что я лежу между двух стен, одна — тёплая и рельефная, вторая — холодная и гладкая. Твёрдый пол впивался в лопатки даже сквозь одеяло, грозя оставить синяки. Задница затекла, ноги начали ныть. Кажется, кончалось действие обезболивающего. Не слишком-то подходящая обстановка для сна. Но мешать Виктору не хотелось, поэтому я снова принялся считать баранов.

Разумеется, надолго это не помогло.

Виктор

Я сканировал пространство вроятностей, стараясь притянуть наиболее удачный для нас вариант. Хотелось есть, но единственный источник энергии поблизости было откровенно жалко терять. Зачем тогда спасал, спрашивается? Да, я знаю за собой эту тягу ко всяким гениям и ничуть не стыжусь её. Так что и вонзать клыки в это хрупкое тельце тоже было... Не комильфо.

— Знаешь, — вдруг еле слышно проговорил Алекс. — Умирать вот так... Очень обидно.

Я не стал его уверять, что всё будет в порядке, что мы обязательно выберемся. У страха глаза велики, а у меня нет объективных доводов, чтобы успокоить его. Сомневаюсь, что он поверит, что я умею видеть будущее.

— «Так» — это как? — вместо этого спросил я.

— Молодым, — горько усмехнулся он. — Как бы банально это не звучало. Чёрт, я столько всего не успел! И я не говорю о всяких там фантастических вещах, вроде покорения Эвереста или зарабатывания миллионов, просто...

Он замолчал, явно кляня себя за то, что разоткровенничался.

— Давай, говори, если начал. Я не буду смеяться, честно. Или это что-то незаконное?

— Да какой там... Я просто... Просто хотел бы съесть конфетку. И девушку поцеловать, хотя бы в щёчку. Как все мои нормальные сверстники.

— Так, подожди, — я приподнялся на локте. — Допустим, в твоём возрасте не иметь девушку — это нормально, особенно если ты не блистаешь мускулатурой и хамством. Но конфеты?..

— Врачи запретили, — неловко улыбнулся Алекс. — Никаких сладостей и, особенно, шоколада. Его масла вредят чему-то там, я не вдавался в подробности.

Я молча достал из внутреннего кармана «Сникерс Мини».

— Серьёзно? — удивился аналитик. — Ты таскаешь с собой шоколад? Зачем?

— Мало ли что может случится. При моей работе неизвестно, когда будет возможность пообедать, а так хоть какие-то калории есть. Бери, не стесняйся. Я не голоден.

«Во всяком случае, голоден не так», — мысленно закончил я.

— А вдруг она мне сильно повредит?..

— Так ты же всё равно умирать собрался, — резонно возразил я, слегка покачивая шоколадкой. — Так почему бы не сделать это со вкусом?..

Казаков хмыкнул в ответ, но всё же принял угощение. Некоторое время провозившись с упаковкой, он обнажил сладкое нутро и с явной опаской надкусил. Усмехнувшись, я поспешил вернуться на своё место. Небольшое сканирование мальчишки показало, что шоколад его вот прям сейчас не убьёт. Да и в будущем — тоже, не знаю чего там напутали врачи...

Или это я невольно стал исцелять его.

Алекс ел медленно, аккуратно откусывая и наслаждаясь каждым кусочком арахиса, нуги или карамели. Его восторг и наслаждение были так велики, что я едва сдержался, чтобы не выпить его весь, до капли. Останавливала меня только совесть: Серьёзно, отбирать у ребёнка радость от конфетки? Да ладно, высший жрец Богини Крови, это низко даже для тебя.

Но как медленно не жуй, конфетка всё равно закончится. Казаков внимательно осмотрел обёртку на предмет прилипшего к ней шоколада, лизнул пару раз и со вздохом выкинул её куда-то в гору мусора.

— Ну вот, — довольно сказал он. — Жизненный план на половину выполнен.

— Могу помочь со второй половиной, — ухмыльнувшись, предложил я. — Я, конечно, не девушка, но если тебе не принципиально...

— А тебе — разве не принципиально? — немножко даже раздражённо спросил аналитик.

Поняв причину его немилости я чуть не прикусил себе язык. Ну да, предлагать первый поцелуй наравне с конфеткой — это, конечно, очень умно. Так вот просто и буднично, будто ничего не значащую вещь. А ведь он, наверняка, мечтает о большой и светлой любви, а тут я подкатываю к нему так, словно готов целовать каждого встречного просто из жалости.

— Принципиально, — начал я, осторожно подбирая слова. — Скажем так, я считаю и мужское, и женское тело одинаково, но по-своему красивыми. Однако партнёра я подбираю не по физическим характеристикам, а по характеру. Проще говоря, лишь бы человек был хороший. Ты — один из тех, кого я не против поцеловать.

Мы несколько секунд помолчали, глядя друг другу в глаза. Он, прекрасно освещённый висящим на потолке телефоном, и я, скрывающийся в тени. На его лице желание отчаянно боролось с сомнением. О да, я в курсе своей, буквально, неотразимости и влияния на неокрепшие миры. Но и ему не дают сильно развернуться собственные... Комплексы.

— В твоём досье написано, что ты гетеро, — наконец, заметил Алекс.

— Там вообще много всякой фигни написано, — по секрету поделился я. — Но, в принципе, что-либо другое писать было бы просто глупо. Россия — не толерантная страна, а мне лишние тёрки с коллегами не нужны. Так как?

— Фигня, тёрки... Что с тобой? — удивился аналитик. Ну, на то он и аналитик, чтоб замечать такие детали. Хотя он просто тянет время.

— Да так, сбился на другую роль, — озорно улыбнулся я. — Сам понимаешь, двуличность, триличность плюс стрессовая обстановка... Всякая хрень из головы лезет, а я не имею никакого желания её останавливать. Так как, умрёшь с чистой совестью?

— Зачем тебе это?

— Мне — незачем, — со вздохом признался я, возвращаясь обратно на плечо. — Просто у всех в жизни должны быть радости... И, если я могу её подарить, то почему бы и нет?

— Так ты считаешь себя радостью? — хихикнул Алекс.

— А что? — с притворной обидой спросил я. — Я хорошо целуюсь. И вообще, не хочешь — не надо, я не навязываюсь.

Он сам повернулся ко мне: чуть подрагивающими пальцами провёл от щеки к затылку, неловко ткнулся губами, едва не промазав. Я усмехнулся, перехватил инициативу и углубил поцелуй. Теперь не было нужды сдерживать свою жажду, всё то восхищение, что было в Казакове, было направлено на меня. Только и надо было, что немного подтолкнуть, открыть дверцу к эмоциям, которых обычные люди старательно запирают в подсознании. Всего лишь коснуться не рукой, но силой, чтоб получить ни с чем не сравнимую, яркую, светлую силу.

Стоп. Светлую? Какого чёрта, он же человек, а они всегда избегали чистый оттенков! А тут будто святого паладина в себя влюбил!

Вопреки всем моим зарокам о неиспользовании более сильной магии, чем могут позволить себе местные, моя сила скользнула глубже, коснувшись энергетики... Полностью сформированного светлого волшебника невероятной силы.

Пх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'льех вгах'нагл фхтагн!

Если бы это был обычный мир, с обычным магическим полем, он бы сейчас был круче Мерлина и наверняка попытался бы размазать меня по стенке. Конечно, вряд ли у него что получилось, всё-таки я тот ещё Дракула, но всё же... Однако здесь, где всё перевёрнуто, мир выкачивает силы из него, разрушая в первую очередь слабое тело того, кто рождён был править колдовством.

Я не буду этого делать, я не буду этого делать, я злой, тёмный вампир и я не буду стабилизировать ауру потенциального светлого архимага!

Угу. Конечно.

— Ну что, доволен? — усмехнувшись, спросил я. — Теперь давай, спи. Так время пролетит быстрее...

... и операция выйдет менее болезненной.

Алексей

Вашу ж мать! Бесстыжий обманщик, что же он делает с людьми?! Если я раньше даже не сомневался, что мне нравятся нежные женские изгибы, то тут мне придётся пересмотреть своё мнение. Прикосновение губ было... Мягким. Не по характеру действий, а банально по текстуре. Эта ужасающая, огромнейшая нежность, прошибла меня не меньше, чем двести двадцать в пыточной. Уже на этом этапе захотелось убежать, но разве этого танка остановишь? А дальше... Дальше я помню плохо. Только ощущение неземного восторга и то, как плавится всё тело от прикосновения к одной точке. Это было восхитительно. И в то же время ужасно: я всегда болезненно относился к потере контроля, а тут меня предала собственная оболочка.

А после этого я уснул, как и было приказано. Проснулся я от неловкого движения своего... соседа и тут же кинул любопытный взгляд на часы. До обещанного «откапывания» оставалось ещё четыре часа. Неплохо. Сон — одна из самых действенных и доступных машин времени. Я с кряхтеньем начал разворачиваться.

— Ты чего? — удивлённо и самую чуточку сонно спросил Виктор.

— Затекло всё ужас как, так что давай, двигайся, теперь я буду на твоём плече лежать.

— Что, уже не боишься?..

— Чувак, ты себя в зеркало видел? Я бы тебя не испугался, даже если бы ты у меня на глазах вырвал глотку Паномарёву... Только слюнки бы глотал в эстетическом экстазе.

К моему удивлению, оперативник весело рассмеялся и послушно подвинулся. Ну как, подвинулся... Лёг на спину, положил мою тушку на себя, переместился поближе к стене, да ещё и заботливо прикрыл меня пиджачком. Офигеть. Я вспомнил, сколько в досье на него записано трупов и повторил: Офигеть.

— А что же ты тогда на меня вначале так странно косился? — насмешливо уточнил Виктор.

— Опасался и очень даже обоснованно, — с важным видом пояснил я. — Ты слишком сильный, чтобы можно было просто так не обращать на твои странности внимания.

— Многие агенты с приветом.

— Если не все, — кивнул я, забираясь рукой к нему под рубашку. — И нечего возмущёно вопить, ты первый с поцелуями полез... Так что я, пожалуй, продолжу изучение данного предмета. В любом случае, в тебе нет того надлома, что чуется в каждом из наших оперативников. Не знаю, может у тебя тоже было тяжёлое детство и деревянные игрушки, но сейчас ты цельный и, хоть на первый взгляд это незаметно, тебе хочется доверять. Как-то чувствуется, что ты не будешь убивать из-за страха или ненависти, только по необходимости. А необходимости в моей смерти у тебя сейчас нет.

— Так что ты решил воспользоваться моей добротой на всю катушку?.. Ну ты и наглец, — рассмеялся он, от чего у меня по всему телу прошлась вибрация. — Ты только осторожнее, а то как бы уже Я не воспользовался ситуацией.

— Угрожаешь? — приподнял бровь я.

— Ставлю в известность.

Немного помолчали. Ситуацию я обдумал, и руку из-под рубашки всё-таки убрал... Чему не мало поспособствовало то, что я уже успел всё ощупать. Действительно, как-то странно, на мужика он не похож: кожа мягкая и гладкая, как ребёнка. Можно было списать всё на искусственное удаление волос, может, он метросексуал какой-нибудь, но я явственно ощущал маленькие и нежные волоски. Как, опять-таки, у ребёнка. Возможно, у него что-то не в порядке с гормонами? Или он трансвестит?

Обдумав последнюю мысль я невольно хихикнул. Нет, конечно это не так, женщины превращающиеся в мужчин используют гормоны, которые как раз-таки обеспечивают жёсткий волосяной покров. А, может, наоборот? Допустим, в свободное время он в девочку переодевается...

— Что? — настороженно спросил Виктор, глядя на моё веселье.

— Да так, ерунда... — прохихикал я. — Не обращай внимания. Я о своём, о дурацком.

— Да ладно, признавайся, — он легонечко потрепал меня за бок. — Может, я тоже посмеяться хочу?

— Э-э-э... Думаю, за такие мысли ты мне шею свернёшь, а не засмеёшься.

— А ты попробуй.

— Я тебя предупредил, — на всякий случай сказал я. — В общем... Ты, случайно, не трансвестит?

Вместо ответа оперативник обеспокоенно ощупал мой лоб на предмет температуры. А потом и всю голову, уже на предмет повреждений.

— Да не сбрендил я! — отмахнулся. — Просто... Просто у тебя такая гладкая кожа, нигде ни единого лишнего волоска, вот я и подумал, может ты на самом деле женщина или в женщину переодеваешься...

М-да, в озвученном варианте оно больше не кажется таким смешным.

— А-а-а! — протянул он, словно догадавшись, в чём дело. — Не, это наследственная патология. Ни я, ни мой сын даже не бреемся.

— А, ну да, — наследственность действительно многое объясняла. Я в больнице успел всяких уродов навидаться, так почему бы где-нибудь не могла существовать полезная генетическая мутация?.. — Стоп. Сын?

— Забудь, я тебе этого не говорил.

— Нифига себе, ты только что проболтался, что у тебя есть сын и хочешь, чтобы я забыл об этом?! Да ладно, сколько ему лет, как зовут?..

«Пятьсот семнадцать» — всплыла в мозгу глупая цифра.

— Эй, эй! Это конфиденциальная информация! — возмутился старший коллега.

— Ты же всё равно сбежишь, чего тебе боятся? Или, может быть, у тебя ещё и жена есть? Ревнивая и которую очень просто найти, — прищурился я.

— Нет, жены нет. Я её убил пять лет назад, — спокойно сказал он.

Это словно вылило на меня ушат холодной воды. Внезапно всё игривое настроение с меня слетело: я вспомнил, с кем говорю.

— Прости, — тихонько попросил я, опуская голову ему на грудь. Неожиданно, это оказалось удобно. — Я... Я не хотел. Не знаю, что на меня нашло...

Виктор

Зато я знаю. Эйфория от того, что энергия перестала выливаться чёрти-куда была столь велика, что отбила соображлку. Всё-таки люди слишком сильно подвержены влиянию собственных эмоций, даже гении не могут контролировать их всех. Точнее, особенно гении. Им было бы крайне скучно жить в мире, где всё просчитывается, если бы не эта лазейка в собственной совершенности.

— Ничего страшного, — сказал я, успокаивающе потрепав его по голове. — Просто не будем касаться этой темы, ладно?

«Во всяком случае, пока», — мысленно добавил я.

Я не обманывался. Вмешательство в судьбу, а именно это я сделал, стабилизировав ауру мальчишки, просто так не проходит. И эта капризная дама будет вновь и вновь сталкивать нас лбами и хорошо ещё будет, если в качестве друзей... А то ведь она любит путать карты, мешая любовь и ненависть, вражду и дружбу. Так что даже то, что я собирался сбежать после нашего вызволения не отменяет того факта, что рано или поздно мы всё равно встретимся. И о моём сынуле ему лучше не знать, ведь чем больше Алекс о нём думает, тем больше притягивает к себе вероятность знакомства с ним.

А уж если они познакомятся... Я невольно покачал головой. Это будет катастрофа. Мой сынуля, воспитанный в лучших канонах тёмной магии, и потенциальный светлый архимаг, который будет блюсти мораль до последнего вдоха. Если, конечно, войдёт в силу... А он войдёт, моими-то стараниями.

— Ладно, если ты так хочешь, — разочарованно вздохнул Алекс, и это правильно, потому что после эйфории всегда приходит усталость. — Ты христианин?

Неожиданный вопрос.

— М-м-м... Да, вообще-то, да, — осторожно сказал я. — А как ты узнал?

— Так у тебя на шее крестик висит, серебряный, — простодушно сообщил он. — Распятие, кажется, католическое. Ты католик?

— М-м-м... — я замялся, подбирая слова. Стабилизировал, на свою голову. Вот уже и под маскировочное заклинание заглянуть умудрился. Хорошо ещё, что освещение такое слабое, и он не сможет увидеть в чём отличие моего крестика от остальных. — Скорее, протестант, — «Сатанист» чуть ли не вырвалось у меня. — На самом деле, это подарок от очень дорого мне человека.

Если его можно назвать человеком.

— Что, опять запретная тема? — ещё раз вздохнул аналитик. — Жаль... Семья, друзья, табу... Блин.

— Увы, — чуть пожал плечами я.

Не объяснять же, что лет пятьсот назад я состоял в ордене паладинов, от чего сами боевые монахи были не в восторге. Крайне не в восторге. Даже раз двадцать исключали меня из ордена по обвинению в тёмной магии, но фигли, силу паладину дарует бог, а не жрецы. А вот братика моего родного от туда не выгоняли, хоть этот гадёныш и демоном был, а репутацию блюсти умел и на колдовстве ни разу не палился... И даже пару раз меня заковывал в святые путы, чтоб успокоить братию. Собственно, этот крестик — единственное, что осталось от этих пут.

— Красивый... — меланхолично произнёс Алекс, беря его в руки. Кому бы другому эта штучка, в которую вложили агрессивно-святую веру демона, оторвала бы руки за малейший грех, а тут просто немного потеплела. Прирождённый светлый, что поделать. — Наверняка у него есть длинная и красивая история...

Да уж, есть. Я вспомнил, как вонзались мои зубы в шею, прямо рядом с этой цепочкой. История красивая по меркам студии PRIVAT. Или они не занимаются однополыми отношениями?.. В любом случае, этот крестик до сих пор хранит в себе святую силу паладина и весьма активно ей пользуется. Любого представителя моего народа эта штучка бы уже испепелила, а меня ничего, наоборот, даже пользу привносит, гасит шлейф смерти за мной.

— Знаешь, — вдруг сказал Алекс. — А мне всегда казалось, что ты атеист.

— Что? — я неверяще фыркнул. — Не-е-е, малыш, в нашем агентстве из атеистов только секретарша Любочка, на пятом этаже. «Атеистов нет в окопах на войне» — может слышал? Нет? Куда молодёжь пошла, даже русский рок не слушает... В общем, все, кто бывал в стрессовых ситуациях, когда их жизнь зависела только от слепой удачи, кому-нибудь да молились. Пусть и нет официальной религии, но всякие амулетики удачи, талисманы, суеверия так и циркулируют среди людей.

— Серьёзно? — удивился он. — А у меня никогда не возникало желания помолиться.

«Это потому что молится должны тебе», — чуть было не ляпнул я, но вовремя спохватился. Такое ему знать ни к чему. Такое никому знать ни к чему.

Где-то вдалеке послышался шум.

— Кажется, нас вытащат быстрее, чем я предполагал.Игры с закономПять лет спустя. Верхние этажи МГУ.

Влад

— Это кошмар, это просто кошмар, — проговорил я, запуская руки в волосы. Походил бы из стороны в сторону, но собравшийся вокруг народ не позволял разбежаться.

Впрочем, какой народ? Иные. Тёмные и светлые. Пялятся на меня с нескрываемым любопытством, точно зная, что в присутствии Инквизиции и, главное, Наденьки, я их не прокляну. Хотя очень хочется. Очень-очень.

— Да ладно, может всё ещё наладится, — неуверено сказал Кеша.

— Угу. Кто из нас пророк, я или ты? — вспылил я. — Кажется, всё-таки ты. Но почему-то даже мне ясно, что это добром не кончится!

Полноватый юноша немного поморщился и отшатнулся, пропуская мимо ненацеленную волну тьмы. Неодобрительное покачивание головой светлого должно было ещё больше меня взъярить, но я, наоборот, успокоился.

Стоило только подмать, как на меня обидется за это Наденька.

Мельком взглянув на неё, я невольно улыбнулся. Она в этот момент что-то горячо втолковывала своим хмрым родителям. Гнева как ни бывало. Волшебная девушка.

— Не всгда всё заканчивается так, как мы хотим, — назидательно сказал Кеша. — Может, это, конечно, для тебя и новость, но в жизни это именно так.

Новая волна тьмы зародилась где-то в солнечном сплетении. Вот за что не люблю светлых, так это за их нравоучения. Мне вот интересно, этот ленивый толстяк, чуть ли не с рождения опекаемый Ночным Дозором знает, каково это, испытывать настоящее разочарование? Впрочем, о чём это я, все это знают. Каждое разочарование кажется самым-самым страшным и ужасным в жизни.

Мы с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда. Кастовый конфликт во всей красе: он, полноватый сын учительницы всегда был посмешищем для сверстников, и я, чёрный пояс по карате, сын успешного бизнесмена, которому предполагалось смеяться над такими как он... Да и я бы с радостью, благо, сила позволяет, но друзей девушки надо уважать... И не такой уж он тормознутый парень, как казалось на первый взгляд.

Что не мешало нам, порой, перебрасываться испепеляющими взглядами.

Конечно, только в фигуральном смысле.

— Представь себе, у меня в жизни тоже были разочарования, — фыркнул я.

— Да ладно? — не поверил Кеша. — Это под крылышком-то твоего отца-миллионера?..

... который никогда не бывает дома, который убил мою маму, который охрененно улыбается...

— ... жаль, конечно, что он тебе в такой ситуации помочь не может, — продолжил пророк, пакостно улыбаясь. — Всё-таки деньги в этом мире решают не всё.

Угу. А ещё светлый.

Кстати, а ведь это идея... Я достал из внутреннего кармана мобильник и нажал на кнопку быстрого вызова.

— Что ты делаешь? — удивился парень. Конечно, ведь с любым иным было гораздо проще связаться мысленно. Но мой отец не был иным.

Наверное.

Скорее всего.

Во всяком случае, мне об этом он никогда не говорил.

Так что я только отмахнулся и прижал трубку к уху.

— Да, Влад? — мгновенно откликнулись на том конце провода.

Хм.. А уместно ли так говорить при мобильной связи? Ох, сосредоточься, ради бога...

— Пап, — бодро произнёс я, а потом затормозил, не зная, как сформулировать мысль. — А ты что-нибудь знаешь про иных?

— Во что вляпался? — с искренним интересом спросил родитель.

Вот за что я его люблю, так это за полное отсутствие пустой болтовни и морализаторства. Думаю, если бы я однажды позвонил ему с вопросом о том, как лучше спрятать труп, он бы приехал и помог бы мне его закопать.

Возможно, у него есть даже собственное кладбище, специально для врагов фирмы.

— Суд Инквизиции, — коротко сказал я.

— Сейчас?

— Да. Нас выгнали на перерыв, но...

— Буду через пять минут.

— Что, серьёзно? — вылупился Кеша, а потом прикрыл лицо рукой. — И почему я не удивлён?

Пожав плечами, я отвернулся. Он, может быть, уже как-то привык прикалываться над всемогуществом моего отца... А вот почему не удивлён я? Но, вообще-то, у меня было много времени, чтобы привыкнуть, что мой папа — во все бочки затычка.

Главная.

Через обещанное время в зал лёгкой походкой вошёл человек лет тридцати. На вид — обычный тёмный иной, четвёртого-пятого уровня. В модном плащике, сверкающий ровной белой улыбкой, заставляющей задуматься, сколько он потратил на стоматологов. Таким казался мой отец окружающим. Таким он казался мне сейчас. Но я точно знаю, что он притворяется.

И был благодарен ему за это.

— Ну, что натворил? — весело спросил Виктор, подходя.

Завулон кинул на нас подозрительный взгляд, но ничего не предпринял. Правильно. Хоть и присутствие незнакомого тёмного настораживало, но отстаивать свою свободу я умел.

И любил.

— Ничего, — честно признался я, с интересом рассматривая выходящего из аудитории инквизитора.

— Врёшь, — не менее весело заявил отец.

— Ничего, за что меня могли бы привлечь к суду инквизиции, — поправился я. — Просто влюбился не в того человека.

— Покежь.

Я молча кивнул в сторону Наденьки.

— Девушка... Поразительно! — я легонько пнул его в голень, чтоб не выдавал больше комментариев по данному поводу. — А так же абсолютная светлая иная... А ты у нас нынче абсолютный тёмный... Так что, старые пердуны обосрались, что ваш семейный скандал вызовет апокалипсис?

— Вроде того, — нейтрально произнёс я.

Кеша вылупился на моего папу совершенно неприлично. Ну да, слышать подобную речь от ухоженного, манерного тёмного было маловатость странно. Но, что поделать, Виктор обладает специфической способностью говорить с человеком так, как он хочет, чтобы с ним говорили. Мне, например, сейчас хочется услышать «Не ссы, сынок, прорвёмся!» Чтоб просто, грубо и бодро.

Однако то, что он подстраивается под манеру разговора, ещё не означает, что и содержимое слов вам понравится. Но так как чаще всего обращают внимание на форму, ему часто всё сходит с рук.

— А ты её действительно любишь? — спросил папа.

— Да.

— Посмотри мне в глаза и снова ответь на этот вопрос, — жёстко сказал он.

От перемены тона я невольно вздрогнул всем телом. Ах, и если бы от гнева!

Сжав челюсти, я упрямо посмотрел в тёмно-коричневые глаза. Маленькие искорки насмешливо приветствовали меня со дна чужих зрачков. Искорки, которые словно дразнились: «Я что-то знаю, ля-ля-ля! А ты это не знаешь, тра-ля-ля! Мы тебя сильнее, у-ху-ху! Сила иного? Ха-ха-ха!»

Это всегда бесило. Тот, настоящий Виктор всегда смотрел на меня из глубины его зрачка, лишь иногда выплывая наружу, захватывая тело, меняя жесты, мимику, слова. Поэтому я избегал смотреть ему в глаза... Ведь большую часть времени он притворялся обычным удачливым мерзавцем, что не вызывало такого отторжения.

— Любишь, — наконец, спокойно констатировал он. — Втрескался по уши и, похоже, на всю жизнь... О-кей, значит, работаем. Стандартная схема. Подкупить тёмных, запудрить мозги светлым, пошантажировать инквизиторов... Или наоборот? Подкупить тёмных, шантажировать светлых, запудрить мозги инквизиторам...

— А... А почему тёмных всегда подкупить? — осторожно спросил Кеша.

Зря он это спросил.

— Потому что тёмные — самы разумные, — рассеяно сказал папа, — и с ними всегда можно сойтись в цене. А вот инквизиторы и светлые принципиальные, сволочи, к ним приходится применять более коварные методы... Забавно, да, более честные отношения — с тёмными. Покажите, кто тут нынче заправляет, а то я не в курсе...

— Вот там — Гесер, — я кивнул в нужную сторону. — Глава Ночного Дозора города Москвы.

— Если это — светлый, то я — ангел господень, — заявил отец после скептического осмотра указанной фигуры.

Не удивилюсь, если так.

— Какой уж есть. Вон там — Завулон. Глава Дневного Дозора города Москвы.

— Матерь божья! — театрально схватился за сердце Виктор. — Вот это тёмный! Такой тёмный, что я даже не знаю... Чего он в Дневном Дозоре забыл. Он, случайно, нищим милостыню не подаёт?

— Что тебя не устраивает? — нахмурился я. Оба косились на нас с любопытством, но даже Великие не могут порушить щит абсолютного. А вот Наденька начала подозрительно фыркать.

— Да серые они какие-то, — махнул рукой папа. — Если бы ты мне их не показал, я бы их уверенно в инквизиторы записал. А вон тот светлый ничего, — он кивнул на Антона Городецкого. — Спокойный такой, уверенный и яркий свет... Жена его трепещет, словно на ветру, а так ничего. Из тёмных тут, похоже, вообще только я.

— А я?! — обиделся я.

— Маловат ещё... Двести лет как минимум, если не яшкаться со светлыми.

— Ну и ладно. Не больно-то хотелось. Хотя, стоп! Почему ты так решил?.. Ауры-то у них вполне репрезентативные! Да и мысли ты мои прочитать не мог, на мне же куча щитов.

— Сынок, давай я тебя как-нибудь потом расскажу о внесумеречном сканировании и про возможные обманные способы проникнуть под щит...

— Просьба посмотреть в глаза! — воскликнул я, осенённый догадкой.

— Ага. Если бы ты просто посмотрел — ничего бы не вышло, но так как ты сделал это по моей просьбе, добровольно, защита восприняла это как разрешение на проникновение... А теперь иди, перерыв, похоже, закончилися.

— Но ты же мне поможешь?

— Обязательно, ты же знаешь. Только...

— Только?

— Держись крепче за свою светлую.

Сглотнув от нехорошего предчувствия, я пошёл в зал заседания.

*

*

*

Зная, что отец ничего просто так не говорит, я, вопреки хмурым взглядам, сел рядом с Наденькой и взял её за руку. Она легонько сжала ладонь, приободряя меня.

«Ничего, милый», — шепнула волшебница мысленно. — «Даже если нам запретят встречаться, мы можем делать это тайно».

«Ох, солнце моё. Я не этого боюсь. Отнюдь не этого...»

«А чего?»

«За дело взялся мой отец. У нас... Весьма сложные отношения».

«Я могу чем-нибудь помочь?»

«Просто будь рядом, ладно?»

«Конечно, взрывоопасный мой».

В зал зашли три инквизитора. Бывший светлый, бывший тёмный и кто-то, так давно находящийся среди серых, что он реально стал таким. Шепотки в зале затихли, любопытных взглядов, направленных на нас, стало меньше.

— Посовещавшись... — начал средний.

Ну да, конечно. Обычно, судьи инквизиции не уходят совещаться в отдельную комнату, но так как одним из участников был абсолютный тёмный, они дружно решили перестраховаться и не использовать мысленную речь, во избежании подслушивания и... влияния. Они понадеялись на силу артефактов, и не зря: два месяца после инициации — недостаточный срок, даже для абсолютного, чтобы научится взламывать такую защиту. Из-за этого я, собственно, и впал в депрессию снаружи.

А Надежда просто пообещала не вмешиваться.

— ... и выслушав все стороны...

Светлые были категорически против, опасаясь, что «Антихрист» плохо повлияет на их мессию. Тёмные были категорически за, желая этого же, но официально напирая на свободу любить и быть любимыми. Только Завулон протестовал, говоря, что не желает проблем; ибо знал, как на меня влияет Наденька. Да Городецкий меня поддерживал... По той же причине. Кстати, весьма драматичный момент, пора бы объявится папочке... Что, нет? Придётся помогать.

Потому что он никогда не простит мне упущение такого шанса. Вот единственное, что мне безоговорочно нравится в тёмных — это склонность к театральности. Во-первых, весьма красиво с эстетической точки зрения, а во-вторых — можно извлечь из этого нехилую выгоду, пока противник позёрствует.

— Протестую! — громко произнёс я. На зрителях лежал полог молчания, но кого это волнует?..

— Причина? — удивился серый.

— Не все заинтересованные стороны были опрошены.

— Что вы имеете в виду?

— Был опрошен Дневной Дозор, Ночной Дозор и родители Надежды Городецкой. А как же мои родители? Разве не надо опросить?

— Лидия Гарбитукова мертва, Виктор Гарбитуков не является иным, поэтому не обладает правом голоса в данной ситуации, — монотонно сказал серый.

— Протестую! — заявил громкий ироничный голос.

А в круг света, в котором опрашивают свидетелей и подозреваемых, вышел мой отец.

Надо признать, выглядел он при этом совершенно как обычный человек. Ни одной иголочки не высовывалось из его ауры, ни одной проплешины, что сигнализировало бы, что он — иной. Ничего подобного не видел даже я, нулевой, а значит, он на порядок сильнее меня.

Эх, жизнь моя жестянка... Это надо было стать самым крутым тёмным магом мира, чтобы обнаружить, что самый ненавистный тебе человек всё-таки круче.

В зале появилось некое оживление. Серый переглянулся с Завулоном, Гесером, Городецким... Все покачали головами. Значит, даже они не опознали иного.

— А, прошу прощения за этот маскарад, — улыбнулся отец. — Дрязги Дозоров давно мне наскучили, и я решил самоустраниться от дел... И от Сумрака. На мне печать Соломона.

В зале зашептались. Похоже, все здесь в курсе, что это такое. Кроме меня. Ненавижу быть новеньким.

«Печать Соломона», — решила просветить меня Наденька. — «Это высшее тёмное заклинание, направленное на блокировку способностей. Иной с такой печатью не отличим от человека, разве что живёт чуточку дольше. Особенность — снять печать может только тот, кто её наложил, не раньше, чем через сотню лет после этого события... Не говоря уж о том, что это безумно сложно. Сейчас используются другие методы».

«Спасибо, солнце моё».

Ну да, а в коридоре он подошёл ко мне вполне в ином виде... Сотня лет значит, угу.

— Печать Соломона? И за какое преступление она на вас? — уточнил серый.

— Нет, вы не поняли. Я сам её на себя поставил.

По залу пробежался шепоток.

«А твой папа знает толк в извращениях...» — оценила любимая.

«Будто я не в курсе... А ты о чём? Твой отец тоже однажды блокировал себе способности».

«Нет, я не об этом. Это же как надо было исхитрится её на самого себя наложить... Специально и не придумаешь».

«Почему-то я не удивлён...»

— Эм... — замялся серый. — Ну, раз наложили, то, наверное, можете и снять.

— Могу, — уверенно подтвердил Виктор, чем вызвал новую волну шепотков. — Но зачем? Разве того факта, что я иной, недостаточно, чтобы иметь право свидетельствовать в суде инквизиции?..

— Понимаете, это всего лишь слова, причём достаточно странные. Нам необходимы материальные доказательства...

— Доказательства? — насмешливо спросил папа. — Ну, так смотрите!

Я невольно отвёл взгляд, крепче сжимая руку Наденьки. Внутри круга творилось что-то невообразимое: Сумрак кипел, коллапсировался, смещал пласты от огромной энергии, что вылилась в него. Даже на шестом слое возникла чёрная воронка, которая медленно втянулась в пол, открывая взглядам...

Вампира.

Высшего Вампира.

Охрененно сильного и древнего Высшего Вампира.

Дуга тьмы над головой не оставляла никаких сомнений, что это мертвяк. Сила и плотность ауры... Буду считать это семейным признаком.

Но это всё фигня. Я и раньше знал, что он не слабак. Но тот Виктор, который постоянно насмехается надо мной, вышел наружу. Бешеная, невероятная уверенность в одном только движении плеча. Лёгкая вибрация пространства, которого касаются эти пальцы... Неслышный, нереальный стон наслаждения, ибо он мог принадлежать только самому миру, а ведь он не будет так делать, правда?.. Все мы, иные являемся ямками, в которые стекает сила людей. Он же — сам был его источником. Светочем. Тёмным светочем разрушения и безбашеной юности. Шлейф смерти вился вокруг него, заворачивался спиралью. А Виктор не только не уничтожал его, он в него кутался, как в плащ, полностью принимая и гордясь всеми отнятыми жизнями.

Я отводил взгляд, старался на него не смотреть, крепче сжимая руку Наденьки. Но всё равно, это дурацкое магическое зрение, синхронизация с Сумраком, не давали мне упустить не детали. Например, что кроме шлейфа на нём ничего не было: вихрь уничтожил всю одежду. Или то, что его волосы мгновенно отрасли на невиданную длинну, около трёх метров, как показала мне интуиция. И сейчас, они бордово-чёрным потоком струились по ставшему более тонким и низким телу, складываясь в кучку на полу.

Я крепко стискивал зубы, стараясь дышать. Эта сила. Эта обманчивая хрупкость тела. До ужаса, до тёмных кругов перед глазами, хотелось схватить его за шею так, чтоб ногти впились в гортань, стукнуть об стену, показать МОЁ превосходство. Подчинить. Подмять. Или убить.

Потому что никто не смеет вызывать во мне страх.

Надежда погладила мою руку тыльной стороной ладони, успокаивая. Я медленно выдохнул, стараясь взять себя в руки. Так нужно для дела. А потом он уйдёт.

Подчинится.

— Кажется, мне надо будет посетить парикмахрескую, — я не смотрел, но видел, как он пропустил прядку волос между средним и указательным пальцем. — Достаточно убедительные доказательства?

— Кхм... Пожалуй, — кашлянув, согласился серый. — Вальмон, принеси, пожалуйста, нашему гостью что-нибудь из одежды...

Тёмного инквизитора как ветром сдуло. И так же ветром придуло буквально через полминуты. И как вт думаете, что он принёс?.. Разумеется, чёрный шёлковый халат. Он, может быть, и стал инквизитором, но тёмной тяги к эстетике не потерял.

— Благодарю, — кивнул Виктор, позволяя накинуть себе на плечи халат. При этом он как-то умудрился развернуться, чтобы волосы не попали под одежду. — Продолжим?

Тембр голоса тоже изменился. Стал ниже, глубже, появились рычащие нотки. Не отпускай меня, Наденька, просто не отпускай...

«Не отпущу», — пообещала она.

— Да, — совсем взял себя в руки серый. — Назовите свой возраст и сумеречное имя.

— Возраст? Хм... — произнёс Виктор, присаживаясь в воздух, как в кресло. — Это очень сложный вопрос. Скажем так, я был свидетелем битвы Гильгамеша и Энкиду. Вместе с другими жителями Урука, мы с интересом наблюдали это эпохальное событие.

Он легко улыбнулся, слушая шепотки в зале. Он не врал, не мог врать, находясь в этом круге, и все это знали. Снятие с самого себя Печати Соломона казалось невероятным, но так как возраст в три тысячи лет был ещё невероятнее, то он вполне укладывался в рамки удивительности. Вася из второго подъезда так сделать не мог. Доисторический вампир? О-кей, почему бы и нет...

— Допустим. Сумеречное имя?

— Эхунзен.

В этот раз, похоже, о чём идёт речь поняли только серый и Гесер.

— И вы вампир.

— Да. С формальностями закончили?

— Пожалуй. Вы ознакомлены с сутью вопроса.

— Конечно. И поэтому у меня есть один вопрос к вам.

— Да? — немного опешил серый. Он как-то не привык, что у кого-то возникают вопросы к инквизиции.

— Какого чёрта? — любезно спросил Виктор.

— Конкретнее, — пришёл в себя серый.

— Какого чёрта вообще состоялся этот процесс? Как я понимаю, вы перепугались, что сойдутся вместе абсолютный тёмный и абсолютная светлая.

— Совершенно верно. Этот союз может привести к самым неожиданным последствиям...

— Вот я и спрашиваю, какого чёрта, — всё так же любезно отвечал отец. — Ведь это абсолютно не ваша юрисдикция... Думаю, похожий эффект был бы, если бы вы решали, кому родится иным, а кому — нет. И писали законы для вспышек на солнце.

— Вы говорите так, будто нулевым закон не писан, — нахмурился серый. — А ведь они тоже иные, пусть и более сильные.

— Закон не писан для любви! И, насколько мне известно, Договор не запрещает встречаться представителям разных направлений. Ваши попытки это запретить, пахнут лицемерностью и трусостью! Вы, вы все, и тёмные и светлые просто пересрались, что в мире появилась сила, неподконтрольная вам! Да ещё и которая посмела объединиться! Разве вы, вот все вы, не видите, что ведёте себя как люди во время охоты на ведьм?..

— Неправда, мы никого не убиваем! — воскликнул светлый инквизитор.

Больная тема, понимаю.

— А могли бы? То-то же. Вы пытаетесь ограничить силу, которую не понимаете и не принимаете. Чем это не охота на ведьм? Поймите одно, иные властны над судьбой в очень и очень ограниченном масштабе. А над абсолютными — тем менее! Ну запретите вы им встречаться, и что? Они сложат ручки и забудут? Не-е-ет. Они начнут встречаться тайно... Вы сможете их остановить? Нет. Силушек не хватит.

— От их семейного скандала могут пострадать люди! — поднялась на ноги какая-то светлая.

— Или вообще настать конец света! — поддержал её некий тёмный.

Я их запомнил. На всякий случай.

— Ближайшие триста лет конца света не будет, — отмахнулся отец. — Я ещё на Марс не съездил.

Ну да, существенная причина.

— А дальше? Кто гарантирует дальнейшую безопасность?..

— А кто гарантирует, что на Землю сейчас не грохнется гигантский астероид, выпавший из четвёртого измерения? Никто. Что на нас не нападут инопланетяне? Никто. А что, просто, произойдёт смещение тектонических плит и океан не поменяется местами с горами? Никто. Пророки предсказывают только вещи, связанные с людьми. Так что кончайте вы с этой иллюзией безопасности. Её нет. Ни для кого. Даже будь вы трижды великими магами, неожиданностям всегда найдётся место.

— Как, например, сегодня, — тихонько шепнул Завулон.

— Как сегодня, — с улыбкой подтвердил Виктор. — Ваше решение, уважаемый суд?

— Похоже, вы нам поставили ужасный ультиматум, — усмехнулся серый. — Либо признать себя трусами и глупцами... Либо пойти у вас на поводу. Пожалуй, мы выберем втрое.

Гесер поджал губы. Ага, плохо я влияю на Наденьку, как же...

— Но с некоторыми условиями, — уточнил инквизитор. — Чтобы присматривать за талантливой молодёжью нужна опытная, сильная рука. В Ночном Дозоре города Москвы достаточно Высших светлых, однако в Дневном Дозоре дела обстоят не так радужно. Один Великий, на весь город. Поэтому вам предписывается работа в Дневном Дозоре.

— Протестую... — лениво протянул отец. — Нет. Я не против поддержать тёмных, особенно если это поможет моему сыну. Тут проблема чисто технического характера. Сомневаюсь, что магия со времён моей молодости — а именно тогда я наложил на себя печать — осталась прежней.

— Хорошо, — подумав, кивнул серый. — Вам предписывается пройти обучение Дневном Дозоре. Так же вам необходимо посетить офис Ночного Дозора, чтобы поставить метку...

— Протестую... Две тысячи лет обходился без нянек, в дальнейшем тоже обойдусь. К тому же, скажу вам честно, навык снятия всяких печатей и меток у меня очень большой.

— Это обязательная процедура для всех вампиров.

— Тогда я подаю прошение о смене статуса. Не хочу быть вампиром, буду магом.

Я глубоко вздохнул и прислонился лбом к плечу Нади. Неужели все эти старые и умные инквизиторы не понимают, что он над ними издевается?

— Между магами и вампирами есть существенная разница, — тепеливо разъяснял серый. — Нельзя просто так поменять статус.

— Что, эта чёрточка в ауре? Фигня, — он махнул рукой, и тёмной дуги как не бывало. — Кровь я тоже не употребляю. В чём проблема?

— В магии. У вампиров она принципиально другая.

— Да, тут придётся разбираться по ходу. Ладно, если я приду к вам, сделаю типичное колдовство мага, вы снимете с меня этот статус?..

— Да. А до тех пор, пройдите Регистрацию. Суд окончен. Прошу всех покинуть зал.Виктор

Этого звонка я ждал очень давно. Слишком долго мне удавалось избегать местных магических разборок... Пора бы и расплачиваться за спокойные деньки. С моей-то везучестью двадцать лет проторчать в мире и ни разу не вляпаться ни в какие глобальные разборки...

Плохо, что теперь это касается моего сына. Ещё одна переменная в уравнении жизни: непредсказуемый подросток, которому досталась всего лишь тень моего дара, но этого хватит, чтобы вырваться из сетей моих планов. Да и за собственную адекватность я ручаться теперь не смогу.

Жрец Крови... Отец Вампиров... Это как большая зубастая мамочка для всего клыкастого племени. Боюсь, ни одному человеку не дано понять, как я люблю своих детей. Человеческие родители могут разочароваться в ребёнке, могут быть недовольны им или даже отказаться от него... Я — нет. Простить любой грех, достать из любой пропасти, отойти в сторонку по первому требованию — вот моя суть.

Возможно, сила любви человеческой матери могла бы быть такой же... Если бы не была основана на ничем не подкреплённой вере, что дитя у неё самое лучшее, самое хорошее, самое доброе... Но не всегда люди могут оправдать возложенные на них ожидания, и тогда приходит разочарование.

У меня же с самого начала нет никаких иллюзий насчёт того, кто мои дети и на что они способны. Убил человека? Пошли, я покажу тебе, как эффективнее всего избавиться от тела. Развязал войну? Молодец, давай теперь заработаем на продаже оружия. А, так ты это нечаянно? Ну пошли, мирить будем... Точно заработать не хочешь?.. Надоело пить кровь, хочешь стать друидом? Знаю я один ритуальчик... Куришь марихуану? А папе косячок?

Если так рассматривать ситуацию, то это получается банальное эмоциональное рабство. Я им прощаю всё, не могу даже разозлиться... Это с моей-то вспыльчивостью!.. В обычной ситуации всё уравновешено: вампиры точно так же обожают своего жреца и не могут ослушаться его приказов.

Проблема в том, что в моей семье вампиров нет. С моей стороны — всё работает как надо. С их — нет. Да ещё и ужасаются постоянно, не в силах найти границу моего терпения, не понимая, что для них её попросту не существует.

Поэтому я не могу отказать Владу и не вмешаться в местные магические разборки, хотя и очень не хочется. Казалось бы, такая зависимость — непозволительная слабость...

... но не всякая зависимость ослабляет. Некоторые, наоборот, делают нас только сильнее.

— Приехали, — сообщил Михаил, мой водитель. — Вас подождать?

— Нет. На сегодня можешь быть свободен, — ответил я, подбирая небольшой кейс с запасной одеждой.

Выйдя из машины, я улыбнулся тёплым лучикам заходящего солнца. Улыбка медленно переросла в оскал. Я собирался устроить шоу, ведь даже на эшафот нужно идти с песнями и плясками, чтобы противник ни в коем случае не заподозрил, что победил...

Я нахмурился, глядя вслед входящему в аудиторию Владу. Значит, иные боятся. Плохо. Мало что может сравниться по разрушительности с силой человеческого страха. Ну ладно, значит, будем его перенаправлять, разбивать, делать не таким густым и ужасным... Если я даже и надеялся, где-то в глубине души, что кейс мне не понадобится, то теперь... Прости, сынок. Держись крепче за свою светлую. Я иду пугать.

Войти в зал заседания не составило труда. Иные запирают двери на замки и делают небольшое внушение, чтоб ни один человек даже не помыслил зайти туда. Дальнейшая защита идёт уже исключительно в сумраке. Но на меня внушение не действует, а открыть такой замок можно даже булавкой. Мне так изощряться было не надо, ибо телекинез заменял все возможные виды отмычек.

Как хорошо, что иные могут колдовать только в Сумраке... Кроме абсолютных, наверное. Но до них когда ещё допрёт вся ирония ситуации...

— ... Виктор Гарбитруков не является иным, а значит, не имеет права голоса в данной ситуации... — услышал я.

О, какой удачный момент...

— Протестую! — весело сказал я, выходя в круг.

Ну что, начинаем представление. Обожаю всякие судебные заседания, особенно потому, что врать мне нельзя. Обмануть, не сказав ни слова лжи — вот это истинный кайф. Всё равно люди слышат только то, что желают услышать.

По залу пробежались шепотки. «Как он сюда проник?», «Это он?», «Он же человек!», «Может, маскируется?..» Только Высшие, ведущий инквизитор, тот спокойный светлый и главы Дозоров общались взглядами. Но даже они не смогли отличить мою ауру в спокойном состоянии, от человеческой. Дождавшись, когда недоумение дорастёт до критической точки, я произнёс:

— Ах, простите меня за этот маскарад, — улыбнулся я, не уточнив, что маскарад касается моего лица, а не ауры. В своём истинном облике я мало похожу на человека. — Дрязги Дозоров давно мне наскучили, и я решил самоустраниться от дел... И от Сумрака. На мне печать Соломона.

В зале снова поднялись шепотки, а я старался не заржать, как пьяная лошадь. Допустим, дрязги Дозоров мне надоели ещё когда я был в своём родном мире и читал произведения Лукьяненко. От дел я решил самоустраниться, это да, но те дела тоже остались в том мире. А с Сумраком у нас вообще вооружённый нейтралитет, я стараюсь лишний раз в него не соваться. И печать Соломона тоже есть, нарисовал гелиевой ручкой на ладони, пока ехал.

Но разумеется, додуматься до такого не могли даже иные. И начали предполагать всё совершенно предсказуемо, как я хотел.

— Печать Соломона? И за какое преступление она на вас? — уточнил главный инквизитор.

«Уничтожил пару миллиардов человек в приступе гнева», — чуть было не ляпнул я. Но это совсем не то, что нужно было знать иным. Да и неправда это... Эта печать поставлена добровольно. Но на меня действительно накладывали заклинание, блокирующее способности... Теоретически. В итоге чуваки добились только того, что я обучился истинной магии. Эпик фейл, как говориться.

— Нет, вы не поняли. Я сам её на себя поставил, — сделал я невинные глаза.

Поставил. Нарисовал ручкой. Бва-ха-ха-ха!

Зал снова зашептался. И я их понимаю. Здешняя печать Соломона почти полностью блокирует осознанный доступ к Сумраку. То бишь, наложить её на самого себя, это как биться головой об стенку и, в конце концов, разбить себе черепушку. В принципе, ничего невозможного, но это же каким психом надо быть...

— Эм... — замялся серый. — Ну, раз наложили, то, наверное, можете и снять.

— Могу, — уверенно подтвердил я. Делов-то, плюнуть на ладонь и вытереть её об штаны. — Но зачем? Разве того факта, что я иной, недостаточно, чтобы иметь право свидетельствовать в суде инквизиции?..

Кстати, мне очень повезло, что местные маги так называются. Иные... Весьма широкое понятие, между прочим. Назвался бы я магом — соврал. Сказал, что вампир — скорее всего, тоже. Ибо с местными кровопийцами у меня общего примерно как у лебедя с жабой. А вот то, что я иной, отличный от всех местных — это да, неоспоримо.

— Понимаете, это всего лишь слова, причём достаточно странные. Нам необходимы материальные доказательства... — промямлил инквизитор. И, хоть в этом круге нормальные иные не могли соврать, веры в мои слова у него не было.

— Доказательства? — предвкушающе улыбнулся я. — Ну, так смотрите!

Снять печать Соломона, нарисованную ручкой? Снять её магией, да ещё так, чтоб все рты пооткрывали? Запросто.

«Мощью моего безумия, заклинаю...» — мысленно шепнул я. Сила тьмы, сила разрушения радостно откликнулась на призыв. Первыми канули в небытие чернила, но моя боль и моё проклятье на этом не остановилось. Слишком соскучилась пустота по мне. Она начала обнимать меня, разрушая всё то напускное, что было на мне: одежду, детали маскировки внешности, искусственный рост... Сумрак зашипел, забурлил, пытаясь избежать встречи с тем, что я храню в своём сердце. По плечам и спине заструились волосы, моя давняя ошибка, неправильно пройденный ритуал... Волосы, которых в реальном мире не было, но следы которых жили в моей ауре.

Поздоровавшись, пустота вернулась в сердце, а мой организм начал восстанавливать энергетический баланс, вытягивая силу из окружающего пространства. Вот это как раз и выглядит как аура иного. Мне даже никакой маскировки накидывать не надо, всё происходит естественно.

Холод коснулся моих лопаток. Опс, кажется, пустота сожрала и парочку маскирующих печатей. Мой шлейф смерти вернулся на место и теперь ластился к рукам, как маленькая собачонка. Давно надо было его сожрать, сразу после снятия настоящей блокировки магии, но я к нему так прижился... Да и украшение оригинальное: та штука, что убивает и проклинает нормальных людей, ложилась королевской мантией мне на плечи. Не люблю уничтожать то, чем я ещё могу воспользоваться.

Я оглядел зрителей. Влад вцепился в свою светлую и старался на меня не смотреть. Сердце остро кольнуло сожаление. Как бы я не пытался его оградить, его всё же коснулась тень моего дара. Пусть магические способности передаться не успели, но на психику повлияло сильно. И ладно бы Воин получился, или Исследователь, а то Владыка! Воплощённая мания контроля и подчинения, желание чтоб всё работало по его желаниям... И совершенная непереносимость других Владык.

Благо, я в первую очередь всё-таки Жрец, а потом Владыка.

По залу пробежались шепотки: «Вампир!», «Высший!», «Сколько же ему лет?..» — хм, значит, я и в этом мире за вампира сгожусь? Отлично. Наверное, это из-за того, что я пару раз реально умирал. А вообще хорошо хоть в светлые меня не записали, а то после общение с кузеном, который демон-паладин, я боюсь свои крылья материализовать, как бы они не поседели от такой ударной дозы благочестивости.

— Кажется, мне надо будет посетить парикмахерскую, — задумчиво произнёс я, пропуская кроваво-красную прядь между пальцами. Нет, всё-таки их надо было отрубить гораздо раньше, а то они отрастают при каждом очищении. — Достаточно убедительные доказательства?

— Кхм... Пожалуй, — кашлянув, согласился серый. — Вальмон, принеси, пожалуйста, нашему гостью что-нибудь из одежды...

Я бы мог сказать, что в коридоре у меня заначен кейс с одеждой, но зачем? Младший инквизитор с такой скоростью рванул за одеждой, что мне аж немного польстило. Был бы девкой — польстило бы больше.

Вернулся он так же быстро, с почтением протягивая мне чёрный шёлковый халат. Эстет? Или просто выказывает уважение потенциально очень сильному иному? Не знаю. В любом случае, чувствительностью и внушаемостью обладает немалой.

— Благодарю, — кивнул я, свешивая волосы на один бок, что он мог накинуть на меня халат. — Продолжим?

— Да, — совсем взял себя в руки серый. — Назовите свой возраст и сумеречное имя.

— Возраст? Хм... — произнёс я. Тело после столь резкого превращения было ещё слабо, так что я решил положиться на магию и сел прямо на воздух. К тому же, такая позиция придаёт мне дополнительной вальяжности. И не важно, чего мне это стоит в реальности. — Это очень сложный вопрос.

Вообще-то да. Мне около семидесяти-девяноста лет, но из-за перемещений по мирам, временам и снам, сосчитать точное количество прожитого времени казалось невозможным.

— Скажем так, я был свидетелем битвы Гильгамеша и Энкиду, — наконец, выдал я. — Вместе с другими жителями Урука, мы с интересом наблюдали это эпохальное событие.

Да, между прочим, я когда-то был в Древнем Шумере и тусил с тамошними магами. Весьма весёлые и адекватные личности, которые не дураками были выпить и прирезать неугодного. Я в эту компанию очень быстро вписался, несмотря на то, что магом-то в чистом виде и не был... И да, я в живую видел драку Гильгамеша и Энкиду... Мы даже делали ставки и мне никто не верил, когда я говорил, что закончится всё грандиозной попойкой.

Между прочим, я на этом пари заработал неплохое состояние.

Я легко улыбался, слушая шепотки в зале. Я специально назвал этот возраст, потому что других долгоживущих вампиров в этом мире нет, и никто не может ни опровергнуть, ни подтвердить мои слова. Да и все странности можно будет списать на эволюцию кровососов.

— Допустим, — с сомнением произнёс инквизитор. — Сумеречное имя?

Если допустить, что «сумеречное» равно «истинное», плюс поменять язык, плюс оставить только звучание, а не смысл...

— Энхузен, — наконец, произнёс я.

«Плетущий», иначе говоря. Похоже, мои уловки сработали не до конца, потому что инквизитор со светлым явно о чём-то догадались. Надеюсь, не о том, что я плету.

— И вы вампир, — звучало это больше как утверждение.

— Да, — нет смысла отрицать очевидное. Благо, он не сказал «обычный вампир». — С формальностями закончили?

— Пожалуй. Вы ознакомлены с сутью вопроса?

— Конечно, — ласково улыбнулся я. — И поэтому у меня есть один вопрос к вам.

— Да? — удивился инквизитор.

— Какого чёрта? — любезно произнёс я. Наезжая на систему, будь танком, не милосердствуй, не рассусоливай. Лучше неожиданный удар, чем всякие предупредительные расшаркивания.

— Конкретнее, — поморщился инквизитор. Правильно, на него уже не раз так наезжали. Но они не были мной.

Я хищно улыбнулся. Дальнейшее было просто делом техники. В груди жгла праведная ярость, которая обеспечит мне победу в любой ситуации. Во-первых, они обидели моего сына. Запудрили ему мозги, чтоб он ничего не смог сделать. Во-вторых, я ненавижу трусов, прикрывающих законом собственные задницы. А в-третьих...

В-третьих, они начали решать за судьбу, а это уже моя территория.

После процесса инквизиторы улепетали домой порталами, весь досужий люд поспешил скрыться с места событий, остались только непосредственные участники событий. Завулон, Влад, незнакомая мне ведьма. Гесер, Антон, Светлана, Надя. И я, который стащил из аудитории ножницы и теперь отчаянно боролся с излишней волосатостью. Канцелярские принадлежности не желали побеждать порождение магии, но я старался...

— Что же, суд инквизиции не запретил вам встречаться, — поморщившись, произнёс Гесер. — Но это не значит, что вы будете делать это неконтролируемо. Думаю, тебе лучше пожить вместе со своим отцом. Он человек взрослый и не допустит...

— Плохая идея, — сообщил я, поморщившись. Проклятые ножницы защемили одну прядку и никак не хотели её отпускать. — Если вы действительно боитесь конца света, то не должны оставлять нас наедине больше, чем на час. Взаимная непереносимость в условиях открытого магического противостояния может закончится плохо.

— Нет, почему, очень даже хорошая, — влезла Светлана. — Таким образом Влад потренирует терпение, правда же?

Сынок поморщился, но кивнул. На меня он смотреть избегал, хотя Владыка во мне уже скрылся в глубины сознания, оставив обычного придурка... Впрочем, придурку он тоже частенько хочет напинать. Непереносимость, как есть, непереносимость.

— Мне тоже кажется это разумным решением, — подтвердил Завулон. «Надеюсь, вы убьёте друг друга и оставите меня самым сильным магом Москвы», подразумевалось несказанным. — Давайте я вас подвезу до дому, а по пути объясню все правила...

— Ага, щаз только я лишние детали отрежу... — пробурчал я, пыхтя.

Ведьма пижонски щёлкнула пальцами, и чуть выше ножниц пролетело воздушное лезвие. Хвост остался у меня в руке.

— Воздействие седьмого уровня, — негромко сказал Завулон.

— Ночной Дозор претензий не имеет, — откликнулся Гесер, которого, похоже, тоже весьма достала моя возня.

А я специально, между прочим. А то усё такие сурьёзные, прямо не могу.

— Сделаю потом себе из этого плащик, — сообщил я, наматывая волосы на руку. Не маленький такой валик получился. — Всё равно это последствие заклинания, и лично моей ауры волосы не несут.

Это на случай если кто стащил волосок в корыстных целях.

— Влад, у меня в коридоре остался кейс, принеси, пожалуйста, там одежда. Не хочу в таком виде по улице ходить.

— Накинь паранджу, — хмыкнув, предложил он.

— Сам поклонниц отстреливать тогда будешь, — предупредил я.

— Да ладно, иду я, иду...

Послал я его специально, ибо кейс защищён небольшим заклинанием невидимости, которое не действует только на чуваков одной со мной крови. Так как в этом мире из таких только Влад — было логичным послать его. Да ещё возможность проветриться, а то как бы он своей светлой руку не сломал...

— Уважаемые сотрудники Ночного Дозора, — начал я, — Может быть, вы сразу поставите мне Регистрационную Печать? Если нет — за психологическое здоровье ваших сотрудников, что встретят меня завтра, я не отвечаю. Мне тоже тяжеловато даётся общение с собственным сыном.

Разумеется, такое хамоватое прошение встретило реакцию...

— Нет, — ответил Гесер. — Лучше всё сделать по форме.

Конечно, упустит он шанс допросить самого древнего вампира мира. Но я его честно предупредил, если что.

Вернулся Влад с кейсом. Я утёк в аудиторию переодеваться, а он тем временем неловко подошёл к своей светлой и взял её за руку.

— Ну что, до завтра? — я прямо слышал, как изменился его голос.

— Да, до завтра. Я заеду за тобой, спасу из лап ужасного тёмного колдуна, — рассмеялась она.

— Ох уж, да, спаси! — трагически попросил он. — Не дай дойти до смертоубийства!

— Ага, а то там неизвестно, кто кого, — улыбнулась Наденька.

— До завтра, солнце моё.

— До скорого, взрывоопасный мой.

Светлые удалились. Видимо, остальные прощались кивками, ибо никаких больше звуков я не услышал.

Кое-как одев на себя ставшую не по размерам одежду, я вернулся в коридор.

— Скажи-ка мне сынок, только одну вещь... — начал я, обнимая Влада за плечи. Тот напрягся, явно ожидая какого-то смертельного подвоха. — Почему ты сам не мог сказать судьям, что они идиоты?..

Сын поджал губы, но ничего не сказал. Правильно, его косяк. Ведь по сути, я ничего особенного не сделал, просто пришёл и сказал, что обвинения не правомерны. Это с таким же успехом мог бы сделать и он, но почему-то предпочёл позвонить мне. За что он себя сейчас и корит. По сути, иные переписали правила игры и заставили играть по ним остальных. Такую подмену правил можно углядеть только обладая достаточным опытом, обычные же люди пытаются выиграть по уже предложенным законам. Но я-то сына этому чуть ли не с рождения учил...

Допустим, Завулон и Гесер тоже быстро просчитали эту уловку. Но им объединение абсолютных совершенно невыгодно. Они стабилизируют друг друга, делают менее манипулятивными... Светлую очень просто убить, потому что она думает в первую очередь о других, элементарная ловушка, и всё, она уже не помеха... Но не в том случае, если её поддерживает тёмный, которому она нужна как воздух. И наоборот, с тёмным легко договориться, легко вывести его из себя, подчинить своим нуждам... Но не тогда, когда у него есть воплощённая совесть и здравомыслие.

А Городецкий, раздираемый противоречиями и не обладающий нужным опытом, мог такое просто пропустить. Возможно. Во всяком случае, мне хотелось, чтоб было так. Было бы приятно, если бы у меня изначально были бы союзники. Нет, конечно, сделать их не проблема, но на это тратится время и силы.

— Прошу, — пригласил меня садиться Завулон вслед за Владом.

— Вы первый, — отказался я. Лучше поменьше соприкасаться с сыночком, особенно если он в таких расстроенных чувствах.

Тёмный приподнял брови, но всё же послушался. Забавно, должно быть, мы выглядели: я и Влад прилипли к окнам с одинаковой страстью, желая оказаться как можно дальше друг от друга. А иной сидит по середине, прямой, как палка, и недоумевает...

Я вздохнул и прикрыл глаза. Сквозь тень, упавшую на глаза, стало видно другой мир.

Не люблю Сумрак. Первые шесть лет жизни в этом мире я вообще не знал о нём, думал, этот мир полная копия моего, только без магии. Угу, как же... Колдовал потихоньку, но больше радовался тому, что теперь меня ожидает долгая счастливая жизнь с полным двойником моей умершей любимой. Второй шанс, как он есть... Так продолжалось, пока один иной не посмотрел на меня во время кормёжки.

Надо сказать, что в спокойном состоянии я выгляжу как человек. Цельная, слоистая аура, привыкшая только отдавать силу. Но во время... кхм... пополнения энергетических запасов, создаётся небольшое щупальце, которое вытягивает из нужного объекта определённое количество энергии и засовывается обратно. И я снова кажусь человеком. Маленький крестик паладина скрывает все смертельные отметки: шлейф и дугу. Совершенно невольно, неспециально я обзавёлся прекрасной маскировкой от местных. И они меня не беспокоили.

До тех пор, пока я не ввязался в кое-что действительно опасное. Разборки между бандитами никогда меня не пугали, благо ни одна пуля меня не берёт, но в тот день там был один юный тёмный, решивший заработать на сэкономленном шансе на вмешательство. Он-то и заметил, что когда я ломаю руку некому нахалу, я делаю это не только в физическом плане. Он подумал, что я некий тип неинициированного иного и попытался исправить эту оплошность.

Кхм... В общем, мне повезло, что маг оказался столь юным. Другой бы потащил меня в Дозоры и огласки было бы не избежать. Но этот, видимо, столь жаждал обзавестись учеником, что не стал обращать внимания на странности. Он объяснил мне что почём, — я ещё тогда поржал над тем, что попал в мир Лукьяненко, — а затем за ручку отвёл в Сумрак.

На этом его жизненный путь закончился.

Попасть в Сумрак для меня было сродни... Сродни тому, как толстяку-сладкоежке попасть в шоколадное море. Я ничего не видел, энергия застилала мне глаза, я инстинктивно начал её поглощать, чтобы не быть сожжённым ею, напился почти до максимума и начал проваливаться сквозь слои... Как теперь понимаю, я был слишком тяжёл, чтобы оставаться на одном слое. Из каждого я выпивал понемногу, пока не вывалился в реальность. Серую, скучную, привычную реальность, которая казалась просто раем небесным, после огромного огромного моря энергии, в котором я только что был.

Сам Сумрак весьма на меня обиделся, что я вытащил из него столько энергии и развоплотил того иного, что был рядом, чтоб как-то восстановить баланс. Как Жрец, я понимал, что столкнулся с разумной силой и начал переговоры...

Но лучше сказать, войну.

Именно из-за неё мой сын теперь абсолютный.

Антон

Да, Борис Игнатьевич, вызывали? — спросил я, заглядывая за дверь кабинета шефа.

— Звал, Антош, звал, — сказал Гесер, стоя у окна. — Присаживайся.

Не прерывая его размышлений, я сел в одно из кресел. Тут уже были Ольга, Светлана и Семён. Ситуация под кодовым названием «Бешеный песец» требовала привлечения всех ресурсов. Бешеный — потому что совершенно неконтролируемый, и даже Завулона в пакостях обвинить нельзя, ибо тот сам в не меньшем шоке. А песец — потому что писец.

— Что вы знаете про Печать Соломона? — начал Гесер.

— Это заклинание относится к разряду блокирующих силу. Специфично оно тем, что делает это на постоянной основе, отрезая осознанный доступ к Сумраку, — ответил я. — То есть, иной с такой печатью теряет способность входить в сумрак и заниматься магией, но сохраняет долголетие и может опознавать других иных.

— Всё верно. Ты внимательно прочитал вчера справочник, — улыбнулся шеф. — Да и не мог ты знать о нём из других источников, это достаточно редкое и почти забытое заклятие. А скажите мне вот что: что случится, если таким образом перекрыть доступ вампиру?

Хм... Интересный вопрос. Любая другая лишающая силы печать их бы убила моментально, но соломонова...

— Превращает в человека? — предложил Семён. — Нет, не может быть всё так просто. Иначе тёмные уже давно запатентовали такой способ лечения: раз, превратили в вампира, два — поставили печать и никаких проблем, да ещё и долголетие сохраняется. Тут должен быть подвох.

— И он есть. Печать не отменяет необходимости пить чужую кровь.

— Но... — я в растерянности замолчал.

Итак небольшие преимущества подобной жизни отменяются печатью. Никакой сверхскорости, зрения и прочих милых каждому тёмному сердцу штук. Но самое интересное, что вампирам кровь нужна на регулярной основе, а сделать такое в нашем просвещённом мире, под руководством Большого Брата достаточно сложно.

— Нет, никаких данных, — покачал головой Гесер. — Или он каким-то образом научился её не пить, или у него есть люди во всех Дозорах, которые активно его покрывают.

— Допустим, в Дневном... — начал я.

— Во всех, Антон, во всех.

— Почему? — тихо спросила Ольга. — Неужели вы думаете, что?..

— Это очевидно. Ещё по Владу было понятно, — кивнул шеф.

— А можно пояснить для тех, кто недавно в Высших? — нервно спросила Светлана.

Она, в последнее время, всё больше страдает. Обычно спокойная и понимающая, Света стала настоящей волчицей, защищающей своё дитя... Только вот никак не может определить, Влад — враг или нет? С одной стороны, абсолютный тёмный, но совсем не похож на большинство своих товарищей. И Надю любит искренне. Противоречие, парадокс, дилемма: может ли абсолютный эгоист искренне любить? Может ли абсолютный альтруист искренне любить только одного?

— Влад. Он похож на тёмного? — вместо объяснения задал вопрос Гесер. Или так совпало, или он всё-таки мои мысли прочитал?..

— Нет, — призналась Света. — Очень культурный мальчик, не наглый, улыбается, помогает, даже сразу и не поймёшь, что тёмный.

— А на Завулона? — следующий вопрос шефа.

Пауза.

— Да, — признался я. — Есть что-то такое общее... Какая-то авантюрная, безбашеная нотка...

— Шило в заднице это называется, — пробурчала Ольга.

— Дело в том, что с возрастом грань между светом и тьмой истончается, — произнёс Гесер. — Эгоисты начинают понимать, что для их собственного благополучия надо заботиться об окружающей обстановке, а альтруисты — что сжигая себя, они мало кого смогут спасти. Тех, кто это понимает, неофициально называют старшими. Это звание не зависит от уровня силы, расы, возраста или цвета, это просто обозначение уровня понимания. А тех, кто ещё не добрался до этой грани, зовут молдняком. Мы, светлые, ставим себе первостепенную цель: превратить молодняк в старших. Что может натворить человек, искренне желающий сотворить добро всему миру, не понимая, что миру оно не нужно — мы видим чуть ли не каждый год. Однако тёмные, наоборот, стараются как можно больше держать учеников в состоянии «Пьянки-гулянки», чтобы уменьшить конкуренцию. Это одна из причин, почему светлые в среднем сильнее.

— И Влад — старший? — уточнила Светлана.

— Да. Как и его отец. Как и Завулон, — подтвердил Гесер. — Они настоящие тёмные, если так можно выразиться, полностью принявшие свою тьму. И в этом-то вся беда.

— Почему? — не понял я. — Адекватные тёмные...

— Эх, Антош... — проворчал Семён. — Тёмные, они всегда остаются тёмными. Старшие — они, может быть, и выглядят адекватными, но они всё равно остаются тёмными.

— Светлому молодняку не претит их манера действовать, — подхватила Ольга. — Старшие заботятся об окружении, помогают и выручают, но у них есть то, чего нет у нас. Свобода. Это понимание, что в любой момент можешь разрушить созданный тобой дом. И это привлекает юных светлых. И они тянутся за ним искренне, как только могут светлые...

— Но он остаётся тёмным, — кивнул я, — свободным от совести и долга существом. Значит, Борис Игнатьевич, вы думаете, что в Ночном Дозоре может быть последователь Виктора?..

— Да, — кивнул он. — Более того, я уверен, что он есть в этой комнате. Признавайтесь сразу, бить не буду. Тем более, что во время знакомства он вампиром не представился.

Все взгляды скрестились на Семёне. А кто ещё? За себя я мог поручиться, Светлана инициирована не так давно, и с такого рода людьми не общается. Гесер на чары попасть не мог, Ольга... Ольга долгое время была в виде совы и не будет так подставляться...

— Это я, — призналась она. — Честно, думала, что он человек, а если бы и стал иным, то светлым. Да ещё и посильнее нас с вами.

— Ты с ним знакома как... иная? — осторожно уточнил Гесер.

— Нет. Просто как люди, приятно пообщались в кафе... И я тоже не маленькая девочка и не каких секретов не выдавала. И, уж тем более, не покрывала его убийства.

— Семён?

— Никак нет, шеф. Мы с Виктором незнакомы.

— Значит, среди младших чинов... — с облегчением произнёс Гесер. — Ладно, раз так, расходимся...

— Простите, шеф, а как может быть девятнадцатилетний мальчишка быть старшим тёмным? — спросил я. — Если на всю Москву из таких был один Завулон?

— Воспитание, полагаю. Его отец, пусть и блокировал силу, но тёмным быть от этого не перестал. И воспитывал сына соответственно. Но, конечно, доля истины в твоих сомнениях есть. Чтобы стать таким, тёмному необходимо пройти некий путь, сделать несколько поступков, которые подтвердят безвкусность материального наслаждения. Если хочешь, я могу дать тебе список, который собрали девочки из статистического отдела...ВладПрошлым вечером.Квартира Виктора.

— И когда ты собирался сказать, что ты иной? — спросил я, едва входная дверь закрылась за мной. Отец, успевший дойти до середины гостиной остановился как вкопанный. — Ты ведь и не собирался, да?

Вампир прикрыл глаза, явно кляня себя самыми нехорошими словами на мёртвых языках. Да, ведь этого он и боялся, моего скандала... После которого мне станет бесконечно стыдно. Но это не значит, что я остановлюсь.

— Не собирался, — кивнул он, поворачиваясь.

— Почему? — тихо спросил я, глядя в сторону.

— Это твоя жизнь, я в неё не вмешиваюсь, ты сам просил.

— Это твоя жизнь! — с нажимом произнёс я, невольно переводя взгляд чуть ближе к нему. — Ладно, я не спрашиваю, каким образом ты подмял тех двоих, но сказать единственному сыну, что ты трёхтысячелетний кровосос ты мог! Всё-таки это важная деталь биографии, не кажется ли тебе? Или... — я затормозил, от удивления посмотрев прямо на него, — не единственному?

Он промолчал.

— Вот так даже... Познакомишь с братиком? А, может, с племянником? С внучатым племянником?

— Успокойся, — мягко улыбнулся Виктор. — Ты единственный, кого я могу называть плотью от плоти моей.

Я ненавидел эту улыбку. Извиняющаяся, ласковая, мягкая, она казалась мне унизительной, словно слова, сказанные дрожащим голосом бешеному псу: «Хорошая собачка, добрая собачка».

— Успокоиться? Ты всего лишь не сказал мне, что ты не человек! Какая мелочь! Ха!

Для меня всегда был проблемой возраст его отца. С одной стороны, в паспорте было указано, что ему сорок три года. С другой, выглядел он максимум на тридцать с хвостиком. А с третьей... Вёл он себя совершенно по-разному, в зависимости от ситуации. Чаще всего он казался ровесником или даже младше, говоря глупости, шутя, играя на нервах и невинно улыбаясь. В совете директоров он выступал взрослым, яростным хищником, готовым разорвать глотки несогласным. Никакого дурачества, серьёзный, деловой человек... И лишь однажды я видел его по-настоящему старым, когда груз прожитых лет сгибал его спину, а глаза светились таким спокойствием и пониманием, что я начинал ощущать себя мелкой букашкой по сравнению с ним.

И сейчас я стоял перед ним и не мог понять, что вижу. Меньший рост, внешняя хрупкость... Дай Бог, если он хотя бы на пятнадцать выглядел! Да, конечно, в старину пятнадцать лет было уже возрастом мужей, так что обратили его явно не в сорок.

— Ты ведь совсем не человек... — протянул я, осенённый догадкой. — И никогда им не был...

Он опустил глаза, закусив губу. А я смотрел, не понимая, как этого никто не заметил. Я не специалист в антропологии, но глобализация и частые путешествия показали мне множество разных народностей, разных фенотипов и прочего... Однако такое лицо я видел только на фентезийных рисунках: совершенно правильное, без каких-либо особенностей, чего не бывает у людей. Оттенок кожи холодный, светло-розовый, похожий на мрамор. Волосы — бордово красные, как свернувшаяся кровь.

Я не сдержался, подошёл ближе, поднимая его голову, заглядывая в глаза. Неправильный разрез. Неправильный цвет.

— Не думаю, что генофонд за прошедшее время так изменился...

— Не изменился, — спокойно, можно сказать, лениво, произнёс он. — Мой тебе совет: никогда не ставь на себе магические опыты.

— И всё же, почему?

Он не стал уводить разговор в сторону:

— Ты нашёл своё счастье, зачем тебе мешать?.. И я говорю не только о Надежде. Ты наконец-то нашёл поприще, в котором ты действительно первый. Радуйся и празднуй, ты обошёл меня!

Я крепче сжал пальцы:

— Но на самом деле — нет.

— Нет.

Всё так же спокойно, безмятежно.

— Я тебя ненавижу, знаешь? — зашипел я ему в лицо.

— Знаю. — Он расслабленно стоял, хотя вокруг меня закружилась разрушительная воронка.

— А знаешь почему? — в груди зашевелилось что-то тёмное, проскользнуло по телу чёрными щупальцами.

— За снисходительность. За то, что я имею на неё право. За то, что не желаю с тобой сражаться, специально поддаваясь, — перечислил он. — И да... За то, что прощаю. Всякий раз прощаю...

Я оскалился, буквально зарычал, чувствуя, как меня распирает. Эта его дурацкая нарочитая покорность, которая нихрена не покорность, а просто снисходительно притворство. Как будто он играет в догонялки с пятилетним ребёнком, позволяя ему себя схватить. Но я уже давно не маленький мальчик и могу его удивить по настоящему.

— Да, симпатичные клыки, — заявил папа. — Видимо, я что-то не учёл и тебе всё-таки достались мои гены.

— Ты можешь не злить меня? — с трудом проговорил я, чувствуя, что во рту действительно что-то мешается.

— Как показала практика, не могу. Всё, что я делаю, неизбежно злит тебя. Так почему бы нам окончательно не выяснить, кто в доме хозяин? Давай, ты же чувствуешь себя всесильным!

— А я действительно всесилен!

— Да ты что?.. А ты в курсе, что просто такой же вампир, как я?

— Не замечал за собой жажды крови.

— А почему тогда с таким интересом пялишься на мою яремную вену?..

— Во всяком случае, не так...

— Конечно, для тебя это лишь развлечение. И кусочки чужих жизней ты не отнимаешь каждым своим вдохом.

— Я черпаю силу из Сумрака.

— А он откуда? Вот-вот.

— Да иди ты... — я с трудом разжал руки и отвернулся.

— Всё, что пожелаешь, — проговорил он вроде бы в шутку, но таким тоном, что у меня по телу побежали мурашки. Действительно, он даст мне всё, чего бы я не пожелал, особенно если вспомнить, что...

И вот за это я ненавижу его вдвойне.

Медленно выдохнув, я разжал кулак. Казалось бы, ненавидеть джина, исполняющего все твои желания, глупо, но не зря они ограничиваются всего лишь тремя: подобная лёгкость ничего, кроме разочарования не приносит. Вот говорят, что ценят больше тех девушек, которых дольше добивались, а машины — которых чаще ремонтировал. А теперь представьте удовольствие от жизни... которой не живёшь.

— Ну почему ты такой... — с отчаянием начал я.

— Няшка? — подсказал отец с абсолютно серьёзной миной.

С пальцев сорвалась маленькая зелёная молния. Невольно. Почти. Отец поймал её рукой, завёрнутой в волосы, и с интересом рассмотрел. Заклинание лихорадочно металось между его пальцами, но не могло вырваться, словно не видело ничего, кроме этих рук.

— Надо же, теперь ты злишься продуктивнее...

— Нравится? — прищурился я. — Так на ещё!

Цепь шаровых молний рванула в его сторону, сжигая обстановку на пути. Смертельная мощь, которая запросто уничтожит любого вампира... О да, с этим закончатся все мои проблемы, останутся только маленькие и невзрачные иные, которым кишка тонка мне возразить...

— Кхе! — раздался из дыма голос спустя секунду. — Кхе-кхе-кхе! Это что-то новенькое, раньше ты меня убить не пытался.

Я натурально зарычал, наматывая на руки плеть Шааба. Кто бы сомневался, от обычной молнии он умирать не хочет, успел поставить щит. Хотя, стоп, какой щит? Мы же в реальности находимся, в ней только нулевые могут колдовать! Не раздумывая больше ни секунды, я попытался провалиться в собственную тень, но после знакомого чувства падения, пейзаж не изменился.

Что?

Сосредоточившись, я попытался снова погрузиться, на этот раз медленнее. И снова с тем же результатом. Такое ощущение, что я проваливаюсь сквозь Сумрак, не задевая его.

Внезапно меня впечатало в стену, словно бетонной плитой. В спине что-то хрустнуло, дыхание перехватило, во рту образовался металлический привкус.

— Коли уж задумал кого-то убить, не отвлекайся на мелочи, бей, — раздался рядом с ухом хрипловатый шёпот.

— Да пошёл ты! — заявил я, отшвыривая его назад воздушным резонансом.

Тот послушно отлетел на полтора метра, а потом замер, как будто у него за спиной появилась воздушная подушка, которая его поддержала. Он спокойно опустил ноги на пол, вопросительно выгибая бровь. А я... А я сглотнул, с трудом подавляя страх.

Для меня не было секретом, что тёмные в сумеречном облике не красавцы. Меня, например, до сих пор на «ха-ха» пробивает, как вспомню, во что превращается Завулон... С парой ведьмочек свезло на втором слое увидится, после чего я клялся: «больше ни-ко-гда»... Но такого я не ожидал.

Клыки, когти, чешуя... Всё это меркнет перед всё тем же идеальным, безликим лицом, которое исказила гримаса холодной ярости. Из под ровной, почти детской кожи ясно угадывались напряжённые мышцы. Рот был изогнут в кривой усмешке, обнажающей ровные зубы. Нельзя сказать, что в нём было что-то, совсем не присущее человеку. Но от этого становилось ещё более жутко.

Я ударил плетью, стараясь вложить в неё как можно больше силы. Уже не в шутку, не на пробу, желая лишь убить, уничтожить это существо, столь ненавистное мне с самого детства, но он буквально растёкся по горизонтали, пропуская заклинание мимо. Огонь ниткой врезался в стену, да так и прилип к ней, не выдернуть. Обломки шкафа и книг живописным фейерверком разлетелись по всей комнате, а он так и стоял на фоне взрыва, не выказывая никакого беспокойства.

— Ну, так что? Не получилось у тебя стать сильнее меня? — насмешливо спросил он. — Даже в таком деле, в котором ты должен быть абсолютным, ты мне проигрываешь...

— А кто сказал, что моя жизнь вертится вокруг тебя? — огрызнулся я. — У меня есть девушка и друзья, а о тебе я вообще раз в год вспоминаю.

Переводя дух, я попытался снова собраться с силами, но в здешнем, бессумеречном, пространстве, это сделать было гораздо сложнее. А Виктор, тем временем, неуловимо дёрнувшись всем телом, сделал шаг ко мне.

— Я!.. дал тебе жизнь...

Ещё шаг. Всё такое же жуткое перемещение, словно он не просто ходит, а раздвигает пространство всем своим телом.

— Я!.. дал тебе силу...

Я попытался отползти, но понял, что не властен над собственным телом. Я попытался колдануть, но магия не слушалась меня.

— Я!.. написал твою судьбу...

Последний шаг, он встал вплотную, внезапно нависая надо мной.

— Я теку в твоих венах... Твоё сердце стучит, подстраиваясь под ритм моего. Твои мысли всегда обо мне. Ты видишь моё лицо в каждом встречном, пугаешься, не смотришь в глаза... Ты ненавидишь меня так сильно, что сам Сумрак вибрирует, стараясь убраться с пути твоего гнева. Но я!.. твоя единственная надежда. Лишь я!.. могу перевернуть твою жизнь. Ты всё ещё утверждаешь, что твой мир не вертится вокруг меня?

— Да п-пошёл ты! — заикаясь, но с чувством сказал я. На последнем слове голос предательски сорвался, я прикусил губу, но всё же не удержался и позорно разревелся, как ботаник-пятиклашка.

Силы восстанавливались медленно, на их месте была такая пустота, что хотелось грызть себя и царапать ногтями. А каждое слово вбивалось в мозг звонким «Я!», чётко выверено ударяя по самому больному. Как я мог подумать, что теперь, с Наденькой, меня ждёт счастье и безмятежность?.. Мой личный монстр был всё ещё рядом и не собирался отставать.

— Да ладно, — спокойно, буднично произнес отец, взмахом руки останавливая пламя. — Не всё так хреново.

Он коснулся рукой моих волос, но я отшатнулся, почти отполз в сторону, обнимая себя за колени. Ненавижу! Ненавижу его за эту способность переключаться с одного на другого, с властного давления на тон ласковой мамочки! Ненавижу, когда он пытается меня утешить, утереть слёзки, словно это не он их вызвал!

— Успокойся, — спокойно, безмятежно, немного даже жёстко сказал Виктор, снова касаясь моих волос. — Тебе полезно иногда вспоминать, что на каждого Царя Горы найдётся тот, что повыше. А то ты элементарнейшую ловушку пропустил, понадеявшись на свою силу.

Ненавижу! Ненавижу его! Потому что каждое его действие служит достижению ЦЕЛИ! Никогда, ни за что он не сделал ничего просто так, без подтекста, без плана на будущее!

— Успокойся, малыш, всё уже прошло, — шепнул он мне на ухо, обнимая, заключая меня в кокон из своей воли.

— Урок понят, наказание принято, могу я идти? — гулко отозвался я, не поднимая головы.

— Наказание ещё не назначено. Но, как всегда, на проигравшем последствия баталии. Можешь идти.

Вырвавшись из таких заманчиво-обманчивых объятий я кинулся вверх по лестнице, на второй этаж апартаментов, на ходу набирая сообщение Наденьке.

Пусть всё ужасно.

Но я знаю выход.

Антон

— Пап, отвези меня в институт, — потребовала Надя с утра.

— Ты же предпочитаешь ездить сама? — удивился я. Она всегда выказывала самостоятельность и независимость, особенно в таких вопросах.

— Ну, так как с Владом нам теперь можно встречаться только под надзором родителей, я тебя прошу пойти со мной.

Логика абсолютных частенько от меня ускользает. Наверное, именно поэтому они и сошлись.

— Ты хочешь заехать за ним перед учёбой? А не должно это быть наоборот?..

— Пап, не будь таким старомодным, — улыбнулась дочь. — Он живёт ближе к универу, да к тому же ещё не до конца усвоил построение порталов.

— Я точно старомодный, — признался. — Потому что не думал, что в институт ты прыгаешь порталами.

— Не всегда. Часто мы с Владом ездим на метро или на его машине. Всё-таки ощущения от портала совсем другие... Но сейчас он послал мне сообщение.

Она развернула ко мне экран телефона, где было лаконично написано:

«Спасай, любимая!»

— И что это значит?..

— Что его надо спасать. Пап, я понимаю, ты ко всему этому относишься очень скептически, а особенно — к нашей интерпретации Ромео и Джульетты, но пожалуйста, поверь. Влад очень дорожит своим словом и если говорит: «Спасай!» — значит его надо спасать. А если говорит, что идея поселить его вместе с отцом очень плохая, значит, не надо было этого делать. Я чувствую, ему сейчас плохо. Бли-и-ин... Да я никогда его таким отчаянным не чувствовала.

— Хорошо, уговорила, сейчас соберусь... Хотя даже представить себе не могу, кто его обидеть может... Он сам обидит кого хочешь...

Несмотря на ворчание, уже через десять минут мы стояли на лестничной площадке элитного жилого дома.

— Что, внутрь не получилось? — спросил я. — Или вежливость соблюдаешь?

— Какая вежливость? — отмахнулась она, тревожно вглядываясь за дверь. — Защита стоит превосходная. Даже не могу определить компоненты или просканировать через Сумрак. Как будто нет его там. Но болью веет. Яростью. Страхом и насмешкой... Не нравится мне это.

Я ровным счётом ничего не чувствовал, но понадеялся на свою дочь.

За дверью что-то грохнуло, разбилось, раздались невнятные ругательства, а затем она распахнулась, явив нам чумазого вампира, в домашнем фартуке. И хотя красные пятна вокруг его рта сначала показались кровью, они оказались безобидным вареньем — не очень похоже на апокалипсис.

— Привет, а я вас ждал, — сообщил он. — Блинчики будете?

С этими словами он втянулся внутрь квартиры, оставив дверь открытой. Мы с Надей переглянулись, но всё же решили рискнуть и посетить логово тёмных магов.

Ладно, я слегка ошибся. Это похоже на апокалипсис. Очень даже похоже. Гостиная с высоким потолком и дизайнерским интерьером была разгромлена к чертям собачьим. Взгляд, натренированный за годы в оперативном отделе выхватил детали: вон ту стену задело плетью Шааба, шкаф обрушили огненным шаром, а следом залили фризом, чтоб не сгорели книги. Вон там стена деформирована в форме человеческой спины. Тут чёрные разводы незнакомого мне тёмного заклинания... Под ногами хрустит стекло, дверь, должно быть, завалило обломками другого шкафа... Клочья поролона, которые раньше составляли диван, весёленьким жёлтым снежком лежат на обломках.

Кое-где я так же заметил кровь и клочья одежды.

— Прошу прощения за беспорядок, — проговорил Виктор, жестом дирижёра демонстрируя нам помещения. — Мы вчера с сыночкой подрались немножко. Так с чем вы хотите блинчики?..

— Он жив? — взволнованно спросила Надя.

— Конечно. Его комната наверху, сходи разбуди... Сам не рискую, это может закончиться ещё одной эпичной баталией, во время которой подгорят блинчики... А старшее поколение поможет мне их делать, ведь так?

Надя кивнула и поспешила на второй этаж, а меня взяли под локоток и отволокли на кухню, которая, надо признать, была в более презентабельном виде. Насвистывая весёленький мотивчик, Виктор усадил меня за стол, а сам действительно начал жарить блины. Миска с тестом уже была приготовлена, как и нагретая сковорода, а банка варения — вообще на половину съедена.

— Значит, подрались, — осторожно начал я. — И часто у вас такое бывает?

— Да постоянно. У нас острая непереносимость друг друга, — отмахнулся он, наливая первый блин. — Вы спрашиваете ведь это с долгоидущей целью: хотите знать, не будет ли Влад обижать вашу девочку, а их внуки — родителей. Скажу сразу — нет. Я — редкий фрукт... На который у Влада аллергия.

— То есть, это он зачинщик?.. — ещё осторожнее произнёс я. Нельзя забывать, что тёмные — это другая раса и думают они совсем по другому.

— Да. Нет. Не знаю, — он задумался. — Ладно, возможно я его невольно спровоцировал, но совсем нечаянно. Бывает у нас такое... Причём охарактеризовать это как домашнее насилие у меня не поднимается юридическое образование. Дерёмся мы практически на равных, так что можно это называть спарриногом. Правда, после него Влад дольше восстанавливается и ходит мрачный, злой на весь мир. Надеюсь, ваша дочь сможет исправить это... Вот, попробуйте, хорошо получилось? — передо мной опустилась тарелка с одним блином. — Может, послаще? Кстати, что будете пить? Чай, кофе, чего покрепче?..

— Чай, — коротко ответил я. — Блины хорошие, продолжайте.

Вампир буквально просиял и бросился обратно к плите. Вопреки логике из меня полезли ругательства. И ведь он не играет, этот трёхтысячелетний вампир. А если и играет, то получает от этого искренне удовольствие. Так должна вести себя маленькая девочка, кормящая своих кукол в искусственном чаепитие, но не столь древний тёмный...

— Что, думаешь притворяюсь? — весело спросил он, пижонски переворачивая блин подкидом. — Ха! Чтобы дожить до моих лет и не сойти с ума, надо научиться радоваться маленьким радостям. Ну и что, что вчера поругался с сыном так, что пришлось собирать себя по кусочкам, а его — вытаскивать из сгоряча наложенного транса? Ну и что, что меня сейчас будут пытать все Дозоры, чтобы узнать секреты древней магии или изобличить мошенника? Зато у меня будут вкусные блинчики, и я ими смогу кого-нибудь порадовать, — на этих словах он развернулся и подмигнул.

Чёрт. Я надеюсь. Я очень, очень сильно надеюсь, что он со мной не заигрывает.

— Кстати, что-то дети задерживаются... — начал я.

— А, у них всё в порядке, — сообщил он, на мгновение прислушавшись. — Экспресс-психологическая помощь да объяснения в любви. Дело молодое... Не бойся светлый, дальше чмока в нос мой, ставший внезапно целомудренным, сын не пойдёт.

Я тоже попытался просканировать пространство, но не смог даже тень на глаза положить. Не смог дозваться до Сумрака. Раз пробовал, другой, третий... Всё тщетно, будто меня моментально лишили способностей.

— Не паникуй, Антон, — сообщила мне спина Вампира. — Мой дом — zona twilight free!

— Зона свободы от Сумрака? Или зона распространения бесплатных «Сумерек»? — не удержался я. Да и трудно было даже самому мрачному не подхватить этот шутливый тон.

— Первое. Хотя, если хочешь — второе, у меня интернет есть.

— И как вам это удалось?

— Секрет фирмы, светлый. Никому его не отдам...

— Я про магическую драку говорю. Как вам удалось это сделать без Сумрака?..

— Нулевой, — развёл Виктор руками, в одной из которых была лопаточка, а в другой — прихватка. — Плюс вампир, который запасает силу внутри своего тела, а не черпает его напрямую из Сумрака.

— Но ведь...

— Нулевой вне Сумрака погибает, ага. Только у меня дома не совсем отсутствие. Скорее, блокировка этого образования. О, а вот и наши молодые. Как дела? Сынок, ты выспался? Уже не хочешь меня убить? Иди, поцелуй папочку, пока твой будущий тесть не подумал ничего плохого.

В дверях действительно показались Надя и Влад. Парень выглядел... Помято. Очень. Будто куролесил всю ночь, а потом утро провёл в стиральной машине. Он устало вздохнул, поймал своего отца за лямку фартука и лениво чмокнул в щёку.

— Варенье ещё есть? — деловито уточнил он.

— Обижаешь!

— А... А, здравствуйте, Антон Сергеевич, извините, не поздоровался сразу. Я немного рассеян сейчас, — парень неловко улыбнулся, сразу скинув с себя вальяжность помятого в боях хищника.

— Ничего, бывает, — кивнул я. И все сделали вид, что так и надо. Даже Надя не удивилась такому преображению.

Семейка Адамсов какая-то.

Виктор в рекордные сроки закончил блины, явно как-то в чём-то колданув, но без Сумрака я не мог понять, в чём именно. Мы все расселись за столом, благо кухня было европейского образца, то есть, огромная. Разобрали угощения, напитки и...

Влад

— Не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов... неприятного толка? — спросил Городецкий, доставая из папки стопку распечаток.

— Скорее уж инквизиторско-уголовного, — сообщил отец, только взглянув на них. Блин, как он прочитать-то их успел?.. — Вроде таких: крал ли ты, убивал ли...

— Пожалуйста, задавайте. Мне нечего скрывать от моего солнца, — я нежно улыбнулся Наденьки. — Только, если что, подробности я выдавать отказываюсь. И вообще, это как бы игра и все мои слова не имеют юридической силы.

Светлый приподнял брови, но кивнул.

— Хочешь, я выйду? — предложил отец.

— А толку? — возразил я. — Подозреваю, ты обо всём этом прекрасно знаешь.

— Ну мало ли, вдруг ты не хочешь, чтоб я видел твой румянец?..

— Не дождёшься, клыкастый. Начинайте, — это Городецкому.

— Кхм, начнём с простого... Ты врал?

— Да.

— Играл в азартные игры?

— Ещё как.

Причём они были совмещены с экстримом, и проигравший терял не только деньги, но и здоровье, а может даже и жизнь.

— Богохульствовал?

— Дайте подумать... Вроде нет.

— А что так? Это часто случается с молодыми тёмными.

— Понимаете, богохульство возникает из-за того, что в семье слишком много религии, — проговорил я, осторожно подбирая слова. — Вот и подростки, в период бунтарства, начинают богохульничать в пику родителям. Мне бы для этого пришлось стать христианином.

— И давно ты знаешь, что я сатанист? — оживился папа.

— У тебя под ковром начерчена пентаграмма, среди книг встречается Сатанинская Библия ЛаВея и сборник цитат Ницше, а так же у тебя татуировка на спине в виде покоцаных перепончатых крыльев. Да, давно. Сложно было не догадаться.

— Логично, — согласился Виктор и вернулся к блинчикам.

Допрос продолжился:

— Употреблял алкоголь?

— Да.

В этой области я могу с полным на то правом считать себя специалистом. В то время, когда мои ровесники только начинали глушить дешёвый пивасик, я покупал дорогие коньяки, вина и ликёры, тщательно сравнивая вкусы и эффекты.

— Принимал на наркотики?

— Да.

— Какие?

— Марихуана, ЛСД, кокаин.

Было дело. Я, с такими же оболтусами из золотой молодёжи, надирались всякой дрянью и ловили с этого кайф. Тематические клубы, интересные вещества, дамы с прискорбно малым количеством одежды... Мне было шестнадцать, весь мир казался у моих ног, но... Как-то раз моему отцу приспичило увидеться со мной именно в тот момент, когда я был в таком клубе. Думаете, он отобрал косяк и насильно потащил меня домой? Ха!

Я прикрыл глаза, вспоминая.

В тот вечер нас было пятеро. Трое — ещё несовершеннолетние, включая меня. Комната — в стиле Парижских дворцов девятнадцатого века: мягкий ковёр на полу, шикарные диваны с золотистым люрексом, зеркала, картины, небольшой журнальный столик из стекла... Мы как раз разложили на нём весь инструментарий, как в закрытую и охраняемую комнату ворвался мой отец.

— О, привет всем, — сказал он, очаровательно улыбнувшись. — Влад, а я тебя везде ищу. Не хочешь покинуть компанию этих джентльменов, чтобы пообщаться со мной?

— Нет, — откликнулся я с вызовом. — Мне и так хорошо.

Бунтарский период, что и говорить. Тогда я ещё не осознавал, что спорить с ним выходит себе дороже.

— Тогда, пожалуй, я присоединюсь к вам, — очаровательно улыбнулся он, присаживаясь рядом со мной. — И к вашему... развлечению.

Компания с сомнением переглянулась, но кивнула. Всё-таки Виктор всегда умел производить впечатление: неопределённого возраста, в разные моменты кажущийся то двадцатилеткой, то умудрённым опытом сорокалетним мужем, элегантный, стильный, сильный, быстрый... Через полчаса он был всем лучшим другом, а не я. Травил байки, профессионально нюхал кокс, втягивал всех в разговор. Словом, был душой компании. А я медленно закипал, понимая, что у меня отбирают контроль... И так же медленно таял от его присутствия. В конце-концов, подумал: «А какого чёрта? Мы действительно редко видимся!» и тоже вступил в общение.

Это было офигенно. Кокаин является нейростимулятором, от его приёма кажешься невесть каким умным. Мы обсуждали политику, философию, метафизику, экономику и всё это было охренеть как интересно и понятно. Гораздо, гораздо лучше всяких там затасканных тем вроде шоу-бизнеса и богемных сплетен. Виктор стал словно глотком свежего воздуха.

Закончилось это всё в тот момент, когда пришли девушки. Они были в тематических костюмах, в корсетах, кружевном белье, да с длинными юбками, которые юбками являлись лишь при взгляде сзади.

— Извините, ребята, я пас, — признался отец.

— А что такое? Боишься сплоховать, старичок? — беззлобно улыбнулся один из моих друзей.

— Ещё как! — с готовностью согласился Виктор. — А вообще, девушки не в моём вкусе.

— А по-моему, красавицы, каких ещё поискать, — не согласился другой, оглядывая девушек.

— Нет, я не о внешности, — улыбнувшись, он отпил вина. — Хотя я действительно предпочитаю женщин постарше... У этих — в глазах счётчик. Сколько за эту ночь они заработают, как бы им стать вашими постоянными мастерицами на выгодной основе и заработать ещё. А мне нравятся те, в чьих глазах можно прочитать что, как, сколько раз и в каких позах они меня хотят. Так что я, пожалуй, пойду. Влад...

Я обернулся к нему. Сидели рядом, почти обнявшись, так что при повороте мы почти столкнулись носами. И в моих глазах он как раз мог прочитать то, чего ему так не хватало в этих девушках. Да что там! Я готов был прямо там сполсти на пол и о снять с него штаны. А он только посмотрел на меня, улыбнулся ласково-ласково, чмокнул в лоб и ушёл.

В тот момент я понял три вещи. Первое: я нихрена не против нарушить общественный строй ещё и инцестом. Да, можно было списать всё на влияние наркотиков, но почему-то мне не хотелось замутить с моими тогдашними друзьями. За исключением одного, которого я хотел и будучи трезвым. Так что я познал мудрость поговорки «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» и смирился.

Второе: мой отец кто угодно, только не человек. Я уже давно понял, что бисексуальность — это у нас семейное, что он очешуенно сильный эмпат, но всё это объяснялось с научной точки зрения. Но, теоретически, от кокса ему должно было обострить все способности, от чего он моё желание не смог бы отличить от своего. Химией накачивался он, от нас не отставая, но смотрел на меня тогда абсолютно трезво и осмысленно. Это была последняя песчинка в чаше моих подозрений.

Он всё понял. Осознал. Почувствовал. Но просто грустно улыбнулся, даже не разозлился, даже не поморщился от отвращения.

И из этого вышла третья вещь: так же сильно, как я его хочу, так же сильно я его ненавижу. За то, что понял. За то, что простил. За то, что отказал. За то, что он сильный. За то, что я по сравнению с ним букашка. За то, что я мучаюсь, грызу себя, а он всего лишь улыбается понимающе, но не делает ни-че-го.

С тех пор наркотики мне были неинтересны. У меня была другая цель.

— Принуждал ли ты кого-либо к приёму наркотических веществ?

— Да.

Наденька вздрогнула и отвела взгляд. Да, это плохо даже по её либеральным светлым меркам, но врать я не хотел. Действительно, принуждал. Пару раз — шантажом, на слабо. Однажды — угрозой выкинуть из компании. А один раз... просто вколол насильно.

— Нарушал ли ты обещания?

— Нет.

— Нет?

— Нет. Я знаю цену своему слову и не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять.

— Изменял?

— Нет. До знакомства с Надеждой в постоянных отношениях не состоял. Ей — не изменял.

— Занимался ли ты когда-нибудь групповым сексом?

— Да.

— А с человеком своего же пола?

— Да.

Антон вздохнул, а вот Наденькой взглянула с интересом. Надо бы проверить её на счёт слешертва, а то ведь можно будет получить индульгенцию на некоторые виды измены, в обмен на подробный отчёт и видеоматериалы.

— Ладно, не буду перечислять все сексуальные извращения, — Городецкий скептически оглядел список. — Тем более, что более половины я даже не знаю. Перейдём к следующему блоку. Ты когда-нибудь предавал?

— Да. Если вы знаете, что это значит для тёмного.

Судя по взгляду, Антон понимал. Для тёмного единственной святыней, которую он может предать, является он сам. Значит, я что-то сделал такое, предал сам себя... И я до сих пор не знаю, что является предательством: то, что я, собственно, сделал это или то, что мне не хватило духу это продолжить.

— А ты тогда был тёмным?

— Всегда. Воспитание, видите ли, такое.

Мы дружно покосились на невинно жующего блинчики Виктора. Тот недоумённо поднял брови, мол: «А что вы на меня уставились?»

— Ты продавал оружие?

— Да. Кухонный ножик из титанового сплава в детском саду за фигурку супермена.

— Ты участвовал в банд-формированиях?

— М-м-м... Да, можно и так сказать.

На деле я занимался только организацией и финансированием проблем одним придуркам, ничего серьёзного... Но оправдываться я не собираюсь.

— Ты воровал?

— Да.

В первую очередь, конечно, у отца. С самого детства таскал из его карманов мелочь. Потом меня засекли и выделили карточку с недельным лимитом. Разумеется, я тратил всё в первые же дни, поэтому снова приходилось таскать, пока отец не перестал вообще носить с собой наличку. Пришлось учиться худо-бедно планировать бюджет и всё оказалось не так уж и страшно.

Потом, в более зрелом возрасте, жопа затребовала адреналина. И я начал обкрадывать супермаркеты... Стыдно вспомнить сейчас, каким я идиотом был тогда, однако, справедливости ради надо признать, что меня ни разу не поймали.

Ах да, ещё можно вспомнить тот случай, когда отец меня в дидактических целях поставил во главу компании, и я облапошил союзника на кругленькую сумму. Потом они долго восстанавливали доверие и прочие связи, но лично мою крутую тачку я получил.

— Ты угонял машины?

— Да.

Опять же, у отца. Впрочем, я бы мог просто попросить, он бы дал, но мне нравилось именно брать без спросу.

— Ты убивал?

— Да.

Наденька закусила губу. Материальный ущерб и добровольные извращения она могла мне простить. Но не загубленные жизни. Ни наркотиками, ни буквально.

— Людей?

— Да...

Однажды я очнулся от приступа ярости, а рядом был труп. Пусть не разорванный на клочки, а утопленный в унитазе, но всё же... Обстоятельства приступа я помнил прекрасно: этот дилер кокса всё пытался вернуть меня в стан его клиентуры, то на слабо давил, то угрожал, то уговаривал. Когда он попытался наехать, мне сорвало крышу, и я его с силой пару раз макнул в говнецо... Прямо в туалете клуба. Да силищи не рассчитал.

Клуб был элитный, а дилер — с равнодушной крышей, так что дело замяли, даже не став выяснять, кто именно из представителей золотой молодёжи натворил такое.

— Не расстраивайся, светлая, — мягко проговорил Виктор, — это был нехороший человек.

Ну кто бы сомневался, он обо всём знает!

— Настолько, что его потребовалось убить? — резко спросила Надя.

— Да, — меланхолично ответил папа.

— Кхм, — напомнил о себе Антон. — Вернёмся к опросу. Как часто тебе хочется кого-нибудь убить.

— Почти, — слово выделено, взгляд направлен на моё солнце, — всегда.

— Ты спал с женатыми?

— Да.

— Избивал?

— Нет.

— Но бил?

— Да.

— Доводил до нервного срыва?

— Да.

— Играл на чувствах?

— Да.

— Пытал?

— Да.

— Шантажировал?

— Да.

— Обманывал?

— Да.

— Вымогал деньги?

— Да.

— Оставлял других в опасности для жизни?

— Хватит! — резко оборвал я, посмотрев на отца.

Я подбежал к нему, развернул вместе со стулом и опустился рядом на колени. Выглядел он ужасно: руки стиснуты в кулаки, а длинные чёрные зазубренные когти порвали тыльную сторону ладони и высунулись наружу сантиметров на десять; зубы стиснуты так, что на скулах проступили желваки; а тень ресниц на щеках казалась необычайно длинной и тёмной, словно они пытались скрыть, как из глаз вырывается тьма.

— Папа! — я потеребил его за руку, стараясь не нарваться на когти. — Пап, всё в порядке, всё уже прошло. Открой глаза, а? Посмотри, какой прекрасный я тут сидит, ну же! Давай, очухивайся...

— Что за?.. — растерянно протянул Городецкий, тоже выйдя из-за стола.

— Одно дела задавать мне неудобные, причиняющие боль вопросы, и совсем другое — делать это в присутствии моего отца, который за свою любимую деточку порвёт кого угодно, — раздражённо ответил я. — Не подходите. Пап, пожалуйста, открой глаза. Давай, я знаю, что увижу, не напугаешь.

Он медленно, словно на его веках лежал груз в тысячу тонн, раскрыл глаза. За спиной раздался поражённый вздох. Мне тоже стало как-то не по себе, но я смог удержать себя в руках:

— Да ты красавчик... А зубки покажешь? Давай, не бойся, стоматологов тут нет, в обморок из-за такого кощунства никто не упадёт...

На меня смотрели две маленькие, аккуратненькие... бездны. Не просто чёрные глаза без белков, как иногда показывают в кино, а две абсолютно чёрных дыры, в которых утопал взгляд, и в которых чувствовалась ужасающая глубина, как у пропасти. Из них вырывался угольный дым, который медленно скатывался вниз и исчезал перед самым полом. Это была ярость. Всепоглощающая, удивительно сильная ярость, которая прошла все слои Сумрака и вырвалась на физический план. Каким-то образом я знал: она не пойдёт дальше, не покинет своего хозяина, не атакует посмевших вызвать её... Но одно удержание её на поводке причиняло отцу немыслимую боль.

— Ну же... — я с некой опаской коснулся голой ладонью его запястья. Прикасаться к нему иначе как в драке я остерегался, но сейчас был особый случай. — Расслабься... Отпусти её.

Он слегка покачал головой, от чего тёмный след пошёл зигзагом.

— У кого такие прекрасные зубки... — засюсюкал я, пальцем поднимая ему верхнюю губу.

Бля. У меня в роду были пираньи.

Острые, игольчатые клыки идеально подогнаны друг к другу, образуя ровный частокол из двух рядов зубов. Обычных вампирских клыков моему папе явно показалось недостаточно.

— Давай, разожми их, выпусти то, что ты там держишь. Отдай мне. Я знаю, ты справишься с ней, не дашь вырваться наружу, уничтожишь без остатка, но сколько тебе будет это стоить?.. А мне, наоборот, твоя чернильная ярость принесёт только пользу. Ну, давай же!

Адреналин покалывал в кончиках пальцев. Обычно я ненавижу упрашивать, тем более так ласково, но... Обычно и агрессия — самый надёжный и быстрый выход из ситуации. Сейчас же я обезвреживал ядерную бомбу.

Папа медленно разжал зубы, выдыхая. Только сейчас я заметил, что он был настолько напряжён, что даже не дышал. Я потянулся вперёд, впитывая в себя вырвавшийся из его рта чернильный дым. Ярость имела травянисто-горьковатый привкус ликёра Шартрез. Она слой за слоем оседала в сердце, медленно перевариваясь метаболизмом иного. Один вдох, и мне уже хотелось горы свернуть из-за избытка силы, а ведь за ним последовал ещё один, и ещё... Настоящая тьма, без сомнений и полутонов.

Да уж, после такого обычные подленькие мыслишки и придуманные страдания пить будет просто неинтересно.

Наконец его длинный выдох закончился, и папа, содрогнувшись всем телом, упал мне на плечо, вроде как обнимая, но руки его безвольно свисали, благо, что уже без когтей. Впрочем, дырки от них ещё не заросли, и кровь оглушительным набатом падала на паркет.

— Проводить тебя в комнату? — осторожно спросил я.

— Я в норме, — глухо ответил Виктор, по-прежнему вися на мне безвольной кучкой.

— Конечно, — охотно согласился я. С таким слабым и безвольным папой я всегда рад соглашаться. — У тебя просто сейчас половина внутренностей вспоминает, как они должны работать. А вторая — возносит мне благодарственные молитвы, за то, что уцелели.

— Да иди ты, — беззлобно откликнулся он, поднимаясь. Он слабо, едва-едва заметно, ухмылялся. — Прошу прощения за такое представление. Я не хотел вас пугать, просто, сами понимаете, за такую долгую жизнь сложно не наэксперементироваться с магией до неисправимых последствий. Вы стали свидетелями моей вспыльчивости. Тщательно контролируемой, но от того не менее болезненной. А теперь, прошу прощения, но мне надо освежиться.

Он сжал моё плечо и пулей выскочил из зала. Через десяток секунд раздался шум воды.

Холодный душ и пара сотен восстанавливающих заклинаний — вот что ему сейчас надо. Я не зря говорил, что внутренности в шоке. После таких приступов ярости, по себе знаю, организм ещё долго не может оправиться, а в голове охрененно пусто. Раньше я частенько просыпался от кошмара, что однажды я не выдержал, сорвался и очнулся уже по колено в крови, не зная, кого, как и почему я убил. И страшнее всего были не разорванные в клочья тела, а именно это ощущение опустошённости, чуждости, непонимания.

— Ну что, продолжим? — предложил я с милой улыбкой, поднимаясь.

— У тебя тоже бывает... такое? — осторожно спросил Антон, всё ещё глядя вслед моему отцу.

— Бывает, — согласился я, не видя причин скрывать очевидного. — Только мне теперь успокоиться проще. Не так ли, солнце моё?

— Так, взрывоопасный мой, — улыбнулась Наденька, подходя ближе и обнимая меня. Я с наслаждением сомкнул руки у неё на талии, окончательно переваривая последние остатки тьмы. — А неужели... Неужели нельзя ему как-то помочь?..

— Можно, — кивнул я, утыкаясь в шею девушки. — Не злить его. Или, если всё же разозлил, бежать быстро, чтобы он сумел что-нибудь раздолбать и ему не пришлось сдерживаться, чтобы не убить тебя. У вас ещё остались вопросы? — а это уже Городецкому.

— Прочитай это и скажи, чего ты не делал, — он протянул мне распечатки.

Я с интересом взглянул на листки, титулованные как «Развитие тёмных». Несколько списков, под заголовками вроде «сразу после инициации», «10 лет после инициации», «20...». Что-то вроде статистики, какие грехи характерны в том или ином возрасте. Светлые, конечно, извращенцы... Это же надо было додуматься до такого!.. Просмотрев несколько страниц, я остановился на предпоследней:

— Я невиновен в массовых убийствах... Пытки, подставы, принуждения, массовые манипуляции — были. А вот в крупных масштабах не крал, демонов не вызывал... Разве что по телефону... И, конечно же, смотря что считать крупными масштабами... Не состоял в интимных отношениях с коллегами по бизнесу.

— Ты принуждал кого-то к сексу? — с интересом спросила Наденька, ткнув пальчиком в список.

— Молодой был, глупый, — согласился я.

— Что, была какая-то девушка, которой хватило глупости тебя оттолкнуть?— А кто сказал, что это девушка?

— Чудовище, — фыркнула светлая. — Как он сейчас, в порядке?

— В полном. Боюсь, от сего действа больше пострадала моя психика, нежели его.

— Хоть симпатичный был?

— Очень. До сих пор взгляда не оторвать. Давай я тебе подробности об этом случае потом расскажу?..

Мы синхронно покосились на Антона. Тот стоял бледный, чуть ли не зеленоватый и явно хотел познакомиться с белым другом. Бедный светлый. Я ему даже немного сочувствую. Совсем чуть-чуть.

— Ловлю на слове, — заметила Надя. — Ещё чего-то не натворил?

— Увы.

— И тебе девятнадцать?

— Ну да.

— Взрывоопаный мой, да ты Антихрист, — засмеялась Наденька.

— Вроде бы нет... Хотя надо уточнить у отца, не удивлюсь, если его когда-то называли на букву «С»... Но ты же меня от этого меньше любить не будешь?

— Как можно, милый? Кто ещё мне сможет в таком спокойно признаться?..

— Ну так уж и спокойно. Это больно вообще-то. Виктор же не зря вошёл в модус «Моё ненаглядное дитятко обижают!!!»

— Серьёзно, тебе совестно? — удивилась светлая, заглядывая мне в глаза.

— Да. Что был таким идиотом и делал подобную хрень. Знание о которой может сейчас причинить боль моему солнцу ясному.

Антон в этот момент быстро слинял на кухню. Да, со стороны, наверное, выглядит чересчур слащаво, но... Какого чёрта я должен считаться с мнением слушателей, если эти слова адресованы не им?

— Значит больше ты?..

— Ни-ни, — пообещал я, но потом подумал и добавил: — Оставляю за собой право драться с отцом и красть у него деньги. Семейный спорт же. А так же... — тут я наклонился и прошептал ей на ухо: — Разорвать глотку любому, кто посмеет тебя обидеть.

— Ой, да ладно! — засмеялась она. — Я сама в состоянии за себя постоять.

— Не сомневаюсь. Так что, если от противника хоть что-то останется, зови меня, помогу.Игры в друзейВиктор

Мне было хреново. Очень-очень хреново. И дело тут было даже не в Городецком, который умудрился совершить большую глупость, но даже не понял в чём дело... Во мне боролись две базовые установки вампира-главы кана: желание защитить и желание не мешать. Влад достойно справлялся с допросом и отвечал весьма уклончиво. Но такие вопросы причиняли ему боль, боль, от которой я должен был его защищать... но он же сам сам справлялся! Эх... Это похоже на моральное аутоиммунное заболевание, когда человек вредит сам себе.

Поэтому я залез в душ, прося воду смыть с меня лишнюю черноту. Милостивая стихия не отказала, ей плевать на то, кто тёмный, а кто светлый... И даже на то, что я теоретически не могу к ней обращаться. Но смыть черноту — это полдела, ведь она успела нанести повреждения, пусть и не существенные, но очень неприятные. Чтобы восстановиться, я залез в так называемое «депрессивное одеяло», в самую «ванильную» позицию, поджав ноги под себя и включил My Little Pony. Мне сейчас нужна убийственная доза позитива, иначе кто-нибудь рискует остаться без головы.

Не успел я как следует полюбоваться на Флаттершай и её зверюшек, как в зал зашёл Антон с совершенно потерянным выражением на лице. Увидев то, чем я занимаюсь, он едва не превратился в сову безо всяких заклинаний. Чтобы вывести его из ступора, я похлопал по дивану рядом с собой, безмолвно приглашая присоединиться. Светлый сел, некоторое время следил за происходящим на экране, за тем выдал:

— Неожиданно.

Полагаю, это слово характеризует происходящее наиболее полно.

— А что такого? — хмыкнул я, ставя на паузу поняш. Говорить во время их просмотра — кощунство. — Ты тёмных никогда не видел, что ли?

— Не смотрящий детский мультик, — искренне сказал он.

— Я вообще предполагаю, что он написан по заказу Ночного Дозора, — поделился я. — В целях внесения в жизнь больше добра и магии дружбы. Серьёзно, на первых сериях даже я плакал от умиления. Если смотреть на все предыдущие попытки, типа крестовых походов и социализма, то создание пони кажутся наиболее удачным из всех влияний на мир.

— Тогда почему ты его смотришь? Наоборот же, ненавидеть должен и всячески говном поливать.

— Я что, дурак что ли, такого удовольствия лишаться? — удивился я. — Меня лично этот мультик приводит в состояние умиления и доброты, чего другими средствами очень сложно добиться. И это прекрасные чувства, мне нравится их ощущать... Так какого фига я должен ломать что-то, что нравится мне?.. Просто из-за того, что я тёмный?.. Кажется, у тебя понятие о нас устарело.

— Ах да, у вас же абсолютный эгоизм, а не всеобщее разрушение, — кивнул он, вспомнив. — На окружающих вам просто плевать. Зла вы им не желаете... как и добра.

— Не совсем, — уточнил я. — Это смотря какие окружающие. Есть такие, с кем приятно общаться. И чтобы не лишать себя их компании, мы можем пойти на жертвы... чего-нибудь не слишком важного.

— Это очень... странно. Ваше с Владом поведение... вы же ненавидите друг друга! Но уживаетесь вместе и даже очень мило улыбаетесь... А потом оказывается, что ты глотку за него готов перегрызть. Влад спокойно признаётся в преступлениях, а потом говорит, что ему стыдно... и Надя ему верит! И оказывается, ему действительно больно от совершённого... но не стесняется ни капли.

— Между тёмными и светлыми есть структурная разница восприятий, — кивнул я. Люблю эту тему, сам немало потратил, чтобы её продумать. — Светлые похожи на жемчуг, тёмные — на рубин. Вот смотри, — я высунул руку из-под одеяла, держа в руках крупную жемчужину. — Это личность светлого. Белая, благородно мерцающая. Со всех сторон она кажется одинаковой, как не поверни, в какую ситуацию светлого не загони, он всё равно останется светлым. Но эта драгоценность совершенно непрозрачная, а внутри неё — песчинка, которая повредила устрицу и привела к зарождению жемчужины. Это зло, какая-то проблема, которая заставила встать человека на определённый путь. И пусть вы внешне кажетесь одинаковыми, но у каждого из вас своя песчинка, которую вы никогда никому не покажете.

Городецкий спокойно смотрел на жемчужину, не перебивая. Хороший слушатель. Даже если в чём-то не согласен, сначала даст выговорится, а потом начнёт возражать.

— Тёмные же многогранные, блестят ярко и цветасто, — многозначительно сказал я, высовывая вторую руку. В ней лежал огромный рубин. — Мы можем выглядеть различно под разными углами, можем казаться совсем тёмными или отражать свет, подобно жемчужине... У нас куча граней, мы можем бычится, можем изображать галантность, невинность... Можем быть смешливыми, а в следующую секунду хмуриться... Но посмотри, — я поднял рубин на свет, — все наши мотивы и цели — совершенно просты и прозрачны. Разные грани, разные выражения — одинаковая суть. В этом наше главное отличие. Так что не удивляйся, светлый, нашим кривлянием.

— Весьма... самокритично, — заметил он.

— Я уже не в том возрасте, чтобы питать такие наивные иллюзии, — слабо улыбнулся я. — Конечно, не все тёмные — рубины. Кто-то — сапфиры, кто-то — бриллианты. А кто-то — неогранённые алмазы, которые ещё не могут менять своё поведение. Бывают так же обычные стекляшки, пытающиеся блестеть... Сваровски научились превращать обычное стекло в произведение искусства, может и у них что получится. А также бывают искусственные жемчужины. Те, у кого слишком большое ядро из зла и слишком маленький налёт перламутра... По-всякому бывает, да.

— Па-ап! Ну что ты там застрял, пойдём! — крикнула Надежда снизу. — Мы так в универ опоздаем!

— Да, конечно, — откликнулся Городецкий, не отрывая задумчивого взгляда от драгоценностей. — Уже иду.

Я улыбнулся и с силой сжал кулаки. Раздался хруст, и над руками возник чёрный дымок. Разжав ладони, я продемонстрировал белый песок, а затем наклонил их, позволяя песку ссыпаться на пол.

— Но все мы обратимся в прах, — закончил я лекцию.Влад

Мы медленно ползли по пробке, пытаясь добраться до универа. Даже иные от них не застрахованы, потому что линии вероятности не могут подсказать выход, если его в принципе нет. Если за двадцать минут пробка не рассосётся, мы с Наденькой прыгнем порталом. А пока... Пока сделаем вид, что мы обычные люди.

Антон сидел за рулём, Наденька — на заднем сиденье, рядом со мной, держа за руку. В салоне висело напряжённое, неловкое молчание. С одной стороны, Городецкий выяснил, что я гад, подлец и вообще Вася. С другой — мнение моего солнца это не изменило. Теперь он сам себя чувствует гадко, вроде как сам ковырял пальцем незаживающую рану. Совестно светлому... Не понимает он, что если тёмный его за это сразу не убил, то отложит месть до лучших времён, не тратя сил на бесполезные обижульки.

Только мне одно подозрительным кажется: пока я собирался, заботливые папочки явно успели перетереть какие-то свои темы. Как бы не сговорились... И мой отец никакой пакости не задумал.

— Ты... извини меня за это, — преувеличенно внимательно глядя на дорогу, проговорил Антон.

— А я и не злюсь, — пожал плечами я. — У меня нет секретов от Наденьки, а ваша гримаса, при не которых моих признаниях, стоила того, чтобы рассказать ещё и вам.

— Нет секретов? — хмыкнула она. — А ведь я и не знала, что у тебя такие конфликты с отцом.

Слава Тьме, она не знает, насколько они большие.

— Я просто не успел рассказать, — сделал демонстративно-невинные глаза я. — К слову как-то не пришлось и вообще эта тема не всплывала.

— Я не буду напоминать тебе о случаях, когда ты мог в этом признаться, — прищурилась Наденька, — всё равно отбрешешься, мол, рядом были посторонние, а им не зачем знать такие интимные подробности... Оставим это. Лучше скажи, почему так происходит? Это ведь не редкая ситуация в богатых семьях, должно же быть что-то...

— Допустим, наши проблемы обладают некими особенностями, о которых я тебе сообщу как-нибудь на ушко, — неловко начал я, не зная как выкрутиться. Милая часто спрашивала меня о всяких людских проблемах и недостатках, потому что сама она чувствовала только свет и то — чисто интуитивно. А мои способности позволяют видеть всё дерьмо, причём я сумел мастерски рассортировывать его по классам и подвидам, интересно и содержательна рассказывая о нём. — А проблемы богатых детей... Это парадокс капитализма: самые верхи, придумывающие и поддерживающие эту систему, становятся её главной жертвой.

Рядом появилось свободное место, Антон перестроился. Я воспользовался этим моментом, чтобы собраться с мыслями. Меня и раньше интересовала эта тема, я задумывался над ней и даже что-то придумал, но вербализовал я это впервые.

— В капиталистическом строе деньги являются первой и основной самоцелью. Чем больше денег — тем лучше, надо работать-работать-работать, зарабатывать, тратить и снова работать. С самого детства по всему миру детям вкладывают в головы, что надо хорошо учиться, чтобы поступить на хорошую работу, чтобы много зарабатывать и иметь возможность купить себе конфетку. И миллиарды людей ведутся на это, получают высшие образования, самосовершенствуются — лишь бы заработать немного денег. Но не дети богачей.

Я замолчал, выдерживая театральную паузу.

— С самого рождения у нас есть всё. Нам некуда стремиться, незачем жить в этом капиталистическом мире. Всё, цель достигнута, можно купить любую тачку, любую девушку — всё что угодно! Зачем нам куда-то двигаться, чему-то учиться, зарабатывать на жизнь, если программа выполнена? Но когда нет прогресса, потихоньку начинается регресс, саморазрушение. Наркотики, экстремальные виды спорта — хоть что-то, способное придать вкус жизни. Но это не работает. Лишь немногие отпрыски богатых родителей смогли справиться с этим, начать делать что-то достойное. И, как ни странно, в этом им помогла благотворительность.

В зеркало заднего вида мне было видно, как поджал губы Антон. Это «как ни странно» — камень в огород светлым, допустившим к тотальному распространению идеологию полного эгоизма.

— В принципе, это логичный баг, — продолжал я. — Капитализм же требует, чтобы ты нагрёб как можно больше денег себе лично, а не своим детям. О детях вообще не говорится в этой системе. Только социализм строили для будущего, да войны выигрывали...

— Тёмный рассказывает о вреде капиталистического эгоизма, — ухмыльнулся Городецкий, выруливая в переулок. — Кто скажет, не поверю.

— Всеобщий эгоизм вредит мне лично, почему бы и не сказать? — фыркнул в ответ я. — Всё-таки в мире должен быть определённый баланс. Перегибы в любую сторону... уродливы.

— Мальчики, за всеми этими разговорами мы на лекции опоздаем, — заметила Наденька, успевшая сочувственно положить голову ко мне на плечо. — Пап, ты как хочешь, но мы телепортируемся.

— Конечно. Оставляете старика тут одного скучать... Кстати, а разрешения у вас на такие вмешательства есть?

— А кто нам запретит? — усмехнулся я, подмигивая его отражению в зеркале.

В следующее мгновение мы провалились в портал.

Мы выпали прямо перед входом в универ. Все люди в едином, дружном порыве отвели глаза от чёрной воронки, возникшей у них на пути, и начали обходить нас стороной. Как уж тут не заявить «жалкие людишки, бва-ха-ха-ха»? Увы, мой отец давным-давно отловил меня за ухо и показал, что истинно жалких людей не бывает, у каждого из них найдётся то, в чём они будут превосходить меня. Например, к ним в постель не заглядывает Инквизиция...

— Привет! — подбежал к нам Кеша, сияя радостью так, что мне захотелось его стукнуть. Но это нормальная реакция людей на встречу с Наденькой.

Соответственно, когда люди видят меня, то настроение у них моментально портится... Однако это совсем не означает, что меня избегают и сторонятся, наоборот, эта милая и добрая способность взглядом поганить жизнь настолько распространена даже среди обычных людей, что я почти не выделяюсь на их фоне. То ли дело моё солнце — людей, способных одним присутствием подарить кучу позитива очень мало на этой планетке.

— Привет, Кеша, — улыбнулась Наденька. Я привычно сдержал желание прибить конкурента. Да и не конкурент он мне, так... Единственное, что ему светит — это вечная френд-зона, а не романтические отношения.

Противоположности, конечно, притягиваются, но даже в этом деле есть тонкость: насыщенность. То есть, я чёрный, Надя — белая, мир, любовь и погремушки. А Кеша — он цвета кофе с молоком, такой же большой, уютный, мягкий и тёплый. Нас с любимой постоянно разрывает на части собственной силой, а все доступные Кеше страсти — он придумывает сам. Я прекрасно понимаю Наденьку, несмотря на то, что вряд ли бы поступал так, как она... Пророку же до наших разборок очень далеко. Так что он только друг, просто друг...

Но такие размышления не мешают мне ревновать. Просто потому, что этот друг отнимает у Наденьки время, которое она бы могла провести со мной. А так же улыбки, которые она могла подарить мне... Это крайне иррационально, думать, что любимый человек должен жить только тобой, поэтому я изо всех сил стараюсь не подавать вида... на людях. Светлая-то уже давно обо всём прознала и только нежно гладит меня по тыльной стороне ладони.

— Привет... — протянул я в задумчивости. Что-то с нашим пророком было не так, но я не мог уловить что. Аура выглядит как обычно, физически — тоже. И даже улыбка настоящая. Впрочем, рядом с Наденькой все улыбаются истинно радостно, это не показатель.

— Пошли в аудиторию, опоздаем — и нас Валерия Геннадьевна съест, — заспешила любимая.

О да, она может... Если бы эта небольшая старушка-божий одуванчик, внезапно оказалась бы иной, то она бы в считанные годы стала главой Инквизиции и заставила бы завыть как светлых, так и тёмных иных. К счастью для всего мирового сообщества, она очень любит свою работу и ломает мозг только студентам.

После первой пары у Наденька бодро побежала обсуждать курсовик со своим куратором, а я — выловил Кешу, прижал его к стенке, наложил вокруг нас заклятье невнимания и потребовал:

— Рассказывай.

— Ну, я... — замялся он, немного струхнув, а потом опомнился, заверещал: — Ты чего на людей кидаешься?! Хочешь, чтобы об этом Надя узнала?..

Я вздохнул, закатил глаза, досчитал до пяти... А потом ещё раз приложил его об стенку.

— Рассказывай, вот об этом. Какого чёрта ты ходишь в универ с вывихом плечевого сустава, а не отлёживаешься в травмпункте?

— Э-э-э... — замялся Кеша. — Об шкаф ударился... Да и разве это вывих? Так, небольшой ушиб...

— Кеша, — ласково начал я, сверкая красными всполохами в глазах. — Я с шести лет занимаюсь спортом. С десяти — карате. Как ты думаешь, я такой идиот, что до сих пор не научился различать ушибы и вывихи? Я, конечно, оставляю за тобой право скрывать от Наденьки другие твои синяки... Честно говоря, я думал, что ты их ставил по неуклюжести. Но вывих — это явно от неудачного заламывания руки. Так что давай, колись, кто тебя обижает.

— Да никто! — возмутился он, пытаясь вырваться. — Отстань от меня уже!

Я ещё раз, профилактически, приложил его об стену, чтоб не рыпался. Пусть Кеша был меня в два раза шире, зато я жульничал, увеличивая силу через Сумрак.

— Не отстану, — ещё более ласково сказал я. — Я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Надя узнала о твоих неприятностях. Более того, я очень уважаю такое решение и то мужество, с которым ты терпишь боль. Признаю, не ожидал от тебя такого. Но так уж получилось, что я теперь как бы твой друг, а всё прочитанное о друзьях не даёт мне возможности просто проигнорировать твои травмы. Давай договоримся по-хорошему: ты рассказываешь мне всё без утайки, мы вместе решаем твои проблемы, я же обещаю не говорить ничего Наденьке, если она не спросит напрямую.

— Ну ты и псих... — ошарашенно проговорил Кеша.

— Какой уж есть.

— Это с какого перепуга мы с тобой друзья?

— Ты друг Наденьки, я — её парень, — терпеливо отвечал я. — Если с тобой что-нибудь случится, она будет очень расстроена. Я этого не хочу. Ну так как? Расскажешь?

История оказалась банальна. Гопота пристала к нему в начале учебного года, поджидая его около дома и отбирая все деньги и ценные вещи. Если бы на месте Кеши был любой тёмный иной, на первой попытки всё бы и закончилось, но нет... Сначала он пробовал реморализацию, но оно не действует на тех, кто не считает свои поступки неправильными. Потом он пытался скрыться от них в Сумраке, но его силёнок не хватало, чтобы пройти весь участок так, чтоб ни разу не попасть им в поле зрения. Пробовал обходить их по другой дороге, но они всегда его находили... Предсказывал их путь, как пророк, но гопников было слишком много, чтобы уследить за ними всеми. А один увидел — тут же наплыли другие. Пробовал давать отпор...

— Всё, хватит, — поморщился я. — Один вопрос, почему ты сразу мне не сказал? Знаешь же, что у меня ещё куча возможностей на вмешательство и уж на одно проклятье меня хватит... Ах да, ты же светлый.

Кеша опустил голову. Раздался звонок. Я задумался и через минуту примерно, схватил его за здоровый локоть произнёс:

— Ладно, пошли.

— Куда? — завопил Кеша.

— В медпункт. Не думаешь же ты, что я оставлю тебя с травмой?.. Это тебе сейчас просто неудобно, а через пару-тройку дней руку останется только ампутировать.

— Но ты же обещал...

— Никто ничего о твоих врагах не узнает, успокойся...

В медпункте работала знакомый мне травматолог. Бодрый такой дядечка, славящийся своим умением на раз определять симулянтов. Хороший специалист, но жуткий лентяй — ушёл из травмпункта именно из-за того, что там была большая нагрузка. А тут наплыв студентов-лодырей строго эпизодический, изредка попадается что-то серьёзное, и то можно сразу скорую вызвать. Ляпота.

— Здравствуйте, Анатолий Викторович, — сказал я, без стука войдя в кабинет. Всё равно через Сумрак было видно, что он один, режется в пасьянс на рабочем месте. — У нас тут возникла проблемка...

Я завёл в комнату недовольного Кешу и плотно прикрыл дверь, накинув на всякий случай заклятье от подслушивания.

— Ну здравствуй, Влад... — задумчиво проговорил медик. До недавнего времени я был его частым гостем. — Что у тебя?.. О! Это ты его так?

Он встал, с интересом рассматривая больную руку Кеши. Плечо казалось каким-то не таким, что на обычный взгляд незаметно, а вот намётанный глаз сразу определил в чём дело.

— Случайно вышло, — развёл руками я, под удивлённым взглядом Кеши. — Всего лишь хотел показать ему, как надо руки заламывать, но не рассчитал силы... Ну блин! Не ожидал я, что он такой хрупкий, я-то привык обращаться с людьми, не первый раз занимающимися спортом.

— Ясно всё с тобой, — отмахнулся он, а затем спросил Кешу. — Молодой человек, а вы чего молчите? Или Влад вас специально побил и угрозами заставил замолчать? И теперь втягивает меня в должностное преступление, желая избежать уголовной ответственности за членовредительство.

Смешное слово.

— Я... — светлый замолчал, как кролик перед удавом. Правильно, врать-то ему нельзя. — Я уверен, что Влад не хотел причинить мне вреда.

— Ну и ладушки, — расслабился медик. — Раздевайся по пояс, сейчас мы тебе это всё быстренько исправим, как новенький будешь... Имя?

На всё ушло где-то двадцать минут. У Наденьки была другая пара, поэтому она не заметила нашего отсутствия и вообще о нас не вспоминала. Мне на мгновение даже стало немного стыдно: это я каждые пять минут требую её внимания, мне жизненно необходимо почувствовать её присутствие, хотя бы ментальное... И вдруг внезапно у неё выдалась свободная минутка, когда её никто не отвлекает мысленными смс. Потом я вспомнил, как она сама светится от этих сообщений и выкинул хрень с совестью из башки.

Для надёжности я приложил Кешу светлым исцеляющим заклинанием... Не положено, знаю. Но я, вообще-то, абсолютный, мне как-то на эти жалкие ограничения слегка... насрать. Потом я потащил его домой, надеясь разобраться с гопотой за остаток пары, пока я такой вдруг добрый и бескорыстный стал... И пока у нас не началась общая с Наденькой пара.

— Что ты собираешься делать? — вопрошал Кеша, следуя за мной, как воздушный шарик.

Мне понравилось таскать его за руку: послушный светлый обладал тёплыми мягкими ладонями, прям как какой-то мишка, а так же он не выкаблучивался, не доказывал свою свободу и независимость, как сделал бы любой тёмный. Моя мания величия и постоянная жажда всеми командовать буквально пела от счастья.

— По ходу дела разберёмся, — отмахнулся я.

— Надо разобраться, какое заклинание на них накладывать, нельзя же просто так, надо всё обдумать, — бурчал Кеша на ходу. Его глаза затуманились, что сигнализировало о том, что он начал предвидеть. Я щелчком пальцев закрыл от него то, как собираюсь разбираться с гопотой. Нечего слабонервным светлым об этом заранее знать.

— Хорош бурчать, — оборвал я его. — Поверь, людские бандиты мне на один зуб...

— Вот этого-то я и боюсь, — признался Кеша. — А вдруг ты их на два распределишь и от бедных парней ничего не останется...

— Ну, если ты так боишься последствий для мирового равновесия, — я внезапно остановился, разворачиваясь к нему, — то я могу справиться с ними без магии. Вообще.

— Вообще? — недоверчиво спросил он, едва не врезавшись в меня.

— Вообще, — кивнул я, широко улыбаясь. — Я просто поговорю с ними... на их языке.

Кеша посмотрел на меня ещё более недоверчиво, но поздно: мы уже вышли в закуток между дворами, откуда прекрасно видно было парней в трениках абибас, которые курили и уминали пивасик. Они нас тоже заметили и с радостными улыбками пошли к нам. Надо сказать, что роста я небольшого, а телосложения — худощавого, так что в одежде не произвожу впечатления хорошего бойца... Особенно среди тех, кто смотрит только бокс.

Не надо быть иным, чтобы понять, что именно эти парни доставали Кешу: тот побледнел и мелко-мелко затрясся, но гордо расправил плечи. А вот в Сумраке дело обстояло интереснее — от четырёх первых гопников к нему тянулись тонкие чёрные ниточки причинённой боли... Сомнительно, что их видел кто-нибудь, кроме меня, так как в книгах я о них упоминания не встречал. Но они были, и я их видел.

— Гы, Ке-э-эша, — противно протянул один из них. — Всё-таки решил открыто в пидарки податься?

Светлый покраснел и торопливо выдернул руку из моего захвата. Я же счастливо улыбнулся, отламывая торчащую из земли арматуру. Возможно, здесь раньше планировали что-то строить, но забросили это дело на полпути, только пригнув железные прутья к земле, чтоб никого не поранили. Несколько прутьев уже были отломаны, но парочка ещё оставалась. Кстати, вам рассказать как я люблю гомофобов или сами догадаетесь?.. Жалко только, что мне редко выдаётся возможность их побить...

Парни немного струхнули. Их медленный, затуманенный пивом мозг ещё не понял, что невозможно одной рукой отломать арматуру, не осознал, что такая улыбка вовсе не характерна для того, кто будет сейчас бит, а животные инстинкты уже забили тревогу, требуя немедленно бежать. Крайние даже сделали шаг назад, но вбитые в башку стереотипы не дали им просто так отступить. Чай, я не какой-нибудь качок, а зарвавшегося мажорчика они на место разом поставят. Жаль, но как бы ни были хороши инстинкты, к ним тоже надо уметь прислушиваться.

— А что, ты завидуешь, что у тебя нет такой возможности? — улыбнулся я, накладывая на закуток заклинание невнимания. Конечно, я обещал разобраться без всякой магии, но я же не на гопников колдую, а так... Подстраховываю случайных свидетелей от ненужной... жестокости.

Парень открыл рот, чтобы ответить, а я в тот же момент опустил железный прут ему на плечо, даже не прибегая к увеличению силы через Сумрак. Чувак заорал от ужаса, слыша, как его ключица ломается пополам. Секундой позже он закричал ещё больше, от боли. Я ударил его по голени, вынуждая прилечь на асфальт и не мешаться. Следующий получил удар в бок со всего моего душевного размаха. Третий — по спине. Четвёртому придётся гипсовать бедро.

Но всё-таки ржавый железный прут — это не самое удобное оружие в мире. Хотя бы потому, что требует хорошего такого замаха, который не сразу получается сделать. В общем, один удар я попустил, да... Чувак метил в глаз, но попал в скулу. За что я сломал ему две кости: наглую руку и голень. Остальные гопники резко прислушались к инстинктам и драпанули на первой космической. Я потёр щёку и подошёл к первому из нападавших.

— Привет, — вежливо поздоровался я, присев рядом с ним на корточки. — Видишь эти часы? Они стоят в два раза больше, чем твоя квартира. Если попробуешь нажаловаться своему папочке, дяде, брату или кто там у тебя крутой?.. Не важно, я раздавлю и тебя, и их в два счёта. Видишь того бледного толстячка у стены? Так уж вышло, что он мой друг. Спим ли мы вместе — это не должно тебя волновать. Знай только одно: ещё раз тронешь его хоть пальцем, и я превращу твою жизнь в ад. Ах да, ещё одно. Я плохо разбираюсь в сортах говна, так что если его обидит ещё какой-нибудь гопник, бить я буду всё равно тебя. Понятно?

Он мелко закивал головой.

— Не слышу, — проговорил я, легонько сжав больное плечо. Гопник взвыл и закричал:

— Да понял я, понял!

— Вот и ладушки. Но, если что, знай, мне ничего не будет стоить повторение урока... А тебе?

С этими словами я поднялся и подошёл к Кеше. Тот был слегка удивлён... Ну ладно, в ступоре. В таком шоке, что он выпал из реальности, уйдя мыслями куда-то в далёкие дали будущего. Я пощёлкал пальцами у него перед носом, похлопал чистой ладонью по щекам — ноль реакции. Проблемка... Немного подумав, я взял его за руку и повёл за собой, и — о чудо! — он пошёл, по прежнему глядя в никуда. Ну и ладно, не здесь же его откачивать, отведу домой, может, в привычной обстановке он придёт в себя.

Найти его квартиру оказалось легко, хоть я и никогда в ней не бывал. Она единственная была гордой обладательницей разнообразных светлых щитов, защищающих дом вплоть до четвёртого уровня. С одной стороны — очень серьёзно, обычные иные накладывают защиту только до второго... С другой стороны — просто курам на смех. Неужели он не мог попросить Наденьку наложить щиты?.. В общем, проникновение прошло без сучка и задоринки, в доме никого не оказалось, так что я усадил Кешу за кухонный стол и принялся шарить по полкам. Говорят, горячий чай хорошо помогает от стресса.

Но чай я заварил, а Кеша всё не собирался очухиваться. Я его и звал, и тормошил, а он — ни в какую. Насильно поить горячим чаем я его не рискнул... Времени оставалось всё меньше. Наконец, я не выдержал, начал искать помощи. При некотором раздумье я решил позвонить отцу. Он точно не расскажет об инциденте Наденьке, не будет задавать лишних вопросов и, возможно, не станет использовать это в интригах против меня.

— В что вляпался? — жизнерадостно ответила трубка.

— Тебя сейчас, случайно, никто не может подслушать? — уточнил я.

— Заинтриговал... Нет, конечно, скрываться я умею лучше, чем кто бы то ни было. Завулон вон только что убежал, держась за голову.

— Только не говори, что ты сломал мозг двухтысячелетнему тёмному...

— Это был бы не я, если бы не попытался... Но, думаю, он быстро оправится. Так что у тебя случилось?

— Ты случайно не знаешь, как вывести из транса пророка?

— Ты про того милого толстячка? Ну-у-у... Так, пророки могут впадать в состояние, схожее с трансом, во время огромного стресса, когда начинают предвидеть и не могут высказать свои предсказания, что порождает ещё больший стресс...

— Короче, надо расспросить его, что он видит, — перебил я.

— Ага. Воздуха только побольше набрать не забудь, — хихикнул отец и отключился.

Я с недоумением посмотрел на телефон, стараясь понять, о чём это он. Потом пожал плечами, подошёл к Кеше, и максимально дружелюбно спросил:

— Кеша, лапочка ты наша, в дверь не проходящая... Будь другом, расскажи, что ты там видишь. Аргх!..

Светлый, до этого сидевший на стуле с совершенно отсутствующим видом, внезапно прыгнул и заключил меня в медвежьи объятья. Из головы разом вылетели все приёмы, заученные на такие случаи, я жалко затрепыхался, пытаясь хотя бы отвоевать себе место, чтобы глотнуть свежего воздуха. Наконец, высунувшись над его плечом, я жадно задышал и услышал его бормотания. Пророк, захлёбываясь слезами и вытирая их о мою рубашку, невнятно бормотал предсказания. Я со страдальческим видом смотрел на стену. Ну и гад же мой папочка... Можно было бы, конечно, вырваться, но не факт, что это не загнало бы Кешу обратно в ступор, так что постою-ка я так немножко, тем более что это не так уж неприятно.

Поймав себя на этой мысли, я с интересом прислушался к ощущениям. Вас когда-нибудь обнимал толстый человек? Это же как огромная, мягкая, нежная подушка с подогревом! Я немного поёрзал, проверяя. Нет, всё верно. Кеша хоть и сжал меня поперёк груди изо всей силы, но никакого дискомфорта я от этого не чувствовал — давление распределялось равномерно. Большое тёплое кольцо анатомической формы. Я со скучающим видом положил подбородок ему на плечо. Долго он ещё?

Долго. Полчаса он трындел, моча мне рубашку. Я даже вздремнуть слегка успел... И ладно бы он о чём-то важном говорил, так нет, о судьбе бедных гопников, которых я так шустро поколотил. Двоих из них убьют ещё до двадцати пяти лет, а вот ещё двое — резко исправятся и станут законопослушными гражданами из-за моей шоковой терапии. Крутой результат, я считаю.

Наконец, он особо громко всхлипнул и отстранился, не глядя на меня. На его ауре капслоком показалось: «Стыд». Милейшие светлые заморочки, бва-ха-ха!

— Умываться шагом марш! — бодро скомандовал я, вспоминая заклинание, которым можно спасти рубашку. — И не смей топиться в ванной. Не съем же я тебя.

Кеша поплёлся в указанном направлении. Я плюнул на заклинания и вернул одежде товарный вид силой мысли. Ей же нагрел успевший остыть чай, и принялся нагло его попивать. Через пару минут вернулся пророк.

— Ты не говорил, что это будет... так, — тихонько проговорил он, глядя в пол.

— Я сказал, что буду общаться на их языке. И без магии, — пожал плечами я. — Тебе ли не знать, что единственный язык гопников — это физическая сила.

— Блин, — он немного вздрогнул, но сел на стул. — У меня такое ощущение, что я стал одним из героев этих дурацких фэнтезийных книг. Типа вызвал демона, он исполнил желание так, что владелец превратился в небольшой кирпичный завод, а теперь этот демон дружелюбно жрёт его чай и не понимает, что сделал не так.

— Ну-у-у... — протянул я в великой задумчивости. — Насчёт демона надо у папы спросить... давно, кстати, собирался. А вообще, я всё сделал так, как надо... О чём ты уже рассказал в приступе предвидения.

— Двое умрут ещё до двадцати! — воскликнул он с возмущением.

— А двое проживут долгую, нормальную жизнь, вырастят хороших детей и перестанут быть гопотой. В обычной ситуации у всей четверых срок жизни был бы где-нибудь до пятидесяти. Считаю это хорошим результатом.

Кеша махнул рукой, но отвечать не стал. Вместо этого он присосался к чаю.

— В общем, проблема решена, они тебя больше не побеспокоят. Мои рёбра и рубашка спасены от жуткой расправы... Так что пошли на пары, пока Наденька чего-нибудь не заметила.

— Я не могу, — отозвался светлый. — Это ты у нас чуть не убил человека и можешь ходить как ни в чём не бывало. Меня всего трясёт, как собаку, все это заметят, не то, что Наденька.

— Упс, твоя правда, — хмыкнул я. — На человеческую слабонервность расчёта не производилось. Может тебя ещё раз обнять? Ну, чтоб совсем отпустило.

Он одарил меня та-а-аким взглядом! Вот честно, не думал, что светлые способны на такие убийственные выражения лица.

— Нет? — переспросил я. — А жаль, мне понравилось... Так что, остаёшься дома? Зря, Наденька тебя из-под земли достанет и справится о твоём самочувствии.

— Я... Я не хочу её обманывать, — пробормотал он. Угу, как будто я хочу. — Можешь сказать, что у меня был внезапный предсказательный приступ? Голова не варит, руки трясутся... Не думаю, что от меня в универе будет толк.

А я только сейчас заметил, как чай в его чашке ходит рябью.

— Ну ладно, — решил я. — Тогда сам ей шли смс. Я тут как бы не причём. И вообще, опаздываю.

Я встал, дружески потрепал его по плечу, от чего он чуть не опрокинул на себя чашку, и шагнул в портал. Сердце немного кольнуло разочарование: вот блин, светлый, даже спасибо не сказал!.. Но по настоящему возмущаться не мог, потому как краем сознания отметил, что Кеша после моего ухода реально затрясся.

После пар на мой мобильник пришло сообщение от отца:

«Заберёшь меня?»

«С каких это пор тебе требуется моя помощь?» — быстро написал я.

«Не мне. Завулону», — пришёл ответ.

«Что ты с ним сделал?»

«Да ничего особенного... Он третий час пытается выиграть у меня в шахматы. Уже пятьдесят партий сыграли, всё не унимается. Нужно постороннее вмешательство».

«А ты не пробовал поддаться?»

«Пробовал. Раскусили. =( Блин, я сюда магии пришёл учиться, а не играть в эту скучную игру, которая мне надоела ещё с момент изобретения».

«Ты жульничаешь?» — задал я немаловажный вопрос, потому что вспомнил, что папаня как-то говорил, что не умеет играть.

«*вздыхает* Не совсем. Мы договорились, что можно подглядывать в линии вероятностей, так что это не жульничество, а турнир... Но мне уже надоело. Спасай».

«А он не может просто сдаться?»

«Завулон? Да он меня скорее измором возьмёт, чем признает своё поражение».

«Гы...»

«Подумай о том, что после такого разочарования Завулон отыгрываться будет на тебе».

«У него вообще нет никаких шансов выиграть?»

«М-м-м... нет».

«Научишь меня так же жульничать?»

«Через тыщу лет — обязательно».

«Гад».

«Это семейное. Так что, спасёшь своего учителя?..»

«А куда я денусь...»

Вздохнув, я позвонил Михаилу, водителю отца и попросил подъехать. Ничуть не сомневаюсь, что два старых злобных тёмных козла не могут расцепить рога самостоятельно. Если бы они просто поубивали бы друг друга, то я бы и не вмешивался, но насчёт того, что отыгрываться будут на мне — чистая правда. Так что пойду-ка я построю из себя светлого...

Кто же знал, что буквально через час я си-и-ильно пожалею о своей доброте.

Не хочу говорить об этом вечере. Вот не хочу, и всё. Единственное желание, что преследовало меня весь вечер — это подолбиться головой об стенку, раз уж напинать великовозрастным детишкам не было никакой возможности. Так что в универ я сбежал ещё ранним утром, договорившись встретить Наденьку около входа. Нахрен-нахрен!

Однако около универа меня поджидал сюрприз: Кеша. Это само по себе не было странным, но он был с девушкой! Я замер неподалёку, наложив на себя чары невнимания. Гламурная девчушка, загорелая крашенная рыжая что-то втолковывала нашему пророку, иногда игриво хватая его за руку. Тот краснел, смущался, но отвечал. Не надо было быть иным, чтоб видеть, как он польщён подобным вниманием. С одной стороны, мне должно было быть радостно: наконец-то он нашёл кого-то, кем можно заняться помимо Наденьки... С другой стороны, помешанная на VIP шлюшка — это не самая лучшая компания для наивного светлого.

— Доброе утро, — сказал я, решительно подойдя к этой парочке. — Милая девушка, не могли бы вы нас на секундочку оставить?.. Нам надо кое-что обсудить.

Кеша открыл рот для ответа...

— Ой, да ладно, я вам совсем не помешаю, — захлопала накладными ресницами девушка.

— Пошла нахрен, говорю, — сказал я проще. — Быстро. И никогда не смей к нему больше приближаться.

— Но... — выдавил Кеша.

— Фу, какие манеры! — задрала нос девушка и, резко развернувшись, направилась в здание.

— Ты что делаешь?! — завопил пророк, когда она удалилась на достаточное расстояние. — Я тебя о таком не просил.

— Значит так, слушай меня внимательно... — я развернул его к себе, заглядывая в глаза. — Это модная девчонка, продавшая душу и мозг за пластические операции. Прекрасный биологический секс-робот. Если ты хочешь им воспользоваться — пожалуйста, только заготовь деньги. Если хочешь чистой и светлой любви — никогда к ней даже не приближайся.

— Но она просто попросила помощи с курсовиком! — возмутился он. — Почему ты всегда думаешь о людях так плохо?!

— В результате ты сам сделаешь ей курсовик и будешь жестоко кинут, — предупредил я. — Дело, конечно, твоё... Но уж поверь тёмному, я в сортах говна разбираюсь.

— Может, она измениться хочет! — топнул Пророк ногой.

— Посмотри линии вероятностей, — предложил я.

— Не хочу! Ты ничего не понимаешь! Она!.. Она!..

Покачав головой, я махнул рукой и отошёл. Свой мозг в чужую голову не сунешь, пусть сам разбирается... Надеюсь, его страдания не сильно огорчат Наденьку...

Развязка этой истории настала аж на следующий день. Я как раз искал предлог, чтобы не идти домой, и написал любимой сообщение:

«Милая, давай сходим в кино? Мне крайне не хочется сейчас возвращаться домой».

«Извини, пламенный мой, у Кеши проблемы, я не могу его сейчас оставлять», — пришёл ответ.

«Что случилось?»

«Ой, только не делай вид, что тебе есть до этого какое-то дело. ^_^»

Я невольно улыбнулся. Как сказал кто-то умный: «Настоящий друг — это тот, кто знает о тебе всё, но при этом не считает тебя сволочью». Так и Наденька, прекрасно зная мои эгоцентричные интересы, ничуть не расстраивается из-за этого.

«Конечно, есть», — написал я. — «Он отнимает у меня драгоценную тебя. Логичнее всего было бы его убить, но это бы тебя сильно расстроило, так что я уж лучше помогу быстренько решить все его проблемы и верну тебя мне».

«Ладно, уговорил. Тем более, что проблема как раз по твоей части».

«В смысле?» — насторожился я.

«Женщины».

«Чёрт. Через пару минут буду у вас».

Выйдя из портала в квартире Кеши, я вежливо снял ботинки и прошествовал в гостиную. Моему взору открылась прелестнейшая картина: Кеша забрался в зазор между шкафом и диваном, сжавшись для этого в компактный комок, а Наденька сидела подле этого дивана на коленях и что-то вещала тихим, вкрадчивым голосом.

— Всем привет, какой конец света на этот раз? — бодро спросил я, пытаясь развеять это царство уныния.

Кеша спрятал голову в коленях, явно не спеша просвещать меня относительно деталей своей личной жизни.

— Его девушка бросила, — объяснила Надя, не поворачиваясь ко мне. — Очень... жестоко.

— А, та рыжая випнутая, — понял я. — Ну, блин, Кеша, я же говорил, чтоб ты к ней не совался...

— Ты что-то знаешь об этом? — повернулась ко мне милая.

— Да. Вчера около универа приставала к нему одна утконосица, я её шуганул, так как секс с ней может расцениваться как зоофилия.

— Влад! — возмутилась светлая, меряя меня укоряющим взглядом.

Увы, стыдно мне не стало.

— Что «Влад»? Будто ты меня не знаешь... У неё же крупными буквами на накачанных губах и пережжённой в солярии коже было написано: «Мозгов нет. Ищу богатенького дуралея, который будет содержать меня и моего чихуахуа». Это была банальная попытка пробиться в нашу компанию через единственное незанятое звено.

Над головой Кеши медленно начала собираться тёмная воронка. М-да, решил повторить подвиг Светланы Городецкой, проклиная сам себя. Блин, это ведь мне такое — фигня, а ведь он всё всерьёз воспринимает. Драма жизни, ё-моё... О чём мне любезно сообщает полный укора взгляд Наденьки. Ну, блин, какой она ещё психологической поддержки ждала от тёмного?..

— Видишь? — мягко и успокаивающе сказала она. — Она просто глупенькая девочка, ты ещё найдёшь ту, которая тебе подходит...

— Ага. Если захочешь закадрить девочку, просто обними её, в качестве приветствия, например. Невинно так, за плечи, но крепко, — вставил я свои пять копеек. — От такого доброго, искреннего и няшного плюшевого мишки ни одна женщина в здравом уме не откажется.

Я протянул к нему руки и несколько раз сжал и разжал кулаки, показывая как его будут щупать за мягкие, нежные бочка. На меня в немом изумлении уставились две пары глаз.

— Что? Как будто бы для вас новость, что я люблю щупать не только девушек, — фыркнул я.

— Это ты когда успел Кешу пощупать? — возмутилась Наденька, вставая.

— Секрет, — показал язык я. — Не мой, его. Захочет — расскажет. А вообще, всё было крайне невинно, я верность тебе блюду... Хотя от тройничка я бы не отказался, но вы же, блин, светлые.

Означенные воины добра и справедливости дружно залились краской.

— Вот даже не знаю, что сказать... — покачала головой Надя. — Нецензурные слова тоже кончились.

— Да знаю я, что не светит, — отмахнулся я, садясь на диван. — Он же у тебя в вечной френд-зоне, ты же поди и не задумывалась о нём, как о парне. Так что я побуду паинькой и не буду протягивать загребущие ручки к чужим плюшевым мишкам. Хотя, конечно... — я снова сделал этот жест руками, будто мну воздух.

— Эй! — возмутился Кеша из угла. — А кто сказал, что я бы ответил на твои притязания?! И вообще, я не мишка!

— Насчёт притязаний я бы поспорил... — задумчиво протянул я, укладываясь на диван и закидывая ногу на ногу в притворно-расслабленной позе. — Всё-таки Инквизиция не зря бьёт тревогу, я тот ещё Антихрист... Но, увы, мне Наденька за такие дела оторвёт голову и будет права.

Та уже догадалась, что я делаю, но не могла оторвать руку от лица. Тёмная психотерапия, чё. Если человек мается от чувства собственной ущербности и думает, что никого не привлекает, то самое эффективное — это сказать, что вот меня ты привлекаешь. И даже то, что я не совсем адекватный объект для отношений — смущает мало, важен сам факт.

— И нет, ты мишка, ты няшный плюшевый мишка! — воскликнул я, подскакивая на ноги. За руку я вытащил его из эмо-угла под свет люстры и начал тормошить. — Няшный, добрый, хороший плюшевый мишка, которого хочется щупать, любить, обнимать, кормить вкусностями, рассказывать секреты... Мечта любой женщины, уставшей от сволочей! Большой, тёплый плюшевый мишка, который всегда поможет, подбодрит! Надёжный, крепкий, плюшевый мишка!

Кеша вяло отбивался, пытаясь вернуться в свой угол, но куда там ему против меня.

— Ведь людям же не видно с первого взгляда, что ты верный и сильный воин света, — внезапно очень серьёзно сказал я, держа его за руки. — Они не видят, как ты за них переживаешь. Не знают, какие ты чары делаешь, которые аж сильнее уровня, который тебе предсказали. Они не могут оценить твою волю, твоё упрямство и чувство справедливости... Они видят только мишку... Ну что, смирись. И извлекай из данной ситуации профит. Я тоже, может быть, романтичнее Билана, но кто в это поверит, с моей-то рожей?.. Вот и приходится быть тупым богатеньким наследником, агрессивным и гиперкрутым.

Он замер, неверяще меня разглядывая. Романтичность он мою уже успел поведать, когда, мучаясь, смотрел за моими ухаживаниями за Наденькой. Но, видимо, как-то не обращал внимания.

— Так что наплюй на всех и наслаждайся бытностью мишкой... — усмехнулся я, отпуская его. — Между прочим, наша староста на тебя запала, но стесняется признаться.

— Эй, так ведь нечестно! — возмутился он.

— Не, я понимаю ваши светлые заморочки, чтоб приворотов не делать, — покачал головой я. — Благородство, добровольность и все дела... Но неужели и на ауру смотреть запрещено?.. А как же меры предосторожности? А вдруг она хочет заманить тебя в ловушку или использовать? Или, как в нашем случае, жутко стесняется что-то сказать? Неужели и тогда нельзя посмотреть на человека, чтоб помочь ему не магией, но делом?!

Кеша смутился. Нет, им не запрещено. Просто милейший светлый смотрел только на Наденьку, не обращая ни на что внимания.

— Всё? Конец света отменён? Пошли в кино!

Светлые послали мне два негодующих взгляда.

— Ой, да ладно вам, — протянул я, обнимая за плечи обоих. — Конечно, я эту добрую и поднимающую самооценку лекцию прочитал только чтобы вы перестали кукситься и составили мне хорошую компанию в кино. Я же тёмный и всё такое... Но кто сказал, что конечный результат плох?

— Слушай, а ты и правда?.. — покраснев, начал спрашивать Кеша, но окончательно смутился и не договорил.

Я с восторгом смотрел, как краснота быстро распространяется со скул на шею и от туда — на уши.

— О боже, я не хочу даже об этом думать! — возвела очи к небу Наденька. Как показалось мне — притворно.

— Правда, — твёрдо кивнул я. — Такие няши — большая редкость, я бы свой шанс не упустил... Но, увы, моё сердце в руках той, что может менять горы с морями местами. Правда, солнце моё?

— Шут, — беззлобно фыркнула она. — И почему я тебя люблю?

— Вот уж не знаю, — неожиданно серьёзно сказал я. — Это для меня до сих пор загадка... которую я не хочу и не буду разгадывать.

Мессия, Антихрист и Пророк стояли обнявшись в обычной московской квартире и задумчиво молчали.

Похоже на начало анекдота.Игры в иногоВикторДнём ранее

Я с унынием вспомнил последнюю попытку войти в Сумрак. Ничего удивительного, что после неё он на меня обиделся и попытался уничтожить, всё-таки я немало силищи хлебнул, любое живое существо будет недовольно такой атакой. Особенно, если оно считало себя неуязвимым и всемогущим.

Начало войны прошло тихо-мирно, я даже не понял, в чём, собственно, дело. Сумрак не рискнул бить меня прямо, он воспользовался менее энергозатратным способом, через управление вероятностями. То есть, мне начало банально не везти. Признаюсь честно, я только спустя годы понял, что это было спровоцированно посторонним вмешательством. Я сам по себя обладаю двумя интересными свойствами: во-первых, шилом в заднице, которое ненавидит застой и скуку; во-вторых, способностью подсознательно влиять на вероятности. То есть, всё неприятности я себе спокойно наколдовывал и сам, без влияния Сумрака. Полагаю, задница в какой-то момент затребовала отдых, приказывая сделать тихий период, а мир поржал и накинул на меня ещё больше проблем. Сумрак создавал, задница убирала... Мои личность и сознание, оказавшиеся между двумя этими великими силами, только недоумевали, куда это силы так стремительно уходят.

Кто выиграл в этой битве — я не знаю, так как задница мне не докладывает. Однако в какой-то момент энергопотребление вернулось в норму, неприятности стали приносить обычный профит, и я вздохнул с облегчением...

Следом Сумрак атаковал мою жену.

Я её действительно любил и, так как она была в моей зоне доверия, всечуящая задница не посылала мне тревожных сообщений. Но милая была всего лишь человеком, на которого можно легко повлиять. В общем, Сумрак сделал так, что я сам её убил... и я долгое время не понимал, что она не сама решила меня предать.

Допёрло до меня только когда сынишка, мой милый Влад, стал Зеркалом. Не удивляйтесь. Да, по условиям задачи «заготовка» для Зеркала должна либо любить, либо ненавидеть обе стороны одинаково. Ну-у-у... Дело в том, что в то время так оно и было. Я всегда его учил думать мозгом, а не гениталиями или стереотипами... А мозг выдаёт, что оба пути достойны прохождения.

И тут я внезапно обнаруживаю, что Влад засобирался куда-то, при этом ощущение от него изменилось, будто его личность повреждена. Ух, в какой ярости я был!.. Окружающих людей замутило, была даже парочка инфарктов. Я поймал сына уже в аэропорту, хорошенько так приложил об стенку и разом опустошил весь его резерв, до самого дна. По сути, превратил человека в иного. Абсолютного. Который Зеркалом быть не может. И который может уничтожить сам Сумрак.

Вообще, я не собирался светиться и как-то нарушать естественный порядок явлений этого мира... Развлечений мне вполне хватало и со шпионской сетью. Но, блин, довели. Честно говоря, не совсем понимаю, чего Сумрак хотел добиться. Убить хотел? Неприятностями? Ой, да ладно... Надеялся, что если у меня будет так много проблем, то я и смотаюсь куда подальше, в другой мир? Ага, щаз... Особенно после уничтожения жены и сына мне не захочется отомстить. Зато я понимаю, почему от меня хотели избавиться... Стабильность тут и так хромает, а ещё я со своими нездешними силами, больших дел могу натворить, однако.

После превращения Влада в иного у нас образовался вооружённый нейтралитет. Мы были как США и СССР в восьмидесятые, дружно набившие карманы ядерными боеголовками и внимательно следящие за противником. Когда же он ошибётся, когда нанесёт удар...

В связи с этим пришлось принимать некоторые меры. Мой дом — моя крепость. В буквальном смысле. Сколько я тетрадок исписал, пытаясь предсказать, как поведёт себя пространство-время, если я сделаю то-то, то-то и то-то. Вообще, создание автономных пространств не было для меня в новинку, но обычно я это делал либо не совсем в реальности, либо с помощью специально обученных эльфов. А тут пришлось голову поломать сильно...

В конце концов у меня просто кончилось терпение, и я треснул со всей силушки богатырской по пространству, безо всяких расчётов. Как ни странно, подействовало: все семь слоёв Сумрака слились в один, как будто тортик, сжатый по середине. То есть, в моём доме Сумрак есть, но слои настолько тонкие и малоэнергетичные, что войти в него человеку становится практически невозможно, как и черпать силу. Единственные, кто мог колдовать в таких обстоятельствах — это абсолютные, но восстанавливаться им приходилось гораздо дольше, чем обычно. Ну, и обычные маги из других, не сумеречных миров.

И вот мне придётся изображать из себя иного. Ходить по Сумраку, обращаться к нему, колдовать. Одно хорошо, можно списать всю неуклюжесть на две тысячи лет под печатью.

Задумавшись, я автоматически набрал некий номер. Мобильный не высветил никакого имени, значит номер не из контактов. Интересно, кого мой спиной мозг в купе с подсознанием посчитал необходимым в данный момент. Да-да, это моя стратегия выживания: случился песец (а он со мной случается с завидной регулярностью) — положись на интуицию и регенерацию. Не сработает одно, так другое.

— Откуда у вас этот номер? — спросила трубка смутно знакомым голосом.

Я принюхался. Серость, старость, нотка безумия...

— У меня свои источники, Артур, — туманно заявил я. — Окажешь небольшую консультацию?

— А что же ты не спросишь твои источники?

— Я, конечно, многое могу, но только не предсказать желания твоей левой пятки. Во всяком случае, не на следующий день после знакомства.

— Как мило. И что тебе от моей пятки нужно? Левой.

— Я тут, как бы, в обучение к Дневному Дозору поступил. Кого мне мучить с этим вопросом?

— Твой неведомый источник мог бы дать тебе расписание лекций. Пришёл, уселся, слушаешь.

— Одна маленькая проблема. Я в Сумрак не могу войти спокойно, происходит некая фигня, вроде огромного выброса силы.

— Который оставляет тебя совершенно недееспособным?

— Нет, который сносит к чёрту все заклинания вокруг и заставляет бежать к белому другу всех в радиусе двадцати метров. В аудиторию я войти смогу, но не уверен, что это понравится преподавателям.

— Как мило, что ты решил об этом предупредить.

— Да я вообще милая мирная зайка.

— Не сомневаюсь. Подъезжай в офис Дневного Дозора, тебя там встретят.

— На меня метку Регистрации надо накладывать...

— За этим — к светлым.

И бросил трубку. Милашка. Немного подумав, я набрал ещё один номер.

— Городецкий слушает, — любезно сказала трубка, не заставляя меня гадать насчёт того, кому я звоню.

— Куда подъезжать за регистрационной печатью?..

* * *

После успешной установки печати с двенадцатой попытки... Ну сползала она с меня, сползала!.. Сама. Я не при чём. В общем, двинулся я в офис Дневного Дозора. На метро. Не сомневаюсь, что там все будут на крутых тачках, так что выпендриваться ими смысла нет. Зато в толкучке метро я могу спокойно повампирить, не привлекая к себе внимания.

На красной площади меня уже ждали. Ну, как ждали... Был один вампирчик из местных, лет трёхсот, если навскидку. Мертвечиной воня-а-ал... Ну, этого и следовало ожидать, назвался древним вампиром, доказывай свой авторитет. А если я не хочу? А если мне ле-э-э-энь?.. А если у меня на подобное времяпрепровождение аллергия и вообще древняя травма? Попробую-ка я пройти мимо.

— Виктор? — подбежал ко мне вамирчик. Не получилось, да.

— Да? — я обернулся, глядя ему куда-то в плечо.

— Меня зовут Николай, я провожу вас, — представился он.

— Будьте так добры, — чуть поклонился я.

«Узнаю черта не по рогам, а по любезным манерам его», — вспомнилось мне.

Дальше он попытался завалить меня бюрократией и настойчиво заглядывал мне в глаза. Потихоньку он начинал злиться. Мало того, что на поединок взглядов не выхожу, так ещё и данные о себе называть отказываюсь. А у мне надо называть свою реальную дату рождения? Мне тогда вообще лет двадцать будет, не больше... Мой родной мир опережает этот по хронологии, что поделать.

В конце-концов, мне надоело играть словами, и я дал ему то, что он хочет. Я посмотрел ему в глаза... как на пустое место. Ну, то есть, я повернул голову к нему, зрачки в нужную сторону направил, а сам мыслями был в настолько далёкой дали, что «зеркала души» оказались совершенно бесполезны. И только после этого вампир Николай отстал от меня.

* * *

— Почему о тебе никто не знал? — внезапно спросил Завулон.

Действительно внезапно. Мы сейчас как раз проверяли мои способности к колдовству и то, насколько изменилась магия за последние три тысячи лет. Проходило сие действо в подвале под офисом Дневного Дозора, в специальном очень защищённом помещении... Что не спасло стенку от случайно созданной мной неведомой херни. Благо, что за кирпичом ничего, кроме земли не оказалось, а то могли бы и вход в Нарнию пробить. Ну, или в какой-нибудь заброшенный туннель, что более вероятно... не в моём случае.

Поймите меня правильно, я вовсе не криворукий недоучка, который и огненного шара без последствий связать не может. Я давно научился контролировать свою мощь, достигнув таких высот и направлений, что ни один пророк предсказать не мог. В крайнем случае я мог даже лечить людей, что вампиру как бы запрещено природой... Но грёбанный Сумрак!..

Этот гад не хотел меня слушать. Вообще. Словно из вредности он выскальзывал из рук, не давая на него повлиять. Одно то, что мне приходилось на обычное заклинание затрачивать в пять раз больше энергии, чем нормальным иным, приводило меня в уныние. Впервые встречаю такое, чтобы мир мне настолько сильно вредничал. Обычно ему крайне и глубоко пофиг, кто топчется на его территории, не выказывая знаки внимания определённым личностям.

— А? Ты что-то сказал? — уточнил я, отрываясь от попытки нормально войти на четвёртый слой.

Тоже, в своём роде, проблема. Я научился скрывать свою мощнейшую, по местным меркам, энергетику, поэтому больше не проваливался сквозь все слои за раз, но теперь передо мной встала проблема баланса: надо приложить ровно столько энергии, чтобы погрузиться на слой ниже, не выпав на следующий. Тонкая работа, учитывая, какими объёмами энергии я привык руководить.

— Почему о тебе никто не знал? — повторил вопрос тёмный. Он стоял неподалёку в своём демоническом облике. На пальцах тускло светился почти законченный портал, чтобы активироваться ему не хватает только приказа. Глава всея вурдалаков благоразумно готовил путь отступления, если у меня в очередной раз простейшее заклятие обретёт огромную разрушительную мощь.

— Обо мне? Ну-у-у... это смотря в каком плане, — ответил я, со вздохом оставив попытки войти в Сумрак глубже. — Я не скрывался, но так как и в дела иных не лез — то избегал лишнего влияния. А у вас заварушек и без моего участия хватало, скажу я вам. Блин! Да что ж это такое-то?!

Попытка выйти в реальность как нормальный иной, а не через задницу — то есть с первого на нулевой уровень, а не с шестого на седьмой — привела к тому, что я застрял где-то между третьим и вторым, не имея возможности шевельнуться. Завулон, пакостно улыбаясь, взял меня за шкирку и вытащил в реальную сырость подвала.

— Я чувствую себя человеком, что внезапно очнулся после двадцати лет комы, — признался я. — И который пытается ходить, не понимая, почему ноги не слушаются.

— Ну, пинательный рефлекс ты не утратил, — хмыкнул тёмный, посмотрев на повреждённую стену. — Значит, ещё есть шанс восстановиться.

— Только тебе это не нужно, — кивнул я спокойно, вырываясь из хватки.

— Я радею за восстановление состава Дневного Дозора.

— Хорош заливать, — поморщился я. — Любой нормальный тёмный предпочтёт сотню начинающих колдунов, которыми очень легко манипулировать, непонятному то ли вампиру, то ли чему ещё...

— Может, ты, конечно, непонятный, — ухмыльнулся Завулон. — Например, непонятно, как ты дожил до таких лет, никем не замеченный при таких-то способностях...

В его словах мне послышалось оскорбление и тонкий намёк на стену, но я вежливо смолчал.

— ... однако совершенно точно ясно, что власть тебя не интересует. Даже твоя компания имела большой шанс стать мировым монополистом, но ты отступил немного, давая возможность выиграть конкурентам. Я бы сказал, что это благородный, практически светлый поступок, но на деле ты просто боишься власти. Много королевств захватывал?

— Одно, — коротко ответил я, не став говорить, что все три конкурирующие фирмы принадлежат мне. — Зато огромное... которое я превратил в прекрасную и процветающую империю. Но ты прав, власть над тёмными иными меня не интересует, я тут просто для того, чтобы помочь сыну.

Если и захватывать власть над иными, то над всеми сразу, а не над тёмными. И начать можно с Инквизиции, благо опыт подобного имеется.

— А значит, можно расслабиться, и получать удовольствие, — искренне улыбнулся глава всея вурдалаков.

Вздохнув, я покачал головой. Вот печёнкой чую, что врёт где-то, только без совсем запрещённого жульничества не могу выяснить где именно. Не то что бы меня останавливало благородство, но лень вновь проснулась, стоило мне как следует потратится... Долбаный Сумрак, насосался вдоволь... Впрочем, опасности сейчас для меня Завулон не представлял, а если втянет в какую-то интригу — ему же хуже. У нас в роду есть такая особенность, что после падения в бассейн с крокодилами, мы выходим от туда в новых шикарных туфлях.

И горе толкнувшему.

— Похоже, на сегодня хватит, — решил тёмный. — Сумрак сейчас пересыщен так, что можно гулять по нему прогулочным шагом. Ты не голодный?..

— Хочу кого-нибудь убить, — пожал плечами я. — Всё как обычно.

— Можно пока проверить те твои способности, на которые не повлияла печать Соломона.

Я подозрительно посмотрел на его чересчур довольную рожу.

— Как насчёт шахмат?

— Это невозможно, — тихо сказал Завулон, глядя на доску так, будто она вдруг стала земляным червяком.

Мы находились в его пафосном пентхаусе, сидели в гостиной на диванчиках. То есть, сидел только Артур, я же валялся с комфортом, оперевшись спиной на подлокотник и держа на животе тяжеленный том по тёмной магии. На акадском. Не знаю, мне эту книгу ради проверки подсунули или как, но чтиво крайне интересное...

Отвлечённый от чтения, я повернул голову к доске. Четыре ровных ряда чёрных матовый и чёрных блестящих фигур стояли на доске так же, как и час назад. Вы знаете как Великие играют в шахматы? Нет? Вот и я не знал. Во всяком случае, относительно именно игры, а не с жизни. Оказывается, они ставят между собой доску — и давай шарить по линиям вероятностей, кто кого и как, да куда. В итоге выигрывает тот, кто лучше умеет манипулировать вероятностями, а сами фигуры остаются нетронутыми.

Узнав это, я немедленно потребовал книгу, чтобы было не так скучно. И это было весьма предусмотрительно, потому что пока Завулон напряжённо перебирал различные линии, я просто дал себе установку выиграть. И выигрывал. Моя наставница отзывалась о моих способностях не иначе как «Против лома нет приёма», будь то влияние на судьбы или просто боевая магия. Благо, что вероятности — это не совсем Сумрак.

— Может, как-нибудь сыграем физически? — предложил я.

Глава всея вурдалаков покачал головой и снова начал растерянно перебирать руками в воздухе. Я вздохнул и вновь вернулся к чтению. Если бы играли реально, то может быть я и проиграл, потому что до сих пор не знаю всех тонкостей шахмат. То есть, как ходят фигуры я, под давлением старшего сыночка, всё-таки выучил, но не больше. Не люблю эту игру, хотя бы потому, что по ней сразу понятно, сколько ресурсов у каждого, а в жизни так не бывает. Если представить, кого я могу в ней изображать, то только джокера. Джокер на шахматной доске, нормальный энергетический вампир среди иных.

— Не могу понять, как за все эти тысячи лет мы умудрились ни разу не встретиться, — сказал он, по-прежнему не отрывая взгляда от шахмат.

— Ну... — Я перевернул страницу. — Мир большой, интересы разные. Есть где разминуться.

— Скорее всего ты врёшь. Но ты к этому явно хорошо подготовился. Например, эту книгу можно прочитать, только выучив акадский немагическим образом.

Э? Я ведь его учил именно что магическим, в кровь записывал... Ах да, это же был шумерский, но, собственно, сам акадский мне пришлось учить отдельно. Это примерно так же, как, зная латынь, выучить итальянский... А если с русского на шумерский... мозг ломается почти как на китайском.

А книга действительно интересная и очень удачная. Оказывается, что иные Месопотамии знали, что Сумрак обладает собственной волей. Впрочем, не удивительно, во времена язычества явлениям всегда придавали человеческие черты и в этом есть определённая мудрость, но об этом я как-нибудь потом расскажу. Тут же в книге давались ритуалы для вызова сущности Сумрака. Думаю, мне придётся им воспользоваться, ибо эта холодная война в данном случае крайне невыгодна нам обоим.

— Ждёшь, что я буду надрывать пуп, доказывая тебе свою силу и возраст? — зевнул я. — Нафиг надо. Общественность меня уже признала, мнение одного иного, даже твоё, ничего не изменит. А будешь мутить воду — запущу огненным шаром. Ты видел, какая убийственная хренотень у меня из этого получается.

— Да уж, я пожалуй остерегусь, — покачал головой Завулон. — И эта лёгкость мне особенно непонятна. За свою шкуру ты должен трястись так, чтоб зубы чечётку отбивали. Однако ты абсолютно спокоен, словно всё это игрушки.

— Вся жизнь игра и люди в ней актёры, — закивал я, не отрываясь от книги.

— Да нет, тут что-то иное... Ты абсолютно уверен в своей безопасности и превосходстве. Хотя твой сын — нулевой и теоретически может размазать тебя по всем слоям Сумрака, ты продолжаешь поддерживать с ним конфликтные отношения. Значит, он не может этого сделать. Значит... ты тоже нулевой.

Я посмотрел на него, как на слабоумного и вернулся к чтению. Я вообще не иной, если на то дело пошло.

— Именно... — продолжал Артур, сверкая радостными глазами. — Только абсолютный может ходить с шестого на седьмой слой. Только очень старый абсолютный может обмануть другого нулевого... Как только вампир мог достичь такого могущества? И, главное, как мог отказаться от этой силы?

Я равнодушно продолжал читать. Интересно, до каких высот его бред доберётся?

— Пример Мерлина и Арины показывает, что абсолютные склонны менять сторону... Ни за что не поверю, что ты за все три тысячи лет ни разу этого не сделал. Возможно, несколько раз... но остановился на полном отказе от силы. Забавно.

Он поднялся, отошёл к бару и налил себе бренди в хрустальный стакан.

— Будешь? — его голос показался мне немного не таким, как во время объяснений.

— Воздержусь.

— Плохого не держу.

— Не сомневаюсь. Напомнить мою расовую принадлежность?

Завулон хмыкнул, хлебнул немного, поставил стакан и неспешно подошёл ко мне, заглядывая в текст через плечо. Затем резко дёрнул за волосы, заставляя запрокинуть голову и впился в губы, вливая в рот обжигающий, терпкий напиток. Первым желанием было врезать ему, да посильнее, да каким-нибудь коварным проклятием... Но я не стал, потому что это было бы слишком предсказуемо. Вместо этого я подождал, пока тёмный наиграется.

Наконец, он оторвался и с любопытством посмотрел на меня. Янтарная жидкость потекла из уголка моего рта, тонкой струйкой опускаясь на дорогую обивку. Бренди на коже оставил красные следы, словно царапины.

— Вау, какой взгляд, — оценил Артур. — Был бы чуть помладше — застыдился бы, — сказав это, он закрыл рот, но я продолжал слышать его мысли. — Точно был светлым или, возможно, даже инквизитором.

Спонтанная телепатия... какого чёрта? Это же происходит только с близкими по структуре разумами.... Только данный чувак не походит на вампира... на нормального вампира, а не на здешних трупиков. Интересный феномен.

— Если ты хотел провести исследования, мог бы просто предложить, — недовольно сказал я. — Мне тоже интересно, что со мной творится.

— Это не так забавно.

— А это забавно?

— Не так, как я ожидал, — признался он. — Похоже, с такой жизненной философией ты действительно мог бы скрываться веками.... Пока дело не дойдёт до чего-то действительно важного.

Я равнодушно пожал плечами и вернулся к чтению. Ожоги от алкоголя медленно исчезали, а бренди с обивки испарился словно сам собой. Подозреваю, работа Завулона. Стратегию этого разговора я заранее не прорабатывал, да и вообще подобной хренью занимался всего лишь раз в жизни и мне не понравилось. Всё моё внимание захватила книга и до провокаций некого тёмного мне было как до лампочки. По сравнению с тем что творил мой сыночек и его суженная — это просто пустяк.

Кстати, пора бы уже с этим завязывать. Я мысленно потянулся к мобильнику, приказывая ему послать Владу сообщение. Не понимаю, откуда у иных несовместимость с техникой, сам я всегда с удовольствием пользовался техномагией, но, видимо, Сумрак и здесь вредничает... или сам он компьютером не умеет пользоваться, поэтому не может предложить такой услуги своим паладинам.

— Но если ты сумел скрыться, значит есть вероятность, что в мире живут ещё многие древние маги, о которых ничего не слышно, которые забыты...

— Надеешься найти ровесников и родственные души? — хмыкнул я. — Учитывай то, что я исчез с радаров задолго до глобализации и даже Договора.

— Кстати, а когда именно?

— Урк ещё стоял на месте, когда я решил больше не светиться.

Угу. Помню, после той грандиозной попойки, что вошла в архивы мирового эпоса, я был слегка в неадеквате, поругался с каким-то магом и у нас завязалась драка. Вышли в чисто поле, начали перекидываться файерболами. Точнее, это он кидался в меня огнём, а я нагло хихикал, бегал от «искорок», как я их называл, а потом накинулся, прокусил шею... Кровь мага, скажу я вам, раз в десять вкуснее, чем обычного человека... Короче, набрался я не только алкоголя — а нормальные вампиры по желанию могут регенерацию отключать — но энергии, что называется, по самые брови. Мой организм начал скидывать излишки силы в виде тепла и света.

На следующий день мне было та-а-ак хреново, что я зарёкся кусаться по пьяни и, собственно, светиться из-за избытка силы. Меня эти иносказания начинают забавлять.

— Брешешь, — довольно кивнул Завулон. — Не знаю почему, но точно знаю — врёшь.

Отлично. Двухсторонняя спонтанная телепатия. Даже не знаю, как на это реагировать... Ладно ещё, что здесь само мозгокопание не развито, как дисциплина, а я очень любил в своё нагрянуть кому-нибудь из моих детишек в мозг в самый неожиданный момент, за что был обруган часто, с удовольствием и фантазией.

— И я чую, что ты не совсем искренен был в подвале, — фыркнул я. — Только не знаю, где сбрехал... Мы квиты?

— М-да... Забавно, — протянул Артур. — Значит, ты в магии полный ноль, так как «закрылся» ты как раз незадолго после инициации.

— А вот это уже твои домыслы, — невинно улыбнулся я.

По мозгам резануло недовольством. Чужим, очень сильным и ярким недовольством. Так гневаться могу только я, если новолуние совпадёт с Марсом в пятом доме, то бишь, по желанию левой пятки... Либо любой другой представитель моей обширной семьи.

— Влад идёт, — заметил Артур.

— Да уж чую... Не чую только, какая ему под хвост вожжа рискнула попасть.

— Вижу, вы ладите друг с другом как истинные тёмные...

— Ты не представляешь, как я рад, что он не вампир. А то он бы давно меня сожрал и косточек бы не оставил. А так... только понадкусывал слегка.

Сынуля влетел в комнату ураганом. В него вцепился какой-то мелкий тёмный, но Влад на него внимания обращал не больше, чем на шторы. Наверное, мелкий пытался задержать абсолютного, но тот его просто не заметил. Зато заметил нас с Артуром, и отреагировал точно так, как бы это сделал подросток, заставший родителей за чем-то неприличным. То есть, замер и открыл рот.

— Спасибо, что решил за мной заехать, — мило улыбнулся я, свешивая голову с подлокотника. Так как мой диванчик стоял спиной к входу, пришлось идти на такие ухищрения. Можно было бы просто встать, но мне было та-а-ак лень.

— Э... А... А вы что тут делаете? — задал гениальный вопрос Влад.

— В шахматы играем, — с весельем отозвался Артур. — Не видишь, что ли?..

Сынок честно посмотрел на нетронутую доску, на ленивого меня, что развалился слишком далеко, чтобы суметь двигать фигуры рукой... Видимо, чем-то я его заинтересовал, потому что оно чуть ли не подбежал ко мне и склонился над лицом. Я недоумевающе приподнял брови.

— А губы почему припухшие? — обвиняюще начал сынок.

Завулон заржал, внешне сохраняя на лице вежливое любопытство.

— Аллергическая реакция на алкоголь, — честно признался я.

Мне не поверили и придирчиво обнюхали.

— Сынок, за кого ты меня принимаешь? — тоскливо спросил я, терпеливо давая себя обследовать. — Если бы у меня с твоим учителем наметились бы какие-нибудь... м-м-м... отношения, неужели я бы стал от тебя это скрывать?

Влад некоторое время смотрел на мою донельзя честную рожу. Потом перевёл взгляд на Завулона.

— Что, даже не подрались? — всё-таки уточнил сынок.

— Почему у тебя все варианты какие-то... крайние? — спросил я. — Либо оргия, либо драка... Неужели два старых тёмных не могут просто посидеть и поиграть в шахматы? Тихо, мирно, без конфликтов. В конце концов, нам нечего делить.

— А-а-а, то есть ты перед ним строил милого няшку, не высовываясь из-за маски ни на секунду, — понял Влад.

— Именно, — светло и безмятежно улыбнулся я. — После просмотра пяти серий My little pony подряд я достиг просветления и меня сегодня ничто не может вывести из себя. Было бы неразумно начинать войну только для того, чтобы помериться силами. Да и Артур вёл себя на редкость прилично.

Тот с серьёзным видом закивал. Однако я почувствовал на себе вектор его любопытства. Видимо, он маски никакой не засёк... и правильно, потому что её нет. Но главе всея вурдалаков наверняка интересно, что имел в виду Влад.

— Это ужасно... Вы сговорились...

— Истинно так, сын мой. А вообще — не переигрывай трагичность, как будто бы ты не знал о таком развитии событий. Ладно, хиханьки хаханьками, но давайте вернёмся к делу. Мне тут обучение в Дневном Дозоре назначат?..

— Да, — кивнул Артур. — Запишу тебя на первый курс, к самым младшим.

— Годится.

— Эй-эй! Это как?! — возмутился Влад. — Он же...

— Совершенно ничего не понимает в современной магии, — закончил за него Завулон. — Так что придётся начинать с азов. Со всем уважением.

— Разумеется, — кивнул я. — Это мудрое решение, и я полностью с ним согласен.

— Это как в одном из моих кошмаров, — уныло признался Влад.

— Однако практические занятия я предпочёл бы проводить лично. Во избежание... эксцессов.

Сынуля отчётливо застонал.

— Замечательно, — поднялся я на ноги. — Я заберу этот томик на почитать?

— Будет ещё лучше, если ты переведёшь его.

— А сколько заплатишь?

— Не думаю, что тебя интересуют деньги.

— А кто говорит о деньгах?

— Думаю, сочтёмся.

— О, ты даже не представляешь как...

Мы замолчали, некоторое время просто играя в гляделки. Пока не влез Влад:

— Кхм, мне не хочется вас отвлекать, но поясните, что это только что было: eye sex or battle*?

— Какой ты всё-таки юный, — похлопал я сынишку по плечу, сунув книгу подмышку.

* * *

Разумеется, ни в какой офис я не поехал, у меня же есть развитая система автопугания и оповещения. Вместо этого мы рванули за город.

— И что мы здесь забыли? — удивился Влад, выходя из машины.

Мы были на полянке, посреди декоративно посаженного подмосковного леса. Вела сюда ухабистая, заросшая просёлочная дорога, а пожухлая трава создавала особое впечатление декаданса. Осень вступала в свои права, и именно здесь, на природе, это было особенно заметно.

— Сумрак, — лаконично ответил я, деловито оглядываясь.

— Э?

— Ничего не замечаешь? Сходи, прогуляйся по нему, может что и увидишь.

Влад подозрительно на меня посмотрел и скрылся в тени. Вот и ладушки. В далёкой дали шли некие туристы, простейшая пугалка должна отбить им желание идти в нашу сторону. Безучастным Михаил, водитель, заперся в машине и включил радио. Он со мной ещё с начала девяностых, успел привыкнуть ко всем странностям и даже иногда извлекал профит из этого.

— Нет, Сумрак как Сумрак, — сообщил Влад, возвращаясь словно из неоткуда. — На всех слоях проверил.

— Отлично. Значит, капищем давно не пользовались.

— Капищем?!

— Угу. Замечал, что в храмах и на кладбищах особая аура? Это всё от того, что люди долгое время в одном и том же месте испытывали похожие эмоции, то в Сумраке появляется что-то вроде ямы, в которую эти чувства стекаются уже самостоятельно. Как резервуар с определённой силой.

Влад сделал задумчивое лицо и ещё раз исчез. Всё так, только я умолчал, что приличные культисты выбирают для строительства храма места изначально «особые». Свойствами которых мы сейчас и воспользуемся.

Я щёлкнул зажигалкой и мысленно вытянул из огня одну яркую нить, связал её в знак призыва, придирчиво проверил его и опустил на землю. Затем немного переделал строение горла, чтобы говорить на мёртвом языке без раздражающего мой перфекционизм акцента.

Дочитав заклятие призывая, я огляделся. Никого. Хм... А вроде бы основная форма составлена верно. Сам я в теормаге ни в зуб ногой, но в моей абсолютной памяти осталась страничка из случайно увиденной книжки. Вот за имена ручаться не могу, но, опять же, это самое простое, доступное любому магу, ага... И всё равно никого.

— Дебил, — внезапно сказал Михаил, выходя из машины. Громко хлопнула дверь. О-кей, это уже не совсем мой водитель. Во-первых, тот не стал бы меня оскорблять без веской на то причины, а во-вторых, он никогда бы не стал грубо обращаться с его любимой «деткой» металлического вида.

— Шизофреник, — педантично поправил я, спешно возвращая голосовым связкам прежний вид. — У меня даже справка есть. Показать?

— Сам ведь написал, — равнодушно произнёс Сумрак устами Михаила.

— Разумеется. У меня три учёных степени по психологии, имею право. И, между прочим, дебилизмом не страдаю. Значит, это вы тот, кого я тут пытался вызвать?

— А что ты тут пытался вызвать?

— Местные называют это Тигром. Аватара Сумрака, так сказать.

— А ты не местный?

— Не-а. Я тут, так сказать, на каникулах. Так вы то или не то?

— А сам-то как думаешь?

— Мне нужен чёткий ответ, не вымыслы.

— Да, это я тот, кого называют Тигром. Чё надо?

— Поговорить. Договориться.

— Отлично. Свали куда-нибудь, и я не трону твоего сына.

— Увы, не могу. Есть ещё желающие его потрогать. Кроме того, здесь обитает ещё один маг, которому здесь совсем не место.

— Тогда забери его с собой и вали.

— Не могу, говорю же. Давай договоримся? Ты не вредничаешь, а я возвращаю тебе всю вытянутую у тебя энергию, плюс два процента сверху.

— А где ты её брать-то будешь, если не из меня?

— Насколько я успел заметить, ты вытягиваешь лёгкие формы энергии: эмоции и иногда жизнь... Жизнь иного, то есть, тебе необходимо сначала человека слегка... переварить. Я же могу питаться более тяжёлыми формами энергии: огнём, солнечным светом, электричеством, радиацией и так далее, превращая их в жизненную силу и эмоции. Чем не трансформатор?

— И ты так просто согласишься отдать её мне?

— Пламя свечи даёт энергии в сотни раз больше, чем вспышка ярости. Думаю, не обеднею.

— Нет. Всё-таки нет. Уходи.

— Чувак, ты не понимаешь...

— Нет, это ты не понимаешь!

Мы некоторое время упрямо смотрели друг другу в глаза. А потом я внезапно понял.

— Ты ведь не вампиризма боишься? А моего, кхм, семейного дара, ведь так?

— Понятия не имею, о чём ты говоришь.

— Имеешь, как не иметь... Ладно, допустим. Заблокировать я его не могу, это сама суть моя, однако я могу ограничить круг воздействия. Или даже действия, которые впишу. Ты не хочешь, чтобы что-то произошло. Что именно?

— Мир.

Тут я замолчал. Да, мне следовало догадаться, что мир-энерговампир больше всего на свете будет бояться спокойствия и благожелательности. Нет, нужен огонь, нужна страсть, нужны эмоции, война! А я как бы утрамбовываю своё окружение так, чтобы оно работало как единый, слаженный организм. Ему нужны конфликты. Мне — эффективность в достижении цели. Конфликты мешают эффективности, ему плевать на цель... Ему не нужна эта цель.

— Хорошо, — наконец, проговорил я. — Допустим, я сделаю пару конфликтных заготовок на будущее. И откажусь от переезда на Марс. Всё равно в ближайшую сотню лет не полетим, а больше мне здесь торчать смысла нет.

— Двадцать процентов комиссии.

— Чё, будем торговаться как жиды? Высший жрец крови и бог всего этого мира? Не, ну это как-то... пять процентов.

— Пятнадцать.

— Десять.

— Идёт.

— Только больше не вредничай, прими меня как нормального иного.

— Снизь энергонапор по максимуму, я не могу ради тебя изменить созданные физические нормы.

— С этим-то я как-нибудь разберусь... Вырываться больше не будешь?

— Не буду. После того, как ты восстановишь всё, что у меня украл. С комиссией.

— Договорились. Клянись.

— Сдурел? Чем я могу клясться?

— Равновесием мира, — оскалился я.

— Сволочь. Знаешь, да?

— Конечно. У меня внучка — страж равновесия. Меня самого туда заманивали, но я не пошёл... маленький был, глупый. Однако я знаю, что если мир потеряет равновесие, склонится в ту или иную сторону, он перестанет быть миром борьбы, он станет миром света или тьмы. Раем или адом, если по христианской мифологии. Без права возвращения. Тут уж никаких конфликтов, тут одни и те же эмоции на протяжении всей вечности. Скучно.

— Клянусь равновесием этого мира, что позволю тебе, Виктор, беспрепятственно пользоваться магией этого мира, если ты восстановишь украденное. С десятипроцентной комиссией.

— Вот и ладушки, — я щёлкнул пальцами, стирая огненный знак с поляны, — давно надо было так сделать.

— Сделать что? — с недоумением спросил Михаил. На этот раз, действительно Михаил. — И почему я тут стою?

— Извини, случайно задел заклинанием, — покаялся я. — Ничего страшного, просто тебя поближе к знаку потянуло. Иди, заводи машину, мы скоро отъедем.

— Конечно, — кивнул всё ещё слегка рассеянный водитель.

А я покачал головой, глядя ему вслед. Либо заклинание не подействовало как надо... либо это у меня глаза не такие как надо. Потому что Тигра самого по себе я увидеть не смог, поговорить мы смогли только когда тот взял под контроль человека. Ой, что-то мне наша магическая совместимость кажется чем-то небывалым...

— Что здесь произошло?! — в вихре багровых искр появился Влад. — Сумрак стал каким-то клейким, я никак не мог пробиться в реальность!

— Ну вот, а говоришь — никаких аномалий, — с укором сказал я.

— Так ты знал?! — возмутился сынуля, полыхнув адским чёрным пламенем от макушки до пят. Милашка же.

— Разумеется. И тебя предупредил, если ты не забыл.

— Ну ты... ну ты и сволочь...

— Разумеется. И не делай вид, будто бы ты этого не знал.

— Сволочь, — ещё раз повторил сын и, не глядя на меня, направился к машине. — Что бы ты там не задумал, я уезжаю.

— А я уже закончил, — улыбнулся я. — Пока ты там бился в путах, паниковал, пытался создать портал и делал прочие судорожные движения, я уже всё закончил.

— Ну и зачем я тогда тебе нужен был, а? — зашипел Влад. — Если такой умный, то мог бы один поехать.

— Тебе нужно знать это место, — покачал головой я, садясь на заднее сидение, рядом с ним. — Когда тебе понадобиться сотворить нечто действительно грандиозное с минимальным количеством сопротивления, вспомни это место.

— Да пошёл ты, — высказал своё ИМХО иной, потирая переносицу, — далеко и надолго.

— Не поверишь, ты не первый, кто мне такое предложил за последние полчаса, — развеселился я. Машина тронулась.

— И почему же ты не исполнишь этого пожелания? — Я буквально чувствовал, как болит его голова, как трясутся руки от нервного напряжения, как ему хочется меня ударить и как хочется спрятаться ото всех в непробиваемой раковине.

— Да вот, много якорей в этой жизни образовалось, — усмехнулся я, легонько прикоснувшись указательным пальцем к его виску. Рука мгновенно заныла, принимая на себя чужую боль. Ничего, мне это на один зубок.

— Ты же в курсе, что вампиры так не могут делать? — спросил Влад, прикрыв глаза и не меняя позы, однако я видел, как расслабляются его плечи.

— Мне плевать. Я никогда не довольствовался отведённой мне ролью и никогда не буду. И тебе не советую.

— Да ну? Значит, когда я...

— Хочешь повторить? — игриво предложил я.

— Да пошёл ты! Неужели ты ни минуты не можешь продержаться без издёвок?

— Ты сам делаешь себя отличной мишенью, заморачиваясь на этом.

— У тебя что, вообще совести нет? — вспылил он.

— Нет. И я очень удивлён, что она есть у тебя. Откуда только взялась?..

— Уж явно не от тебя.

— Думаешь, по материнской линии? — демонстративно задумался я. — Не, в этом плане мы с твоей матерью друг друга стоили.

— И именно поэтому ты её убил?

— В том числе. Всё ещё злишься?

— Дурацкий разговор.

— Как всегда, если мы не бьём друг другу морды или не...

— Заткнись!

— А что? Как бы то ни было, но самый полный и эффективный наш разговор произошёл именно тогда.

— Ты хоть знаешь, как сильно мне хочется тебя придушить? — нейтрально поинтересовался Влад.

— Дерзай, — предложил я, ослабляя галстук.

— Напоминаю, что здесь не лимузин и непрозрачной перегородки нет, — равнодушно сказал Михаил.

— Тем интереснее, — усмехнулся я. — А стёкла тонированные, если кто опасается за свою репутацию.

— Я ведь всё равно не смогу тебя задушить, так ведь? — безнадёжно произнёс сын. — Так зачем стараться?

— Ну, ты всё равно когда-нибудь сдохнешь, так зачем жить? Чувство глубокого морального удовлетворения уже не котируется?

— Прекрати идиотничать, — поморщившись, бросил он, не глядя на меня.

— Для тебя же стараюсь, — состроил оскорблённую невинность я.

— Не надо.

Вздохнув, я растёкся по сидению. Ситуация патовая. Такого не было ещё ни с одним моим ребёнком... Лучшим выходом было бы действительно уйти из его поля зрения, но объективная ситуация не позволяет оставить его без присмотра.

— Это ужасно, — внезапно сказал Влад.

— Знаю, — поморщился я. — Тупо, ужасно и крайне мерзко. Ненавижу чувствовать собственное бессилие. Кстати, можешь записать себе на счёт ещё одну победу.

Он отвлёкся от разглядывания деревьев и вопросительно посмотрел на меня.

— Мне так и не удалось тебя приручить.

*Дословно: «взглядов секс или битва?»

Игры амураВлад

Медленно сжав руки в кулаки, я почувствовал как Сумрак буквально закипает под ними. Не приручил, значит? Очень смешно. Если это приручение, то я бы хотел посмотреть на его способы доведения до белого каления. Просто из любопытства, чтобы узнать, чем отличается.

Сумрак кипел, а я пытался удержать рвущуюся наружу ярость. Катастрофически, адски хотелось сжимать кулаки не впустую, а на этой длинной бледной шее, чувствуя, как испуганно бьётся жилка и ломается гортань... Но я почему-то уверен, что даже если всё-таки начну душить его, то его сердце продолжит биться всё так же мерно и спокойно. Чай, удушение — не повод для волнения.

— Сынок, ну не сдерживайся ты. Тем более, из-за такой ерунды, — поморщившись, произнёс Виктор. — Я бы понял, если бы тебе грозили из-за этого серьёзные неприятности... Но так ты только сам себя калечишь, ничего кроме.

Угу. Назло маме уши отморожу. Точнее, назло отцу не побью его.

— Иди к чёрту. Я тебе лучше слабительного завтра в чай подсыплю.

— Какая пошлость. А я-то надеялся, что привил тебе вкус к пакостям.

— Просто. Заткнись.

Папа демонстративно провёл рукой перед губами, словно застёгивая их на невидимую молнию. Вот так-то лучше, а то у него рядом со мной вечно возникает желание меня дразнить, а у меня — желание его убить. И ладно бы мы были счастливой садо-мазо парочкой, но нет: жизнь на взводе меня существенно напрягает, а он сопротивляется серьёзно явно не от того, что ему нравится пробивать собой стенки.

Той же ночью я обнаружил свои старые запасы цветных маркеров. Ностальгия, такая ностальгия... Я этот инструмент вандализма давненько не использовал. Теперь пришло время для праведной, но коварной мести! Разрисовать отцу лицо.

Ну а что? Это оригинальнее слабительного в чай, да и такой пакости он точно не ожидает. Если бы я сдал его Завулону с заявлением, что папаня перед судом появился без печати, то это было бы ожидаемо. А вот настолько детская выходка... Я захихикал. О да, это будет гениально.

Наложив на себя кучу заклятий невидимости и неощутимости, я двинулся в отцовскую спальню с маркером наперевес. Был шанс того, что он почует меня и остановит, но попытка не пытка, тем более что всякие там сигналки на родственников слабо реагируют.

Открыв дверь, я замер на пороге. М-да, планируя свою пакость, я не ожидал, что будет так. Если бы он консервативно спал в гробу, я бы понял... Но тако-о-ое...

Виктор лежал на воздухе. В смысле, висел. А может и плавал. Короче, такое впечатление, что его тушку потащили из толщи воды за трос, продетый под мышками, да так и оставили, с безвольно запрокинутой головой. Ощущение нереальности картины усиливалось благодаря его облачению: кипельно-белый то ли халат, то ли платье из лёгкого жатого шёлка спокойно плыло по воздуху, словно никакой гравитации и не было, повинуясь только дуновению ветра из распахнутого окна.

Я поёжился. Заворожённый картиной, я как-то не сразу заметил, что окно открыто. А за ним — могильное дыхание ноября. Свет полной луны беспрепятственно попадает в комнату, высвечивая висящую фигурку максимально эффектно. Кроме отца в комнате был только ворсистый ковёр и дверь в гардероб. Видимо, кровать была удалена за ненадобностью.

— Дверь закрой, — внезапно раздался низкий голос. Гораздо ниже, чем у отца обычно. — Сдувает.

Подобрав челюсть, я резко захлопнул дверь. Оставшись внутри, разумеется.

— Тебе что-то нужно? — ровно спросил он.

— Эм... Ну... — замялся я, делая шаг вперёд и пряча маркер за спиной. — Да так, любопытство вдруг взыграло. А ты что тут делаешь?

— Купаюсь в лунном свете, разве не видно?

— А, ну да, конечно, — сглотнув, проговорил я. — Как я только сам не догадался.

— Можешь остаться. Только не шуми.

Сглотнув, я оглянулся на дверь. О-па... А во всю стену тут теперь огромное зеркало. Видимо, чтобы отражать лунный свет и наполнять «бассейн». Я нервно хихикнул. Обожаю, когда метафоры оказываются совсем не метафорами.

Я присел в уголке, со стороны окна, накладывая на себя согревающее заклинания. За маркеры стало невыносимо стыдно, и я вздохнул, утыкаясь подбородком в колени. Красота. Полагаю, общественность оценила бы больше, если бы на его месте оказалась прекрасная дева, беззащитная, захваченная лунными тисками, которую обязательно надо спасти, спустить с небес на землю, доказывая свою правоту и смелость.

Но я видел ленивого, нежащегося в лунном свете дракона, что прикрыл глаза от удовольствия и блаженно расправил крылья. Спускать его с небес было бы кощунством, не говоря уж о том, что попросту опасно. А уж маркеры.... блин, глупость какая.

— Не замёрз? — спросил отец через некоторое время. Через сколько точно — не имею не малейшего понятия.

— Да нет, наверное, — растерянно сказал я. Виктор фыркнул. — Но я лучше пойду.

Я начал подниматься на ноги, растирая затёкшие конечности.

— Подожди, — попросил он, медленно поворачиваясь в воздухе. Когда его босые ступни коснулись ворса, полы халата стремительно рухнули вниз, внезапно ощутив на себе всю силу гравитации. — Нам нужно поговорить.

— О чём? — раздражённо спросил я. Чем заканчиваются все наши попытки поговорить — известно давно. Лучше бы и дальше продолжал висеть в качестве декоративного украшения.

— О Наде.

— Я не хочу это обсуждать, — отрезал я, двинувшись мимо него к выходу.

— Ты знаешь, что светлые и тёмные не могут быть вместе.

Что называется «ВНИЗАПНА». Я остановился, не рискуя обернуться.

— Нет ты ли всегда говорил, что нужно выходить за рамки?

— Нужно. Но прежде чем выходить за них, их надо обнаружить. Вся жизнь — игра, но отношения — игра командная. Только светлые играют по другим правила и в другие игры.

Я всё-таки обернулся, потому что спиной я не смог бы выразить столько скептицизма, сколько взглядом. Однако, меня вышибло ещё на подлёте: Виктор открыл глаза, и из них струился лунный свет, усиливая обстановку всеобщей жути. Честно, лучше бы у него пентаграмма тут была и чёрные свечи.

— Вы с Надей два очень сильных игрока. Монстры, культуристы, олимпийские чемпионы среди подростков. Только вот беда, ты играешь в футбол, она — в баскетбол. Ты считаешь неправильным хватание меча руками, она — его пинание. Да, пока у вас любовная эйфория, вы не обращаете на это внимания, наслаждаясь близостью равного. Но эйфория пройдёт, и явится раздражение. Вам обоим покажется неправильной манера игры другого. Ты тёмный, Влад. Она светлая. Это разделение придумали не просто так.

Я молча ждал продолжения. Отец уже благословил нас, значит, выход есть.

— Но можно сыграть в одну игру, если принять правила другого. В целом, вы именно это сейчас и делаете. Любовь — настолько эгоистично-альтруистичное чувство, что стирает грань между светом и тьмой. Ненадолго. Пылкость пройдёт, а дальше всё зависит от того, насколько хорошо вы успели приспособиться друг к другу в порыве страсти.

Я продолжал молчать.

— У тебя два варианта: либо совратить её на тьму и эгоизм, либо принять правила её жизни. Полностью. Обычно это светлые, со свойственной им жертвенностью, принимают правила своей второй половины. Но это причиняет им потом невыносимые страдания: они отдали всех себя, чтобы стать эгоистичными сволочами и теперь винят в этом партнёра. Ломаться... больно. Особенно когда окружающие принимают твои усилия как должное.

— То есть ты предлагаешь мне стать светлым?

— Нет. Я предлагаю тебе принять её правила, действовать как светлый, но не думать. То есть, ты по-прежнему сможешь любить футбол и наблюдать за ним, только вот поиграть больше не получится.

В том, что он говорил, была своя логика. Я уже видел что-то подобное у единственной на всю Москву тёмно-светлой парочки.

— Впрочем, — продолжал Виктор, — вы можете придумать свою собственную игру. Только для этого всё равно понадобятся усилия с твоей стороны. Не пускай дело на самотёк. Не позволяй ситуации стать такой, что Наде останется только ненавидеть тебя.

— Я уже делаю это.

— Ты про Кешу? Молодец, хороший ход. И искренность твоя была хороша на допросе, хотя Антону я бы голову оторвал, чисто в воспитательных целях. Но этого недостаточно. Ты и сам это чувствуешь.

— Ты говоришь о... Нет.

— Да. Настоящие тёмные уважают чужое право на секреты. Настоящие светлые доверяют близким.

— Это слишком, — я покачал головой и отвернулся.

— Она знает, что ты не ангел. И она может помочь.

— Но она не знает, насколько я чудовище!

— Так покажи ей. Попробуй показать ей себя во всей красе. Пусть она вытащит ту занозу, что застряла у тебя под когтем.

— Она испугается и сбежит.

— Вернётся. Это настоящее доверие, ни один светлый его не предаст. А недоговорки... ни один светлый не простит недоверия, когда близость столь велика.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь!

— Ещё как понимаю.

— Вечно ты мне портишь жизнь!

— Неправда. Ни один родитель не будет злонамеренно портить жизнь своему ребёнку. Просто мнение о том, что лучше, может не совпадать.

— Вот именно.

— Ты знаешь, что я прав. И это бесит тебя неимоверно. Однако забудь на время обо мне. Подумай о себе и о своей возлюбленной. Не морозь уши мне назло.

Покачав головой, я вышел за дверь. Когда вместо привычного ехидного демона лекции тебе читает потустороннее существо, почти какое-то языческое божество — это тоже будоражит, да.

Чёрт.

Виктор

В книгах и фильмах искушение представляют как некую силу, непреодолимо склоняющую тебя к плохим поступкам. Но любой силе можно сопротивляться. Более того, чем больше давление, больше и сопротивление. На деле же искушение зачастую прикидывается чем-то нарочито слабым: кажется, что его легко отвести в стороны, забыть и не случится ничего страшного, если поддаться ем.

Оно не давит, не калечит, ведь всему что давит можно дать по морде и забыть. Нет, искушение — это навязчивая тень, что не поймаешь, не прогонишь, не уничтожишь и не забудешь.

И когда ты потеряешь бдительность — эта тень упадёт на глаза и захватит всего тебя целиком.

Об этом размышлял я, будучи прижатым к стене. А начиналось всё банально. Вышел я из комнаты, на кухню, зевая, побрёл... Открыл холодильник, чихнул.

Ну да, бывает. Давно не колдовал чего-то столь масштабного, немного перенапрягся, потерял контроль над оболочкой... И простыл на ветру. Сейчас лечить уже поздно, да и херня у меня с регенерацией: чем больше рана, тем быстрее она заживает и наоборот. Я подозреваю, что организм синяки и простуду оставляет в воспитательных целях, но вампира не исправит и могила.

Так вот, чихнул я, шмыгнул носом и слышу: за спиной что-то металлическое упало. Оборачиваюсь, а там Влад таращится на меня, как на деву Марию. Я даже оглянулся проверить, не проявились ли у меня крылья. Нет, ничего. Всего лишь банальный сопливый я.

— Доброе утро? — предположил я. — Ты чего в такую рань под невидимкой прячешься?

— Я всегда так делаю...

— Да?.. Что-то не замечал. Точно силы барахлят... — поморщившись, я развернулся к нему спиной и полез в холодильник. Кажется, где-то был апельсиновый сок.

В следующее мгновение я оказался грубо притиснут к стене. Чужой язык напористо продавился сквозь мои губы, горло сжала рука. Я невольно приоткрыл рот в попытке глотнуть воздуха, чем только помог противнику. Язык со вкусом кофе устроил настоящую войну, словно желая побить, сметь моё нёбо, щёки, язык... достигнуть горла, залезть под кожу, контролировать максимально полно... Рука по-прежнему сжимала горло, девяносто килограмм живого веса вминали мою не совсем взрослую тушку в бетон, а я... Ждал. Иногда даже немного отвечал.

Влад держал меня так, словно хотел навсегда запечатать в камне. Наконец, до крови прокусив мне губу, он опустился к шее и с силой сжал зубы.

С шумом глотнув столь сладкого воздуха, я шепнул одно лишь слово:

— Надя.

Вот тогда-то, любуясь на мучение в глазах сына, я и задумался об искушении. Он неплохо держался всё это время, но... Что может быть более притягательным, чем слабость того, кого ты всю жизнь пытался превзойти.

Наконец, что-то решив, он посмотрел на меня... и тут же сдулся. Мой спокойный, чуть любопытствующий взгляд ярче всяких слов сообщал, что насморк не сделал меня слабее.

— В аптеку сходишь? — буднично предложил я. — А то в мой можно найти средство для восстановления отрезанных конечностей, но не жаропонижающее.

— Ненавижу, — сквозь зубы зашипел он, прищурившись. На дне его глаз плясали красные, демонические искорки.

— Люблю, — возразил я, чуть ли не с умилением. Будто передо мной не самый сильный чёрный маг этого мира, а маленький пушистый котёночек.

Влад не мог этого не почувствовать. Гулко зарычав, он оттолкнулся от стены и стремительно вышел из кухни.

— Ты не возражаешь, если я допью твой кофе? — крикнул я ему вслед. Это конечно, пинок лежачему, но он сейчас явно не в состоянии вернуться за ним, не пропадать же добру?

Я облизнулся. Очень вкусному добру.

Через полчаса я решил, что Влад уже достаточно остыл, чтоб можно было вести с ним конструктивный диалог. За это время я успел привести тушку в порядок и надеть костюм. Надо всё-таки заглянуть в офис, а то расслабятся ещё.

Я постучал в дверь комнаты Влада. Ответа не последовало, но в тепловом зрении я видел, как пошевелилась сгорбленная на кровати фигурка.

— Ты должен ей рассказать, — произнёс я.

Влад резко поднял голову. Запахло горелым.

— И не надо жечь дверь, она уж точно не виновата в твоих бедах... А вам вообще можно использовать магию вне Хогвартса?

Дверь резко распахнулась, и я чуть ли не нос к носу столкнулся со злобным сынишкой.

— Извини, неудачно пошутил, — пошёл на попятный я. — У иных какие-то конфликты с Хогвартсом?

— Она сбежит от меня на сверхсветовой скорости, — горько сказал Влад.

— Или поможет.

— И что я ей скажу? — Он схватил меня под локоток, деловито завёл в комнату и усадил на край стола. — Что когда я вижу собственного отца, у меня кровь вскипает так, что я боюсь загореться в прямом смысле?

Он начал аккуратно расстёгивать пиджак, глядя мне в глаза.

— Или то, что я не могу с уверенностью сказать, чего мне хочется больше: избить его до полусмерти или трахнуть.

Влад намотал мой галстук на руку и потянул вниз, вынуждая наклониться и смотреть ему в глаза. Впрочем, сам он в гляделки играть не смог: взгляд лихорадочно скользил, то и дело сползая к ранке на губе. Да, мелкое повреждение...

— Или я могу пойти дальше и заявить, что все проблемы родом из детства? — выдохнул он. Не глядя, Влад начал развязывать галстук, периодически задевая шею горячими пальцами. — Что пытаясь заслужить твоё расположение, я вечно натыкался лишь на стену отчуждения?..

Галстук полетел на стул.

— Не было такого, — возразил я.

— Да неужели? — Он стянул с плеч пиджак, всё ещё оставаясь со мной нос к носу. — В твоих глаза вечно пляшут черти. Но мне не досталось ни одного.

Аккуратно сложенный пиджак упал на стул.

— Даже когда ты срывался на меня, это было не искренне, а чисто в воспитательных целях. — Влад демонстративно «разгладил складки» на плечах. — А можно начать с другой стороны. С той, что ты грёбанный идеал.

Он схватил меня за грудки и немного встряхнул.

— Что я лишь совсем недавно начал жить без оглядки на тебя. Что с трудом перестал корить себя за неуклюжесть, перестал сравнивать.

Он показательно медленно отпустил меня и начал аккуратно расстёгивать пуговицы рубашки.

— Ты же у нас идеал. Пара тысяч лет на разработку идеального поворота головы, на аристократичное вздёргивание бровей... Тысячи лет, чтобы сделать идеальную мордашку. Тысячи — чтобы привыкнуть ко всем выходкам смертных и начать относиться к ним со снисхождением. Всё у тебя так просто, играючи, ничего не задевает по-настоящему.

Он запустил обе руки под рубашку, широко оглаживая кожу от ключиц к поясу.

— Вот тут ты погорячился, — хмыкнул я. — Ещё пара минут в таком духе, и я сладкой лужицей растекусь у твоих ног.

— Я заметил. — Он дёрнул меня за пояс и легонько огладил ниже. — Только эту грёбанную безмятежность из глаз убери. Вампир, познавший дзен, блин.

Я приподнял одну бровь, мол, о чём ты.

Влад взял меня за руку и стал тщательно расстёгивать манжеты, легонько массируя руки.

— Вот-вот, именно. Недосягаем заботами простых смертных! О, как мне хотелось сломать этот идеальный нос; смять, изгрызть эти губы! Готов поспорить, эти черты лица полностью вписываются в Золотое сечение.

Он огладил меня по плечам, стягивая рубашку.

— А всё для того, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию, быть признанным тобой, пусть даже в качестве разрушителя.

Рубашка полетела на стул.

— Но нет, всё бесполезно! В глазах всё та же безмятежность. Даже после того случая... Однако я не пробовал ещё один способ. Говорят, это самый прямой путь к сердцу мужчины.

Глядя мне прямо в глаза, жарко выдыхая в губы, Влад провёл рукой по рёбрам... Резкая боль заставила вздрогнуть: острейшие когти вспороли кожу, с хирургической точностью начали вскрывать грудную клетку, не задев ни одной артерии... Обычная человеческая рука сжала моё сердце, заставляя его сбиться с ритма.

Я содрогнулся, кашлянул. Во рту встал премерзкий вкус крови.

— И теперь, когда я держу твоё сердце в руке, когда я могу сжать её, — жарко шепнул он на мне ухо, — что ты будешь делать?

— Уми.. рать...

Поражённый вздох. Он отстранился, чтобы взглянуть мне в лицо, но, боюсь, того что он хотел, не увидел. Я улыбался. Слабо, криво... изо рта текла тонкая струйка крови... но улыбался. Да, мне было смешно. Меня обвиняли в недостатке любви... Человек, ради которого я без вопросов горы сверну. Меня убивал единственный человек в этом мире, которому я мог позволить это сделать. Более того, кому я не мог запретить.

Ирония на иронии и иронично иронией подгоняет...

— Что, серьёзно? Даже сопротивляться не будешь? Три тысячи лет жизни, опыт, знания, навыки — всё коту под хвост?..

— Да, — булькнул я.

— Почему? — Он грубо дёрнул сердце.

Нет, больно не было... Не особо, во всяком случае. Бывало и похуже, особенно когда на меня ядерную бомбу скинули... в первый раз.

— Глупый ты, — неожиданно чётко заявил я. — Маленький и глупый.

Пока он пытался свести мозги в кучку, я положил ему руку на плечо и медленно притянул, обнимая. Пришлось слезть со стола и навалиться.

— Всё для тебя... Жаль, что ты этого не замечаешь.

Нервная система ругалась нехорошими словами, колени подгибались, а все магические силы и внимание уходили на борьбу с регенерацией. Я начал медленно сползать, буквально насаживаясь на руку. Влад пришёл в себя, поспешно опустил меня на пол, не вынимая руку. Дыхание прерывалось, перемежаясь с кровью.

Хочет он моё сердце? Да пусть забирает, не жалко.

Для него.

— Регенерируй! Регенерируй, блин! — как сквозь вату услышал я паническое.

Со стоном облегчения я спустил с поводка эту силу... О да, моё тело хотело жить, вопреки всему. В нём играла заложенная эволюцией программа. Но инстинкты — ничто перед волей...

Я невольно выгнулся: рёбра вставали на место. И тут же опустился на пол полностью здоровом. Хотя как, полностью? Даже такой шок не заставил мой организм избавиться от простуды и залечить рану.

С Влада слетел весь лоск, смылась жестокость. Сейчас он выглядел как напуганный мальчишка, который случайно разбил мамину любимую вазу. И страшно, и стыдно, и за исход не уверен... Он не хотел меня убить. Просто очередная провокация... Основанная на теории моей неуязвимости.

— А теперь ты будешь сомневаться, не было ли это жестокой шуткой, — хмыкнул я, поднимаясь.

— А это было?.. — покраснев, вскинулся он. Но, посмотрев на мою наглую рожу, добавил: — Чёрт, не можешь себя нормально вести?

— Сынок, ты чуть не вырвал мне сердце. А я даже не думал о сопротивлении. Где нормальность, а где мы?

Рыкнув, он мгновенно вскочил и в прыжке повалил меня назад. Оказалось — на кровать. Пружины дружно ухнули, принимая двойной вес.

— Вот, так мне больше нравится, — довольно заявил Влад, усаживаясь у меня на животе.

— Это я заметил по прошлому разу, — со знанием дела кивнул я.

— Кляп. Мне срочно нужен кляп...

— Можешь просто попросить помолчать. Вообще, девяносто процентов твоих проблем решились бы, если бы ты умел просить. Хотя как бы ты тогда жил, без проблем-то?..

— Заткнись! — Он прижал палец к моим губам. Окровавленный палец. И хоть ситуация совсем не располагала, я не удержался от маленького озорства: быстро лизнул его кончиком языка.

Влад отдёрнул руку как ошпаренный. Я смотрел на него спокойно, чуточку выжидательно. Соблазнение выходило на третий круг...

Он в задумчивости смотрел на свою руку... Кровь обильно покрывала её, медленно стекая до локтя и тяжёлыми каплями падая вниз. Влад как-то неуверенно тронул языком жидкость. Замер, в шоке прислушиваясь к себе. А затем лизнул широко, со вкусом, несколько раз...

— Вкусно! — с удивлением заметил он.

Ещё бы! В этом малом количестве энергии заложено больше, чем у Влада когда-либо было. Но мне приказали молчать, и я лишь вопросительно вздёрнул бровь. Мол, неужели?..

Да только он не обращал на меня никакого внимания, увлечённо вылизываясь. Наконец, собрав пальцем кровь с труднодоступного локтя, он перевёл взгляд на меня. Оу, ну да, как же иначе. Я начал поднимать руку, чтобы изобразить феерический фейспалм. Не дали. Прижали к матрасу и навалились на них всем весом.

Было... щекотно. И не только. Вы знаете, сколько нервных окончаний отмирает у человека каждый день? И я нет. Знаю только, что со временем кожа грубеет, теряет чувствительность... Если вы не обладаете своенравной регенерацией. Я трагично смотрел в потолок и молился Люциферу, чтоб сынишка меня не сожрал. Конечно, Люц будет в конвульсиях дёргаться от смеха и подкалывать меня при каждом удобном случае, но, серьёзно, я о-о-очень не люблю, когда меня кусают.

Надеюсь, Люци проржётся раньше, чем до этого дело дойдёт...

А ещё в груди шевелилось чужое вожделение, жадность. Прямо-таки жажда. Как существу, что не в ладах со своим телом, мне и на чужие слегка... плевать. Зато я хорошо заражаюсь эмоциями партнёра и наслаждаюсь, в основном, ими... Мальчик, девочка, ангел, демон — пофиг в моём случае. Хотя нет, с крыльев, помню, я нехило так пёрся.

С Владом вообще надо очень осторожно в этом плане... Горячий мальчик, весь в бабушку. И не смотрите, что она Владычица Льда, как жахнет — Владыка Хаоса только следит, рот раскрыв.

Кровь кончилась, я ещё не взорвался... Влад задумчиво оглядел свою работу и... нет, не укусил, слава Люцу, а оцарапал. Отрастил длинный тонкий коготь на указательном пальце и садистски медленно провёл линию, любуясь выступающими каплями крови. Я поспешно отвёл взгляд. Та-а-ак откровенно меня ещё не ели.

Да, всякое бывало в вампирской практике.

— Влад, ты почему?.. — раздался женский голос и скрип двери.

Мы синхронно повернули головы. Надя... Которой, видимо, как раз недавно дали ключи от квартиры. Надя... Которая пялилась на эту картину круглыми глазами с расширившимися зрачками.

Светлая. Искренне влюблённая.

Пару раз беззвучно открыв рот, она резко развернулась и выбежала из комнаты. Влад тупо пялился ей вслед, не совсем осознавая происходящее.

— Что застыл, идиот, — пнул я его ногой. — Догоняй давай и объясняйся, пока она чего-нибудь пострашнее понапридумывать не успела.

— Куда уж страшнее, — убито произнёс Влад.

— Вспомни то чувство, что охватывало тебя рядом с ней... А теперь представь, что навсегда можешь этого лишиться. Хватит распускать нюни, беги за ней!

Он быстро вскочил и, едва не выломав плечом косяк к чертям, бросился в погоню.

Я же откинулся на кровать, с наслаждением приложил руку ко лбу и покачал головой. Феерический песец.

Фирменный.

Влад

Я бросился за ней в чём был — старых спортивных штанах, майке, испачканной кровью и босиком. Но, разумеется, Надя телепортировалась едва только выбежала за пределы квартиры. Отследить её не составляло труда, но она перемещалась вновь и вновь, из одной точки планеты в противоположную. Один раз меня выкинуло в сотни метров над Альпами, в другой — я чуть не захлебнулся в Северно-Ледовитом океане.

Но всё-таки наша планетка слишком мала для двух абсолютных. Я догнал её, кажется, в Тайване, в каком-то полутёмном тропическом парке.

— Подожди! — успел крикнуть я, без особой надежды. Перед Надей уже был открытый портал, ей оставалось сделать только шаг...

— Что подождать? — Она резко развернулась, уперев руки в бока. — Очередной порции лапши на уши? Сложные отношения у них с отцом, ка-а-ак же.

— Пожалуйста, свет мой, — просил я, поднимая руку. — Дай мне объясниться... Нет, даже объяснить. После моего рассказа можешь меня ненавидеть, объявлять врагом номер один и устраивать гонения, но... выслушай. Прошу.

— О, так после этого я буду тебя ненавидеть, а не кинусь к тебе в объятья, поправляя паричок из пасты?

Я подумал, кивнул:

— Скорее всего, ты даже попытаешься меня убить.

— И почему ты хочешь мне это рассказать? Надеешься что я, как светлая, всё тебе прощу?..

— Нет. Я даже сам себя простить не могу и не думаю, что вообще заслуживаю прощения...

— Так почему?..

— Я больше никому об этом рассказать не могу, свет мой.

Наденька демонстративно вздохнула, сложила руки на груди и уселась на резную скамейку, закинув ногу на ногу. Я же сел на землю, прислонившись спиной к противоположному краю скамейки. Согнул одну ногу в колене, опёрся об него рукой, уныло повесил голову и заговорил:

— У нас была счастливая семья. Нет, действительно. Мама, папа, я... Мама была очень красивой, играла со мной каждый вечер. Папа — занятым, но каждый четверг он, как штык, был рядом. Остальное время со мной занимались учителя и нянечки, но они тоже были хорошими... Пока в один прекрасный вечер мы не поехали на дачу к дяде Володе. У него был большой, четырёхэтажный дом, двенадцать злющих собак, которых я боялся до дрожи и огромный телевизор с игровой приставкой.

Я хмыкнул, покачал головой. Подробности словно сами собой всплывали в голове, собираясь в рассказ:

Мы с мамой и дядей Володей зашли в дом, папа почему-то задержался снаружи. Раздался выстрел. Знаешь, прям такой, как в боевиках. Мама сказала мне не беспокоится, что это охранник дядя Миша голубей гоняет. А я и не беспокоился... Мелкий был, мало что понимал.

Мы прошли на второй этаж. Почему-то мне не дали поиграть в приставку, мама попросила, чтобы я побыл с ней. Мол, это важный момент для всех них. Они с дядей Володей пили ту противную коричневую жидкость, как я теперь понимаю — коньяк. Мама выглядела счастливой, я даже не знал, что она может так улыбаться....

Пока за стенкой не раздался странный писк и на пол не упало чьё-то тело. Дверь резко распахнулась, с грохотом стукнувшись о стену. Папа вошёл, словно в американских боевиках: стремительно, резко, с опущенным пистолетом в руке. В комнате было три охранника. Он, не глядя, убил их точным выстрелом в горло. Дядя Володя потянулся к столу, наверное, за оружием, но тоже рухнул с простреленной шеей.

Остались только мои мама и папа. Целились в друг друга из пистолетов. У него был ТТ, полуавтоматический, с глушителем. Из-за этого слышался такой странный писк. Он был без пиджака, волосы чуть растрёпаны, но почему-то в тот момент он мне показался преисполненным силы и уверенности, как главный герой в тех же боевиках. А мама... мама боялась, но держала свой серебристый револьвер так же твёрдо. Сейчас я бы даже сказал, профессионально.

— Ты его не получишь, — сказала мама со смесью страха и ненависти. Одной рукой она прижала меня к себе. — Чудовище.

— О, ты даже представить себе не в силах, насколько ты права! — криво ухмыльнулся папа. Это было страшно, я чуть не разревелся, но...

Раздался выстрел. И, как я понял позже, писк. Папа слегка наклонил голову, пуля пробила стенку за его спиной. А мама... мама медленно осела рядом со мной.

Папа взял меня на руки, поднялся, прижимая к себе одной рукой. От него пахло смертью... Не знаю, как это объяснить, но это так. Мы вышли из здания. На пути пару раз встречались охранники, но папа... он пристрелил их не глядя, как будто воду с рук стряхнул.

Мы сели в машину дяди Володи. Собаки — огромные бульдоги в строгих ошейниках — жались к забору. Они были гораздо умней своих хозяев, чувствовали, кто перед ними и не заступали ему дорогу. Мы уехали. Папа кому-то звонил, что-то резко приказывал, а я сидел на переднем сидении, как взрослый, и восхищённо смотрел на отца. В тот момент он казался круче Чака Норриса и Стивена Сигала вместе взятых.

— Это вообще похоже на сюжет боевика, — перебила меня Надя.

— Твоё счастье, что для тебя таким вещам место только в кино, — покачал головой я. — Но ты же можешь прямо сейчас проверить мои слова. К чёрту сомнения.

Она задумалась на пару секунд, а затем, нахмурившись, спросила:

— А этот дядя Володя... Как его на самом деле звали?

— А не ищи его среди мёртвых, жив он, — пожал плечами я, обнимая себя за коленки. — Парализован от шеи до кончиков пальцев. Кажется, даже дышать сам не может, только через трубочку. В детстве мы с отцом часто его навещали, играли рядом с ним. Папа объяснял, что смерть милосердна, а вот жизнь — куда более жестокая штука.

— И ты... не рассказал об этом никому? Милиции, родственникам?

— Нет. Все и так всё знали, времена были такие... Из-за той стрельбы Виктора только ещё больше уважали и опасались, а не пытались посадить. Да и я не считал это преступлением. Мама же первая начала, я сам видел, как она на него пистолет наставила.

— И такой слезливой историей ты хочешь из меня прощение выбить? Мол, трудное детство, деревянные игрушки — оправдание всем проступкам?..

— А? Не-э-э-т. Я хочу, чтобы у тебя волосы дыбом вставали при одном моём имени. Если уж будешь считать меня чудовищем, то я хочу, чтобы это было хотя бы заслуженно.

— Почему я должна считать тебя чудовищем?

— Потому что я сын своего отца. И то, что ты видела — случилось именно по моей инициативе.

Учитывая все исходные, у нас была довольно-таки счастливая семья. Больше нянек и учителей, но отец по-прежнему приходил каждый четверг, строго на три часа. И, хоть он никогда не опаздывал, но и являлся, словно материализуясь из воздуха, точно в срок, секунда в секунду. Заранее — ни разу. И так же он ни разу не задержался подольше. Но я не жаловался — это казались самые лучшие часы в неделе.

Знаешь, всё-таки интенсивность общения очень важна. Есть люди, которые годами работают бок о бок, но не знают друг о друге ничего. И есть мы... За три часа в неделю успевающие обсудить всё-всё-всё.

Со временем мы всё меньше играли и всё больше — говорили. Виктор объяснял мотивы чужих поступков и даже моих... Помогал найти выход из ситуации. Когда у меня начались приступы агрессии... О которых даже ты не знаешь... он отправил меня заниматься спортом. Мол, дурная сила выход требует. И это помогло.

Но он сам начал меняться. Проходил... нет, не уставшим, я ни разу его таким не видел. Скорее, вымотанным. От него всё чаще пахло смертью, а на манжете я как-то заметил кровь. Маска человечности сползала с него, словно сыр в микроволновке, но меня это не пугало, наоборот, я хотел узнать, что за ней.

За что его прозвали чудовищем.

Постепенно это превратилось в одержимость. Во время наших разговоров я больше старался выведать что-нибудь о нём, нежели рассказывал о себе, но он каждый раз виртуозно уходил от ответа. Знаешь, это так странно... выучить каждый жест человека и не знать о нём ровно ничего. Маска всё не срывалась, а между нами возникала... нет, скорее демаскировалась, пропасть.

Однажды... Однажды я решил: хватит. Просто хватит. Я уже вполне взрослый человек, что мне зацикливаться на родаках?.. Зачем мне эти подачки по три часа в неделю? И не пошёл на встречу, вместо этого — сходил с друзьями в частный клуб. Кокс и доступные барышни прилагались. Но Виктор...

Он пришёл за мной, туда. И идеально вписался в обстановку, проведя обещанные часы со мной, несмотря на моё свинство. И именно тогда, под кайфом, я понял, что моя одержимость сменила оттенок, что я не только хочу узнать его разгадку, а что я просто его... хочу.

— Стоп-стоп! — остановила Надя. — Твой отец пришёл в публичный дом, но не вытащил тебя от туда за шкирку?

— Шутишь? Он с нами кокс нюхал. Не знаю, правда, насколько оно на него подействовало... Подозреваю, никак. Но посидели мы тогда неплохо.

— Ну вы и... тёмные. Другого слова не подберу. НУ и что ж ты его прям там не трахнул?

Я неодобрительно посмотрел на неё.

— Что? — развела светлая руками. — Раз мораль для вас до такой степени ничего не значит, то могли бы поддаться зову похоти прямо там. Совесть всё равно не замучает.

— В том-то и проблема, что у меня есть и мораль, и совесть, — вздохнул я. — Без них было бы гораздо легче...

Я изо всех сил боролся с этим чувством. Сказал, что наши встречи мне больше не нужны. С головой ушёл в работу, спорт... Даже выиграл пару премий. Но мы всё ещё жили в одной квартире, и Виктор в неё даже иногда приходил. Всё такой же измотанный, с полусорванной маской. Резкий, гибкий, сильный...

Пахнущий смертью.

Я никому не мог рассказать, как мне хочется покусать его за шею, чтоб он выгибался, широко раскрывал глаза и хватал воздух ртом, но не кричал, потому что это выдаст его. Как мне хотелось вцепиться ногтями в его лицо и потянуть вниз, будто это действительно поможет снять с него маску. Как мне хотелось прижать его к стенке и отыметь до полусмерти, чтобы он потерял остатки самоконтроля, чтобы он открылся передо мной, стал моим...

Чтобы исчезла пропасть.

Чтобы я был замечен как личность, а не просто «Ой, у меня есть сын, мне надо с ним общаться, воспитывать его».

Снова начались приступы агрессии. Спорт не помогал. Учёба — тоже. И однажды мне так снесло башку, что я претворил свою мечту в реальность.

Я неловко пошевелил тазом. До сих пор при одном воспоминании о тех событиях бросает в жар. Жар стыда и похоти. Нынешним девушкам не рассказывают о своих бывших, тем более, таких... Но я всё-таки нашёл в себе силы продолжить.

Это не было спонтанным решением. И запланированной акцией — тоже. Просто в одну из бессонных, мокрых ночей пришла в голову идея. Потом как-то подвернулся случай купить наручники... наркоту. Всё как бы случайно.

Долгое время я не предпринимал ничего. Только по вечерам смотрел на наручники, представлял, что будет... На это тратилось много салфеток.

А на утро мне было стыдно. Очень. Он безмятежно улыбался, называл меня «сынишкой»... Я понимал, что ничего хорошего не получится, что последствия будут ужасными. Если меня не пристрелят, то отправят в дурку. Или запрут в доме навсегда, запретив все средства коммуникации.

Почему-то это мне представлялось не как домашний арест, под присмотром доброй сорокалетней санитарши из той же дурки... Знаешь, такие, что больных взглядом укладывают и рельсы в бараний рог руками гнут... Нет, мне представлялся тёмный подвал... Я такой голый и побитый... сижу со связанными руками... А на шее — ошейник И цепь к стене... Есть придётся из миски, по-собачьи, едва дотягиваясь, задыхаясь, потому что длины поводка не хватает.

Таким образом жуткая, но реалистичная картина превратилась в фэнтезийную... и возбуждающую. И, знаешь, даже вариант, в котором Виктор избивает меня за такое — казался приемлемым. Я хотел быть наказанным за такие мысли, но только его рукой.

— Извращенец, — покачала головой Надя, покрепче закидывая ногу на ногу.

— Об этом я тебя ещё в самом начале предупреждал... Без подробностей. Помнится, тебе это даже понравилось.

— Без подробностей — да. Ну, а так...

— Конечно, — вежливо кивнул я, будто и не заметил, как изменилась её аура.

Пару раз глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, я продолжил.

Как-то раз мы пересеклись утром, и у меня сорвало крышу. Я подошёл к нему со спины и просто воткнул шприц ему в шею. Это была какая-то новая разработка.... Гарантированное возбуждение часа на три. Только побочка нехорошая — пациент теряет сознание после приёма, минут на пять. Что мне было только на руку.

Я отволок его в комнату, раздел и приковал его наручниками к спинке кровати. Металлическая, кованная основа подходила для этого идеально, а растянутый звёздочкой Виктор, на тёмно-синем покрывале... Такой бледный, тощий, расслабленный...

Идеальный.

Я задёрнул шторы, чтобы нас никто не увидел. Я включил все лампы, чтобы смотреть на него... Я завязал ему глаза. Где-то в глубине души теплилась трусливая надежда, что он не узнает меня... И там же вскипала ярость. Он должен, обязательно должен был узнать меня.

Я разделся сам, сел на колени сбоку от него, исследуя кончиками пальцев рельеф мышц. Как человек, занимающийся спортом, я представлял, сколько усилий нужно приложить чтобы создать и поддерживать такое, но я никогда не видел его в спортзале. Ещё одна загадка...

Я медленно водил пальцем по расслабленному телу, наблюдая, как по нему пробегают волны мурашек, как медленно начинает действовать наркотик... У него кожа настолько гладкая, что самый дорогой шёлк рядом с ним кажется грубой мешковиной. Касаешься — и всё тело вздрагивает от нереальной нежности кожи.

Он пах смертью, мускусом... чуточку — озоном. И силой, безумной силой, которая никому не подчиняется. Кроме меня. Я водил носом у него по телу, выискивая новые оттенки, и чувствовал себя ещё большим извращенцем, как будто сама эта ситуация не была полным извращением...

— Зачем ты это мне рассказываешь? — спросила Надя.

— А ты послушай. Со стороны-то судить просто... Ах, что он сделал, на костёр его! Мне нет оправдания. Но то, что я сделал — было не просто придурью.

Он очнулся, покачал головой, начал что-то говорить... Закончить я ему не дал, вцепившись поцелуем. Он дёргал руками, извивался, крутил головой... А я прижимал его всем телом к кровати и злорадствовал. Наконец-то мой. Наконец-то он ничего не может сделать...

Конечно он мог. И сделал. Укусил меня за губу так, что мне потом пришлось два шва накладывать. Помнишь, ты спрашивала, откуда шрам? Вот оттуда.

Разумеется, сопротивление только раззадорило меня. Пришлось сделать ему кляп — у меня совершенно не было желания слушать его ругательства. Да и... Я боялся его слов. И сам себя ненавидел за этот страх. Вот он, передо мной, полностью раскрыт!.. Делай эти три часа всё, о чём так давно мечтал...

А потом хоть трава не расти.

Я вылизывал эту нежную белую кожу, наслаждаясь приглушёнными криками. К чести папы: это явно были не призывы о помощи, а ругательства. Но они постепенно сменялись стонами. О да, я знал, что делаю... Просто нагнуть и трахнуть — это слишком грубо и неэффективно. В этом случае ты получаешь контроль только над телом. А вот когда жертва плавится у тебя в руках, становясь послушнее пластилина...

Вот это настоящий контроль.

Когда я отстёгивал его ногу, чтобы перевернуть его, он даже не сопротивлялся. Только вздрагивал, поблескивая капельками пота на коже. Полная покорность.

Смазки я не жалел — было бы очень обидно, что из-за жмотничества я бы не смог взять нужный темп. С каким-то мазохизмом я игнорировал собственное возбуждение, хотя меня аж трясло и сердце колотилось где-то в горле.

Я уложил его по диагонали: одна нога на полу, другая по-прежнему прикована, руки перекрещены и, наверное, больно. Точку опоры ему найти было нереально. А я... Я навалился сверху, касаясь его грудью и медленно начал входить. Он весь подобрался, попытался уползти, но маневрировать он мог в пределах десяти сантиметров, не больше.

Это было так туго и обжигающе... Остатки черепицы пожелали мне хорошо поразвлечься и смотались от греха подальше. Я начал вбиваться в него, будто пытаясь сваю забить: со всей силы, да ещё и опираясь рукой ему на затылок, вдавливая лицом в матрац.

Финал вышел ошеломительным. Тебе, может быть, этого не понять, но есть разница, когда трахаешь кого-то просто по симпатии или же после нескольких лет подавления страсти. Кажется, я даже потерял сознание — во всяком случае, очнулся я лежащим рядом с ним на кровати.

В этот момент с моих мыслей словно сняли красную пелену. Господи, мне стало т-а-а-к стыдно, так страшно. Собственного отца... что ж он со мной сделает!..

Я скрючился на кровати в позе эмбриона и чуть не заплакал. В смысле... Я не хныкал, нет... Но слёзы из глаз лились просто неконтролируемо. Я не знал, что делать: то ли отвязывать его — в этом случае могло зачесться смягчающее обстоятельство — то ли убежать, был шанс, что он меня не опознает...

А ещё... Смерть казалась мне самым мягким наказанием. Мама поступила плохо. Владимир Фёдорович поступил плохо. Я поступил плохо... Но если всё ещё хуже? Что, если... Если я сломал его? Что, если он никогда не станет прежним?

Я замолчал, заново переживая всё это отчаяние.

— И... что дальше? — поторопила светлая.

— О, так тебе интересно? — невесело хмыкнул я.

— Уже понятно, что у тебя нестандартные взаимоотношения с отцом. Но насколько? Что ты сделал?

— Я? Ничего...

Я просто плакал от жалости к себе, не в силах пошевелиться... Не в силах подняться и взглянуть на сотворённое. Но этого и не потребовалось: какая-то неведомая сила, как мне в тот момент показалось, подняла меня вертикально и обняла поперёк груди. Я тупо смотрел на кровавые ссадины от наручников.

— Эй-эй, — шепнул Виктор, словно я плакал над разбитой машинкой. — Натворил бед, а теперь — в кусты? Нет, так дело не пойдёт... Имей смелость отвечать за свои поступки.

— То есть... — ошеломлённо выдавила Надя. — Он это тебе просто простил?

— Нет, но не в этом суть, — я уткнулся носом в колени. — Он позволил мне это сотворить. Всё знал с самого начала и поддался. Он в любой момент мог освободиться от наручников, но не сделал этого.

— И... Что потом?

— А потом я отмывал его в душе, обрабатывал ранки под чутким руководством... А потом мы просто полежали в обнимку и поговорили. Оказывается, для моей семьи это ещё и нормально, тянуться к представителям своего же клана. Мой старший брат, по его словам, вообще на своей бабушке женился. — Я скорчил рожицу. — А ещё, мол, та одержимость никуда не уйдёт и будет проявляться при каждом взгляде на него. Что-то связанное с моей тягой к контролю и тем, что он в принципе не контролируемый элемент. Сошлись на том, что нам лучше разъехаться. Жить действительно стало намного проще... А потом я стал иным и встретил тебя.

Я поднял голову и в упор посмотрел на Наденьку.

— Свет мой, солнышко ласковое... Путеводный лучик в царстве пороков и отчаяния. Рядом с тобой меня не мучают невыносимые противоречия, рядом с тобой всё легко и просто... Вряд ли ты можешь себе представить, какая пропасть лежит между пагубной страстью, одержимостью, что натравливает весь мир против тебя, вызывает гнев, ревность, паранойю... И светлой, романтичной любовью, когда предмету обожания хочется петь серенады и целовать кончики пальцев. Рядом с тобой я не чувствую себя чудовищем... Рядом с тобой я становлюсь обычным парнем... Ты нужна мне, Надежда Городецкая.

Она вспыхнула, смутилась, отвела взгляд.

— И если ты не позволишь мне быть рядом, — продолжал я, — я пойму. Не факт, что не буду биться в истерике, но пойму. Но... пожалуйста, не делай поспешных выводов. Подумай, достоин ли я спасения? Я тебя о нём прошу...

С этими словами я рухнул в портал не давая ей вставить о слова. Все исходники у неё есть, пусть принимает решение. Кому бы помолиться, чтобы оно оказалось правильным?..

Игры со светомНадежда

Сказать, что откровения Влада меня... э-э-э... смутили — это не сказать ничего. Кажется, в первые в жизни я оказалась в настоящем смятении. Раньше Сумрак мне всегда подсказывал идеальный выход — всего-то и требовалось посмотреть по линиям вероятности в будущее и выбрать самое лучшее для всех. Сейчас будущее покрыто туманом, к которому ведут только две дороги.

Простить или нет?

От того, как именно будут уживаться двое абсолютных на этой планете, зависит слишком многое, чтобы последствия можно было просто так просчитать.

Русская женщина может простить многое. Но есть вещи, которые прощать нельзя. Влад раскаивается, рвётся к другой жизни... Но алкоголики тоже рвутся, на словах. Можно порвать сейчас — болезненно, но тихо. Можно дать ему шанс и довести нашу несовместимость до катаклизмов. Можно дать шанс и жить счастливо, вопреки всему... Но это будет слишком хорошо, чтобы в это поверить.

Я знаю историю. Знаю не так, как знают её люди, и даже не так, как иные. Любой момент истории разворачивается перед моими глазами, стоит мне только пожелать... Но это совершенно бесполезно, потому что никогда не случалось ничего подобного. Нет, иные разных «цветов» и раньше сходились, влюблялись и даже женились, но, разумеется, нулевых среди них не было. А брать моделью поведение иных рангом пониже не получится, в них слишком много человеческого, как ни крути.

Я понимаю, что моя сила на меня слишком сильно влияет. Вижу разницу с каждым, даже самым добрым человеком — иногда меня пугает человеческая слепота. Каждое действие против себя они воспринимают злом, чистейшим злом!.. Хотя половина из них рождена случайностью и непониманием, а вторая половина — местью за то, что случилось по случайности и недоразумению. Скольких бы проблем, скольких войн удалось бы избежать человечеству, если бы мы умели не только говорить, но и слушать!..

Даже иные, даже премудрый Гесер — все становятся жертвами этой слепоты. Поэтому я не могу ни с кем обсудить проблему Влада, я заранее знаю, что они скажут: «Беги от этого чудовища, деточка, беги!» Однако... и Влад действовал так не со зла, а из непонимания.

Вообще-то я согласна с тёмными. Никакого зла нет. Есть просто дети, не осознавшие, что живут в этом мире не одни.

И в этом тоже заключается проблема. Моя обязанность как светлой, моя обязанность как взрослого человека заключается в помощи тем, кто ещё не прозрел. И, с одной стороны, Влад может сбить меня с пути, стать тем камнем, на которую напоролось коса. Зависну на нём одном, как в болоте, не смогу помочь никому иному... И, с другой стороны, чего стоит вся моя светлость и абсолютность, если я не могу помочь даже тому, кого... люблю?..

Я быстро смахнула отчего-то выступившие слёзы. Нет, плакать не стыдно. От восхищения. От боли. От пронзительного чувства радости, что не совсем радость, а надежда... Но не от жалости к себе. Полюбила, действительно полюбила это несносное чудовище. Да и как тут устоять?.. Перед гигантским драконом, что умилённо смотрит тебе в глаза?..

Наверное, в этом есть что-то эгоистичное. Настоящий светлый должен любить всех одинаково... Да я и люблю — даже тех, кто сам себя считает недостойным любви. Но как, как удержаться, как не забрать себе его — такого большого и сильного... И нуждающегося во мне, наверное, больше всех на свете. Только есть риск, что это меня заберут себе и уже не в светлом понимании, а в тёмном. Не приручение, а золотая клетка.

Страшно, очень страшно. Не за себя — за Влада, что не справится без меня. За людей, что могут пострадать при нашем конфликте. А вдруг... Вдруг он сможет сделать меня такой же тёмной, как и он?.. Раньше мне бы и в голову такое не пришло, он так тянулся к моему свету, даже не помышлял о давлении!.. А сейчас... Что, если это первый камешек? Пробная порция зла, на которую мне надо закрыть глаза?..

Я вздохнула, нервно переступая с ноги на ногу. Ноябрь, холодно на улице стоять. А войти в здание — страшно. Где-то на верхних этажах этого офиса работает Виктор Гарбитуков, и мне нужно с ним поговорить. Только как начать разговор, что сказать?.. Все вероятности в тумане. Но не поговорить — нельзя. Нельзя судить, не выслушав свидетелей.

Оперевшись на этот неоспоримый довод, я ещё раз вздохнула и всё-таки вошла в здание. Просторный холл, охрана, металлодетектор... И кругленькая женщина с весёлыми кудряшками на голове.

— Ну что ж ты, деточка, так долго на улице стояла? — всплеснула руками она, подходя ближе. — Околела вся, небось? Пойдём, я тебе горячего чаю налью. У Виктора пока совещание, раньше, чем через полчаса не освободиться.

— А вы?.. — я слегка удивилась напору. Женщина точно была человеком, сорок лет, двое детей, добродушный нрав.

— А я — Елизавета Ивановна, секретарь Виктора. Пойдём?

— А... да, конечно, — спохватилась я и двинулась вслед за ней к лифту. — Эм...

— Удивлена? — с доброй насмешкой спросила Елизавета Ивановна. — Виктор за всеми следит, незамеченной не подойдёшь!

— Да нет, это-то как раз понятно, — отмахнулась я. Стоя перед офисом я вообще рисковала, что он сам ко мне спустится и спросит, чего эфир загрязняю. — Просто ожидала у такого босса встретить... иную секретаршу.

— Ты про этих вертихвосток с ногами от ушей? От них больше вреда, чем пользы. И кофе заваривать не умеют, и список дел организовывать... Только и умеют, что глазами хлопать. А у нас контора серьёзная, для красоты можно картину повесить.

— А... ага.

Аура этой женщины ровными слоями распространяла спокойствие и обстоятельность. Как-то само собой расслабились плечи, тревоги ушли на второй план... Не иная, просто... хороший человек. Без надломов, истерики и помпы. Живущая в своём уютном мирке и с радостью впускающая в него всех желающих погреться.

Лифт, наконец, остановился, и Елизавета Ивановна привела меня в просторную комнату отдыха, обставленную в соответствии с современным дизайном, но всё-таки чем-то неуловимо уютную. Меня усадили на диван и начали хлопотать вокруг.

— Будешь чай или кофе? Есть ещё горячий шоколад и молоко.

— Шоколад, пожалуйста, — попросила я.

— Как раз на две порции осталось, — улыбнулась секретарь. — Я тоже его очень люблю. И хоть нельзя сладкого, но иногда-то можно.

И заговорщиски мне подмигнула.

Я невольно улыбнулась и откинулась на спинку кресла. Да уж, в секретарях у тёмных обычно ходят надменные девицы самой кукольной внешности. Или даже парни. Но тоже кукольные и надменные. Такой теплоты... Странно даже. Не думала, что кто-то из тёмных вообще способен уловить такую уютную теплоту, не то что оценить по достоинству.

— А вы давно тут работаете, Елизавета Ивановна?

— Давненько уже, — согласилась она, присаживаясь напротив. — Уж лет двадцать почти. С самого начала. Всех знаю, всё видела.

— И про Влада?..

— И про Влада знаю, — женщина тяжело вздохнула. — Бедный мальчик...

— Что вы имеете в виду?

— Не повезло ему с родителями. Лидка, эта вертихвостка, главного самца захомутала, а на всех окружающих — нет да нет глазиком косит. Решила вот, что больно норовистого окольцевала, вдовой да счастливой влюблённой вновь побыть решила.

— И... что?

— Ох, как Виктор её любил, как любил!.. В рот ей заглядывал, все выходки прощал. А потом — всё. Как отрезало. И Лидка пропала, и все разговоры о ней вдруг стали под запретом. А я и не лезу — не моя ноша то, не моя. Да только Влад молчаливым после стал...

— Вы говорите, ему с родителями не повезло. А что натворил Виктор?..

Елизавета Ивановна помолчала, немного пожевав губу.

— А Виктор умный шибко. На три шага вперёд видит, а что перед носом — не замечает. Ребёнку-то что надо? Чтоб с ним поиграли, чтоб опустились на его уровень и просто побыли рядом. А Виктор всё за собой тянул, гения хотел воспитать!.. Воспитал, не спорю. Только вот сына потерял...

Мы немного помолчали.

— А ты почему спрашиваешь, деточка? В невесты, небось, наметила?

— Не знаю ещё, — тяжело вздохнула я.

— Что, не любит Влад? Внимания мало на тебя обращает?..

— А что, много было таких соискательниц? — невольно заинтересовалась я.

— Да штук десять девиц тут точно сиживало. И, прости Господи, пяток парней.

— Не одобряете?

— Игрушки это всё! — нахмурилась секретарь. — Любовь морковью, а внуков-то как?..

Я снова не смогла удержаться от улыбки. Учитывая вольные нравы этой семейки, такая богобоязненность секретаря... умиляла. Хотя стоп, что-то не совпадает. И речь, и манеры — больше подошли бы женщине постарше, лет пятидесяти, а то и шестидесяти...

— Извиняюсь за не совсем тактичный вопрос... Елизавета Ивановна, а сколько вам лет?..

— А чего мне стесняться? Это молодые всё глупости разные придумывают. Шестьдесят четыре мне. Не похоже?..

— Совсем, — искренне подтвердила я. Сумрак упорно показывал, что ей всего сорок.

— Вот что, деточка, генетика делает! — секретарь важно подняла палец вверх. — Так что не знаю, как у вас сложится, но родить от Влада надо. Вон, его отцу уже за сорок, а всё как молодой конь скачет. Нельзя такой генофонд упускать, нельзя.

Я уткнулась носом в чашку, тактично не желая комментировать такую философию. В принципе, ничем не хуже других... Если не учитывать, что Виктору-то далеко не сорок.

Звякнул смартфон. Секретарь посмотрела на окно сообщений, улыбнулась:

— Ну вот и всё, закончилось совещание. Давно пора было его устроить, а то обнаглели все. Не поверишь, Вячеслав Семёнович — умнейший человек, два высших образования, Бродского наизусть читает!.. А как перестаёт чувствовать крепкую руку, всё норовит чего-нибудь урвать, как дикий пёс какой-то. Но молодым это не интересно, они всё без нас прекрасно знают... Пойдём, Виктор наверняка уже ждёт тебя. Хотя лучше бы отдохнул, эти волки и святого из себя выведут.

Мы вышли на площадку перед лифтом, где всё ещё толпились разодетые в дорогие костюмы мужчины. Я мысленно присвистнула: это как же сильна должна быть вера в человечество, чтобы кого-то из них назвать умнейшим человеком?.. Нет, я-то понятно, но вот обычный человек?.. Я взглянула на Елизавету Ивановну с большим уважением.

— Здравствуй, Наденька, — Виктор сам открыл мне дверь. — Проходи, присаживайся.

Он действительно выглядел слегка усталым. Как будто даже трёхтысячелетнему вампиру было сложно уговорить на что-то десяток людей.

Я осторожно опустилась на диван, точную копию того, что стоял в комнате отдыха. Единая концепция или элементарная лень?..

— Ты хотела о чём-то поговорить?.. — спросил вампир, присаживаясь напротив.

— Ну...

Вообще, застенчивость мне не свойственна. Сложно стесняться, если ещё до того, как задать вопрос, я вижу ответную реакцию. А вот сейчас... не вижу.

— Рассказал? — просто уточнил Виктор.

— Рассказал, — вздохнула я.

— И что ты хочешь услышать от меня?

— Вашу версию.

Он извиняющеся улыбнулся и развёл руками.

— Я дитя иной эпохи. Иной культуры, иных взглядов. И пусть я живу здесь не первый год, я до сих пор не впитал все современные запреты. Для меня то, что сделал Влад — даже не грех, не преступление и не проступок. Нравы начали массово укрощать во времена христианства. До его появления такие... инциденты не то чтобы часто встречались, но бывали. И не осуждались.

Нахмурившись, откинулась на спинку кресла. Не самые аппетитные картинки пробегали перед моими глазами, подтверждая его слова.

— Я старался оградить его от этого влияния. Как мог. Я же понимаю, что сейчас не то время, не те люди. Это я как-то приспособился, а ему в этом мире жить. То, что вы сейчас называете развратом — даже на детские шалости тянет с трудом, но... Я признаю, что лучше с запретами.

— Почему?

— Потому что только рядом с ними может родиться любовь, а не просто похоть, — мягко улыбнулся он.

Я подскочила, обвиняюще тыкая в вампира пальцем:

— Вы светлый!

— Аки агнец божий, — с улыбкой подтвердил он.

— Так почему?..

— Играю тёмного? Ну, во-первых, привычка. Тёмным я был... не скажу что долго, просто когда меняешь сторону, атрибуты не меняются. Делаешь всё то же самое, всё теми же методами, только ради других целей. Во-вторых... мой свет здесь никому не нужен.

— Да ладно?..

— Честно.

Он смотрел так спокойно и ласково, что не на секунду не возникало сомнений, что он именно светлый. И что Влада он давно простил.

— Но это не значит, что должна прощать ты, — заметил Виктор.

— Читаете мысли?

— Бывает иногда.

— Но если вы светлый... и не самый слабый... и не самый глупый...

— Почему я это вообще допустил? Повторяюсь, потому что я дитя иной эпохи. Я не думал, что это будет для него настолько разрушительным. Иногда лучше дать выход гневу, чем копить его в себе... Если после этого ты сам себя не сгрызёшь. Как, увы, случилось с Владом.

— Были... прецеденты успешного выхода гнева?

— Да.

Кажется, начинаю понимать... Даже если Виктор — светлый, он такой светлый, что и не подумаешь сразу. А если поскрести — то не подумаешь точно. Не знаю, какие там нормы светлого были в древнем Шумере, но сейчас... Сейчас точно не его время.

— Спасибо, я подумаю над этим, — кивнула я, поднимаясь.

— Наверное, не стоит этого говорить... — Вампир тоже поднялся. — Ты всё и без меня знаешь, но... Влад нуждается в тебе. И лично я, не как иной со стажем, не как светлый и не как тёмный, а просто... как отец. Я надеюсь, что ты сможешь дать ему то, чего не смог дать ему я.

Я кивнула, сделала два шага к двери, но не выдержала и всё-таки обернулась:

— Что именно?

— Свет.

Виктор

Я грустно посмотрел вслед Наде и налил себе немного коньяка. Алкоголь на меня не действует, но... Отчего-то было гадостно и хотелось немного потравиться. Казалось бы, обманул невинное дитя, но откуда это мерзкое чувство, будто надули меня?..

Я не светлый. Я и не тёмный. Я был простаком, королём, магом и убийцей. Я был учёным, был бизнесменом, был рыцарем и паладином. Был лордом, монахом, бродягой и сервом. Человек — пусть даже с альтернативным питанием — слишком сложное существо, чтобы сходу так определить, тёмный или светлый. Тут разве что Сумрак справится... Да и то, у него никогда не было целью верное определение. Ему лишь бы разделить иных на два лагеря, чтобы не прекращались конфликты.

Я знаю только, что злобой отличаются средние умы: настоящие дураки и по-настоящему умные больше добры. Только среднячкам доброта дураков кажется дуростью, а умных — чуть ли не злом. А ещё я знаю, что свет находится в глазах смотрящего. Его не способен увидеть тот, у кого его нет. То, что Влад не видит; то, что ему и в голову не придёт заподозрить, сходу увидела Наденька.

Впрочем, если мой свет способна разглядеть только абсолютная — мне не о чем беспокоиться. И если я сейчас материализую крылья, лебяжьими они точно не будут. Всё-таки я не полнейший гад, хотя гад, конечно, но...

Почему у меня такое мерзопакостное чувство, будто хотел соврать, а брякнул правду?.. Возможно, абсолютная не крохи света разглядела, а маску тёмного не заметила по своей рассеянности?.. Клыки там, красные глаза. Злодеяния, в конце-то концов.

Ещё раз тяжко вздохнув, я отказался от идеи проявлять крылья. Офис у меня, конечно, хороший, но крылья не влезут. С чувством меры у меня всегда был большой косяк, если уж создавать крылья, то не куцые куриные, а размером с дом.

Но я идиот, я же всё равно на них не летаю.

Ладно, с Наденькой всё понятно. Если не примет Влада обратно, я сам её прибью. Светлые без милосердия — страшнее любого тёмного. Меня, конечно, за это любить больше не станут, но это я как-нибудь переживу.

Другое дело, если ей хватит сочувствия, но будет слишком сильна верность авторитетам. Для молодой девушки это даже хорошо, пока собственного опыта не набралась. Главное, авторитеты на свою сторону вовремя переманить.

Гесера нечего и пытаться. Я не настолько самоуверен, чтобы влиять на мнение чувака, занимающегося интригами тысячелетиями. Конечно, я не совсем профан и учился у лучших — Привет, Люци! — но это, мягко говоря, не моя стихия. Вот если что-нибудь слома-а-ать... То есть, померяться силушкой богатырской, тут я и нулевых за пояс заткну. Но не в прямом диалоге.

Тот же Завулон меня сразу раскусил. Только ему нет необходимости сразу меня сдавать, сначала выгоду для себя подыщет... И убежище от силушки богатырской.

Светлана... Увы и ах, Светлана — мать. И волшебница. Гремучая смесь желания защитить своего ребёнка, упора на интуицию и кучи возможностей. Когда дитя в опасности, мать не думает, мать действует. И мудрую интуицию обмануть гораздо сложнее, чем глупый разум, пусть даже мой обман — во благо. Она не поверит тёмному, будь то хоть сам Отец Лжи. Или сама Ложь.

Хотя насчёт неё не уверен. Девочка умеет говорить нужные слова нужным людям. Но полемика — как раз-таки её территория. Звать её ради одной ведьмы? Нет уж, увольте.

Тем более, что есть ещё один вариант.

Антон.

Светлый с мозгами, что вообще-то большая редкость. В начале «карьеры» обычно все они живут сердцем. Что неплохо — ведь ту же Светлану мне обмануть не удастся. Однако интуиция всегда одна, а разум — учится... В общем, можно попытаться. Тем более, что он до сих пор в сомнениях, как относиться к Владу.

Но не успел я протянуть руку к телефону, как в дверь постучали. Я нахмурился. По ощущениям, за ней ничего не было... Или было что-то столь низкоэнергетическое, что не тянуло на человека. Иллюзия какая-нибудь.

— Войдите!

Нет, я ошибся. За дверью был человек. Из плоти и крови. Влад. Он сделал шаг внутрь и посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Можно я у тебя посижу, — равнодушно сказал он. Это даже не прозвучало вопросом.

— Конечно, — сказал я максимально тепло. — Всё, что захочешь.

Кивнув, Влад зашёл внутрь. Ссутулившийся, осунувшийся, он выглядел жалкой пародией на самого себя. Но именно это выдавало в нём плоть от плоти моей: он тоже полумер не понимает.

— Она была здесь? — чуть вскинулся сын.

— Да. Странно, что вы не столкнулись в коридоре.

Не представляю, как он это заметил. Следов ауры светлая предусмотрительно не оставила, а детективными способностями сынуля никогда не обладал.

Влад пожал плечами, взял в руки подушку, на которую Надя опиралась спиной, обнял, прижимая к себе и уткнулся носом. М-да... Оградить-то от основного моего наследства я оградил, но неизвестно, что передал из того, что не считаю особенным. Например, обоняние. Хотя, может быть, это у него от муки любовной обострилось.

— И как прошёл разговор? — тускло поинтересовался Влад, падая на диван.

— Плодотворно. Думаю, у тебя есть все шансы.

Сын только кивнул, тупо уставившись в пространство.

Я тяжело вздохнул. Самая большая мyка для родителя... Нет, не видеть страдание ребёнка, в этом случае можно подставить плечо, утешить, раздуваясь от ощущения собственной нужности, как большая толстая жаба. Нет, самая ужасная боль — это понимать, что свои мозги в чужую голову не вставишь. Чисто технически это вполне осуществимо... Вся боль — от понимания того, что этого делать нельзя.

Просто нельзя.

Твой ребёнок — это отдельный человек, а не твоя копия в миниатюре. У него другие интересы, другие планы, другой взгляд на жизнь и на проблемы. Да, в определённой мере ты можешь его чему-то научить. Но ровно настолько, насколько он сам способен принять твои знания, не больше.

Но многие этого не понимают, перекраивают детей под себя. У кого-то это получается — и выходит в итоге послушная кукла из костей и мяса. У кого-то — нет, и такие дети больше не желают видеть родителей... Кому-то везёт и ребёнок оказывается всё-таки похожим на них. Но это, скорее, исключение, а не правило.

Я начал рассеяно стучать пальцами по столу.

Для меня его проблемы — не проблемы даже. Я знаю, что скорее всего они будут вместе. Это Васька из шестого подъезда может выбирать среди всех женщин его класса. Других таких нулевых — просто нет. А если Надя не простит — я тоже прекрасно знаю, что делать. Не вижу причины для сомнения и страдания.

И мне даже сравнить не с чем, я никогда не знавал любовной му?ки. Я всю жизнь люблю одну женщину, и она отвечала мне взаимностью. Когда её убили — я был разгневан, очень... Пострадало много живых существ и имущества, но это был гнев, а не тоска. А в остальном... я милостиво разрешал себя любить, испытывая в ответ лишь симпатию и благодарность.

Разве что здесь, в параллельном мире, я нашёл копию той, которую любил, но... Всё-таки она была всего лишь копией, причём очень неточной. Я был в плену иллюзий, не спорю. Но когда пелена сошла, я уничтожил её без сожалений.

Плод этого самообмана уже лёг на диван, тупо пялясь в потолок. Я ещё раз вздохнул и включил компьютер. Я не знаю, что делать, но уйти сейчас или разговаривать с кем-то вслух точно было бы преступлением. Хоть посмотрю, какие там махинации мои подчинённые замыслили.

Но мысли всё равно упорно соскальзывали в сторону Влада.

Я не могу подойти к нему и сказать: «Ерунда, сынок! Всё будет хорошо, уж я-то знаю!» — тогда он меня точно размажет тонким слоем по всему Сумраку. Не уверен, что это меня убьёт, но будет о-о-очень неприятно.

Потому что это не ерунда. Для него — не ерунда. А то, что я знаю... Он спросит — откуда. И что я ему скажу? То, что для меня само собой разумеющиеся законы судьбы и жизни, для него просто чушь и суеверия. Да и... Не помогут горю слова.

— Па-а-ап... — тихо позвал Влад.

Я вздрогнул. Он меня так лет пять не называл.

— Да?

— Можешь подойти?

— Конечно.

Я поднялся из-за стола, подошёл к нему, уселся на модерновый журнальный столик и всем своим видом изобразил внимание. Хотя, зря, наверное, Влад по-прежнему пялился в пространство.

— Ты как-то сказал, что сделаешь для меня всё что угодно. Это ещё в силе?

— Да, — спокойно ответил я. — Всегда.

— Убей меня.

Пауза.

— Сейчас? — просто спросил я.

Он серьёзно кивнул:

— Без меня всем будет только лучше.

Я с сочувствием взглянул на него и погладил по волосам, как маленького ребёнка. Влад повернул голову и взглянул на меня очень внимательно и серьёзно. А я... я не мог сказать ни слова.

Потому что сам испытал это.

Вот ты живёшь, погружённый в свои проблемы... Радуешься своим победам, кричишь на мир, когда он не желает тебя слушаться. Но вдруг поднимаешь голову, оглядываешься... и понимаешь, что твоё существование приносит одни лишь страдания. Что каждый вздох, каждое действие — во зло. Что мир плачет под твоими прикосновениями и жаждет избавиться от гнёта. И тогда накатывает оно — чувство абсолютного одиночества. Чувство собственной ненужности. Ощущение, что весь мир против тебя...

И это только твоя вина.

Все твои беды и победы по сравнению с этим сразу становятся поверхностными и незначительными. Ты понимаешь, что жил в иллюзии, что был дураком. А исправить — сил нет. Единственный выход — исчезнуть.

И хуже всего, что и для меня, и для Влада — это не просто абстрактный эгоизм. Он слышал, что его называли абсолютным злом, Антихристом, но не верил в это. Как он, такой красивый и замечательный, может приносить беду? Ничего эти окружающие не понимают! Но вот он увидел... И понял, что такому чудовищу лучше не жить.

— Уверен?

Он коротко кивнул. Глаза его были абсолютно сухи и серьёзны, хотя я сам готов был взвыть. Почему, ну почему он пришёл за этим ко мне?!

Хотя, конечно... Вряд ли абсолютный убьётся, спрыгнув с крыши. Попросить кого-то другого? Завулона, который нихрена не поймёт? Кого-то из светлых, которые начнут увещевать, что ещё не всё потеряно, что можно всё исправить? Инквизицию, что будет недоуменно хлопать глазами и спрашивать, чего это он решил им все планы порушить?..

И только я обещал выполнить любое его желание.

Я замедленным движением взял его за голову обеими руками. Влад впервые смотрел на меня просто и чисто, без запрятанной злобы или неудовлетворённости.

— Будет больно? — только и спросил он.

— Да.

— Хорошо...

Прикрыв глаза я воззвал к самой древней, самой бешеной и самой бесконтрольной силе, которую знал. Разрушение. Не оставит от тебя и молекулы, как бы крут ты ни был. Надёжно, дёшево. И больно.

Я не мог начать его отговаривать — бесполезно. Я не мог просить повременить, найти отговорки, взывать к разуму... Он всё равно это сделает, но уже сам. А я... Я не могу ему отказать. Чем этот свинёнок нагло пользуется.

Я открыл глаза, зная, что Влад там увидит. Тьму. Абсолютную, всепоглощающую. Он чуть вздрогнул, но не отвёл взгляд. Разрушение потекло по венам, разрушая клетки, пытаясь вырваться в мир, но я не давал, держал крепко. Ещё не хватало, чтоб пострадал кто-то посторонний...

Чернота коснулась его щеки, впилась в кровь, потекла по венам. Влад напрягся всем телом, приоткрыл рот в судорожном вдохе... но не закричал. Это очень больно, сам чувствую.

— Ч-что ты делаешь? — шептал он, с ужасом глядя на меня.

— Убиваю нас.

— Я п-просил убить только меня!..

— А ты думаешь я смогу жить после этого?

Он вздрогнул, неверяще посмотрел на меня. Тьма из моих глаз проникла под кожу, начала распространяться по лицу. Наконец, глаза Влада наполнились настоящим ужасом.

— Нет! Прекрати! Я сказал, прекрати! — он начал отбиваться.

Я бы с радостью, но Разрушение — это не собачка, которую можно просто позвать и прогнать. Загнать обратно — не стоит и пытаться. Титанических усилий стоит только перекрыть источник. Это примерно как пытаться пальцем заткнуть дыру на подводной лодке, которая плывёт посреди Марианской впадине. Затем — надо накормить то, что уже умудрился выпустить. В ход пошло всё: волосы, шлейф, крылья, подкожный жир... почка.

И только после этого можно бессильно опустить руки. Но падать — падать нельзя, потому что в меня вцепился рыдающий ребёнок, и я не могу, просто не могу подвести его веру в родителя.

— П-почему? — спрашивал он. — Почему так всё сложно?

Я обнял его, прижал к себе ближе, остро жалея что не смогу защитить его от всего.

— Потому что «я» — это всегда слишком мало.

Игры закончены

— Ебать твою Люсю, Вик! — стоило закрыть за Владом дверь, как в комнате образовалась девица со встрёпанными светлыми кудряшками в посечённых доспехах и вся заляпанная брызгами крови. Двуручным мечом она размахивала как возмущённая училка — указкой. — Ты действительно решил самоубиться?!

— Я тоже рад тебя видеть, малышка, — улыбнулся я, чувствуя, как сердце щемит от нежности. — Странно слышать такие обвинения. Не у меня же из спины меч торчит.

— Где? — девушка извернула шею, вглядываясь, что у неё там за спиной. — Тьфу, блин, не заметила!.. То-то враги от меня подозрительно резво бежали... В любом случае, нефиг сравнивать какой-то дурацкий меч и само разрушение, хотя... — она принюхалась. — Чем это тут воняет?

— Сожжённой почкой? — предположил я.

— Да отстань ты со своими кулинарными ассоциациями, голодный что ли?.. — отмахнулась она. — Нет, тут что-то иное...

— Сера?

— Не сбивай меня со следа!.. О да, подожди, я, кажется, поняла... Да это же уныние! Фу, бля, какой унылый мир!

— На нём огромный паразит, который жрёт все яркие эмоции, — пояснил я.

— Да я уже чувствую, что эмоциональное поле очень тонкое и дырявое... На Марсе и то веселее, хотя там все давным давно сдохли. А уж Юпитер, темпераментный мужчинко... Сколько ты уже тут?

— Чуть больше двадцати лет, — с лёгкой улыбкой признался я.

— А... Э... — богиня лжи и красноречия осталась без слов. — Ну, тогда ясно, чего ты убиться пытался. Пошли отсюда, у меня война, интриги и куча симпатичных мальчиков.

— Возможно, у меня были причины так поступать?..

— О деда, ты и без меня прекрасно знаешь, как окружение влияет на самосознание, — Девица закатила глаза и положила свой меч на стол. Кровь с него капнула на столешницу и с шипением проделала в ней дыру. — Люди передают друг другу состояния, как предметы — температуру. Ты, конечно, у нас горячий парень, но за двадцать лет в ледяном океане уныния остыть мог и ты. Даже если тебе кажется, что ты поступил верно, позволив разрушению пройти сквозь тебя, то это только потому, что тебе не хватило жизнерадостности, чтобы придумать другое решение. Пойдём, тебе нужно проветрится.

— Я не могу, — я присел, двумя пальцами потирая переносицу. — У меня тут сын.

— Он?..

— Нет, ему не досталось семейного наследия, но... это-то и плохо, я не могу сейчас его оставить, он!..

— Деда, хватит ныть. Не делай неразрешимыми разрешимые вещи. Время попросим близнецов подкрутить, за пару часов твоего отсутствия ничего не случится... непоправимого. Вставай-вставай, разве ты не чувствуешь, как этот мир накрывает тебя холодным одеялом, высасывая всё тепло, не давая ни видеть, ни дышать?.. Я не говорю, что тут нельзя находится, но тебе точно нужно отдохнуть в хорошей компании.

— Да... — я помедлил. Уходить категорически не хотелось, что являлось ещё одним подтверждением «заражения» миром. Паразиты всегда стараются переделать поведение носителя так, чтобы он ни в коем случае не захотел от них избавиться. — Да, ты права, малышка... пойдём.

И нас захлестнуло зелёное сияние портала.

* * *

В два часа моя реабилитация, разумеется, не уложилась. Близнецы круты в том числе тем, что нарушать законы физики даже ради меня не станут. Хотя могут. А я няшка. Но не станут.

Я вышел из портала на крыше одного из высотных зданий в Москве. Я втянул воздух этого мира, выясняя, сколько меня не было и что за это время произошло... Неделя.

И ничего.

Ничего не произошло за целую неделю. Влад с Надей всё так же избегали друг друга. Гесер с Завулоном всё так же надрывали пупы в попытках мутить воду. А Городецкий опять чего-то ждал. Я даже немного растерялся — там, в других реальностях, за неделю можно было захватить целое королевство, устроить революцию и нарисовать шедевр. Здесь Земля обернулась семь раз вокруг своей оси, а люди даже не почесались.

Я подошёл к краю крыши, пинком выломал перила и уселся, свесив ноги вниз. Мысль сама собой нашарила пачку сигарет в ближайшем ларьке и потащила её ко мне телекинезом. Курение — вред и всё такое... Но, пожалуй, существо, которое способно выпить серной кислоты на завтрак, может себе позволить немного никотина и ядовитых смол.

Мне не хотелось именно курить, мне просто было мало. Мало ощущений, мало чувств, мало запахов. Солнце на этой Земле светило будто в половину своей яркости, запахи плыли тяжёлые, неповоротливые, не желающие покидать ноздри, чтобы освободить место новым ощущениям.

Эта Земля была ядовитой. Сигареты по сравнению с ней кажутся даже полезными.

Всего двадцать лет назад по местной хронологии, и сорок — по личной, я этого не замечал. Или замечал, но не хотел придавать этому особого значения. А этот мир начал откусывать от меня по кусочку, заставляя меня замыкаться, терять связь с реальностью...

Я с наслаждением затянулся.

Нет ничего хуже, чем вариться в собственном соку. Кто-то скажет, что рак — это хуже, но рак — это плохо, и это всем понятно. В варении же в собственном соку обычно ничего особо опасного не видят. Не замечают люди, что это медленная голодная смерть духа и разума. Вместо огромного и сложного реального мира, вместо сотен тысяч миров выдуманных — человек оказывается в одном, самом убогом, ограниченном собственным опытом, собственными суждениями и заскоками.

И я чуть так не сдох.

Физическое самоубийство — это всего лишь последний шаг, логическое завершение. Убийство тела, когда всё остальное было уже мертво. Ладно хоть у меня друзья такие чувствительные, вовремя меня увели... И хорошо, что у меня хватило мудрости себя увести.

— Здравствуй, Завулон, — проговорил я, выдыхая облачко дыма. — Чего припёрся?

Он замаскировался действительно хорошо, я не видел его ни в одном из спектров, но... Он ходил по дорогам мира, а я слушал этот мир.

— Здравствуй, Виктор, — Великий Тёмный скинул с себя чары и неторопливо уселся рядом. — Вижу, тебе сделали трёхнедельный курс прививок наглости.

— Это был курс прививок жизни, — поправил я, вдыхая такой настоящий и сочный дым. — Я ещё недостаточно опытен, чтобы уметь не умирать. Скучал без меня?..

— Ещё как. Все пятки избегал, беспокоясь и страдая. Ты где был?

— Не скажу. Завидовать будешь, — фыркнул я, искоса взглянув на него.

Скучал-не скучал, а вот беспокоился — точно. Мало кто может так запросто скрыться от его типа всевидящих глаз. И... да, эта выходка его напугала. Мой выпендрёж на суде — заинтересовал, а вот исчезновение — напугало. Великий Тёмный начал догадываться, что не всё в этом мире ему известно, и это всё — не ерундовина какая-нибудь, вроде имени собачки тысяча восьмисотого китайца в Китае, нет... Это огромный пласт знаний, которые ему нужны, но которых у него нет.

И никогда не будет.

— Там было много женщин? — подмигнул он, будто бы действительно шутит, а не наводящие вопросы задаёт.

— Там было много всего, — отозвался я взяв его руку. Завулон дико на меня посмотрел, но не вырвался, а я... Я развернул её к себе ладонью и провёл по линии жизни. — Знаешь, у многих животных, включая человека, есть прекрасный инструмент для определения причинно-следственных связей. Мы видим закономерности, понимаем что и почему... Проблема возникает тогда, когда механизм распознавания натыкается не на закономерность, а на случайность. Как в том знаменитом эксперименте Скиннера... Но знаешь, что отличает человека?..

— Полагаю, ты мне сейчас это расскажешь.

— Критическое мышление. Человек способен подвергать сомнению увиденные причинно-следственные связи. Иногда. Когда в этот процесс не вмешивается желание. Желание контролировать то, что ему неподвластно. Знаешь, если бы хиромантия была права, то твоя линия жизни была бы примерно до... — Я задрал ему рукав рубаки и с силой провёл пальцем до локтя. — Да, где-то до сюда. Забавно, правда? Люди так хотят прекратить страшиться неизвестности будущего, что начинают видеть его на своей ладони. И верят в него, даже если реальность обламывает их раз за разом.

— Да, люди такие, — довольно кивнул Завулон.

— А ты действительно думаешь, что чем-то принципиально отличаешься от них? — я поднял голову и пытливо посмотрел ему в глаза. — Кроме этой внешней мишуры, вроде возможности стрелять молниями с руки?

— Возможно, сроком жизни?..

— Мишура. Количественное изменение, а не качественное. — Я вернулся к разглядыванию руки. Я так же отчётливо видел его второе облик, его чешую и когти. — Три тысячи лет, а ты всё пляшешь под дудку Сумрака. Три тысячи лет, а ты всё так же пытаешься контролировать окружающих, так и не научившись их слушать. Ты видел, как рождаются и умирают цивилизации, но всё ещё играешь в эти игры... играешь в них по правилам. Как ты умудрился сохранить такую наивность?..

Я пытливо посмотрел ему в лицо. Великий Тёмный подбирал слова, явно не привыкший к обвинениям в наивности.

— Наверное, это всё мир виноват. — Я перевёл взгляд на город. — Он питается силой движения души, отбирает энергию этого движения, из-за чего сделать хотя бы шаг становится невыносимо. Вбирая силу с каждой попытки, Сумрак делает из иных вечный двигатель... вечно стремящийся вырваться, вечно гибнущий в попытках. Ты человек, Артур. Такой, какими должны быть нормальные люди — умными, целеустремлёнными и понимающими свои желания. Но людей тормозят, им не хватает их короткой человеческой жизни, чтобы достичь хотя бы этого... А ведь это далеко не конец.

Я вздохнул, отпустил его руку и поднялся на ноги. Город медленно погружался в сумерки, простираясь от горизонта до горизонта. Такой маленький.

Я закрыл глаза и шагнул вперёд.

Воздух ударил меня в лицо, материальный и плотный. Я распахнул крылья, опираясь на него своим немалым весом. Тут же меня повело вперёд и в сторону — воздуху было проще расступиться перед ребром крыла, чем перед всей его широкой частью. Я взмахнул ими, чувствуя, как тяжёлый воздух обтекает их, как крылья сжимаются в максимально маленький комочек, пробираясь вверх, и раскрываются во всю ширь, толкая воздух вниз.

Набрав высоту, я расслабил крылья и начал парить над городом. Он казался мне удивительно материальным — плотным, крепким, живучим. Я чувствовал каждую его стену, бетонный блок, перекрытие... человека, животное, кусок асфальта — всё это чувствовалось будто часть моего тела, пышущая жаром и энергией.

И одновременно город был прозрачен, как воздух.

Камни исчезали из виду, помеченные небрежным «незначительно». Исчезало золото, бриллианты... исчезала техника, исчезали машины... Всё это декорации, условия, придуманные ценности.

Исчезали люди.

Никому не нужные, ничего не производящие, со своими мелкими страстями и выдуманными идолами. Исчезали один за другим жизни, загубленные с рождения.

От горизонта до горизонта было только выжженное поле.

Меня пробило холодом — не от осознания тщетности бытия, нет. Кажется, я пролетел через какое-то здание. Плотное и прозрачное, как воздух.

Я подогнул одно крыло и вышел на вираж.

Но было, было среди этого что-то дельное, что-то не декоративное. Люди. Всего сотня маленьких искорок на многомиллионный город. Люди, что жили в реальности, но не делали реальность своей иллюзией. Люди, в чьём свету другие становились настоящими. Они тоненькой ниточкой были связаны между собой. Они твёрдо стояли на ногах, но смотрели... смотрели они в небо.

Я вернулся к той крыше, опустил ноги на край и сложил крылья за спиной. Они были большими — в два моих роста над головой, в три — под ногами. Почти тридцать метров в размахе.

— Они... настоящие? — Завулон с недоверием коснулся вполне себе материального крыла.

— Да, — отозвался, прикрывая горящие глаза.

— Тебя должно было задавить их весом! Что за глупость, материализовать крылья в реальности?!

— Сверхлёгкие наноматериалы, — пояснил я. — Общая масса крыльев едва ли больше десяти килограмм. И они прочные, могут выдержать любой земной ветер...

— И они чёрные. Почему они такие чёрные?

— Они не отпускают свет. Нет, ты не сможешь выдернуть себе перо на память, даже не пытайся.

— Не больно-то и хотелось...

Завулон был одним из тех, кто светил... кто мог бы светить, если бы не был зажат в тисках придуманных забот и мелочных людей. Даже его сумеречный облик — чешуя, когти, шипы разные и хрен до колена, — сразу ясно, для какой целевой аудитории составлялся. Для тех, кто никогда не ощущал бесконечности космоса, безнадёжности вечности и страха перед собственными возможностями.

Шипастый хрен — это же так просто и понятно, даже обезьяну проймёт.

И весь он в этом — на словах эгоистичный и самодостаточный, но положивший свою жизнь на потеху тех, кого сам называет быдлом и кормом. Вот она, иллюзия. Вот оно, нежелание видеть реальность. Она ведь так неприятна.

И, боюсь, светится он лишь в моём свете.

— Знаешь, в последнее время рисуют очень много различных крылатых людей, — произнёс я задумчиво переступая с пятки на носок. — Но лишь немногие из них летают. Часто, очень часто, крылатые люди сидят, сгорбившись под пернатой тяжестью. Да... крылья идущих по земле — это ноша.

Я чуть улыбнулся и пошёл вперёд.

Крылья за моей спиной проходили сквозь бетон и были прозрачны, как воздух.

* * *

Я стоял на уличном фонаре и смотрел как Влад в тёплой глубине квартиры делает уроки. Он выглядел спокойным и сосредоточенным, словно последняя неделя была самой спокойной и умиротворяющей в его жизни. Возможно, оно действительно так и было.

Я тоже погрязал в иллюзиях в этом мире. Думал, что это я что-то делаю не так, хотя делаю всё, что в моих силах... У меня было множество птенцов, множество друзей и учеников, на всех я влиял положительно... но не на Влада. И если бы вместо того, чтобы отгонять от себя мысли о собственной беспомощности, я бы сел и задумался об этом феномене, я бы понял, что дело совсем не во мне. И не в нём.

Влад поднял голову, прислушиваясь. Кто-то звонил в дверь. Кто-то очень долгожданный.

Но не я.

Влад неторопливо спустился, зажёг свет в гостиной и открыл входную дверь. Секунду он простоял, не зная, что сказать, а затем ему на шею кинулось нечто радостное и светловолосое.

Я собственными руками отдал Сумраку своего сына. Влад просто умрёт без него... или аналога. И у меня выбор: либо дать ему жить тут, тысячелетиями повторяя одни и те же ошибки; либо отдать его какой-нибудь могущественной сущности, в чьей ауре он мог бы жить... или даже самому стать для него донором.

В первом случае он продолжит меня ненавидеть. Во втором случае он напитается силой сущности и станет её послушным рабом. В третьем — он станет моим рабом.

Дилемма оказалась фуфлом. Выбора опять нет. Сумрак, конечно, гад, но ещё он не предусмотрителен, и имеет реальный шанс самого себя голодом заморить. А Владу досталось чуток моей крови, он может ещё зажечь...

Если я давить не буду.

— Ей, мужик! — послышалось снизу. — Слезай с фонаря! Совсем офанарел, что ли? Расшибёшься же!

Я плавно спустился на асфальт, будто меня поддерживает страховка.

— Спасибо за заботу, — произнёс я. — Действительно, спасибо.

Мужчина средних лет махнул рукой, пробурчал что-то про обнаглевших паркурщиков и пошёл своей дорогой. Видящий чуть больше, страдающий... но всё ещё видящий недостаточно.

Я взмахнул крыльями и полетел к окраине города. В этом мире оставался тот, кому точно здесь не место.

Я нажал на звонок самой обычной квартиры в самом обычном районе. Помнится, в каком-то фильме на просьбу героя привезти его в такое место, таксист уточнил: «Достаточно дерьмово?» — так что да, тут было достаточно дерьмово.

— Да-да, иду! Кого нелёгкая принесла посреди ночи?.. — послышался усталый женский голос. — Чего вам?

— Лёшу позовите, пожалуйста, — попросил я.— Это очень важно.

Его сердце пропустило удар. Хотя уши Алекса меня не слышали, но они слышали мир, в котором я шёл.

И из которого я хотел его забрать.